Осколки второй

Мне было лет семнадцать или около того. Чудесное время. Мир на меня тогда еще не навалился, все казалось радужным, как дерьмо единорога. И цвета были только черные и белые, было только правильное и неправильное. И мне отчаянно хотелось казаться взрослым, и потому я курил, выпивал дешевое пиво на лавочках с корешами и носил потертый пиджак. Подражал взрослым из кинофильмов. Причем только драматическим героям. Наверное, уже тогда тянуло меня к драмам. Ну ладно, неплохо было.
И вот я сижу, прикуриваю, жду свой троллейбус. В одиннадцать вечера, ага. Последний ушел уже как полчаса назад. Сижу на лавочке, на остановке, в самом углу, и меня почти не видно в тени.
И вот выруливает к остановке девица, и встает под самым светом фонаря. Желтого теплого фонаря. С тех пор я этот свет очень люблю. Или не люблю. Волосы такие рыжие и до самых колен. Ну, до той части, что сзади от колен. Удивительные волосы. Сидел и смотрел, как идиот. А подойти боялся. Вдруг мой маленький идеально взрослый мир разрушится от одного ее «нет». Вдруг она примет меня за гопника и прыснет мне чего в глаза, а я потом буду реветь, как ребенок и просить маму забрать меня домой. Ну, я подышал, не помогло, ущипнул себя – такая же херня. Думаю, мне то что, ну пошлет она меня, яйца же не отвалятся, так?
А ночь такая красивая, начало осени, сентябрь, тепло еще. И машин на дороге почти нет, не помню почему. И тепло, как будто на обогревателе сидишь. Ласково так тепло, как дома. Сидел я, смотрел на эту девочку, на вид ей лет шестнадцать или около того было. Повыше меня слегка. Со спины даже не скажешь, красивая или нет. Только волосы и видно. А они как водопад. Как гребанная лава из жерла самого горячего вулкана. Неплохо было.
Вот смотрю я, останавливается машинка прямо перед рыженькой, черная, легковая. Русская. Стекла тонированные настолько, что, кажется, даже изнутри ничего не видно было. Оттого, видать, и бампер помят. Опускается ветровое стекло, и оттуда рожа такая, синюшная, с глазами маленькими. Рожа толстая, будто воздухом накачана, на трех подбородках, как на трех китах держится.
- Тебя подвезти, красавица? – Голос у него такой на удивление нежный. Будто певец какой. Фальцет, или как там оно у певцов называется, не помню.
Девочка поправляет волосы, и говорит ему:
- Не, катись дальше. – И тут я понимаю, что я в нее почти влюблен. У нее не просто есть характер, у нее есть именно тот характер, за который я бы не просто умер, я бы за него убил.
- Ну что ты сразу грубишь-то? Я же не подонок какой, я же от чистого сердца.
- Ага, от яиц ты своих… чистых. – Говорит она и поворачивается к нему спиной.
А для меня это просто как подарок небес, будто ее повернула сама вселенная. Я вижу ее лицо. Глаза такие большие и зеленые, будто два изумруда. И блестят, невероятно блестят. Красота. И черты лица, будто скульптор греческий слепил, такие все идеальные. И губы большие. Нимфа, что уж. Неплохо было.
Она смотрит на меня так, будто я ее единственное спасение. И что мне оставалось, раз уж она сама хочет со мной говорить. Наверное, просто использует меня для спасения своей аппетитной задницы. Кстати, задница у нее просто для моей фантазии создана была. Удивительная задница.
Но мне, по сути все равно, чего она от меня хочет. У меня никогда таких красоток не было, и я был бы счастлив хотя бы коснуться ее красоты. И я коснулся. Неплохо было.
