Рассада на балконе

Алла Ивановна недовольно огляделась вокруг. Времени остаётся - кот наплакал, а ещё собираться и собираться! И чего она вчера не закончила сборы, как советовал муж? Сейчас стояли бы чемоданы готовенькими, уже застёгнутыми и даже крепко запертыми на замочки с ключом. И забот всех было бы - лишь обойти дом, стереть последние пылинки. Хотя и ненадолго, но всё-таки муж остается один - что он тут сумеет сделать? Её чемодан, к счастью, уже наполовину готов, но дочка и не начинала свой собирать. Куда она запропастилась? Люша! Лю-уш! Не откликается. Совсем не понимает, что некогда. Олюша, ну где ты?
Дверь в соседнюю комнату была чуть-чуть приоткрыта, и Алла Ивановна увидела, что дочка разговаривает по сотовому телефону. Высокая, стройная, подтянутая... Не девчонка, а загляденье! Ну, конечно, с Сергеем болтает! Это святое, прерывать нельзя. Не будь он уже студентом, обязательно поехал бы сейчас с ними. Так бы и тур в Анталью покупали: ему - отдельную комнату. Номер, то есть. Рядом с ними, конечно. Люша радовалась бы! Хорошо, что всё у них получается. Поначалу мать с отцом думали, какой-то Ванёк пришёл. Ан нет, совсем не Ванёк, хороший мальчик. Небось прощаются... Ну так ненадолго же, всего на восемь дней. Могла бы Ольга сообразить, что сейчас уже не время с милым миловаться. Собираться-то когда будем?
Ал-Иванна глянула на часы-ромбик, висевшие под потолком. Без четверти два... Время на сборы ещё есть. Ну а уж потом хватай чемоданы и вперёд! Только бы машина не подвела. Позавчера, когда ездили на рынок, их надежнейший «Нисан» неожиданно подвёл: мотор забарахлил. Еле справились. Муж ворчал: незачем было ехать на рынок. Может, и вправду незачем, только очень уж захотелось отведать ранней клубнички. Своя-то на даче когда поспеет! Только-только высадили в землю. Впрочем, иначе никуда бы и не поехали.
Она с любовью глянула за стекло балконной двери. Сейчас там было пусто, но недавняя рассада явно оставила свой дух. Красиво у них с бабушкой получилось! Чего только не высадили в маленькие горшочки, картонные коробочки из-под кефира и сметаны, стаканчики из-под йогуртов! Рассада принялась быстро и день ото дня наливалась и поднималась, торопясь вобрать в себя солнечное тепло. Квартира у них, конечно, расположена шикарно, солнца много, особенно на балконе. Горшочков они тогда выставили на лоджии  столько, что не пройдёшь. Молоденькая, свежая зелень, мелкие листочки и травинки улыбались всякому, кто выходил взглянуть на них, будто вознамерились осветить каждый его шаг. Их цвет и свет проникали в комнату и как бы светились особым, божественным сиянием. Ещё бы - кусочек живой природы прямо посреди города!.. Не хотелось отрывать глаз от чуда за балконной дверью.
Некоторые знакомые недоумевали: и чего это они, люди состоятельные, которые могли купить что угодно, возились с огородом, как заправские сельские труженики! Копали, удобряли, поливали, пропалывали... И потом не ленились варить варенья, закручивали банки с домашними овощными и фруктовыми консервами. Впрочем, ответ напрашивался сам собой: они создали себе замечательную отдушину, жили добротной жизнью, укрепляли здоровье на своих сельхозработах. На даче, в саду и огороде, черпали настоящие жизненные силы и здоровье.
Конечно, если бы не бабушка, ничего бы не получилось. Милое, приветливое существо, она в свои семьдесят с лишним лет ни минуты не оставалась без дела. На лице всегда солнечная улыбка - в один миг снимет тяжесть с души у любого человека. Сейчас бабуля уже совсем переехала на дачу, теперь в город вернется только поздней осенью. Дел у неё на даче невпроворот, не до поездок в Москву. Ах, подольше бы она такой оставалась, крепкой, надёжной и очень светлой...
Пока рассада вызревала, любой человек, кто зайдет к ним, спешил скорее на балкон. Все словно забыли о том, какой у них дом-то красивый. Мебель, блестящий паркет, зеркала... Шкафики с книгами украсили большой коридор, он стал похож на музей. Нет, спешат соседи на балкон... Разинут там рот и стоят, никак не налюбуются... Иногда Ал-Иванна даже немножко ревновала: как это так - перестать восхищаться их шикарной квартирой? Но одна знакомая как бы за всех объяснила: «Вы вообще замечательно живёте: семья образцовая, хозяйство бесподобное, всё у вас есть. А рассада на балконе - символ, что ли, особый знак, указывающий на то, что тут люди не тратят жизнь на всякое барахло вроде ссор, скандалов, выяснения отношений, гулянок, разводов. Живут, как Богом положено!»
Ал-Иванна улыбнулась: приятно вспомнить такой комплимент. Но главное, что точно сказала женщина. Лучше и не определишь.
Но надо собираться, времени остается в обрез. Жаль, что старшая дочка не может поехать с ними в Анталью. Она уже полтора года замужем, у них свои планы. А вот семью-то она, конечно, строит по образу и подобию родительской, повторяя их удачный опыт. Наверняка и младшая, Ольга, тоже пойдет по их стопам. Закончит школу, поступит в институт, а там и выходи замуж. Ничего что рано. Они с мужем тоже совсем молодыми поженились. Кое-кто отговаривал, да только зря.
Надо скорее позвать Ольгу. Хватит болтать с милым дружком. Наговорятся, когда они вернутся с курорта. Для влюбленных небольшие разлуки даже полезны. Как это вчера сказали в одной телепередаче? Что разлука... разлука... Мол, она, как тёмная комната, в которой влюбленные проявляют свои негативы. Ну да, при свете, то есть в обычной жизни, кое-что удается сокрыть-спрятать, а вот в разлуке...
Да, да, пойти позвать Ольгу.
Ал-Иванна глянула на себя в огромное зеркало шкафа-купе в спальне. Оттуда на неё смотрела милая хлопотушка в грации. Последнее время, конечно, полнеть стала. Ну да это ж положено! Все-таки «малышке», как ее и теперь называл супруг, пошёл пятьдесят третий годочек... Самому столько же, но у него это не очень заметно. Высокий, а она - маленькая, всего метр пятьдесят шесть. Он худощавый, а она всегда была пампушечкой; сейчас, однако, превратилась в добротную пышку. И вообще он был из тех мужиков, про кого говорят: не в коня корм. Стерва-старость, кажется, вообще обходила его стороной. Хорошо, конечно! Муж подтянутый, жилистый, моложавый. Ох, и завидовали Ал-Иванне все бабы вокруг!
Взять хотя бы вчерашний вечер. Муж потребовал устроить пышные проводы жены и дочери в отпуск. Вот и пришлось  покрутиться на славу. Гостей явилось немного: две супружеские пары из числа друзей семьи и Ольгин кавалер. Евдокия Семеновна и Валерия Михайловна, супруги мужниных друзей, явно завидовали Ал-Иванне. Все три пары, как получилось, ровесники, но их мужья уже старые сухие тараканы, да и сами они будто поспешают за ними. Её муж, Эдуард Васильич, красавец перед ними. За столом так духарился! «Принял», конечно, что и говорить, но какое же застолье без этого? Наевшись-напившись, хотели пойти в парк, благо он рядом, да  передумали и танцы устроили. Хорошо вышло, не ошиблись. Наплясались, как и в молодости не на каждой вечеринке получалось. И она со всеми мужиками покрутилась - «набравшись», они танцевали шустро, хотя про себя, может, только и думали: не угодить бы после такого разгула в больницу на неотложке... Ничего, не угодили, повеселиться всем полезно. А уж как её Эдуард старался! Бабы-партнёрши едва поспевали за ним. И когда он снова, сияя улыбкой, приглашал супругу, все чуточку расступились: они танцевали, как почётная пара на дискотеке. Откуда только лёгкость в ногах и сердце бралась? А уж разлюбезен Эдуардик был - будто сошёл с кадра голливудского фильма. Да у них и всегда так было. Образцовая пара. Повезло ей в жизни, одно слово, повезло! И девчонкам своим всегда говорила: «Доченьки, я вам желаю прожить со своими мужьями так же, как я живу с вашим отцом».
Ал-Иванна поневоле снова глянула в зеркало шкафа-купе. Раздалась... Слава Богу, грацию красивую купила. Во-первых, черного цвета, это скрадывает полноту. Ладно... Бёдра крутоваты стали. Но мужу нравится. Иногда пройдёт мимо, хлопнет по заднице. Ой, нет, он такого грубого слова никогда не произносил. По попе хлопнет, по любимому месту, как он выражался, и с удовольствием крякнет: «Хороша ты ещё, Ал-Иванна, разлюбезная супруга моя!» Она зардеется, как молодая. С одной стороны, уже не по возрасту такие вольности да комплименты, а с другой... С другой-то стороны... с годами они лишь милее, вот ведь что! Ладно, надо последить за своей диетой и не есть больше пироги да булочки, а шоколадных конфет вообще не покупать. Нет, не получится: муж их любит. Она заметила, что он, прежде чем лечь спать, обязательно съест конфетку-другую. Как-то пошутила на сей счет: мол, ты прямо, как мишка косолапый... А он посмотрел на нее с ухмылкой и говорит: «Дурочка! Жизнь с мужиком прожила, а ничего не понимаешь! Может, я, если шоколадку не съем на ночь, только и способен буду, что храпеть тебе в бок...»
Но он-то ладно, а ей надо волю крепить. Всё, завязываем с булочками и пирожками. Сама как пирожок... Она в третий раз глянула в «купейное» зеркало. Задержалась взглядом. Все-таки хороша чёрная грация, фигуру держит-создает. А уж как бюст красиво выстраивает!.. Муж щас сказал бы: «Было бы чего выстраивать!» У неё-то есть чего! Бабы на работе говорят: «Тебя в модельный бизнес сдать надо, лифчики рекламировать». И правда, точно заметили. Красивый бюст! Пышный. Молодой. Не то что у других в ее возрасте - кисель-киселём... В модельный бизнес... Ишь, махнули! Нет уж, она со своего поста не уйдет. Старший менеджер косметической фирмы - слыхали? Ей нельзя с большого начальнического поста уйти, надо ж мужу под стать быть. А он ведь директор макаронной фабрики, большая шишка! Модельный бизнес...  Не нужно это им! И... в модельном деле своих красоток хватает, к тому же молодых, а вот у себя на фирме она среди первых красавиц ходит. Молодые девчонки иногда скажут: «Эх, Ал-Иванна, мне бы вашу красоту да благополучие! Ну хоть бы кусочек достался!»
