В Париже, на Рю де Гренель. Впечатления

                Подлинное богатство всякой страны состоит в числе жителей оной, их труде и предприимчивости.

                Я был самым богатым монархом Европы. Богатство состоит не в обладании сокровищами, но в том употреблении, которое умеют им дать.

                Максимы и мысли узника Святой Елены
                Рукопись, найденная в бумагах Лас Каза


   В Париже, на Рю де Гренель, во дворике, ведущем к маленькому, аккуратному храму, среди фасадов непомерной старины, где облезает краска на рамах неживых окон, в глубине уже плотно зеленых кустов сидит хорощо сложеный кот. Он гладко упитан и горд в осанке. В его глазах читается, что здесь котам не чинят неудобств. И даже наоборот, если и случится какой казус и коту придется быть вдалеке от дома, то ему на шею вешают ошейничек с бирочкой, чтобы добрые люди помогли коту вернуться на Рю де Гренель. В Париже скоро заканчивается апрель, но только что было холодно и не все еще зелено вокруг. Кот спокойно смотрит на нас и лишь слегка недоумевает глазами от такого внимания к своей персоне. Здесь славно, но идем дальше.
   Никуда не торопящийся человек в растоптанных ботинках, но достаточно элегантном пиджаке и в кепи. Он стар и, видно, не богат. Но сигару курит все-таки. Видно, местный собес достаточно добр и предоставляет такую возможность. Также и возможность посидеть в кафешке с бокальчиком неведомого нам напитка.
   Столпотворение на Елисейских полях. Возле Триумфальной арки хоровод машин и реки людей. Прямо столица нашей Родины, тот самый Город-Герой. Но стоит отойти в боковые улицы и вот он Париж. Да, все-таки мы в Париже. Здесь спокойно. Машины не бегут, а лишь передвигаются, не нанося ущерба ни людям, ни городу. В тени стен легче. Солнце с другой стороны. Вырастает из переулков башня Эйфеля. Вот уже Трокадеро и снова многоголосье людей, смесь языков и черные торговцы малюсенькими и не очень башенками безошибочно определяют в тебе русскую душу: «Один еуро, брат!»
   «Мерси, камарад! Рот Фронт!» - хочется ответить, но нет уверенности, что это идеологически правильно.
   Очередная станция метро выныривает из тоннеля через двадцать секунд после отправления. Чудно как-то! Для чего они так сделали? Наверное, для удобства людей.
   Поезд без машиниста непривычен. Ты сам словно пилот. Несешься в темное пространство с просветами рельс и неяркими фонарями и машешь налетающим встречным, таким же как ты, удивленным лицам. Парижане спокойны. Эти русские провинциалы, мало ли они их видели? Они им неинтересны.
   На мосту Александра Третьего вереница машин полиции. На фонарных столбах эспланады инвалидов остатки протеста в виде разрисованных бумаг. Неужели кто-то протестует в Париже? Против Парижа? Против диктатуры? А кто у них диктатор? Кто ж их знает? А у нас, зато, есть свой. Он, пожалуй, подиктатуристей будет. Этим даже можно гордиться. Всем ведь известно, что «у советских собственная гордость».
   Воспетый в старых песнях простор улиц и площадей третьего Рима весьма меркнет перед совершенно необъятным простором площади Согласия, перед шириной Елисейских полей и Марсова поля. По парку Тюильри не проложены современные проспекты, но тщательно подстригается и поливается газон, чтобы можно было свободно полежать на нём всем желающим, а деревья в апреле тоже уже подстрижены и дают тень, такую нужную отдыхающим людям. Самое интересное, что все желающие прекрасно в парке помещаются и даже есть свободные места, хотя все только что вышли из Лувра и ноги отказываются идти куда бы то ни было.
   Пожилая пара сидит на стульчиках, повернутых в сторону реки  и, кажется, дремлет. Приходи, садись, дреми, дыши. Воздух достаточно свеж, хотя невдалеке льется поток машин по набережной.
