Книга мертвого Часть 2 Глава 4

    В институте бардак, царивший первое время, утрясся сам собой, и будни стали нормой. Чем быстрее осень отрезала светлое время от суток, тем спокойнее мы становились. Так получилось, что наша разношерстная компания училась в разных группах, и только на лекциях мы объединялись. Обычно я опаздывал на первую пару, и сегодняшний день не стал исклю-чением. Я поднимался по лестнице, но меня кидало из стороны в сторону. Надо было зайти в аудиторию раньше преподавателя, иначе шатался бы два часа по институту, а потом еще пересдавал зачет. Да, сегодня вместо лекции должна быть письменная проверка. А я с похмелья, самого тяжелого за последнее время. Вчера был повод, очередная годовщина октябрьской революции. Вместе с друзьями-одноклассниками, которых отпустили из военного училища по случаю праздника, отведал домашнего вина. Это была крепленая купажная смесь из смородины, яблок, крыжовника и чего-то еще, растущего на дачных участках. При таких обстоятельствах о зачете речь идти не могла. Вино было неплохое, только оно странно воздействовало на желудок. Помню разбитую посуду и скатерть, залитую зельем. В самом разгаре вечеринки раздался звонок и зашел опоздавший одноклассник со своей подругой, совсем не вовремя. Я серьезно посоветовал ему бежать из квартиры, пока не поздно. Он осмотрел зал, где мы сидели, развернулся и поторопился к выходу, извиняясь за срочные дела. Но не успел, его взяли под руки, и повели к столу. Под звуки забытых мелодий 80-х налили фужер, который он с тяжелым сердцем выпил, а затем еще один. Потом в ход пошли оправдания, переходящие в дружескую борьбу, уговоры, и во время припева одной из песен поп группы ему удалось-таки вырваться из наших объятий и сбежать. Дальше все было стерто, но обрывок воспоминания подсказывал, что до дома меня довели. В отличие от школьного друга, я не нашел серьезных причин увиливать от застолья, всего лишь зачет намечался.
 
    Преподаватель опережал меня на несколько шагов, но я первым успел ухватиться за ручку двери. «Давайте, закрою за вами», - сказал я как можно спокойнее, сдерживая одышку. Дугой обошел профессора и направился к своему месту, которое оказалось занятым, знакомый уже сидел на моем стуле. В аудитории наступила тишина, все приготовились записывать контрольные вопросы, а меня охватил ступор. Ни одной толковой мысли, что нужно делать, где сесть, у кого списать. Друзья начали посмеиваться.
- Судя по твоему виду, ты всю ночь зубрил, даже на минутку головушку не смог приклонить, - Семен разгонял пары, исходящие от меня, словно от мух избавлялся.
- Что это вы тут? – я озадачил их. 
- Молодой человек, присаживайтесь за второй ряд передо мной, - услышал я старческий голос за спиной.
 
   В центре женского коллектива, куда меня определили, действительно было много свободных мест, как будто всех мужчин прибили к стенам класса. Не успел я сесть, как услышал скрежет соседских стульев, с ускорением удалявшихся от меня.   
 - Рома, что с тобой? - послышался позади голос Наташи. Она кокетливо улыбалась.
 - Не спал всю ночь, учил, - утомленным голосом ответил я.
 - Ну-ну, дыши куда-нибудь в другую сторону, а то твои знания нас убьют.
 - Не разговаривай, а то подумают, что ты готовилась с ним до утра, я начинаю в это верить, - вмешалась в разговор соседка.
 - Я понимаю, сорвался, выпил бормотуху «три топора» в честь красного дня календаря. Со всеми бывает. Все, теперь отвернись, - Наташа попыталась избавиться от меня, но отделаться оказалось непросто.
 - Он не совсем красный, а такой бордовый, или даже коричневый. Слушай, Наташа, дай списать. Нет, сначала дай ручку, листок бумаги, а потом списать, - я начал заводиться. 
 - Ты что, обалдел. Ничего я тебе не дам, - она определенно стала злиться. 
 - Если не дашь, то я встану и поцелую тебя при всех. Сейчас мне все равно, а вот тебе…
 - Ох, напугал, - Наташа ехидно скривила рот, а соседки тихо засмеялись.
 - Что у вас там происходит, молодой человек, - за спиной опять услышал голос профессора.