Пойти шугануть Люшку, что ли? И о чём она только думает?
Так и не накинув халат - чего уж там, все свои! - Ал-Иванна вышла в коридор. Дочкина комната располагалась стена к стене с супружеской спальней и была на четыре метра больше, зато без балкона. Ну и хорошо, а то бы Ольга вечно простуживалась. Мать приоткрыла дверь дочкиной комнаты, и будто со всех отделений «стенки», подоконника, письменного стола, компьютерного шкафчика к ней повернулись взоры бесчисленных красоток Барби. Этих кукол Олюшке стали покупать, едва она запросила. А там уж пошло, как по заведённому: где ни увидят новую Барби, такую, какой у дочки ещё нет, та непременно потребует, чтобы купили. Покупали... Ни в чём девчонке не отказывали.  Ольга требовательная. Одно хорошо: всех своих Барби она до сих пор любит, и в её комнате никогда не бывает одиноко, она будто живыми людьми населена. И сейчас все принцессы Барби, словно по команде, повернулись к открываемой двери и будто поклонились мамочке своей хозяйки, уважаемой персоне.
Ольга, как и следовало ожидать, сидела, поджав одну ногу под себя, отвалившись к спинке дивана. Лицо счастливое, безмятежное. Ну, конечно, с милым болтает... Ох, и скоро, наверное, она выскочит замуж! Вот только школу бы закончила...  Выйти замуж - не напасть, лишь бы замужем-то не пропасть. Как получится, так и получится. Коли есть они, да еще нестарые и состоятельные люди, во всём помогут Люшеньке.
Увидев мать, Ольга замахала рукой: мол, не понимаешь разве, с кем я разговариваю? Ал-Иванна притворно-сердито ткнула пальцем в часы: сколько можно болтать? Или ты думаешь, что самолёт нас подождет? Люша ещё активнее замахала рукой: ну сейчас, сейчас, минуточку! Мать хотела сразу вернуться к себе и продолжить сборы, но тут из разных углов, будто ждали хозяйку, выползли, потягиваясь, Дуська, Фроська и Моська, три одинаковые, огромные, пушистые кошки, любимицы Ал-Иванны. «Ох, вы, мои хорошие!» - приветствовала она их. Каждую погладила, потрепала по шёрстке, и те приветливо облизнулись. Тоже ведь - очень удачное приобретение! В доме все любили кошек, а больше других - муж. Придёт с работы, жену чмокнет в щёчку, потреплет по «любимому месту», а как сядет на стул, так все киски к нему сбегаются. Вспрыгнут, соревнуясь в скорости, ему на колени, и он сидит, счастливый, как Дед Мороз, который ещё не успел раздать подарки, но вовсю ликует: сколько радости принёс ребятне! Кошки готовы сидеть у него на коленях весь вечер. А если он пришел домой смурным - например, на работе что-то не заладилось, - то лучше них никто не умел сгладить его гневливость.
Заметив, что на полу много кошачьего пуха, Ал-Иванна проскользнула на кухню, вернулась с веником и совочком, быстро собрала пух и выкинула. С легкой досадой подумала: жаль, что в такой сложный день бабули нет рядом, помогла бы. Но тут же другая мысль пересекла эту: а кто будет обихаживать урожай на даче? Поливать, пропалывать, окучивать? Кто будет сторожить дачу? Тоже непростой вопрос! Нет, нет, пусть мама сидит там, а они уж как-нибудь справятся.
Из-за закрытой двери третьей комнаты, гостиной, чуть слышно доносился голос мужа - он тоже с кем-то болтал по телефону. Конечно, и его бы надо привлечь в помощь, но как? Чем он-то помочь может? Наоборот, помешает! Пусть уж лучше занимается своими делами! Небось, несмотря на выходной, решает важные рабочие проблемы. Он директор заводной, неутомимый. Утром, едва продерёт глаза, сразу хватается за телефон. Но таким он ей даже больше нравится.
Ал-Иванна поставила веник и совок на место и прошла в ванную комнату ополоснуть руки. По недавно заведенной привычке - с тех самых пор, как у них появилась эта роскошная ванная, где по заказу мужа всё кругом сделали зеркальным, даже пол, она всегда на секунду останавливалась в дверях, любуясь красотой необыкновенной. Во всех четырёх зеркалах отражались в разных ракурсах её фигурка в грации, смачные бёдра, пухлые ножки, бюст, как у моделей в рекламном бизнесе. Она повернула головку направо, налево... Посмотрела прямо... Глянула вверх, вниз, назад... Да-а, обладать такой супругой - счастье, подумала она. А лицо - что там говорить... Лет тридцать пять-сорок пять дашь, не больше. Уж в косметике-то она, профессионал, толк знала и умела пользоваться ею по-настоящему! Красивая... Даже хотелось сказать подлиннее: кра-си-ва-я... Чтобы оставалось время подумать между слогами, проникнуться сутью и самого этого слова, и её красоты.
Она вышла из ванной, прикрыла дверь, погасила свет. И тут её внимание привлекли какие-то странные слова, приглушённо, хотя и со смешком, доносившиеся из гостиной. Она четко уловила: «Освобожусь к пяти, они уже будут в небе. Заезжаю за тобой, и едем ко мне. Поняла? Никаких отказов!»
Ал-Иванна замерла. Кто это приедет сюда после пяти вечера? И почему так важно её и Люшино отсутствие?
- ...Ну, всё, пока! До скорого, дорогая!
Ал-Иванна почувствовала, будто ноги у неё налились свинцом. Какая-такая «дорогая»? Кто это? До какого - «скорого»?
Дверь гостиной чуть скрипнула, и она интуитивно кинулась к ванной. Сердце бешено колотилось. Что всё это значит?
- Ты чего до сих пор с голой задницей ходишь? - услышала она за спиной голос мужа. - Если так собираться, вы и до завтра не уедете.
«А, может, и не надо? - неожиданно подумала она, скрываясь за дверью ванной. - И... «с голой задницей»... Он никогда не произносил таких слов!»
Она пустила воду на полную катушку, чтобы скрыть неожиданное волнение. Дёрнулась запереть ванную, да забыла, что в  их квартире, как часто бывает у очень родных людей, никакие двери, даже в самые интимные кабинеты, не запираются: никто не сунется, если увидит, что выключатель включен. Вот ведь как, сейчас замочек бы пригодился...
Ей страстно захотелось умыться холодной водой. И уже подняла руки к крану, да вспомнила, что три часа возилась с макияжем - как можно разом смыть? И как ехать потом? Нет, нет, не надо...
Но тут же другая мысль обухом ударила первую: ехать? зачем? куда ехать? и кто приедет сюда после её отъезда?
Видимо, вода лилась из крана слишком ретиво и громко, потому что неожиданно дверь ванной распахнулась и на пороге вырос муж. Он явно нервничал, суетился. Спросил недовольно:
- Ну что ты размываться задумала? Чистая, чистая вся, аж сверкаешь! Посмотрела бы на часы лучше! И почему Ольга не собирается?
- У неё и спроси! - непривычно резко, в унисон его тону сказала она.
В другой раз он бы очень удивился - откуда такая нервозность? Приголубил бы, заглянул в глаза. Спросил бы: «Что с тобой, дорогая?» Но сейчас и не подумал говорить ничего такого. С силой хлопнул дверью и зашагал прочь - по-видимому, в Ольгину комнату. Даже сквозь закрытую дверь ванной и шум воды донёсся звук его сердитых шагов. Господи, да что с ним? Ну соберутся они сейчас, соберутся! Известное же дело: когда по-настоящему прижимать начинает, тут и прыть откуда-то берётся.
Почему так кружится голова.? Вроде бы чувствовала себя нормально, и вдруг... Ну, да, от неожиданности, не иначе. Кого это он приглашает к ним в дом? И почему в её отсутствие?
Ал-Иванна присела на край ванны и бестолково смотрела в пол. Но муж снова ворвался, красный, как с перепоя. Неужели и впрямь опрокинул рюмочку? Но с чего? Их проводить? Так ещё не настал момент... Да и как за руль сядет?
- Собирайтесь быстрее, не то я никуда вас не повезу, сами поедете в аэропорт! - раздражённо и очень громко брякнул он.
Ольга, с перепугу, наверное, быстро оборвавшая разговор с милым другом, тоже стояла в дверях ванной и смотрела на мать. Та обернулась к ней, и дочка увидела, что взгляд у матери какой-то странный, будто плывёт...
- Ты чего, ма? - испугалась она.
- Сама не знаю, доченька... Что-то нехорошо мне...
- Как это - нехорошо? - вскинулся супруг. - Тебе ехать отдыхать надо. Никаких «нехорошо» быть не может. Поедешь, и будет очень хорошо. Давай, давай, подымайся - чего уселась, как курица на шестке?
Ал-Иванна поднялась, вышла из ванной, направилась в комнату. Ей и впрямь стало нехорошо, будто вот-вот гипертонический криз развернётся. В комнате она поспешила сесть на постель, так велик был страх упасть. «Чего это он? - прошептала сама себе. -  Никогда таким не был. Неужели...»
Дальше язык не поворачивался, хотя в мыслях уже что-то устанавливалось само собой, как сделанная на заказ мебель, которую рассчитали с точностью до миллиметра. Ал-Иванна смотрела в окно, за которым шаловливо играла одна-единственная, но мощная ветка, выросшая на дереве и добравшаяся до их седьмого этажа. Она, будто стюардесса в самолете, приветливо помахала ей, улыбаясь и напоминая: «Торопитесь, времени остается всё меньше!» Господи, что же делать-то? Неужели всё-таки...
Ал-Иванна решительно встала и начала кидать вещи в чемодан как попало, подумав, что на месте, когда они доедут до отеля, всё разберёт и аккуратно сложит. Да, да, надо спешить. Путёвки в Турцию не дешёвые! Хотя, конечно, для них, людей состоятельных, это расход небольшой, но... Вот приедут, отдохнут с дороги, а там на пляж... Нет, пожалуй, на таком курорте не стоит ходить вдвоём с дочкой поздно вечером... Точно, не стоит. И девочка молодая, и она ещё очень даже ничего... При этой мысли Ал-Иванна в который уже раз за сегодняшнее утро глянула в зеркало шкафа-купе. Всё в той же тёмной грации, красиво облегавшей её пухленькое тело, делавшей его аппетитным и желанным. Желанным?.. Именно так всегда говорит муж! Но почему сегодня он такой грубый? И совсем она сегодня не желанная... Какая-то другая для него... А та, кого он привезёт, когда они уедут?