Уборщик идет убирать свой участок улицы. Он несет щетку, совок и ведро воды. Он будет мыть и собирать мусор, а не разгребать его метлой в стороны.
   А что там было в Лувре? Ну, первое впечатление, что сюда приехал весь азиатский континент. Ну и чуть-чуть народу из других стран. Второе – громадность сооружения. Только здесь становится понятна убогость избушки Третьяковки и скромного домика с колоннами Пушкинского. Последний бастион в лице Эрмитажа еще может чем-то соперничать. Но… Видно, что люди старались и не зря ходили в далекие походы. Завоевали – в музей! Покорили – все скульптуры в музей! Колонизировали – всё серебро в музей!
   А мы все никак не разберемся – завоёвано это или украдено. И прячем от всех. И закапываем. Ни своим, ни чужим. И висит один Кустодиев в своем скромном величии. Ну что еще в избушке выставлять?
   Слава Богу, что люди из Азии знали только Мону Лизу и остальное можно было посмотреть все-таки. Не всё, конечно. Египтом пришлось пожертвовать. Ну его! И античность тоже пропустить. Ника Самофракийская только вот стояла на лестнице – ну никак мимо не пройдешь. Ладно. Конечно, столь многих мы не знаем, но кое-что и узнаём. И тешим себя. Но, опять же, сильно впечатляет грандиозность представленного. Сколько все это создавалось, как удалось сохранить, и сейчас, при таком паломничестве, как все еще держится? Там же по лестнице не пройти – если зазеваешься, затопчут. Может тут есть тихий час – для настоящих ценителей? Чтобы присесть возле полотна старинного и затаиться в ожидании мысли откровенной.
   Детишки сидят прямо на полу, словно йоги, вокруг экскурсовода и внимательно слушают. И еще потом какие-то задания в своих тетрадках прямо тут же и заполняют. Сразу, чтобы не забыть. И сами экскурсоводы, видно, стремятся достичь отклика от слушателей и ведут как бы диалог с ними, всячески пробуждая их активность, даже вопрошая о чем-то в процессе рассказа. Глаза детишек разумны и сосредоточены на искусстве. Даже студентов какая-то дама посадила в кружок еще до входа в сами залы и что-то такое им уже сразу рассказывала. 
   На вокзале Берси, откуда шел наш путь на юг и бывшем размером с наш Савеловский, было насчитано всего лишь три бомжа. И собачка с ними. Очевидно, тоже без определенного места жительства. И это на вокзале, откуда поезда идут на юг – подумайте только – на юг! И всего три бомжа. Здесь же можно было взять автобус до Амстердама, Лондона и других мест Священной Римской империи или как это теперь всё называется. При этом нет мешков. У всех приличные чемоданчики на колесиках и что самое недоступное пониманию  – на улице есть работающий лифт. То есть, если вы опасаетесь спускаться к улице по открытому уличному эскалатору, вы можете воспользоваться лифтом. В него пускают запросто и в нем не живет табор. Заходите спокойно и жмёте кнопку.
   Да, да, да. Есть, конечно, грязь. И какие-то свалки по дороге в аэропорт. И кое-что на улицах попадается. Все казённые заборы расписаны граффити в несколько слоев. Но на частных домах и постройках ничего такого нет. Только в одном месте видел на дороге несколько глубоких выбоин. Таксисты не спешат. У них все видно на большом и красивом навигаторе. Куда спешить? В машине играет классическая музыка и пробки переносятся легче.
   А поезд набрал крейсерский ход сразу за вокзалом и понесся через окраины и пригороды Парижа. Непривычен такой темп по городу – почти ничего не успеваешь разглядеть. Ветви деревьев вплотную к полотну, каменные ограды старинного фасона, какие-то дворы, заваленные железяками, прямо, как у нас, но тут же аккуратные домики в нескольких метрах от окон поезда и увитые плющом деревья где-то за ними. Дворики, черепичные крыши, вдруг проскакивают вывески технопарков. Мы несемся, слегка заваливаясь на многочисленных в городе поворотах полотна. Стыков нет. Шума нет. Окна закрыты – кондиционер. При посадке – а ехать три с половиной часа – никто не проверяет билеты. Лишь в середине пути зашли спокойные вежливые люди, взглянули, звякнули по штрих-коду, сказали «вуаля» и все поехали дальше.