 Я неуклюже повернулся и локтем толкнул стол. Внутри звякнула пустая бутылка, непонятно откуда взявшаяся, и валиком покатилась по гладкой поверхности панели. Теперь смеялся весь курс. - А вот этот продукт стали завозить в нашу страну с семнадцатого века, - профессор улыбался себе в усы, наслаждаясь моментом. Мне уже тыкали в спину ручкой, а кто-то спереди положил на стол два чистых листа бумаги.
 
    Отведенные полтора часа подходили к концу. Я оказался в знакомой ситуации, не зная, что писать. Надо было ответить на два вопроса, а в башке крутилось одно предложение: название предмета и краткая характеристика, зачем он вообще нужен. Я разбил мысль на две части и максимально выжал все соки – растянул ее на десять строк, с множеством запятых и обтекаемых слов. Вдруг в желудке что-то забурлило, а сухость во рту стала нестерпимой. Такое самочувствие у меня было явно из-за вина. Интересно, если бы я портвейн смешал с водкой, похмелье было бы такое же? Можно по перегару узнать, что я пил? Что заметнее, душок от портвейна на спирту или от настоящей настойки? Эх, девушки, вы не способны по запаху отличить дешевый напиток от натурального вина, со вкусом смородины и особенно крыжовника. Должна быть разница. Дуры. Прозвучал звонок и я сдал свой тезис. Следующая пара начиналась через пятнадцать минут. Порыскав по карманам, я не обнаружил у себя денег. Пришлось обратиться к Наташе:
 
 - Слушай, Наташа, помоги умирающему человеку, на газировку рубля не хватает.
 - Больше тебе ничего не нужно?
 - Тогда еще один рубль, на второй стакан.
 - Разбежался, я тебе не…
 - Швейцарский банк, знаю. Ты Наташа, у которой всегда в кошельке найдется рубль. Я тебе говорю спасибо, а ты мне монетку. Иначе ущипну, хотя ухватиться не за что.
 - Да пошел ты, - обиженная, она отвернулась и быстро пошла прочь.
 - Вот, держи рубль, - подружка Наташи протянула мне горсть мелких денег. Оказалось даже больше, чем я ожидал. Рубль двадцать, с бонусом за страдания.

 

    Старое здание института плохо держало тепло в холодное время года, поэтому на переменах студенты накидывали на себя куртки, чтобы не зябнуть в широких коридорах. Прозвенел звонок на последнюю пару, и минуты через две, когда все уселись, зашла Надя. Она неторопливо направилась к своему месту, одетая в клетчатое пальто, светло-синие джинсы и свитер с горлышком. На расстегнутой верхней одежде концы пояса болтались в разные стороны. Я это уже видел, обожгло меня. Как будто я сделал мгновенную фотографию, и снимок отпечатался где-то в подсознании. Только ее точная копия уже давно лежала в моем архиве. Подобная сцена, несомненно, происходила когда-то со мной. Я пытался перебрать все возможные варианты. Может быть, это простое совпадение, или игра воображения? Иногда оно выделывало странные трюки, откапывая мнимые факты, как будто случавшиеся не один раз. Они похожи на реальные, эти факты, и в них сложно определить подмену. Потом выяснялось, что в памяти со временем смешались разные осколки впечатлений, из событий прошлого был оторван маленький кусочек переживаний и вклеен в другой эпизод из личной истории. Для ошибки достаточно оттенка цвета, движения руки или одного числа, чтобы память переписала жизнь человека, и маленький фрагмент стал прецедентом для последующих событий. Я был склонен доверять своим воспоминаниям. Это константа, от которой я отталкивался и в чьей чистоте не сомневался. Но если память обманывала? Что, если реальное прошлое было другим, деталями отличаясь от версии, осевшей в голове. Именно мелочи решали многое, а ими могло манипулировать время. Конечно же, дело в нем. Оно убаюкивало сознание и подтасовывало факты. Воспоминания со временем ретушировались, очищались, и в зависимости от нужного результата намазывались медом или кровью. Затем безоговорочно верилось в последнюю версию давно минувших дел.
 