Она даже вздрогнула оттого, как легко произнеслось слово «другая». Это же значит: другая женщина, и ничего больше. Они с дочкой за порог, а сюда - другая?! Да что это он - взбесился, что ли? Седина в голову, бес в ребро… Столько лет в браке прожили - и другая? Никогда и облачко между ними не проплыло, а теперь...
Руки сами сложились на голых коленях и перестали паковать чемодан. Так вот что он задумал!.. Душа отказывалась верить! Но уши-то сами слышали всё, что он говорил там, в гостиной, потаённо и приглушённо. Другая!.. На её месте... На их общей кровати... О, господи, только этого не хватало! Лишь вчера спорила с девчонками на работе, как надо жить с мужем. Хвастала, что знает все секреты супружеского счастья.. Девочки смотрели на неё, забыв про дела, про совещание, на которое она созвала их в кабинет, и слушали её так, будто с ними беседует оракул или ясновидящая. И у всех глаза были какие-то... больные, что ли. Удивительно ли?  Она про каждую знала, что живёт со своим плохо, неважно, а то и вовсе не живёт; что отношения сломались или разваливаются. И если верить - а теперь об этом трещат по радио, по телеку, во всех газетах и глянцевых журналах, которые она очень любила и прочитывала от корки до корки, - что в плохих семейных делах виновата женщина, то естественно, что они слушали её, баловня судьбы, во все уши. Потом задавали вопросы, и она отвечала - много, уверенно. Девчонки расходились окрылённые, будто сейчас придут домой, разложат свои проблемы по полочкам и начнут новую жизнь - они ведь теперь благодаря её наставлениям всё знают! А у самой...
Послышался тихий-тихий шорох из-под двери. Кошка? Или муж подглядывает в замочную скважину? И что он увидит? Её лицо?
Она моментально опустила голову и сидела понурая, несчастная, хотя сердце отчаянно колотилось и в мозгах будто перекатывались шарики, сталкивались друг с другом, откатывались назад, высекали искры, что-то придумывали... Нет, нет, она не допустит этого! Она... Она...
Дверь приоткрылась, но Ал-Иванна не повернула головы.
- Мам, ты чего? – испуганно спросила Люша.
- Да так...
- На меня рассердилась, что долго с Серёжкой болтаю? Но нам же надо было попрощаться, ты-то понимаешь.
- Да нет, доченька... Я... Мне что-то нехорошо.
- Почему? Что случилось?
- Не знаю, милок. Может, сердце или давление.
- Устала ты очень, перетрудилась. Но ничего, мы с тобой сейчас приедем на море, будем отдыхать. Ты очень быстро оклемаешься.
- Да нет... Я...
Люша замолчала и серьезно посмотрела на мать.
- Давай доктора позовём. Как же ехать, если тебе так плохо?
- А ты, я вижу, и рада отказаться от поездки, - неожиданно здоровым голосом откликнулась мать. - Тут же к Серёжке убежишь!
- Да нет, ма, ему ж к экзаменам надо готовиться. Сама понимаешь: за первый курс сдаст, и все дела пойдут. Ну что, тебе полегче стало? Давай быстро-быстро соберёмся и...
- Нет, доченька, - решилась Ал-Иванна. - Ты сама видишь, нехорошо мне. Я сейчас... Мне бы полежать... Ну как я поеду в таком состоянии?
- Да пройдет, ма. Ты же очень хотела поехать!
- Ехать хорошо здоровой, - снова решительно сказала мать. - А если мне нехорошо...
- Да тебе уже хорошо.
- Нет!
Ольга слегка отпрянула, настолько крепко было сказано это «нет!» здоровью. Да что это с матерью?
За дверью снова послышались шаги. Эдуард Васильевич появился пред очи своих дам. Быстро оглядел комнату, словно у себя на работе кабинет перед визитом особо важного начальства. Нахмурил брови:
- Почему  не собираетесь? У вас что - время резиновое?
- Мы никуда не едем! - ёмко выдохнула жена.
- Что за чушь? - Муж не поверил услышанному.
- Мне что-то плохо, Эдюша, я не уверена, что в таком состоянии надо ехать, да ещё в жаркую страну.
- Надо! - откликнулся он тоном хирурга, решающегося на тяжёлую, но спасительную для пациента операцию. - Точно тебе говорю. На курорте отдохнёшь, и все пойдёт путём.
- Вот и я так думаю, - поддержала дочка.
- Вам легко говорить! - драматично вздохнула Ал-Иванна. - Когда хорошо себя чувствуешь, всё и хорошо.
- Ты, мать, дурака валяешь, - покачал головой муж. - Знаешь, мне скучно препираться с тобой. Думай сама. Даю вам пятнадцать минут на сборы.
И он резко вышел из комнаты, как из кабинета, где подчиненным предстояло срочно решить очень серьёзный вопрос.
Когда он через пятнадцать минут снова вернулся, жена по-прежнему сидела на краю постели, в той же чёрной шёлковой грации, драматично держась сразу за сердце и за голову, а в чемодане не прибавилось ни одной вещи.
- Мы остаёмся! - почти прошептала она больным голосом. - Я не могу рисковать жизнью ради отпуска.
- Жизнью? Вот дурёха! - От неожиданности Эдуард Васильевич даже расхохотался. – Значит, решила твердо?
- Твёрдо, - сказала жена твёрдым же голосом.
- Ну как знаешь... Тогда быстро езжайте в турбюро, сдавайте путёвки. Хоть какие-то деньги назад вернёте.
Через несколько минут они услышали, как хлопнула входная дверь. Значит, муж ушел… И ничего не сказал... Раньше он так не делал, да и она тоже. Люша, что-то поняв  своим совсем молоденьким, но всё же женским сердцем, кажется, догадалась, что дело пахнет керосином. Подсела к матери, обняла её за плечи. И та от неожиданности расплакалась. Ольга растерянно хлопала глазами, совершенно ничего не понимая, но чувствуя непривычные для их добротной жизни обстоятельства.
Потом они разобрали чемодан, разложили вещи по местам. Ал-Иванна надела халат, приняв свой обычный домашний вид, и отправилась на кухню сготовить что-нибудь на обед. По дороге заглянула сквозь щёлочку в приоткрытую дочкину дверь. Та снова устроилась на диване, а рядом рассадила своих кукол Барби. «Ну, вот, опять мечтает! - подумала мать, улыбнувшись в первый раз за несколько часов. - Хочет себя такой же видеть. Но она ж у меня хорошенькая!» Люша то ли не заметила, что мать прошла мимо, то ли притворилась.
Они не поехали в турагентство сдавать путёвки. Сама Ольга не сумела бы добиться, чтобы их приняли назад, а матери было явно не до того. Жалко денег, конечно, но важнее  было понять, что случилось. Кто та другая, которой явно заинтересовался муж? И как надо вести себя, когда они приедут сюда вдвоём? Что говорить? О чём спрашивать?
Видимо, она зря прикидывала и беспокоилась. Час шёл за часом, день совсем сполз к сумеркам, а муж не появлялся. И тем более не приехала его таинственная знакомая. Вечер прошёл в тревожном ожидании. Она позвонила мужу по мобильнику, но электронный голос сообщил ей, что абонент находится вне досягаемости. «Так где же он?» - хотела спросить Ал-Иванна, но в трубке послышались частые гудки. Интересно, куда его черт занёс? И почему выключил телефон? Обычно он так не делал! Нет, что-то явно не то происходило с её Эдуардом...
Муж не явился ни в десять, ни в одиннадцать. Ближе к двенадцати, оставив на плите капитальный ужин, который, несмотря на все перипетии, она всё-таки сготовила, Ал-Иванна легла. Уснуть не получалось, слишком много тревожных мыслей лезло в голову. Было, наверное, уже часа два ночи, когда он явился. Тихо прошел в спальню, разделся, лёг. Она сделала вид, что крепко спит, и лежала, отвернувшись к стене, напряжённая, недобрая. Одна мысль сверлила голову: только бы ничем не выдать свое волнение! Но супруг, кажется, меньше всего на свете интересовался ее волнением. Обычно он бы тихо лёг, прижался к ней, обвил руками и прикорнул у неё на плече. Но сейчас он лёг так, чтобы ни в коем случае не коснуться ее. Не прижался - какое там! Отодвинулся... И будто между ними проложили границу из холодного металлического бруса. В комнате с его приходом разбежался запах алкоголя, и она поняла, что он где-то гулял...
Как уж она заснула, и не помнила. Когда утром открыла глаза, супруга рядом не было. Вышла в кухню - не в грации, в своем любимом атласном голубом халате до полу. Там мужа тоже не было. Глянула на часы - без восьми минут десять. Значит, ушёл на работу. Ничего не сказал. Ни о чём не спросил. Не поинтересовался даже тем, сдали ли они с Люшей путёвки.
Она вернулась в комнату. Полежала, посидела, подумала... Ничего ясного, однако, на ум не шло.
С того дня в их жизни многое изменилось. Муж совсем не бывал дома, только ночевал. Утром ни свет ни заря - на фабрику, вечером, когда свет и заря погаснут, он возвращался, ложился и тут же засыпал.
Ал-Иванна чувствовала: не надо его ни о чём спрашивать. По утрам она больше не расхаживала в своей шикарной грации по квартире, словно опасаясь, если супруг не успел уйти, опять услышать от него не ласково-интимные словечки, которые так любила, а какую-нибудь грубость. Закроет за ним дверь и начнёт сама собираться на работу. Вот тут и халат свой скинет, и во все зеркала на себя полюбуется. Нет, вроде бы ничего, хотя уже разменяла шестой дусяток. Ещё хоть куда! Хотела бы - могла бы и любовника завести, даже молодого. Но такое ей и в голову не приходило! Какие любовники? Двадцать восемь лет с мужем в браке прожила, и никогда подобного не случалось. И вдруг в старости - любовник... Нет! Ни за что!
Потом начнёт крутиться, одеваться, пудриться, мазаться. И вот тут, вместо того чтобы торопиться - ведь у самой до работы времени осталось в обрез, - она вдруг задумается о муже. О новых странностях в его поведении. Ишь, сколько дезодорантов в ванной наставил! Он, правда, и раньше всегда подолгу прихорашивался, прежде чем отправиться на работу. У него даже принцип свой был: начальник всегда должен выглядеть шикарно. Правильно, кто бы стал спорить! Но дело в том, что теперь это смотрелось как-то иначе. Сегодня одним побрызгается, завтра другим, послезавтра третий дезодорант применит... Это ещё зачем? Неужто все подчиненные только и делают, что обнюхивают его? Нет, тут явно что-то не так...