   Все уже что-то пашут на полях, в проплывающих за окном лесах видна работа лесников – спилен и сложен сухостой. Шоссе вдоль железной дороги периодически приближается и видно, что все едут там плавно, никто не несется и не обгоняет. Гуськом едут. Не высовываются. Шоссе хорошее, но часто узкое – всего по одной полосе в каждую сторону. Держат дистанцию. И легковые и траки. Шикарные деревья вдоль дороги – они держат и её и людей. Не гони!
   Кстати, первое впечатление еще на снижении к Парижу – аккуратность на земле. Нарезано ровненько, то зелено, то землисто. Видна ухоженность. И из окон поезда видно тоже самое. Трактора, но не дивизиями, а поодиночке. Что-то там пылят. Пленочка кое-где лежит на земле длинной полосой – видно бережет тепло для чего-то. Стоят наготове огромные поливалки. И множество запасенного сена в свернутых рулонах. Все это, очевидно, для чего-то нужно. Дай Бог, чтобы пригодилось.
   И почти возле каждой маленькой проносящейся платформы – парковки, заставленные автомобилями. Люди, видно, приехали от дома сюда и пересели на электричку до работы. И такое еще чуть ли не за сто километров от Парижа.
   Вот и Клермон-Ферран. Приехали. Здесь не столица, все поспокойнее, хотя дороги ни в чем не уступают столичным. Люди все-таки больше передвигаются в автомобилях. У всех свои дома. Показалось, что манера вождения везде у всех с кем ездил, очень похожа. Энергичная езда, но все готовы друг другу уступить и не делают резких движений. Платить за парковку – святое. В Виши, где мы остановились погулять по курортной зоне, совершенно не в сезон и в холодный день, все равно пара полицейских проверяет талоны за ветровыми стеклами машин. Виши – это воды, это павильоны, строенные при Наполеоне Третьем, и все там его напоминает. Очень уютно и симпатично.
   И опять повторюсь, нет ощущения провинции. Домики в едином стиле. Ничего громоздкого, кстати, как и в Париже. Высоких зданий, да еще жилых, не увидишь. Этажей девять – это максимум, что попадалось, но очень редко. Диких нагромождений заборов, надстроек и башенок собственных домов не бывает. Потому что следят за этим. А в домик если войти… Ну, шикарная московская квартира. Все стильно и внутри и снаружи. Дворик, газон. Всегда есть все необходимое для житья, потому что в гараже стоит пара автомобилей, и в пяти минутах езды найдешь это самое необходимое.
   И посмотреть ведь есть что, даже в небольшом городке, да и вокруг него кое-что есть из старины. А не из старины, вон, и истребители над холмами летают, и железо здесь умеют знаменито работать – вот они знаменитые ножи. Их делают здесь – в Тьере. И много всего другого из этого железа.
   Оказалось, здесь нет мойщиков на автомойках. Люди моют сами. Или автомат тебя щетками потрёт. Без рук. А мы уж и отвыкли. Всё рабы за нас делают. Даже непривычно.
   Спорт в почете. По Парижу народ бегает по всем бульварам и полям. Кругом стадионы. Обязательно два поля. Футбольное и регбийное. Я вообще считаю – пока нация играет в регби – нация жива. Стоит забыть эту самую рыцарскую из игр, как начинается вырождение. В том же Тьере, где мы побывали, на двадцать тысяч населения великолепный спорткомплекс со всем необходимым. И сами жители участвуют в его управлении. Дети сызмальства посещают несколько спортивных секций и выбирают в конце концов, что им по душе.
