Вязев рудник. Глава 3

Он любил, когда это происходило – короткий, одно суточный выходной от жизни. Он знал, к чему она готовиться – разбирает инструменты, раскладывая их на пожелтевших листах газеты, которую они экономили с тех давних пор, когда еще привозили корреспонденцию. Тогда все оживало в давно замеревшем воздухе базы-поселка возле золотодобыческой базы.

Воспоминания становились плотными и сладкими, он садился и смотрел как она, вытирая плотные, крепкие руки промасленной, грязной тряпкой, проверяет заряжено ли ружье и все ли с ним ладно, смотрит на календарь, отмечая красным огрызком карандаша, как некоторые женщины отмечали свои циклы а она отмечала фазы луны и приезд гостей. Если совпадало – значит можно было есть. Она знала. А он вспоминал как раньше приезжало так много народу, что некоторых держали в подвале, до того было сыто, что можно было откладывать до следующей подходящей луны. Или сначала съесть руку, потом еще что то, оставляя пленных в живых, а потом еще, дожидаясь прибытия следующих институцких, или ссыльных, или разведчиков, искавших их здесь. Но такие тайны должны были оставаться здесь, даже теперь, когда месяцами, годами никого не было и приходилось растить и есть коров и коз, нарушая ритуал с человеческим мясом. Сначала – ей, после чего она застрелится из ружья и пролежит трупом на их кровати целые сутки, отдыхая. Блаженно переводя свое слишком древнее дыхание и переваривая чье то свежее тело. Потом – ему. Он сможет поймать и съесть того, кто приедет, насытится и перестать ощущать это раздражающее, зудящее желание, от которого приходится отмахиваться, отвлекаться тяжелой работой и от которого не забыться сном. Он не такой, не станет снимать кожу слой за слоем, как это любит делать она, выпускать кишки или отрезать веки, выбивать глаза. Ему бы просто наесться.

Задушить что бы гость не дергался и нарезав удобными кусками, очистив от костей съесть. Обглодать, растягивая удовольствие а потом поглаживая полно набитый живот подняться наверх, взять ствол, выбить себе зубы, тщательно, что бы когда жизнь станет возвращаться а тело будет непослушно извиваться – не откусить себе язык и застрелиться.

Жаль что они давно не ощущали радости. Все притупил голод. И когда передали что приедут журналист с фотографом, и когда пришел тот день, когда она подчеркнула красным цифры первого летнего месяца и даже когда в грязно – рыжих, как когда то ее волосы, сумерках показалась машина приезжих.

Он специально работал на границе – что бы встретить всех новых, оценить, принюхаться и распланировать. Она в это не совалась, четкое распределение ролей. Двое молодых мужчин, окно машины опустилось и тот, что старше спросил куда ехать к начальству. Худой конечно, но от запаха пота, дороги, свежего мяса и напряженных от усталости мышц рот наполнился слюной. Если бы еще отмыть от въевшегося запаха компьютера и парфюма, почистить его желудок от дрянной еды, ну да это не проблема. Вопрос времени. Второй был тоже тощий, что за мода пошла у них там, никакого сладкого, светло желтенького жирка который потом еще долго можно переваривать и чувствовать, как он впитывается в организм. Зато молодой, даже стало непонятно кого из них кому есть. И кто из них главный. Вроде бы тот, который по старше командовал, дорогу вон спрашивает, за рулем сидит, при чем видно что сам вел всю дорогу, но от второго чувствуется какая то странная власть над ним, молчаливая и горькая. Аж сплюнул в придорожную пыль, прежде чем махнуть рукой в правую сторону, там, где была местная администрация и могли разместить путников и прихрамывая зашагал доложить ей.