Фуксовский сад

Почему-то в Фуксовском саду мы гуляли всегда вдвоём. Втроём, вчетвером, вшестероми отправлялись в сад Эрмитаж или Лядской, но вдвоём - только в Фуксовский. Стоя в зимних сумерках на высоком берегу Казанки, курили, болтали, смеялись под внимательным и немного укоризненным взглядом бронзового Фукса. Район этот в Казани был не самым безопасным. Прямо скажем - тот ещё район. Сад с восточной стороны ограничивался Подлужной улицей, которая считалась тогда одной из самых опасных в городе. Поэтому, выкурив по сигарете, не задерживались, к облегчению профессора, явно беспокоившегося за двух смешливых легкомысленных болтушек.
Спустя много лет, ранним июньским утром, гуляя по спящему воскресному городу, я пришла в этот сад одна. Берег зарос кустами сирени так плотно, что реки не было видно. Голубые ели разрослись и возвышались за спиной Фукса. А он всё так же стоял, опираясь на тяжёлую трость, и пристально смотрел на меня. Рядом валялся детский самокат, брошенный гуляющими неподалёку детьми. Я подошла ближе и вдруг подумала, а ведь я совсем ничего не знаю об этом человеке, жившем так давно, кроме того, что он был современником Пушкина и долгое время возглавлял Казанский университет. Захотелось не просто узнать какие-то факты его биографии - но узнать каким он был. И сделать это из "первых рук", прочитав письма или воспоминания людей, знавших его. Вот, что я нашла.

Из письма профессора русской словесности Казанского университета Николая Никитича Булича воронежскому педагогу, краеведу, публицисту и писателю Михаилу Федоровичу Де-Пуле (23 Ноября 1874 г., Казань):
"Вы невольно втягиваете меня в беседу о старине Казанской; вопросов задано много; на многое я могу и стану отвечать. И так за дело.
Поведу речь о Фуксе, Карле Федоровиче. Вот самая интеллигентная личность Казани, головой выше всех его современников. Его дом был поистине центром образованности и ума казанского в течение многих лет, и надобно сожалеть, что ни Казанский Университет и никто из его членов до сих пор не почтили его биографией и очерком его широкой умственной деятельности. Он невольно привлекает к себе. Вот таких немцев можно любить и уважать. При жизни он пользовался всеобщим уважением, по смерти его забыли.
Фукс родился в 1775 или 1776 году. Родина его был городок Герборн, в княжестве Нассау. Не знаю, однако, почему, по рассказам, Фукс выводил свое происхождение из Голландии. Мать его была дочерью Гофмана, известного медика, изобретателя капель его имени. Это его собственные слова. Дома он хорошо познакомился с языками греческим и латинским, и с этими познаниями вступил в Академию в Нассау в 1793 году. Затем несколько лет он учился в Геттингенском университете, занимаясь главным образом медициною и естественными науками. В 1798 году он получил степень доктора медицины в Марбургском университете и стал практическим врачом. В 1800 году он переехал в Петербург и, как кажется, тоже занимался практикою, но вскоре он делает путешествие по России с естественно историческими и преимущественно ботаническими целями. Я не умею сказать на чей счет. Это было в 1801 году, а... в сентябре 1805 года он был уже назначен в только что испеченный Казанский Университет ординарным профессором Естественной истории и ботаники и с этого года, до конца 30-х годов он безраздельно служил этому университету, читал патологию, терапию, занимался клиникою, был краткое время библиотекарем, несколько раз деканом врачебного факультета, когда они выбирались на год и, наконец, ректором... и оставил ректорство в 1827 году. Фукс по летам мало жил в Казани и ездил в соседние губернии, причем у него всегда была какая-нибудь научная цель. Фукс превосходно знал край нашего учебного округа... и знал его во всех отношениях. Ни одна сторона этого края не ускользала от его внимания и внимания пытливого, умного, чисто-европейского. На людей его знавших и чем-либо интересовавшихся, Фукс производил обаятельное впечатление. Мои личные впечатления слишком ничтожны. Я узнал этого глубоко-почтенного старика в тот год, когда кончил курс, в 1845 году, а этот год был последним в его жизни. Я встретился с Фуксом на Сергиевских Серных водах. Жил я там тогда недолго, но бывал у Фукса, приехавшего кажется туда для золотушной и единственной дочери. Надобно заметить, что жена его, известная поэтесса, сразу невзлюбила меня, кажется за резкие отзывы о поэзии вообще, а может быть и ее собственной, отзывы, извинительные только молодостью. Но с дряхлым, хотя и бодрым умственно стариком я раза два ездил в окрестности; он ботанизировал; я слушал его рассказы и заслушивался. Я только что написал тогда кандидатскую диссертацию о Шеллинге и его философии; был свежо знаком с его идеями о природе, увлекался Спинозою, его natura naturans u naturata. Фукс как бы разделял мое молодое увлечение. Передо мной и теперь, как живое, стоит это старческое, большое, с крупными, немного одутловатыми чертами лица, напоминающими бюст Гете в старости, и раздается его шепелявая, но полная умственной бодрости речь. Я помню, как он объяснял характер, общий или скорее общую краску флоры разных поясов и сравнивал синий колорит пиренейских долин с тем бледно-желтым ковром, какой мы видели перед собою. Воротившись с Серных Вод, Фукс медленно умирал и умер 24 Апреля следующего года. Однако простите меня за эти личные воспоминания; они невольно выплыли из тумана.