    Мимолетное мгновение, ускользающее и хрупкое, связанное с появлением Нади в расстегнутом пальто, всколыхнуло что-то во мне. Наверно, здесь есть утерянная связь с прошлым. Незначительный фрагмент из забытого праздника, какой-то случайной встречи или дня рождения был запечатлен на снимке, который проявился только сейчас. Надя просто похо-жа на кого-нибудь. Может на маму, в былые годы стройную брюнетку, всегда улыбавшуюся объективу камеры. Нет, ее округлое лицо и глаза, конечно же, глаза не выявляли никакого сходства. Моя мама больше похожа на другую Надю, даму червей из школы. Никогда этого не замечал, а теперь вдруг нахлынуло. Кого она заменила в моих воспоминаниях? Может, близких родственников или даже брата? Короткая стрижка, вот и все сходство с братом. Я никак не мог зацепиться за какую-либо версию. Ведь совпадение произошло не в первый раз. Всего лишь месяц назад мне посчастливилось увидеть фотографию Нади с одной из вечеринок. На черно-белом снимке она стояла в окружении двух подружек: голова чуть наклонена к левому плечу, а лицо озаряла едва заметная улыбка. Тогда впервые пришло это ощущение, как будто через меня пропустили слабый разряд тока. Я это видел. Я точно тебя знал когда-то, но забыл.
 
    Я добирался из института до дома на троллейбусе. Долгая дорога через половину города занимала почти час. Неторопливое движение «гусеницы» убаюкивало, а скрип шарниров «гармошки» создавал впечатление поездки на деревенской телеге, тяжелой и измученной. Погружаюсь в дремоту, в которой важно не провалится в сон. Все чаще ночные видения становились навязчивыми и бестолковыми, переполненными шумом. Придут под утро, перед пробуждением, с намерением рассказать нечто важное, но лепечут в основном чепуху. Потом их быстро забываешь. Бывают, конечно, исключения, от которых так просто не отмахнешься. Они появляются с одной целью – запомнить их надолго, вдруг понадобятся когда-нибудь. Только такие послания могут нести частицу смысла. Может, я давно видел ее во сне, проходящую мимо меня в расстегнутом пальто? Нет, я бы не запамятовал. В недавнем сновидении, которое оставило след в моей памяти, был другой посыл, если он вообще существует.
 
    По крупицам собираю части сна в единое целое. Сначала идет вид общим планом, взгляд над городом с высоты птичьего полета. В его центре находится небоскреб. Наступил вечер, слышен только гул самолета где-то над серыми тучами. Из облаков одновременно падают два человека, их парашюты раскрываются, и они плавно приземляются на высотку. Один из них я. Мой напарник снимает парашют и поворачивается ко мне лицом. Это Рома, мой школьный одноклассник. Он очень похож на меня, как брат-близнец. Мы одеты в защитные военные жилеты, и в руках у нас появляются автоматы. Оглядываемся и находим люк в самом центре крыши. Рома идет первым, я за ним. Спускаемся по лестнице. Перед нами грузовой лифт, на серебристой поверхности его дверей появляются наши отражения, быстро увеличиваясь в размерах. Заходим, и на огромной панели с кнопками Рома выбирает самую нижнюю из них. Это или первый этаж, или подвал. Сколько же всего кнопок? Сто, двести. Я осматриваюсь, и в верхнем углу лифта замечаю камеру. Она совсем не похожа на скрытые датчики, которые подглядывают из незаметных углов банка или платежных автоматов. Черный ящик на белом фоне не скрывает своих намерений. Его глаз следит за нами, фокусируясь то на мне, то на Роме.
 - Он за нами наблюдает, - говорю я напарнику.
 - Так нужно, - отвечает он. Спускаемся очень долго.- Все будет хорошо, мы справимся, - пытается успокоить меня Рома. Наконец останавливаемся, дверь открывается и к нам врывается шум музыки, сопровождаемый яркими огнями дискотеки. - Иногда нам придется делать остановки, - поясняет Рома.