Открывается задняя дверь «девятки» и натруженные такие руки, мужские хватают мою нимфу за талию и тащат в салон. А я уже и так подрывался к ней, а тут как будто мне в зад раскаленный штырь вогнали. Я припустил, что есть мочи, вдарил. А она даже звук не издала, не удивилась даже. Я подлетаю, отдираю руки. Цепкие такие, но у меня тоже кое-какие силишки были. Отодрал. Она тоже в ситуацию вошла. Как заорет. И прямо на меня:
- Насилуют!
- Хули ты орешь, стерва! – Вопит мужик, что за рулем был. Выскакивает наружу. А он весь такой жирный, неясно, как он за руль своего драндулета садиться, разве что только по частям.
С той стороны вылезает еще один, лицо темное, глаза узкие, и злобой так и полыхают, как из носа дракона. И на меня оба. Я понимаю, что делать нечего, надо огребать. Нельзя показаться перед дамой бесчестным бойцом, по яйцам похотливым бить нельзя. Я бью по морде. Жирного. И тот, как умелый боксер, уклоняется и проводит мне прямой. Быстрый такой прямой, не ожидал такого. И у меня аж искры из глаз, как на девятое мая. Всю улицу осветил. Слезы хлынули сами по себе, не мог сдержать, а мне еще под дых прилетает. Дыхание спирает, я пытаюсь вдохнуть, а вокруг будто воздуха больше нет, один вакуум. Девочка эта рыженькая орет, но не помогает, видать ее держат или еще чего похуже.
Жирный навис надо мной, и как давай меня метелить ногами.
- Ты, - говорит, – больше ко мне не суйся, недомерок. Я таких как ты пачками уделываю.
И метелит. Больно так. По почкам метелит, по ребрам, по голени прилетает. А вот по голове не бьет. Не знаю, почему. Может, не до конца еще спустил свою честь. А девочка орет. Неплохо было.
 - Ты сука! Ты тварь мелкая, я тебе все ребра в кашу замешаю! – Орет этот жирный. И метелит.
Думал, конца этому не будет. Как пытка бесконечная, слышу пиджак порвался. Чувствую, у него в моем пиджаке нога застряла, дергает ногой, а вырваться не может. Я не сразу просек, что это он застрял, думал, он меня поднять хочет. И тут я понимаю, надо действовать.
Я хватаю его за ноги и давай подпрыгивать. Реально, как ****утая привязанная за язык лягушка, лапами молочу по земле, лишь бы его с ног сбить. И реально, чувствую, падает. А я на него валюсь. Встаю, смотрю – лежит. Это все на страницах кажется медленно, на самом деле, все это за несколько миллисекунд произошло. В общем, понимаю, без решительных мер делать здесь нечего. И я с размаху, прямо как в Американской истории Х, бью ему ботинком в рыло. Да так, что он головой с глухим стуком ударяется об асфальт. И я в экстазе. Впервые в жизни кому-то врезал. За еще вот так. Ох, хорошо-то как было.
И тут меня сзади обхватывают, валят на обочину рядом с хлюпающим и стонущим мужиком, и все повторяется вновь, вот только лупят меня теперь двое здоровенных ушлепков. Шансов у меня точно бы уже не было, если б не рыженькая, которую они из лап-то выпустили, чтобы со мной разделаться. Вышло, как в приеме у спецподразделений. Противник метнулся к большому и страшному врагу, оставив за спиной реальную угрозу. И она вырубает одного крепким ударом по шарам, а второго электрошоком. Наповал. Тот даже лужу под собой сделал. Я когда поднимался, слегка рукой в нее попал.
И вот, стою перед ней, весь в крови, рука в ссанье. Боль все тело молниями прошивает. На асфальте лужи крови и мочи, три мужика стонущих, и дверь машины открыта. Мы переглянулись, и рванули к машине. Побыстрее, пока хозяева не очнулись, и никто по улице не прошел. Я еще удивлялся, как это за все время мимо машины не проезжали. Будто мы попали в какую-то дыру в пространстве, будто в восьмидесятых оказались. Она за руль, даже шанса мне не дала на водительское сиденье сесть. Я немного постоял перед только что закрывшейся дверью, посмотрел.