Вспомнилось, что волосы стал бриолинить. Говорит: чтобы не вылезали и лежали волной. Та-ак... А не все ли равно подчинённым, лезут у него волосы или нет? Они что - подсчитывают их в его шевелюре? А с костюмами что происходит? Раньше каждый костюм вместе покупали. Выбирали подолгу, тщательно, лишь бы ему не опростоволоситься перед сослуживцами. Надо, чтобы к лицу было, по фигуре и по моде. А теперь... Он уже три раза неожиданно купил себе костюмы сам... Говорит: на работе какая-то фирма раскинула шикарный ларь. Что ему стоило позвонить супруге, сказать: так и так, у нас тут лавку открыли, костюмчик на меня хороший висит. Уж она-то нашла бы как отговориться и уехать раньше времени - даром, что ли, сама фигура на работе значительная? Менеджер... Начальник как-никак. А начальники, как известно, на работу не опаздывают, а задерживаются по важным делам. И не смываются раньше времени по своим причинам, а отправляются на совещания... Но ему и в голову не приходило теперь  позвать супругу! Сам всё решал! Говорил: у них там и дамы, и мужчины люди со вкусом, они и помогают ему правильно сориентироваться, выбрать то, что надо.
Нет, с ним явно творилось что-то не то!..
Вдруг вспомнилось одно из последних домашних застолий. Сначала не хотели его устраивать, но потом решили: нельзя, сотрудники и друзья обидятся. Ведь как-никак, а мужу Золотой диплом дали – как директору лучшей фабрики концерна. На работе сделали шикарный стол - как же дома не откликнуться? Подготовили всё быстро, благо приехала мать и всё им устроила. Пришли к ним те же люди, что встречались на фабрике. Кому как не сотрудникам порадоваться успехам шефа? Выпили изрядно. Развеселились, раздухарились. Танцы устроили. Заместитель мужа так закружил её в вальсе, что бедная Ал-Иванна чуть не грохнулась прямо на пол. И чего это он? Ей-то другого хотелось: чтобы муж пригласил. Чтобы, как в прежние времена, прильнул к ней, прижал к себе, шепнул на ушко что-то своё, ласковое, интимное... Чтобы танцевали они долго-долго, а все другие смотрели бы на них да завидовали. Раньше всегда так было. Глупая, ей тогда казалось, что это не может кончиться. А оно... неужели и вправду кончилось? Не может быть! Она точно знает! Не может, и всё тут! С чего? Они ж и не ссорились никогда, и никакая кошка между ними не пробежала. Что же с ним случилось?
Вспомнилось: за столом то и дело говорили про какую-то Катерину. Чувствовалось: человек важный. О чём беседовали? Производственные вопросы решали. Ал-Иванна разбиралась в них, по крайней мере, в общих чертах, но в тот вечер она была отвлечена столом, напитками, салатами, пирожками и едва ли четверть услышала из всего, о чём говорили. Вдруг подумалось: и даже за эту четверть имя Катерины прозвучало раз десять! Получалось, фигура она на фабрике значительная! А почему муж не пригласил её к ним? Ведь основную братию созвал... И... почему никто даже не спросил, где Катерина, прямой его заместитель? По какой-такой причине не явилась?
И для чего только существуют непрошенные мысли? В тот-то день, когда впервые об этом подумалось, Катерина как была, так и уплыла из памяти. Но ненадолго. Наоборот, теперь она будто поселилась в их квартире и буквально преследовала Ал-Иванну. Вспоминалось всякое-разное, что говорил о ней муж раньше. Ведь замша, заместительша, то есть, - как о ней не рассказать? Припомнилось, что она лет на пятнадцать моложе. Ага... Уже так себе информация! Что ещё? Очень оперативна в работе, на неё можно фабрику оставить... Уважают её, значит. Та-ак... Говорил, что замужем и даже дочка есть. Да, да, вспомнилось: о дочках он с ней много болтал - о своих, о её. Разница в их возрасте была тоже приличная, так что он, как солидный отец, мог и совет хороший дать. Всё рассказывал ей, где да по каким ларькам покупал ей кукол Барби. Бывало, принесёт, Люша не нарадуется на новую подружку, хотя уже могла быть и в пятом классе, и в седьмом. Неудивительно: кукла модная, красивая. Барышня… И привозили или производили их всё больше и больше. Таких заморских красавиц, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Как говорил муж, на всём свете нет столько красивых баб, как развелось этих Барбих. А у Люши жадность какая-то появилась: и ту хочет купить, и эту, и всякую другую. Совсем запуталась, на какую именно хотела бы быть похожей! Супруг советовал этой самой Катерине, молодой ещё мамаше: не надо баловать; двух-трёх Барбих купила, и будет. Пусть дочка одевает их, раздевает, причёсывает... Они ж, девчонки, как тут мыслят? Что это их так красиво одевают, умывают, причёсывают...
Бог ты мой, как же мудрёно работает память! Вроде бы никто не толкал ее в бок кулаком, а она сама как начнёт всё на-гора выдавать! Он же об этой Катерине раньше без умолку трещал, и как она только забыла? Уж и толковая та, и все папочки у неё в порядке. И с подчинёнными умеет ласково разговаривать. Бывает, такое впаяет человеку, что тому впору взять ноги в руки да бежать прочь с этой работы! Но она, отругав, тут же будто бальзамом целебным смажет, ласковым словом улещит его, человек и остаётся на своем месте ничтоже сумняшеся и уже никогда больше никаких дурацких ошибок не повторяет...
Конечно, с таким заместителем хорошо работать! Если сам дров наломает, она и их соберёт в поленья. Недаром же они без конца получают всякие грамоты да знаки отличия. И везде записано: какой у них замечательный коллектив...
Но это ещё что! А когда растрата большая случилась... В прошлом году, кажется. Нет, в позапрошлом. Муж совершенно зелёный ходил по дому! В любую минуту ждал звонка от высокого начальства и повторял одно и то же: «Ну - всё: на ковёр вызовут, отымеют по первое число, дадут пинка под зад и выгонят вон». Допустим, по деньгам это не так уж и страшно, накопления у них есть, и немалые, и не только в наших банках. Но позор-то какой!.. Хорошая слава под камушком лежит, а дурная по пятам бежит... Каждый сосед узнал бы об их позоре. Во дела были бы, кошмар!
Так и это обошлось! Как - Ал-Иванна, конечно, не помнила. И не очень вникала. Однако сейчас память выдала информацию так быстро и четко, будто кто-то нажал нужную кнопочку: положение спасла всё та же Катерина. Муж, когда ситуация разрядилась, просидел на кухне допоздна, пил одну чашку чая за другой. Притих... Только и приговаривал, почти шептал: «Ну, спасибо, Катеринушка! Выручила меня. Спасла, можно сказать!»
Наутро он по-прежнему бодренько отправился на фабрику. И дальше был такой же, как всегда. Работа, работа. По вечерам - дома, с семьёй. По выходным - на даче. Всё окей. Может быть, у себя на фабрике он как раз и поумнее стал - нельзя же было допустить  новую растрату! Но в обычной жизни всё восстановилось, и слава Богу.
Так, значит, Катерина... Что - Катерина?! Заместитель Эдика... Работает с ним уже много лет. И никогда ничего между ними не было, никаких там амуров или чего ещё. Ал-Иванна могла бы в этом поклясться. Раньше... А теперь?
Мгновенно вспомнился день, когда они с Ольгой чуть не уехали в Анталью. Он явно собирался привести в дом бабу. Да никогда в жизни такого не было, она могла бы как на духу поклясться! А если заходили шутливые разговоры на эти темы, он всегда говорил одно и то же, одинаково посмеиваясь: «На хрена мне другая, у меня жена - высший сорт!» Оба смеялись, шутили. Иногда он любил сальность сказать, но лишь ей одной; это было мило и приятно.
А теперь... Пожалуй, нет, она не могла бы сейчас поклясться, что он не загулял. Он, её Эдька!.. Если даже и так, то впервые в жизни, это однозначно! Но... по его странному поведению можно было догадаться, что загулял серьёзно. Вот что... Но как доказать? Где и что проверить? У кого спросить? У его сотрудников? Так ему тут же доложат о её тревоге! Чего доброго, ещё и скандал закатит, что она за ним шпионит!
Ал-Иванна стала внимательнее приглядываться ко всему, что происходит дома. Четко проследила, с какой периодичностью он обновляет дезодоранты. Носки теперь менял часто, чуть ли не с собой на работу брал запасную пару, а те, что уже стали, на его взгляд, грязными, хотя только с утра надел их, - видимо, выбрасывал. Она заметила, что прежних носков почти не осталось, зато новые появлялись и появлялись. Она даже как-то сказала, что яркие полосы ему не по возрасту. Так он что? Рявкнул на неё: «Не твоё дело!» Подумать только!.. От неожиданности она сразу сиганула в угол и тихо встала там, как наказанная школьница. Спасибо, все кошки, и мама и дочки, почувствовали, что ей плохо, подскочили. Одна в ногах разлеглась, явно желая успокоить хозяйку. Другая на плечи воротником села. Третья вскочила на колени.
Да, сомнений оставалось всё меньше. Что же делать? Может, беда в том, что они с мужем ровесники? Будь она помоложе, ему бы и в голову не пришло загулять? А? Возможна такая причина? Видимо, да, потому что иначе ничего не объяснишь!
Можно было бы опять что-то устроить дома и предложить ему всех коллег пригласить, Катерину в том числе. Вот просто взять да удивиться: чего это ты, мол, её не приглашаешь, она ж такой важный человек... В угол его зажать! Но... как он отреагирует? Может, только хуже получится.
Нет. Надо придумать что-то другое. Что-то совсем не то. Застать бы их вместе... От одной этой мысли мозги замерзали. Застать!.. Да она бы, кажется, не выдержала, тут же с инфарктом свалилась... И всё же... Если они встречаются, то где?
Ал-Иванна ложилась спать, а невольная мысль, наоборот, вставала в её подсознании дыбом и сама пробуравливала дорожку к ясности.

Так иногда бывает: тебе кажется, думаешь об одном, а на самом деле мысли идут совсем в другом направлении. Иначе как объяснить, что Ал-Иванна решила сама наведаться к нему на фабрику? Просто взять и заехать... Нет, пожалуй, это показалось бы подозрительным. Надо найти предлог.