   Первое впечатление от населения, это что парижские мужчины, обязательно в костюме и белой рубашке, передвигаются исключительно в элегантных автомобилях, оставляющих аромат солидного парфюма. Следующее благоприятное впечатление – охранники при дверях казенных заведений и дорогих отелей. Костюмы, выправка, поведение, уверенность во взгляде. Спокойствие. Остальные мужчины ездят в метро, обычно с легким кашне на шее и обремененные небольшим портфельчиком не искажающим им присущую импозантность.
   О парижских женщинах сразу и не сказать. Они, если пытаться вспомнить, как-то и не видны. Их нужно искать взглядом. Но если найдешь, то стоит взгляд и задержать. Что-то же вот отличает их от московских, тоже красивых, и даже, прямо скажем, более красивых женщин. Несомненно. Нет яркой раскраски. Нет вычурности в одежде. Все, вроде, просто, но притягательно элегантно. Косметика незаметна. Только, может быть, акцент сделан на форме бровей, особенно у молодых. Но вот общее впечатление – это как импрессионизм отличается от классицизма. Свет, свежесть, лёгкость, невдалеке звуки фортепьяно. С парфюмом все гармонично. С ног не сбивает.
   Туристов описывать не стоит, как и огромное количество некоренного парижского населения, которое путешествует в том же метро, но не содержит в себе этой местной загадки стиля, которая заставляет задуматься о величии всем известного и такого неповторимого города.
   А вдали от столицы все тоже очень достойно. Везде вежливо и приветливо. В магазинчике сувениров тебе все объяснят, словно ты друг семьи. Покажут, подскажут. А самые дешевые сувениры так вообще на улице в коробках выставлены. Берешь, заходишь внутрь и платишь. Никакой печати провинции и не чувствуешь. Словно ты просто в пригороде, где больше зелени, полей, птиц и даже, вон, коровы подбегают, завидев тебя, к ограде пастбища, чтобы словно спросить: «А ты не нас ли пришел подоить, человече?»
   Уважение к людям. Это главное, что проявляется во всем. В храмах стоят столики со свечами и табличка, сколько стоит свечечка. Берешь её, а денежку кладешь в копилочку рядом стоящую. И спасибо тебе, добрый человек.
   Таинственное, поначалу, слово «фромаж» превратилось во вполне аппетитную еду, содержащую в себе все необходимое для людей абсолютно разных вкусов, могущих найти в ней и тонкость и сытность. Да еще вина бокал ждет. Почему-то хочется воспеть хвалу Анжуйскому розовому Каберне. Что называется: «Будете у нас на Колыме…» Покупайте Анжуйское. Про коньяки нужно писать отдельную книгу. Там должны быть сильные эпитеты.
   И музей того же фромажа, и восхождение на горушку к старинному шато, где дух захватывает, когда подходишь к краю стены, еще раз показали, как бережно относятся к экскурсантам, как всё дотошно объясняют и показывают, и готовы ответить на вопросы и даже соучаствовать в представлении всегда предложат.
   Но житье в те стародавние времена, судя по экспозиции, было непростое. Только вот, через семьсот с лишком лет, в Европе поняли, что не стоит так друг друга по головам бить железяками разными, и войною ходить на соседа. Можно же и по другому. Мирно. А железяки в музей поставить. И в Доме инвалидов устроить институт, где думать, как им помочь, а не просто приютить покалеченных от войн и драк всяких.
   Семьсот лет! Еще семьсот лет ждать, пока и мы поймем, как нужно поступать правильно, а не так, как хочется.
   Ой! Я столько не выдержу! Пораньше, ребята! Пораньше. Давайте подключим ум. Не эмоции. И сделаем! А?


P.S.
   Шел, намедни, по родному городу и отчаянно и неосознанно выискивал и ругал несуразности и идиотизмы местные. Меня даже успокаивали и советовали искать позитив. Стало понятно – это Париж, его флюиды и впечатления не дают покоя. Сознание хочет парижского, а глаза не находят, и пейзаж местный превращает грусть в раздражение и ты становишься неприятен окружающим.      
   Простите меня. После Парижа со мной всегда так.