   По узкому коридору идем в центр зала, своим дизайном напоминающий клуб. Постепенно обстановка меняется. Танцующие стриптизерши на столах и полуголые мужланы наводят мысль о подпольном борделе или дешевом кабаке. Вечеринка в разгаре, и никто не обращает на нас внимания. Мы несколько раз обходим зал. Я не успеваю понять, что должен найти, как Рома машет рукой по направлению к лифту. Что же мы ищем? Вопросов я не задаю. Он снова нажимает кнопку на панели, и мы едем дальше. Еще одна запланированная остановка. Двери раздвигаются, и нас накрывает рев моторов. Слышится стрельба, сначала из автоматов, а потом и гранатометов. Рома щелкает затвором и идет вперед. Перед нами промелькнул мрачный тип на байке, затем с трех сторон раздались взрывы гранат. В ушах жужжит, а в глазах двоится техника и люди. Рома продолжает идти и палить во все стороны. Неожиданно появляется пикап, ослепляя нас десятком фар. Над моей головой пролетает длинная цепь. Рома падает как подкошенный, без каких-либо дерганий и криков, как игрушечный солдатик. Я подбегаю к нему и стараюсь привести в чувство. «Вставай, уходим отсюда», - ору ему в ухо. Он словно манекен, похож на бутафорию сцены. Я вскакиваю и бегу обратно к лифту по узкому коридору, из которого нельзя свернуть. Нажимаю на нижнюю кнопку, и на светящейся стеклянной панели появляются красные капли. Мои руки в крови, я вытираю их о джинсы, почему-то заменившие военную форму. Слышится звук выдвигающегося объектива из фотоаппарата. Черный глаз, как подзорная труба, смотрит мне в упор. После затяжного спуска лифт вздрагивает, будто глохнет. Мигающая кнопка показывает, что добрался до подвала. Двери отворились. Где-то внутри объемного пространства играет тихая музыка, и Элла Фицджеральд мягким голосом приглашает зайти. Помещение похоже на элитный клуб. По периметру огромного зала горят свечки, тенями прыгая на отделанных дубом стенах. Медленно ходят люди, одетые исключительно в смокинги и вечерние платья. Теперь я начинаю замечать, что это не люди совсем, а зомби, или восставшие из мертвых. Некоторые выглядят бледными, с кровоподтеками по всему лицу, у других уже отходит кожа, третьи представляют собой скелеты, украшенные рубиновыми кусками мяса. Они однообразно двигаются по кругу, совершая легкие танцевальные движения, повторяющиеся вновь и вновь. Оглядываясь по сторонам, я прохожу в центр зала, так и оставшись незамеченным. Передо мной появляется Надя, из плоти и крови, в своей обычной одежде. Она подносит палец к губам. Зомби ничего не видят и почти не чуют, они могут лишь реагировать на шум.
 
- Я тебя выведу отсюда, - шепчу я.
- Ты не сможешь, - отвечает она. Я беру ее за руку, и мы осторожно пробираемся к выходу. Теперь они учуяли, всеми костями слышат что-то неладное. Плотным кольцом собираются вокруг нас. 
- Бежим, - кричу я и сжимаю ее ладонь.
 
   Со всех сторон звучит Фрэнк Синатра, приближая песню к кульминации. С трудом мы пробираемся мимо шатунов, словно через дремучий лес. Десятками рук они хватают меня за одежду. Отбиваясь, я пинаю их ногами и размахиваю локтем. Ощущаю, что из моей ладони выскальзывают ее пальцы. Оборачиваюсь и вижу, как она удаляется, плывя с раскинутыми в стороны руками на мертвой волне костей.
 
    Дальше провал, как будто стерли часть пленки. С трудом вспоминаю конец сна, и он кажется мне совсем нелогичным. Я стою в вестибюле первого этажа этого же здания. Давно наступила ночь, и свет в холле не работает. За стеклянной витриной виден сквер, где сильный ветер ломает ветки на деревьях. Передо мной стоит Надя, она хочет уйти. «Прощай», - говорит она и идет к выходу. «Ты куда?» - я смотрю на нее растерянным взглядом. «Я тебя больше не люблю», - спокойным голосом заявляет Надя и удаляется. В темном вестибюле остаюсь один, а на улице начинается настоящий ураган. Я гляжу на свои ладони и шевелю пальцами на обеих конечностях. Никакого изъяна, две нормальные рабочие руки.

   «Центральный парк, следующая железнодорожная», - услышал поставленный голос диктора, объявляющего остановку. Троллейбус дернулся и застыл, вынуждая покинуть нагретое место.