Думала она недолго: скажет, что подобрала себе очень симпатичное платьице, но денег не хватило; а магазин тут неподалёку, так что - куда и пойти было за деньгами, как не к родному мужу? Магазины в округе его фабрики она хорошо знала.
Ал-Иванна и впрямь подобрала себе стоящее платье. Правда, оно было ей совсем не нужно - и так их столько, что уже два шкафа-купе длиной в целую стену не вмещают всего добра. И всё-таки... План получился складный, лучше не придумаешь.
Спросил бы кто понастойчивее, что она надеется увидеть у мужа на работе, Ал-Иванна, пожалуй, не нашлась бы с ответом. Одна мысль представлялась ясной: увидеть соперницу. Она даже поразилась тому, с какой легкостью уже произносит это слово. Ещё ничего не доказано, а слово возникло и моментально укоренилось...
Ладно, а что дальше? Ну, допустим, увидит её. Например, та случайно войдёт в кабинет мужа, когда она будет там сидеть и чирикать с ним насчёт «денежки на платьице». Могло бы и этого не случиться. Катерина вообще может отсутствовать в тот день! Но... Нет, о подобном лучше и не думать. Будет она на работе, и всё произойдёт, именно как увиделось Ал-Иванне. Итак, она сидит у мужа в кабинете, и...
Фабрику она знала, как свой собственный дом, благо супруг проработал там уже двадцать два года. В его кабинете тоже знала каждый угол. Если бы вдруг так случилось, что потребовалось что-то вынести из квартиры и спрятать, они свезли бы это сюда, к мужу на работу. Был совсем смешной случай! Ехали в начале мая на дачу, везли кое-что из вещей, продукты и много-много рассады с балкона. Аккуратно всё поставили, в большие коробки. Обвязали веревками - каждую можно было взять, как сумку. Полный порядок! И уже сели в машину, муж вывел её на шоссе. И тут вспомнил, что забыл очень важную вещь: в этот день у него намечалось внеплановое совещание! Начальство ничего не нашло лучше, как пожаловать в субботу. И как он забыл об этом? Совещание... Это ж не пять минут!
Хотели тут же повернуть назад, но бабушка ни в какую: вернёмся - пути не будет. «И ладно ещё, нам, - уточнила она. - Мы ж домой приедем. А ему снова выезжать на трассу, до фабрики ехать. Мало ли что случится! Нет, ни за что... Да и рассаду придется тогда томить дома ещё целую неделю - она ж в основном просто погибнет, в крошечных-то стаканчиках от йогурта и сметаны...» Нет, нет и нет!
Вот так и пришлось всем да с полной машиной ехать на фабрику. И даже выгружаться там. И на лифте поднимать рассаду в кабинет мужа. В закрытой машине не оставишь, она там сопреет от тепла и духоты. В открытой оставить? Но тогда кому-то надо сидеть. А сколько придётся сидеть, никто ведь толком не знал. Так что - даёшь наверх!
И поехали! Всё аккуратно поставили  в комнате отдыха сразу за кабинетом, где и впрямь стоял диванчик, на котором муж в особо тяжёлые дни мог хоть немножко отдохнуть. Комната отдыха и кабинет соединялись общей дверью. Особенно ценно и важно это было в конце каждого квартала и отчётного года. Там же у него имелся столик журнальный, два кресла, шкафчик, где всегда найдёшь чем утешиться, если почему-то дела на фабрике шли неважно, и, наоборот, отметить победы. Сейчас муж строго наказал супруге, тёще и дочке сидеть тихо-тихо, тише воды ниже травы, чтобы никто из большого начальства даже не подумал, что тут свои. Все три женщины выполнили задание чётко и  не пикнули ни разу.
Совещание прошло благополучно и даже чуточку быстрее, чем предполагалось. Ал-Иванна и бабуля по очереди возлегали на диване, Люша дремала в кресле. И когда часа через полтора муж вошёл и сказал: «Ну, всё, едем!», они уже так присиделись, что хоть на все выходные в кабинете оставайся. Не остались, конечно! Поехали на дачу. Всю рассаду аккуратненько снесли в машину. А за городом, едва добрались и перекусили, принялись высаживать побеги в землю. И те, благодарные, глубоко вздохнув, тут же устремились вверх.
Ал-Иванна и в другие дни бывала в этом дальнем кабинетике. Да и в большом знала каждый угол. И людей,  весь штат до последней работницы знала. С людьми знала, как ладить. И теперь решила: ничего удивительного не будет, если она вдруг, без звонка заявится к мужу на работу...
Впрочем, почему без звонка? Ведь у обоих были мобильники. Да и не привыкли наезжать друг к другу на работу без звонка. Так что - позвонить? Ну, да. Конечно. Набрать номер...
Но, достав телефончик из сумки, она почему-то убрала его обратно. Попросил бы кто-нибудь объяснить причину, не знала бы, что и сказать. Вдруг подумала, что этот звонок разрушит весь ее умный план. А разве у нее сформировался конкретный план? Впрочем, какая разница! Если душа не хочет этого, значит, и не надо так делать. Ладно, что-нибудь объяснит... А-а, проще пареной репы! Скажет, что забыла мобильник на работе. Вот и все.
Ничего забывать она, конечно, не собиралась, просто спрятала телефон поглубже в сумку, выключила, чтобы не выдал её случайным звонком, хорошо прикрыла косметикой. По дороге газетку купила и тоже сунула в свой ридикюль. Теперь, чтобы найти мобильник, надо было бы всё перерыть там. Нормально. Можно ехать.
А день стоял самый что ни на есть рабочий, среда, середина недели. И время сравнительно раннее: сразу после обеденного перерыва. Для порядка Ал-Иванна заглянула в магазин, где приглядела платье. Впрочем, это уж перестраховка: покупать его не собиралась! Даже если муж решит сам пойти с ней в магазин (раньше он очень любил это делать), то она, примерив, скажет, что в одном месте тянет, в другом широко; словом, разонравилось.
Она быстро доехала до фабрики мужа. Сошла с трамвая и направилась вперед по знакомой дорожке. Почему-то разволновалась. Придётся что-то объяснять, оправдываться... Ах, да, она же едет за деньгами на платье. Точно! И всё же... Почему так колотится сердце? Она даже остановилась на минутку и сунула в рот пилюлю нитроглицерина, похожую на капельку. Да, да, лучше так, на всякий случай...
Вот и фабрика. Как всегда, на стоянке припарковано много машин. Она сразу узнала их  «Нисан» - значит, муж на месте. Хорошо. Всё идёт путём. Уж сегодня, сейчас она обязательно увидит Катерину... Стерва, сама замужем, чего чужого мужика крутит? И правду, наверное, люди говорят: хочет таким образом добиться большей зарплаты. Впрочем, кто говорит? Где? Когда? Может... у них дома, за столом слышала это? Или пока  возилась с салатами да пирожками, а уши сами что-то улавливали?.. Да, да, в тот день, когда его сотрудники к ним приходили.
Ал-Иванна очень быстро оказалась у стоянки. И тут увидела, что их шофер Игорь стоит возле машины и смотрит на неё во все глаза. Чего это он? В первый раз увидел, что ли?
- Вы... вы чё, Ал-Иванна? - вдруг обрёл он дар речи.
- Да ничё. С мужем надо поговорить.
И она решительно шагнула к входной, парадной двери.
- Не, Ал-Иванна, его... его нету! - мгновенно вырос перед ней Игорь.
- Как это - нету? Ты - есть, а его - нету? Кто ж и куда повёз его?
- Не, Ал-Иванн... Он... того... на совещании... Он не сможет ща с вами поговорить.
- Да как это - не сможет? Жена пришла, должен смочь.
- Не, Ал-Иванн... Он... того... очень занят... Совещание такое... важное-важное!
- Чего-то ты темнишь, парень... А ну - отойди! Не крутись под ногами!
И она резким движением открыла дверь фабрики.
- Ал-Иванн... Нет, вы... Того, как это... Он же занят! Посидите в машине, подождите! Ну хотите, я ща мигом сбегаю, скажу, что вы пришли, и он... того... совещание своё прервёт... Ну... извинится там перед начальством, сами понимаете...
Она на минуту остановилась, глянула на него, как положено настоящей барыне смотреть на холопа, и рявкнула:
- А ну пошёл прочь! Сама знаю, что мне делать!
Два-три человека, крутившиеся неподалёку, услышали её гневный тон и удивлённо посмотрели на беседующую парочку. Но Ал-Иванна уже торопливо поднималась вверх по лестнице на второй этаж, будто и сама торопилась на важное мужнино совещание. Кто-то встретился по дороге, с ней вежливо поздоровались. Она ответила, как же иначе? Но вот, слава Богу, и кабинет мужа.
Она дёрнула ручку двери, но та не поддалась. Та-ак, на совещании, значит... А где? И с кем совещается? Уж не с кралей ли своей? Но тогда… он должен быть... Где? Неужто в кабинете отдыха, где они сидели тогда с рассадой... Но почему всё закрыто? Неужто совещание и впрямь такое важное?
- Да вы посильней толкните, он на месте, - сказала, пробегая, какая-то женщина.
Ал-Иванна собралась о чём-то спросить её, но той и след простыл. Дёрнула дверь посильнее, и она открылась, будто вообще была заперта вовсе не на замок, а на щепочку.
В пустом кабинете на столе стояла полная окурков пепельница. Чувствовалось, что здесь кто-то есть.
И тут её осенило: совещание, наверное, уже кончилось, и муж расслабился в своей комнате отдыха; дверь же призакрыл-призапер для того, чтобы никто не зашёл. Ну, конечно, вот в чём дело!
Она тихонько направилась к комнате отдыха. Если он заснул, то не надо пугать его слишком громкими шагами, пусть это всего лишь каблучки.
Легко-легко, совсем как её пушистые домашние кошечки, она дотронулась до двери и толкнула её. Но та не поддалась. Ничего, подумала Ал-Иванна, он и должен был закрыться, если отдыхает... Снова толкнулась. Молчание. Спит, значит... Небось крепко вымотался на совещании-то... Но это ничего. Главное, что он на месте, никуда не уехал. И чего шофер Игорь врал? И вообще... как-то странно вёл себя...
Она прошла в середину кабинета. Присела на кожаный набивной стул, один из тех, на которых обычно сидели его главные подчинённые на больших совещаниях. Сердце отчего-то сильно колотилось, даже нитроглицерин, как выходит, не помог. Нет, это решительно никуда не годилось. Надо взять себя в руки.