Над гробом Фукса было сказано в Лютеранской церкви несколько задушевных речей, врачами и немцами, и русскими. Из последних заслуживает внимания речь Проф. Скандовского. Из речи Скандовского видно, что Фукс был непосредственным учеником известных Блуменбаха и Вернера, что преподавание его было увлекательно и живо, что с 1842 года его разбил паралич.
Кроме родного, немецкого, Фукс отлично говорил по-французски и по-английски. Вот отчего всякий европейский путешественник, а их было немало, сближался с Фуксом и узнавал о Казани и о крае у него. Гумбольдт и Гакстгаузен главным образом только и водились около него. Первого Фукс сопровождал по Казанской Губернии.
Как врач, он пользовался широкою известностью всех соседних губерний, откуда приезжали больные со средствами в Казань, к нему. Но он лечил и множество бедного люду, и, несмотря на то, что аптеки в таком случае давали лекарство даром, он каждый год платил за больных в аптеки: так было их много. От того он пользовался всеобщею любовью.
Фукс знал и татарский язык, которому он выучился в Казани и, как я думаю, и некоторые восточные. С основателем в Казани ориентальных знаний, известным академиком Френом он был дружен. У Фукса был свой собственный кабинет разных древностей и редкостей по естественной истории, собранных им в течение долгой жизни, значительное собрание монет, преимущественно восточных, большая и самая разнообразная библиотека. Из знакомства с краем и из долговременных наблюдений над его жителями, у Фукса выдавались вперед этнографические сведения. Он чрезвычайно интересовался здешними инородцами, знакомился с их наречиями, изучал их предания.
Я не имею времени точно обозначить все печатные труды Фукса; для этого надобно рыться, а я пишу больше на память. В Журнале Министерства Внутренних Дел есть описание его путешествия по Казанской Губернии, где можно найти любопытные наблюдения над геологическим строением ее и над Мордвою, племенем почти обрусевшим. Еще в 1817 году в Казанских Известиях (№№ 67, 68 и сл.) Фукс напечатал «Краткую историю города Казани» (был и отдельный оттиск, но я знаю только единственный его экземпляр). Из него видно, что Фукс был уже тогда знаком и с татарскими рукописями и с восточными монетами. Для древней истории Казани это лучшая книга и далеко превосходит позднейших историков Казани: Мих. Рыбушкина и Баженова.
Незадолго до смерти, в 1844 году, Фукс напечатал «Казанские татары в статистическом и этнографическом отношении». Это лучшая книга по предмету, полная тонких наблюдений и знания дела. То же после Фукса только повторяли его. Я убежден, что супруга его, написавшая так много стихов (о ней завтра или после завтра), под влиянием мужа обратилась под конец к этнографическим заметкам и сочинениям. Фукс собирал исторические предания.
В Губернских Ведомостях 1843 г. (редакции Второва), № 44 напечатано известие, что Госпожа Фукс написала исторический роман «Зюлима или Пугачев в Казани» (он не был напечатан и я ничего о нем не знаю). Он снабжен был предисловием мужа, где, между прочим, Фукс говорит: «В 1833 году, А.С.Пушкин, проезжая в Оренбургскую Губернию, остановился на одни сутки в Казани. Я имел счастье видеть этого знаменитого поэта в моем доме и провести несколько приятнейших, незабвенных часов в беседе с ним. Он желал получить от меня некоторые сведения о пребывании Пугачева в Казани; но я, никогда не занимаясь этим предметом, не мог в полной мере сделать ему угодное, однако ж, передал все, что знал до того времени. Его обязательная признательность за такие маловажные услуги заставила меня дать ему слово заняться этим предметом серьезнее; к сожалению, не имея довольно свободного времени, не мог я скоро исполнить желание незабвенного Пушкина. Смерть похитила его у России и лишила меня счастья показать ему мою преданность исполнением его желания; однако я взял твердое намерение и, по смерти его, сдержать данное ему слово, чтобы, исполняя волю его, принести признательную дань и незабвенному ему праху. Четыре года я собирал, с неусыпным старанием, все сведения, все исторические истины, все рукописи и изустные сказания казанских старожилов, бывших очевидными свидетелями тогдашних происшествий при самозванце Пугачеве.
Мне известно, что из высокой наблюдательности, Фукс интересовался разными сектами раскола, причем разумеется, в нем не было отношений к расколу, напоминающих Мельникова, Ливанова, Субботина и Ко. Он собирал их рукописи, старопечатные книги; любил беседу с ними, был их ходатаем у разных представителей судебной и административной власти и пр. В то время это была редкость и Фукс, конечно, не искал политических тенденций раскола. Фукс не оставил большого состояния: маленькая приданая деревня жены, дом на Сенной площади и вовсе не капиталы.
Жена прожила еще лет десять, но ничего более не писала и не печатала по смерти мужа. Его единственную дочь она выдала замуж за негодяя, который промотал, что было, и бросил жену с детьми без гроша. О дальнейшей судьбе мне не известно. Коллекции, монеты, рукописи, книги (в библиотеке Фукса была такая редкость, как острожская библия - первая полная славянская библия, напечатанная в 1580–1581 гг. в типографии Ивана Федорова и князя К.К.Острожского в его замке в г. Острог), — все это пошло прахом, продано на толкучке задаром и даже не досталось в хорошие руки. Это, к сожалению, еще почти общая участь умственного добра в нашей провинции."