- Чего встал? Залезай с той стороны. – Я покивал головой. Нелепо так. Залезаю на пассажирское. А девочка еще красивее стала, лицо у нее теперь такое раскрасневшееся, слезы блестят, тушь под глазами в черные пятна на щеках расползлась.
Она завела машинку, газанула, отжала одну педаль, вторую.
- Блин, я как… А вот. – Она включает скорость, отпускает сцепление, газ, и тут бах. Глохнем. – Мать его. Надо не туда.
- Надо вперед. – Говорю я скромно. Помогая выставить правильно скорость.
- Да я уже сама разобралась. Дверь закрой, а то залезут обратно. – Такая в себе уверенная, будто каждые выходные такие вещи проворачивает. Хотя, черт его знает.
Слышу стоны уже ближе. Поднимаются жертвы. Зомби апокалипсис.
Вот она, наконец, справляется с передачами и газует. Благо, она умнее меня, сворачивает с центральной. Я бы ни за что не догадался съехать к черту с большой улицы, а она смело катит в районы. Долго так катит. Я к тому времени успеваю успокоиться. Сердце все еще выбивает ритм, как на концерте Blue Man Group, но мне уже гораздо спокойней. И боль усиливается, ноющая боль, пару ребер, видать, сломали, все-таки. Теперь бы не закончить под фонарным столбом. Потому что рыженькая явно второй или третий раз за рулем всего. Хотя, в принципе, я не против. Несмотря на боль, позор и временно утраченную красоту, я счастлив. Она тормознула где-то возле старого кирпичного дома в стиле необрутализм - типа смесь кафедрального собора и целого килограмма амфетаминов – все кирпичное. Поставила криво, ну и похер. Покопались в бардачке, пусто, только тряпка какая-то грязная и порножурнал. Не знал, что их еще печатают. На заднем сидении оказалась бутылка минералки и барсетка. Забрали все, вылезли.
И тут она достает из кармана складной ножик, маленький такой, скорее чтобы под ногтями ковыряться, чем животы вспарывать. И протыкает все четыре колеса. Методично, аккуратно, по-женски. И каждое колесо издает такой хлопающий звук и легкий свист. Машина оседает.
Рыженькая прячет складной ножичек в карман джинсов. Кстати, она была в таких узких джинсах с дырками, и в кофте черной, вязаной, из толстой шерсти. А ноги у нее были такие тонкие, что казалось, будто это не девочка вовсе, а туча на ходулях.
- Пошли, отмоем тебя. – Говорит.
И мы пошли. Куда-то в районы, поглубже. Сели на лавочку рядом с детской площадкой. Под полной луной, как будто под серой толстой прыщавой рожей подростка. И эта рожа будто слегка ухмылялась над нами. Она сняла с меня пиджак, вытряхнула все из карманов – мятая пачка сигарет и сломанная зажигалка, ключи от дома и мобильник. Почти все сигареты сломаны, но одну целую я нарыл, прикурил с ее зажигалки. Она себе тоже добыла, сломанную, кусок сигареты болтался на клочке бумаги. Она сдернула его, прикурила остаток. Мобильник тоже всмятку, стекло потрескалось, кнопки все повылетали.
А барсетке мы нашли пять сотен, паспорт и что-то по мелочи, зажигалка там, еще какая-то хрень. Паспорт сожгли к чертям. Детская, конечно, месть, но хоть успокоились.
Красивая то она какая, эта рыженькая, диву даешься. Надо же, меня сегодня спасла от смерти самая красивая девочка в городе.
Я облил минералкой свой порванный пиджак, промокнул лицо. Все оно прямо сочилось кровью. Нос болел, и, судя по ощущениям, распух порядочно.
- Дай сюда. – Сказала она, присела аккуратно на корточки, и давай мне лицо отирать. Нежно так. – Какого хрена полез-то? Я бы сама уж справилась, у меня же електрошокер есть.
