По мелочи

1. Дерево
Вся эта ситуация похожа на какое-то заболевающее дерево. Оно вовсю гниет где-то в сердцевине, притом с наружи выглядит как нормальное и вполне благополучное. Однако ветви тянутся к свету слабо, листья быстро желтеют и опадают, цветков и плодов почти нет, а если и есть - то жалкие либо накаченные чем-то посторонним, малопитательным. Все вокруг этого дерева бегают, беснуются, ухаживают. Ветки подвязывают, чего-то сыплют на жалкие цветки, подмазывают кору, удобряют и лелеют лишь отростки. Кто-то вообще сверлит внутрь и пытается подлечить на местном уровне, крича об этом как о главной причине. Есть и те единицы, которые кричат о корнях, но лезть туда – знамо дело опасно для всех и каждого. Все посмотрят, послушают на крикунов и дальше подвязывают, бинтуют, шприцуют… по привычке. Мол так надо. А дерево знай себе гниет и гниет, требуя все больше помощи и заботы.
Вот стоишь так, смотришь на это все и начинаешь понимать – бесполезно. Надо рубить.

2. Музыка
Великий Шопенгауэр в своем «Мир как воля и представление» видел в произведениях искусства что-то вроде «голоса воли». Однако все можно как-то представить, вообразить, следовательно назвать. А это по нашей теории относится к сфере структуры. Иначе говоря интерпретацию любого произведения искусства можно загнать под ту или иную схему. Но кроме одного вида творчества – музыки. Философ говорил, что музыка и есть сама воля. И это очевидно, если уяснить, что музыка минимально может быть связана с каким-либо вербальным объяснением. Там, в музыке, ничто ничего не значит. Лишь каждый волен привносить свое содержание, если это ему необходимо. Хороший слушатель понимает ущербность таких попыток. Музыка как чистая эссенция. Чем меньше мы в нее привносим, тем более она музыка. Тем более она свободна, и мы уже не замечаем как теряем свое земное и обыденное, будучи вовлеченным в ее непредсказуемый поток.
Вспомним, что в основе – ритм. Вспомним, что сердечное биение, цикличность вселенских процессов, молекулярные процессы и многое другое в природе имеет в основе ритм. Поэтому в основе музыки – мировой пульсирующий порядок (а может хаос, но все равно пульсирующий).
Ритм древен. Вспомним бубны и там-тамы у костров. Даже шимпанзе любят бить ладонями о сухой ствол. Следующий этап – звуковая поддержка. На ритм накладывается (даже если исчезает барабан, он остается в восприятии) звуковая линия, которая может дифференцироваться – во времени и в ментальном пространстве. В последнем случае есть две и более звуковые линии – басы, соло, ритм основа и пр. Басы задают основную «картину» произведения, соло максимально разнообразно, витиевато (бывает наоборот, но реже). Остальные линии вспомогательны. Их функция наполнять и обогащать. Басы с ритмом относят восприятие в архаичные глубины, тогда как соло в высшей степени сознательно и, при его сложности и изощренности, сверхсознательно. Примечательно, что классический период характеризуется разнообразием «верхних» линий при отсутствии ударных и минимуму басов, тогда как архаичные, традиционные (фольклор) и, что интересно, современные произведения – просты. Два прихлопа, три притопа, монотонность, минимализм, повторяемость – вот признаки древних и современных музыкальных творений. Для мистического акта шаманизма современный ди-джей подходит куда больше, чем Моцарт.
Здесь инструментальная, рок-музыка и старая электроника как бы находятся в промежуточном положении. Во-первых есть все слои – ритм (ударные), бас, ритм гитара, клавиши и соло. Ну еще голос, что в электронике редко. Соло проще, чем в классике, однако ритмически-басовая основа цепляет «круче». В рейв направлении, когда под колесами или алко, происходит только телесное «цепляние» и почти автоматическое бессознательное подергивание групп мышц.
Есть все разнообразные промежуточные стадии. Поэтому бывают рок-оперы и джазовые импровизации, где мелодика почти так же отсутствует, как и в кислотной музыке. Есть всякие слияния – фьюжн. И прочее и прочее.
Суть в том, что слои музыки, как дифференциация шопенгауэровской воли, соответствует дифференциации человеческой психики в процессе эволюции биологической и культурной. И здесь все, что после классического периода выглядит как редукция к основам. Возврат.
И как же тут быть с самой этой волей. Она обеднела или ее часть перешла в другие сферы? Может часть этой воли просто перешла в машины и компьютеры? Техника усложняется, мы наоборот. А?

3. Бабель
Три рассказа и ни строчки более. Превосходный язык, яркий образный стиль. Но… нельзя же в литературе ограничиваться только этим? Сюжет туп, скучен и пошл. Опять обман, грабеж, наезды, убийства. Кажется, что автор видит особую красоту в недостойных деяниях. Один еврей обманывает другого и так до бесконечности с усложняющимися взаимными проекциями. Ни одной интересной мысли, ни малейшей глубины. Результат прочтения – полный нуль. Зощенко был рассказчик, писал о самых простых обывателях, но какая искра и глубина в его текстах! А тут, как один мой знакомый, когда обыгрывал в карты быстро тораторил: «нае..али-нае..ли! объе..али-объе..ли!». Наверное это какая-то национальная черта. Архетип. Все утыкается исключительно в деньги, золото, коров, дом, жен и пр. Праздник, купил, продал, помолился, обманул, украл, отнял, умер. Все.
Полное отсутствие мысли.
Это не литература, это брехня – красочная болтовня соседей в одесском дворе. Такое же впечатление производит проза П. Вайля.
Короче, надоело об этом.