Да просто выйти, пройтись по коридору. Да, да, успокоить нервишки. И чего это они так расходились? Безобразие, да и только! Подвигаться немножко...
Она плотно закрыла за собой дверь кабинета, чтобы никто другой не помешал мужу отдыхать. В коридоре было гулко и пусто. Ну да, рабочий день в разгаре! Прошла шагов десять в одну сторону, повернула назад. Сколько придётся ждать-то? Впрочем, какая разница? Надо - значит, надо. И она сделала ещё шагов двадцать вперёд и столько же назад.
И тут, находясь сравнительно далеко от кабинета мужа, она услышала, что дверь открылась. На пороге, явно выходя оттуда, стояла высокая женщина лет сорока, с помятой причёской из тёмных волос, в модном деловом костюме и с папкой в руках. Ал-Иванна от неожиданности замерла. Она!.. Ну, конечно, Катерина! И видела она её на фабрике не раз. Господи, и даже знала её! Просто... как-то не сложилось в уме два и два: что именно эта женщина и есть Катерина...
Та прикрыла за собой дверь и, стуча каблучками, резко направилась в сторону, противоположную от Ал-Иванны. Быстро-быстро дошла до выхода на лестницу и исчезла. Это и отрезвило гостью: она мгновенно, за три шага пересекла весь коридор и оказалась на лестнице. Ну сейчас она покажет этой выдре! Вцепится в её причёсочку... Исцарапает всю морду в кровь! Надаёт тумаков - прямо по физиономии, чтобы синяки остались. Чтобы...
Но «синячить» было некого: лестница разве что не пела гулкой пустотой. Тогда Ал-Иванна быстро вернулась к дверям в кабинет мужа, толкнула их. На сей раз сразу сильно. Створки охотно поддались, будто чувствовали себя виноватыми перед ней. Она вошла и почему-то крепко закрыла  за собой дверь.
 В кабинете ничего не изменилось, только стало заметно, что дверь  в комнату отдыха чуть-чуть приоткрыта. Ну да, Катерина явно вышла оттуда! От-ту-да!.. Ах, стерва! Ну сейчас она им покажет!
Она рванулась к малой двери и распахнула её настежь.
Муж сидел на своём отдыхальном диванчике в одних трусах и носках в красную полосочку. На лице его играла блаженная улыбка, хотя смотрел он в пол. По всему чувствовалось, что вставать ему совсем не хочется. Он даже не сразу поднял глаза, только что-то промурлыкал. Видимо, решил, что это Катерина вернулась, подумала Ал-Иванна. Ну сейчас ему достанется!..
- Гадина! - жахнула она так, что оконное стекло и люстра на потолке звонко вздрогнули.
И вздрогнул муж. Резко поднял к ней глаза. Секунду молчал, явно опоминаясь.
- Ты чего припёрлась? - спросил командным голосом.
- Припёрлась? Я те щас покажу - припёрлась!.. - визжала Ал-Иванна.
- Ты чё не на работе? - спросил он ещё более начальнически.
- Я те ща покажу работу!
Под рукой ничего не оказалось, и она схватила что ни попадя. Попался его пиджак. Ухватив его обеими руками, будто собралась как следует выполоскать в реке, она шарахнула пиджаком мужу по физиономии.
- Прекрати! - взвизгнул он.
И окончательно пришёл в себя. Вскочил, кинулся к ней - отнять пиджак и урезонить безумную. На ходу трусы чуть съехали, и Ал-Иванна привычно подумала, что надо бы подтянуть резинку, дома вечером обязательно это сделает.
- Взбесилась, что ли? - спросил муж слегка примирительно, будто ничего вообще не случилось, а она тут «выступает».
- Это кто - взбесился? - взвизгнула супруга.
- Ты.
- А ты что сделал?
- Ничего. Немножко расслабился. Сама знаешь, какая у меня напряжённая работа.
- И эта сука - тоже расслабилась?
- Чего ты мелешь...
- Катерина! Я её встретила! Она от тебя, расслабона, выходила! Ты всё ещё думаешь, что я ничего не понимаю?
- Ну... мало ли кто мог зайти... Дверь в комнату отдыха была заперта. Она, наверное, взяла бумаги со стола и вышла...
- Господи, хоть бы врал поумнее! Вы же были вместе, это и ежу понятно!
Он снова присел на диван отдыха. Помолчал.
- Ты чего приехала? - спросила вдруг осипшим голосом. - Выслеживаешь меня? И думаешь таким образом всё наладить?
- И когда мы с Люшей в Анталью собрались, ты своей суке Катерине звонил! Ты её хотел в наш дом привезти! На нашей постели с ней трахаться!
Казалось, Ал-Иванна сама не в силах выдержать тяжести обвинений, которые так легко сыпались с её уст. На секунду присела в кресло, прикрыла лицо руками. Хотелось разрыдаться. Хотелось реветь в голос. Но слезы пересохли напрочь. И только губы продолжали повторять:
- Сука! У самой муж, дети, а она... И ты такая же гадина! Два сапога пара!
- Заткнись! - вякнул муж.
- Заткнусь, конечно, куда денусь? Только ты... ты, гадина, обо всём пожалеешь!
Она вскочила. Машинально поправила причёску. Глянула в зеркало. Стёрла помаду, перебравшуюся с губ куда-то к глазам. Схватила сумочку и бросилась к двери.
- Говнюк! - плюнула ещё раз от выхода, с презрением глядя на его трусы и носки. - Ты даже гулять-то толком не умеешь, а всё туда же...
В следующую секунду Ал-Иванна торопливо спускалась вниз по лестнице.

Когда тем вечером Эдуард Васильевич вернулся домой, квартира встретила его молчаливым гулом. Люша сидела на кухне перед телевизором: кадры двигались, а звук выключен. Раскрытый учебник сладко дремал на столе.
Он спросил, где мать, где бабушка. Насчёт бабушки ответила сразу: «Уехала на свою квартиру. Сказала, что тебя больше знать не желает». От неожиданности он съёжился. С тёщей отношения всегда были ровными и спокойными. Значит, Алка всё ей рассказала... Похоже, и Люша в курсе дела, иначе сто вопросов задала бы: что имела в виду бабушка, почему он хмурый, о матери что-то спросила бы. Но она молчала. И даже не шевельнулась, чтобы, скажем, разогреть ужин отцу.
Спальня была пуста, но чувствовалось, что супруга дома. Он ткнулся в гостиную - оказалось, дверь заперта изнутри. Сам когда-то поставил замочек - чтобы запирать, если в доме оказывались нежелательные люди. В гостиной совершенно открыто стояла роскошная посуда из дорогого фарфора, золотые безделушки, ценные книги. Взять что-то не представляло труда - иди потом свищи, кто взял, что да как.
Сейчас он понял: жена там и заперлась не случайно. Он стукнул - мол, Ал, открой, но в ответ не услышал ни звука. За вечер пытался ещё раза два туда пробраться - не вышло. Так и пошёл спать один, обескураженный, не очень-то понимая, что теперь делать. Засыпая, решил: «Ладно, побесится баба, побесится да успокоится. Куда теперь деться? У них - семья, и за спиной двадцать шесть лет брака. Это вам не хухры-мухры». Но когда он встал утром, дверь гостиной оказалась не то что открытой - распахнутой. Оля собиралась в школу.
Он подошёл к дочке. Хмуро спросил: «Где мать?» Та промолчала, приделывая бантик на макушке. Никак не получалось, и он сунулся помочь, сам хотел прикрепить. Но девчонка дёрнулась от него, как от чумы. «Где мать?» - переспросил он. И тогда Люша посмотрела на него долгим гадливым взглядом и процедила сквозь зубы:
- Сошла с ума и переехала в сумасшедший дом.
Супруг опешил: что за идиотский ответ? Протянул было руку, чтобы схватить дочку за плечо, слегка встряхнуть, пусть не болтает чепухи. Но та выскользнула на лестницу и была такова.
О том, что те слова вовсе не абсурд и не глупость, он узнал довольно скоро. Весь день, передав дела заместителю, метался по городу. На работу к Алле отправился, но там её не оказалось. Кто-то приветствовал его от души - как на его работе каждый знал его жену, так и здесь все знали приятного Эдуарда Васильевича. Где Ал-Иванна, не ведали. Он дёрнулся к начальству, но подумал, что не стоит этого делать, потому что может подвести Алку - мало ли как она объяснила причину своего отсутствия. Очень хотел немедленно поговорить с ней. Сесть где-нибудь за столиком кафе и многое объяснить. Что в последнее время всё приелось ему дома. Что он мужик и от пожизненной верности вроде бы устал. Но что она не должна делать глупых выводов: он никуда уходить не собирается, а с Катериной всё скоро-скоро закончится, ты только потерпи немного, Алусь. Вспомнил всё, что знал по биологии и физиологии мужчины  и женщины. Хотел доказать ей, что если мужик хотя бы иногда, ну совсем немножечко не изменяет жене, что-то такое происходит с его мужскими железами и он теряет свои замечательные возможности. Словом, материала для беседы, как сказал бы он, если бы речь шла о докладе на фабрике, хватало.
Только вот докладывать, как выходило, было некому. Алла как сквозь землю провалилась. И где искать ее, куда податься, он понятия не имел. Может, и спряталась у кого-то в кабинете, но тогда ему никто ничего и не скажет...
Он растерянно спускался вниз по лестнице, направляясь к выходу, как вдруг сзади его окликнули по имени и отчеству. Остановился. Голос узнал. Обернулся не сразу: почувствовал недоброе. А когда продолжать странное молчание стало уже нельзя, он обернулся.
Перед ним стояла Алкина начальница. Хозяйка фирмы Анастасия Петровна. Он хорошо знал эту элегантную моложавую даму, всегда уверенно выступавшую на общих совещаниях по городу, куда стали приглашать и фирмачей. Уверенная, до тошноты умная баба, с ней все считались.
- Зайдите ко мне! - сказала она ему, как подчинённому. И он нисколько не удивился, хотя ранг у него был такой же, как у неё, а директор с директором должен  говорить более дружески.
В кабинете он и узнал о том, что ведёт себя, как подонок. Вздёрнулся возразить, но... не для неё же заготовил он все свои объяснения! Пришлось слушать дальше. Так он и услышал, что у его супруги шоковое состояние. Что пришлось показать её психиатру, прямо тут, на фабрике, потому что её молчание и потухший взор ничего хорошего не предвещали. Психиатр какими-то одному ему известными ухищрениями выведал у неё правду, а когда всё узнал и понял, тут же посоветовал госпитализировать бедную женщину. Только не в настоящий сумасшедший дом, а в отделение неврозов  профилактория. Причём - госпитализировать немедленно, даже без заезда домой.
