Маньяк. История одного писателя. 4

Ольга.

И потом мы упали в этот день. Поперлись в парк аттракционов и стреляли в тире. Кира мазал, я попадала в цель и смеялась. Из динамиков играла музыка, и гуляли люди, они, правда меня поначалу только радовали своим повышенным вниманием к нашей паре. Это было так непривычно, когда тебя узнают посторонние люди, вернее не тебя, а того, с кем ты идешь.

Время никогда не казалось мне так бесценно и так беспощадно.

Наверное, что то было в цветах. Такое простое и страшное предположение, непонятно откуда взявшееся в голове, наверное, из его книг, в которых так много темного, подсознательного и беспощадного. Инстинктивного, такого, что обычно скрывают. Того от чего отучают в школе и родители, которых отучали тоже, и в итоге они даже не помнят что можно было что то сделать и только упиваются волокардином по своей убитой жизни. От этого отучивают в яслях, в детском саду, все взрослые, все учебники, все поколения, от такого простого и совершенно естественного, от возможности делать все то, что хочется, что нельзя, что грешно. Дикого, необузданного. Желания обладания, например, как хорошо было бы, если он желал мной всецело обладать, без остатка, подчинить себе, сделать только своей. Делать все что захочется…

Я смотрю на букет, и тело так сладко дрожит. Если бы в нем был какой ни будь яд, наркотик. Хотя так и есть, точно, наркотик это сам Кирилл, воздух рядом с ним. Так томно.. Упираюсь руками в стол, клеенка липнет к влажным от пота пальцам, я прижимаюсь бедрами к краю, наклоняюсь и опускаюсь лицом в цветы. Они уже начали подгнивать, и запах усилился, с дорогими букетами всегда так, они экзотичны и недолговечны. Такой не приличный сладкий аромат, наверное, немного трупный. Глаза закрывается и под веками все плывет. Был чудесный день. Волшебный, невероятный день с Кириллом. В кухне уже темно, почему то сумерки гадко оранжевого, чайного цвета. Он называет это майянскими сумерками. Я чувствую, что в трусах стало мокро, тянусь рукой под платье, провожу пальцами, и, поднимая, смотрю на них. Кровь. Месячные, странно, совсем не по циклу. Иду в ванну, включаю свет, подставляю руку под кран и вижу что на пальцах не кровь а что то желтое, почти абрикосовое, как сок с гниющих цветков, я подношу к носу и не чувствую запаха, а это что то такое тягучее…  Я в ужасе поднимаю подол, видя как это что то течет по ногам, и от этого так жарко и так душно, дышать не чем от слез и возбуждения. Я выгибаюсь и смотрю в зеркало над раковиной и вижу в нем за своей спиной отражение Кирилла. Его возбужденный горящий взгляд, его руки у меня на плечах, груди, его тепло со спины и поцелуи в волосы. Его рука опускается мне между ног и до сладкой, сахарной боли прижимает там, гладит, я тоже опускаю туда ладонь и прижимаю к себе его пальцы, они так умело, так сильно и нежно ласкают там, что я стону, а он шепчет мне в ухо, горячим вкусным дыханием, что туда нужно что ни будь вставить и сильно прижимает меня своими бедрами к раковине, так, что я задеваю полочку и с нее сыпется бытовая  мелочь в раковину и на пол, разбиваются духи и опрокидывается стаканчик с зубными щетками. Щетки… Я смотрю с жадностью на них, беря одну, весело смотря на отражение Кирилла, улыбающегося мне в ответ и шепчущего – давай, не бойся делать то, что хочется. Я запрокидываю голову и смеюсь, прищурившись, глядя на наши прекрасные отражения, наслаждаясь этим дивным кошмаром с льющимся между ног медом, подношу к себе зубную щетку, но по стопам тянет холодом, у меня из руки вырывают щетку, поднимают на руки, Кирилл растворяется и я кричу, упираясь и прихожу в себя от собственного дикого животного крика, хватаясь за шею Андрея. Он меня обнимает, держа на руках, и уносит в спальню, шепча, что все хорошо, что он со мной, гладит по голове, укладывает на кровать, накрывает тонким одеялом и трогает мне лоб, убирая прилипшие на него пряди, гладит по рукам, ничего не спрашивая, сжимая губы, не отводя глаз, вытирая мои слезы и целуя плечо, осторожно трогая губами.

- Оленька, солнышко...

- Это все букет, это эти цветы, в них яд, выкинь их.

- Хорошо, хорошо заинька, выброшу, где они, где ты их видела?

Я улыбаюсь, напугала его наверно, что он теперь обо мне подумает? Шепчу, закрывая глаза что там, на кухне. Унеси их из квартиры, они ядовитые, я ими отравилась.

Андрей замолкает, и я чувствую, как он внимательно на меня смотрит и напряженно молчит.

- Оля, на кухне нет никакого букета. Я с работы когда пришел сначала зашел туда, потом услышал шум в ванной. Может букет выбросила уже твоя мама?

Я сажусь в кровати, потом поднимаюсь, держась за руку Андрея, и прохожу на кухню, стоя босыми ногами на полу. Смотрю на стол. Ни вазы, ни букета на нем нет. Что это значит? Мамы дома не было. Она еще с утра уехала на какой то симпозиум в Подмосковье. Что это было? Как это произошло? У меня вдруг кружится голова, и я оседаю на табуретку, смотрю на свои ноги. Сухие, ничего нет… Обнимаю себя руками и прижимаюсь лбом к коленям, чувствуя как накатывает тошнота. Андрей тихо стоит в дверном проеме за спиной, растерянный, большой, теплый и надежный. Любимый. Я плачу от какой то грызущей боли внутри, а он подходит и поднимая меня обнимает.