- Ну, я, типа, по доброй воле, чтобы тебе, типа жизнь спасти.
- Ага, кви про кво. Поменялись.
- Кви про кого?
- Забей. Херня все это.
- Ай, больно.
- Не ныть.
И тут я понимаю, что не смогу без нее прожить. Что она нужна мне. Что она мой ангел. Даже сложно представить, как же я был прав. Прекрасно было.
- А ты где живешь? – Спрашиваю я.
- А тебе зачем?
- Да так, проводить хочу. Типа добром за добро.
- Думаешь, от бандитов защитить? Не боишься второй раз опозориться?
- Побаиваюсь. Но это как повезет.
- Завязывай уже, а?
- С чем?
- Ну, с этой херней.
- С какой?
- Блять, ты ведешь себя как киношный персонаж. Играешь еще плохо, ужасно.
- Прости, что я такой, какой есть. – Пытаюсь оправдаться я.
- Ага, видела я. Сидел в тени на остановке, думал, что ты самый крутой. И огреб-то по глупости.
- Мне показалось, что ты меня звала.
- Да я бы закричала, дурень. – И она улыбается. Нежно, красиво, будто солнце восходит. Я замечаю веснушки на ее щеках, немного, всего штук восемь-девять, бледненькие такие, и ее глаза. Боже, они при свете этой луны блестят еще сильней. После слез, наверное.
- Не знаю, я… - Мямлю.
- Ладно, забей, херня все это. Пошли, лучше я тебя провожу, а то опять огребешь.
И мы пошли. По набережной, где красиво, и луна расстилает свой длинный язык на рябящей воде, и в тишине слышится, как вдалеке орет кот, и как рыбка ловит упавшую в воду мошку. Хлюп.
А она оказывается очень приятной собеседницей. Я рассказываю ей, как мой отец бросил мою мать, и как мать очень быстро нашла ему замену, как я сильно уважал отца и как я сильно не любил отчима. А она рассказывала, что у нее давно умерла мама от какой-то тяжелой болезни, и что теперь она живет с деспотичным папашей, который всегда мечтал о сыне, а родилась дочь, и теперь он пытается сделать из нее мужчину, а она впадает в бунтарство, курит, пьет алкоголь, и гуляет по ночам. Но всегда возвращается. Не смотря на то, что отец ее бьет. А я всегда возвращаюсь домой, не смотря на то, что постоянно ссорюсь с отчимом. А мать на все это молча смотрит, и считает, что мы друг к другу привыкнем.
Мы шли час или чуть больше, все ноги стерли, устали, раза три-четыре останавливались, садились на лавочку какую-нибудь, курили, и пялились на странно круглую луну. С ее улыбкой. Теперь, мне казалось, уже достаточно довольной, без иронии. И каждый раз, когда мы вот так садились, я пытался сесть поближе, надеялся как-нибудь подобраться настолько близко, что можно было бы ее поцеловать. Но ни разу не решался.
И вот мы пришли к моему подъезду. Я предложил зайти, выпить чаю, не очень надеясь на успех. И она мне отказала, а я даже не расстроился. И мы договорились встретиться на следующий день.
Я сделал последний решительный шаг к ней. Воспользовался последней возможностью прикоснуться к ней. Провел рукой под ее ухом, по затылку, пропустил поток ее рыжих волос между пальцев, слегка подтолкнул ее голову к себе. Она поддалась и мы поцеловались. И провстречались пять лет. Пролюбили друг друга. Было волшебно.
- Стой! – Крикнул я ей в спину. Она уже прошла пару подъездов от моего. Обернулась. И вся эта грива ее рыжих волос описала огненную дугу. – А как тебя зовут-то?
- Юля. – Крикнула она, развернулась, ее невероятные волосы сделали прощальную дугу, и она ушла.
А на деньги из барсетки мы на следующий день в кино пошли. Было волшебно.