Вот оно что!..
Профилакторий этот он хорошо знал: тот находился всего в получасе езды от города, и на своей машине туда ехать-то всего-ничего. Эдуард Васильевич отпустил шофёра Игоря, потому что при той встрече, которая ему предстояла, посторонний помешал бы. Крутанул баранку, и машина суматошно заторопилась вперёд, как мелкая крыска, неожиданно застигнутая врасплох в шкафу вернувшимися не вовремя домой и включившими свет хозяевами.
Он хотел сразу пройти к главврачу, но почему-то оробел и направился в справочное. Вокруг по территории, представлявшей собой кусок парка, разгуливали больные. Точнее бы сказать: отдыхающие, потому что на вид все казались здоровыми. Припекало мартовское солнышко, обещая недалекую весну, и люди радовались ему, как всякая живая тварь. Эдуард Васильевич осторожно оглянулся: нет ли среди гуляющих его супруги? Вот тогда он бы сразу к ней подошёл, увёл в дальний уголок парка и объяснил бы всё начистоту. Ну не дура же она последняя, чтобы путать божий дар с яичницей! Семья и жена - это одно, а лёгкие «выходы в свет», то есть «прогулки по бабам», - совсем, ну просто совсем другое. Она сейчас его сразу поймёт, и дело с концом. Может, даже удастся тут же увезти её домой.
Однако Ал-Иванны нигде не было, и он направился в справочную. Спросил, где находится его супруга, её только сегодня госпитализировали. Господи, слово-то какое неподходящее! Сегодня её привезли... Даже не так: сама приехала. В ответ на его сбивчивые объяснения женщина за стеклом спросила, кто он такой и кем приходится Ал-Иванне. Почему-то даже паспорт попросила, будто и так не ясно, что прибыл супруг, собственной персоной, хочет узнать... Регистраторша долго крутила-вертела его документ, сверяла фотографию с живой физиономией. Потом протянула паспорт обратно и сказала категорично, тоном, не допускающим ни малейших возражений:
- Ваша супруга велела ни в коем случае вас к ней не пропускать. И ещё просила передать, что домой она никогда не вернётся.
Он так и сел, где стоял. Хорошо, что подвернулся расшатанный стул, а то бы на полу очутился. Потом вскочил, стал нервно ходить по вестибюлю и требовать, чтобы его немедленно пропустили к жене, он не понимает, что происходит. И если она так серьёзно больна, то кому, как не ему, узнать об этом? Регистраторша сначала помалкивала, опустив глаза к бумагам, и, если внимательно приглядеться, гость заметил бы, что уголки её глаз ехидно улыбаются. Но Эдуарду Васильевичу сейчас было не до чьих-то глаз. Поняв, что на блюстительницу больничного порядка его крик никакого впечатления не производит, он стал требовать, чтобы пригласили лечащего врача, а ещё лучше - главного.
 Словом, прошло немало времени, прежде чем стеклянные двери, ведущие в тайная тайных отделения, дрогнули от вставленного изнутри ключа и перед ним возникла женщина в белом. Сказала, что она и есть палатный врач. И что ему никто не позволит здесь буянить. Произнесла это со значением: мол, будешь буянить - и тебя в палату запрём, да не в профилактории-санатории, а где-нибудь похлеще. Он довольно скоро понял, что шутки надо убрать в сторону, и стал задавать свои суматошные вопросы. Ответ был прост, скуп и категоричен: у его супруги шок, автором которого является он сам, и, если она ему ещё хоть немного дорога, он должен оставить её в покое, потому что с такими вещами шутки плохи. Женщина в белом повторила своё суждение-заключение раз шесть, прежде чем он, наконец, понял. Уточнил, когда всё-таки можно надеяться на милость жены, на улучшение её состояния и доброту медперсонала. Ничего определённого ему в ответ не сказали, но дали номер телефона справочной службы и предложили позванивать. С этим он и направился к воротам профилактория, где вовсю разомлел на мартовском солнце его «Нисанчик», явно не очень торопясь поскорее уехать в Москву.
Жизнь с того дня круто переменилась. Когда ни придёшь домой, пусто. Одна Люша крутится-вертится. Жрать нечего. Дочка только и умела, что колбасу купить да сыру с хлебом. Как-то приехал, а дома пирожки. Оказалось, в его отсутствие тёща заезжала, «корму» оставила. Он разозлился: могла бы в такой трудной ситуации дома пожить. Но позвонить ей и сказать об этом прямо не мог. Люша маловато общалась с ним. Если что спросит, она ответит, а чтоб самой заговорить - ни-ни, замок на рот повесила. По её долгим отлучкам он догадался, что она ездит к матери. Раза два спросил, как она и что, но дочка отделалась молчанием. Сам он звонил только в справочное, и ему неизменно отвечали: «Температура  нормальная, состояние удовлетворительное». И делай что хочешь...
Всё как-то вдруг обрыдло. На работе дела тоже пошли из рук вон плохо. Фабрика не получила очередной грамоты, и в руководстве города ему сразу сказали: «Дело в тебе, Эдуард Васильич,  работаешь спустя рукава». А зачем ему было засучивать рукава? Только теперь понял - кажется, впервые за всю жизнь: дом без жены, пусть даже и несколько поднадоевшей, пуст. Что ему Катерина и другие бабы! Вдруг сразу никто стал не нужен.
И однажды он решился, сказал Ольге:
- Передай матери, что если не вернётся домой, я застрелюсь. Говорю совершенно серьёзно.
Она сначала рассмеялась, потом испугалась. Молча посмотрела на него. Глазами и всем своим обликом, но уже не словами он как бы подтверждал: «Застрелюсь! Сама увидишь!» Она чувствовала, отец не шутит, и потому брякнула, что пришло на ум:
- Совсем сдурел, что ли? Лучше бы съездил проведал её.
- А то я не ездил!
- Съезди ещё! Капля камень точит! - наставительно заметила дочка и, открыв дверь, упорхнула по своим делам.
Съезди ещё раз!.. Ездил. И не раз. В справочном ему, как заведённые, повторяли одно и то же: «Алла Ивановна просила ни в коем случае вас не пускать!» «Пущать не велено!» - шёпотом язвил он, выходил из справочного отделения, быстро шёл за ворота профилактория, садился в машину и тут же уезжал, словно боясь, что если останется, ему будут повторять эту противную фразу снова и снова. И тогда... Нет, не надо!
И всё-таки один раз он увидел жену. Дело было уже в начале апреля, и весна решила взять большой разбег. В такой день хочется жить, петь, куда-то нестись, словом - ликовать. И не только здоровым, но и не очень здоровым. И потому Эдуард Васильевич совсем не удивился, заметив в парке много гуляющих пациентов. Аллу узнал сразу, издали. И решил: была - не была, а сегодня он поговорит с ней; ну не ляпнет же она ему при всех, что не желает знать его... Он поспешил по дорожке, прямо к тому месту, где она сидела на скамеечке с другой пациенткой. И всё готово было случиться-получиться, как он задумал, да только жена тоже увидела его издали. Недолго думая, она вскочила и бросилась наутёк, в ближайшее здание. Её это был корпус или нет, он даже не знал. Понял, однако: и сегодня его попытка не удастся. Развернулся и тикал к своей спасительнице-машине.
Как-то Люша вернулась домой из школы довольная, румяная - весна и на детей, особенно уже взрослеющих, действует очень положительно. Вошла в квартиру. По дороге думала, что сейчас наварит картошки. Захватила в ближайшем магазинчике полуфабрикатных котлет. Решила, что вечером позвонит бабуле, пусть та принесёт чего-нибудь повкуснее, когда отца не будет дома. Но едва она переступила порог квартиры, как увидела отца. Хотела спросить - строго-строго, как он спрашивал своих подчинённых: «Почему не на работе?» Но не успела и рта открыть, как буквально прикусила язык. Она увидела, что отец расхаживает по коридору с пистолетом в руках. С настоящим! Тотчас вспомнила, как года два назад друзья подарили его отцу на юбилей. Разрешение на ношение оружия у него имелось. Приятели, немного поддав, обговаривали за столом план недалёких действий: отправятся на охоту и уж там дадут душе оторваться, постреляют вволю. Правда, пока никаких пуль ни у кого не было, ну да это ж проще пареной репы - купить, когда придёт срок.
И что же? Срок пришёл? И пистолет у папки и впрямь заряжен?
Все эти мысли с такой скоростью пронеслись у Ольги в голове, что она, скинув на пол школьный рюкзачок, тут же подскочила к отцу и потребовала:
- Отдай пистолет! Немедленно! А не то я милицию вызову!
- Ну и вызывай! - зло брякнул он, пряча руку с оружием за спиной. - Я ж сказал: если мать не вернётся домой, мне тут делать нечего. Да и вообще я жить тогда больше не хочу.
- Отдай пистолет, кому говорю! - потребовала Ольга, почти не слушая его объяснений.
Отец неожиданно смягчился:
- Да бери, господи! Он же не заряжен.
- Кто тебя знает! - невесело сказала Люша, осторожно ухватившись за оружие, будто от одного её прикосновения оно могло выстрелить и незаряженное.
Она спрятала пистолет. Улучила момент, когда отец ушёл на кухню звонить, прошла в свою комнату с бесчисленными куклами Барби, сидевшими на полках, диване, подоконнике, даже на полу. Они будто все разом вскочили, решив помочь ей! И, сами того не подозревая, надоумили, куда спрятать страшную вещицу. Ну, конечно, под широкое длинное платье одной из них. Той, которая сидела поудобнее и понадежнее. Попривычнее даже. Уж туда отец никогда не додумается заглянуть! Сказано - сделано! Она прикрыла дверь, и через пару минут грозное оружие утонуло в складках платья Барби. Кукла смотрела на Люшу своими красивыми, невинными глазами, но теперь будто чуточку улыбалась: «Я тебя никогда не выдам!» И остальные, всё большое собрание, словно чуть-чуть повернули головки к хозяйке, убеждая её в том, что тоже ни за что её не выдадут.
Потом Люша долго варила картошку, жарила котлеты. Весь месяц, пока матери не было дома, они с отцом питались как бы раздельно: он ел что-то своё, она - своё. Но в тот вечер она приласкалась к нему, затащила на кухню. Подала большую тарелку жареной картошки с румяными котлетами. Растрогавшись от неожиданности, он ел с аппетитом, со скрытой слезой и нахваливал дочку.
