Майонез Огинского

     Когда я учился в школе, у нас еще были уроки пения. Что с ними стало теперь, не знаю, но в наше время считалось, что нам должно петься! На этом уроке мы, как правило, сходили с ума, вернее сводили с ума учителя. Мы кукарекали, стояли на голове, специально пели такими голосами, что нам мог бы позавидовать любой ножик, которым водят по стеклу.
   Найти в школу учителя пения было практически невозможно. Музыканты охотнее шли работать в похоронные оркестры, чем в школу, потому что боялись, что после нескольких уроков пения сами сыграют в ящик.  Поэтому, первую четверть в шестом классе мы были без пения. А вместо этого к нам приходил учитель труда,  и мы делали на зиму клюшки.
   Но уже в начале второй четверти директор школы Моисей Ефремович Левин по кличке Филин, потому что носил очки с толстенными стеклами, торжественно вошел в класс, а следом за ним ввалился понурый человек с расчехленным аккордеоном наперевес. При этом, он держал его так, как немецко-фашистские захватчики держали в кино автоматы, когда прочесывали лес.  Мы сразу почуяли неладное. В дальнейшем наши опасения подтвердились. Стоит ли говорить, что понурый у нас сразу же получил кличку Фюрер. На первом же уроке мы поняли, что Фюрер вообще не любит, когда мы поем и вообще нам всем медведь наступил на ухо!..  Сам он на уроке иногда брал в руки аккордеон и играл. Делал он это виртуозно, и мы с интересом наблюдали за его пальцами, которые, как сумасшедшие бегали по клавишам и кнопочкам. Нас всегда поражало, как они не сталкивались между собой, и как Фюрер точно нажимал на нужную?!  Мы всегда просили его исполнить «Майонез Огинского», потому что его любил Ленин. При этом весь класс ржал, а он смотрел на нас, как на полных идиотов, и, конечно, не играл. Наверное, