Одна встреча

Всякий год весны жду – ужжжасно. И не только потому, что вот  если весна, то значит это, что в отпуск скоро, что снова улечу к дальним, опять неведомым, берегам и тёплому прозрачному морю, в котором вода чиста, как слеза Девы Марии – души безгрешной и такой человечески понятной.
… Жду весны ещё и потому, что прямо за моим домом, почти в центре Москвы, в заброшенной колее железнодорожной, по которой раньше вывозили цемент с умершего теперь завода,в мае запевает соловей. Да так поёт, что можно оглохнуть от счастья беспричинного, которое вдруг обнимает тебя за плечи и длится целые несколько минут. А это – много, когда жизнь пошла уже с горы и всё самое главное в ней уже произошло и случилось.
… И потому ещё, что совсем рядом с домом высится, величаво и спокойно, Новоспасский монастырь. И стоят его древние стены с 15 века, и многое повидали за годы и столетия, пока стоят…
Стены высоки и основательны, потому, наверное, их так любят киношники. Какие-то сцены для «Войны и мира» снимал здесь старший Бондарчук, снимал и Михалков фрагменты своего «Сибирского цирюльника».
Но главное – внутри, за стенами.
Там – всегда прекрасный сад, который живёт отдельно от жизни гигантского города, в который оказался погружён со всех сторон в веке минувшем и нынешнем. Всякий раз иду в тот сад на Пасху, потому что именно тогда расцветают там … абрикосы. Странно это для нас, живущих в средней полосе, странно, и кажется – Раем. Простёрли к небу почти прихотливо изогнутые руки-сучья невысокие такие деревья. И не видно на них ни листочка, да и самих ветвей не видно, потому как облиты они нежной розовой пеной цветов. И столь недолговечны те цветы – всего несколько дней буйства в году, - что важно не упустить эти дни, всякий раз приходящиеся на Пасху. Абрикосовые дерева ещё более прекрасны оттого, что рядом с ними сказочно изгибаются виноградные лозы, которые ещё спят в это время. И только первые крупные слезы-почки видны на кажущихся безжизненными ветвях. Глядишь на них и веришь, что жизнь – бесконечна, что всякий раз будет она пробиваться сквозь чёрную зимнюю кору, убитую дыханием зимы. И самому от этого ну так хочется жить! Только жить праведно и чисто, отринув всё скверное, что налипло на тебя за прожитые годы.
А там, дальше – ещё одна нездешность, ещё одна диковина. Невысокий куст с пластмассово-розовыми цветами-розочками. Когда узнал я, что это та самая сакура, любоваться которой японцы съезжаются весною, то чуть не потерял сознание! Теперь я тоже, в некоторой степени,- японец!
Каждый извив тропинки, каждый уголок – какое-то самостоятельное, законченное совершенство: всех оттенков зелёного, с яркими, мультипликационными листьями, нежатся в майском воздухе хосты. Пионы раскручивают свои бордовые, на грибки похожие побеги рядом с уже набравшими силу тюльпанами. Лиственницы как-то особенно нежно зелены на фоне монастырских стен. И камни, выглядывающие из специально придуманных зарослей прочих чудес ботаники, кажутся волнующе-сказочными: на них обязательно должно быть написано про то, как, « если направо пойдёшь… А если налево пойдёшь…»
И какой же мир в душе. И жить так хочется. Только желание это не агрессивно, а тихо мерцает в глубине твоей, как лампада та самая, неугасимая…

При выходе из монастыря, у ворот, - традиционные для всякого праздника нищие. Многие из них – обычные попрошайки-бездельники, но и они в такие минуты вызывают тихое умиление. Особенно колоритен вооон тот,с большими грязными руками и огромной немытой и нечёсаной головою. Иду, почему-то, именно к нему, кладу в стоящую перед ним коробку деньги. Он поднимает на меня синие- пресиние, как майское небо глаза и как-то по-древнерусски молвит:
- Спаси Христос…
… потом вглядывается в лицо мне, глаза темнеют: июнь, сентябрь… И становятся январскими, совсем бледными:
- … Спаси Христос тебя, … папа…



14.05.2013.