Закончился этот почти идиллический вечер тем, что Ольга пообещала: приложит   все силы для возвращения матери домой.
Что уж она там делала, как уговаривала мать, слышали только они обе, палатный врач да ещё Господь в вышине. И все соглашались в одном: Ал-Иванна проучила своего мужа так, что теперь ему вовек не придёт в голову изменить ей. И всё, хватит, надо возвращаться, жить. Вон уж и девчонка как осунулась! Питается чёрт знает чем! Да и поездки в  профилакторий все силенки из неё вытянули. А тем ли ей сейчас заниматься надо? До конца учебного года времени остаётся всего-ничего. Ей бы сидеть за учебниками, уже пора начинать к экзаменам готовиться, а она всё пытается семью свою развалившуюся склеить воедино...
В какую бы благую минуту ни приняла Ал-Иванна своего решения, но скоро всё действительно изменилось. И день для этого выдался очень хороший, уже позднеапрельский, совсем весенний и такой многообещающий, что, кажется, всё затеянное должно обязательно сбыться.
В то субботнее утро отец, конечно, не работавший, решил предложить дочке съездить с ним вместе в профилакторий. Ну не откажется же мать видеть девочку! Так, глядишь, и ему перепадёт немножко. Может, и договорятся о мире.
Когда он поднялся и вышел в кухню, оказалось, что Ольга уже встала и теперь мыла оставленную с вечера посуду. Тревожно глянула на его руки - нет ли там пистолета? Это могло бы произойти в двух случаях. Купил бы новый, например. Или раскрыл её тайник. Но руки у отца были пустые, вялые, ещё сонные, и Люша с удовлетворением и благодарностью подумала о кукле Барби, которая, словно курица на страусиных яйцах, долго и надежно сидела на спрятанном и доверенном ей пистолете.
- Слушай, доча, - сказал отец. - Я тут... эта... вот чего подумал... Может, съездим с тобой вместе к матери?
Ольга, только что было вскинувшаяся от посуды послушать папаню, резко повернулась обратно к раковине. «Не поедет! - мелькнуло у него в голове. - Ну да, все они, бабы, заодно! Ничего, знать, не получится!»
Но он ошибся. Люша снова глянула на отца; на её лице играла неожиданная, лукавая улыбка.
- Может, и поедем, - сказала она. - Только мне надо сначала все дела переделать. Поедем, поедем.
В дверь позвонили.
- Кого это принесло в такую рань да ещё в субботу? - удивился отец. - Может, и не открывать? Проучить нахалов?
Звонок повторился, более настойчиво. И ещё раз. Теперь его звон напоминал развесёлую кадриль, будто и впрямь кто-то рядом пустился в пляс.
- Ну пойди открой, - требовательно сказала Люша. - Сам видишь, у меня руки мокрые.
Отец отодвинул засов, повернул ручку замка. Дверь открылась. На пороге стояла тёща, вся в коробках с лентами, наряженная, весёлая, как апрельская погода.
- Вы... вы чего? - от неожиданности спросил зять.
- Как так - чего? К вам приехала! - весёленько откликнулась тёща. - А ты бы помог мне, коробки-то тяжёлые.
Он втащил ношу в дом, запер дверь. И тут заметил, что кое-где выглядывают молоденькие побеги.
- Рассаду привезла, - сказала тёща, подавая ему пальто, будто он только и ждал, когда она позволит помочь себе раздеться.
- Какую рассаду? - не понял он.
- Какую, какую... Редиски, морковки, цветочков. Пусть на балконе постоит. Тут ведь у нас солнечная сторона, вот побеги и окрепнут. Тогда и привьются на даче как следует. Мы ж и раньше так делали. Ай не помнишь?
Да помнил он, помнил, что говорить!
А Люша уже кинулась к бабушке целоваться. Отец смотрел на это зрелище, от которого успел отвыкнуть, в полном недоумении. И с досадой тоже, потому что как же теперь отпросить Ольгу поехать к матери, если бабка приехала?
- Давай, тащи на балкон! - командовала между тем тёща. - Да развяжи коробки, а то вся моя работа задохнётся. Я потом сама аккуратно расставлю. Проверь, заперты ли фрамуги, а то ведь на улице ещё не жарко.
Он послушно выполнил всё, что требовалось. Вернулся в коридор. Тёща уже оглядывалась по углам, за какую бы работу взяться. Похоже, она приехала не просто так. А... как?
- Ты бы переоделся! - шепнула ему между тем Ольга. - Даже не видишь, что в грязной майке стоишь! Да в трениках! И тебе не стыдно?
- Сейчас, сейчас! - спохватился он, словно и впрямь устыдился своего домашнего вида. - Минуточку.
И он скрылся за дверью спальни. А когда несколько минут спустя вышел, на нём был надет рабочий костюм и белая рубашка с галстуком, будто он собрался идти на службу.
Дочка улыбнулась:
- Перестарался! Но ничего, пусть так. Причешись, а то голова у тебя... будто в футбол ею играл. Или из подушек не вынул!
- Язвишь сегодня... как мать в хорошие минуты! - улыбнулся он. - Опять переодеться или так поедем?
- Так, так, - согласилась дочка.
- А ждать-то сколько прикажешь? Давай перекусим по-быстрому - и вперёд. Пока погода хорошая.
Может, он хотел сказать что-то ещё, но в дверь снова позвонили. Сначала тихонечко: раз, два. А потом ещё два или три раза, понастойчивее.
- Что это на нас сегодня спрос такой? - удивился он.
- Открывай - чего гадать? - велела Ольга.
- Иду, иду!
Он отпер дверь, распахнул её и обомлел. На пороге стояла его супруга, одетая по-зимнему, как удирала из дому. Даже в шапке меховой... Он сразу заметил, что лицом она очень посвежела. Ну так за городом жила. Только вот капельки пота выступили на лбу. Понятно, конец апреля уже!
- К вам можно? - кокетливо спросила она, как если бы и впрямь требовалось разрешение, чтобы войти в собственный дом.
Супруг в бессилии отступил назад и смотрел на жену. Что там баран на новые ворота! Что там мусульманин при виде святой мечети! Он смотрел на неё ошалело, весело, жалко, всё сразу. И на лбу его вдруг выступили точно такие же капельки пота.
- А мать... рассаду привезла, - невпопад сказал он. - На балкон поставили...
- Вот и хорошо, - откликнулась жена, снимая шубу. - Разрастётся там. Как сад будет. Райский...
Он принял у неё шубу, взял из рук шапку. Подумал: постройнела малость. От переживаний всякий худеет! Повесил шубу в шкаф, шапку положил возле зеркала в коридоре, где они всегда складывали шарфы, платки и головные уборы. Хотелось всё бросить и кинуться к жене, но что-то в её облике настораживало. Вдруг подумал: а если оттолкнет? И всё-таки он сделал один шаг. Ещё один. Совсем уж приблизился... И, забыв вдруг о том кошмаре, в котором прожил долгие месяцы, схватил жену на руки и принялся целовать – в лицо, шею, волосы, куда ни попадя. И она улыбалась ему, счастливая и безмятежная, какой он знал её много - так много! - лет... Потянулась рукой к его шевелюре. Тихо сказала:
- А ты, старый дурень, совсем седой стал... И не стригся сто лет - ишь, как зарос!
- Ничего, вместе в парикмахерскую сходим! - решил он. - Ты... пойдёшь со мной?
Бабушка и внучка, удостоверившись, что всё идет путём, как сговаривались, прошли на кухню и принялись хлопотать: надо же было устроить завтрак, праздничный, царский - по такому-то случаю...
- Аллуша... Миленькая... - шептал между тем счастливый супруг. - Я всё понял. Это никогда не повторится. Слышишь, никогда! Ты простила меня?
Она лукаво улыбалась, оглядывая свой большой коридор, по которому очень соскучилась. Кошки, изрядно похудевшие за время ее отсутствия, крутились под ногами, с нетерпением ожидая, когда же дойдёт очередь и до них. «Сейчас, сейчас, мои хорошие!» - пообещала им хозяйка. Господи, неужели снова начнется прежняя жизнь? Спокойная, счастливая? Та самая, про которую она прежде так много хорошего говорила обеим своим дочерям, желая и им так же прожить жизнь со своими мужьями, как она со своим. Вот сейчас она пройдет в их спальню... Переоденется с дороги... Что надеть-то? Муж - вон какой торжественный, будто на работу собрался. А ей так хотелось залезть в свой длинный, до полу голубой атласный халат и сразу почувствовать себя дома... Может, даже сначала чуть-чуть в чёрной грации по коридору пройтись, как любила раньше делать... Как он посмотрит на неё? Соскучился ли? Что скажет?
- Ал, ты и правд вернулась, да? - волновался супруг.
И снова потянулся к ней, чтобы обнять, расцеловать, шепнуть ей на ушко что-то нежное, своё-своё, точнее - их общее... Она тоже потянулась к нему. Как всегда, приподнявшись на цыпочках, чтобы достать губами до его губ... Он чуть-чуть пригнулся... Господи, неужели всё возвращается на круги своя и тот кошмар кончился?
Ал-Иванна нежно погладила отросшие седые космы и повторила: «Оброс! Оброс!» Чуть прикрыла глаза, предвкушая радость нежного поцелуя. И...
Прямо на неё, откуда-то из зашейной глубины воротничка белой мужниной сорочки, хитрюще смотрело красное, точнее, бордовое пятно. Сомнений быть не могло: женская губная помада...
Ал-Иванна на секунду замерла. Это ещё откуда? Старая осталась? Катеринина? Или свежая? А рубашка? Прежняя, в которой он был, когда она сбежала? Или новая? Она легонько провела пальцем по помаде. Следов не осталось, помада высохла. Но когда? Три месяца назад? Или уже теперь?
Мужнина рука ласково и настойчиво скользила, соскучившись, по бёдрам супруги.
На кухне четыре руки, две бабушкины и две внучкины, звенели ложками, вилками, тарелками, подаваемой к торжественному завтраку посудой.
На балконе, в приветливых лучах апрельского солнца, распрямлялись, потягиваясь, веточки и побеги рассады, готовые превратить и балкон, и жизнь хозяев в райский сад.
В Люшиной комнате куклы Барби, лукаво переглядываясь, усаживались поудобнее, готовые встречать новую жизнь.
И только одна из них, в самом длинном и пышном платье, сидела по-прежнему, надёжно прикрывая пистолет...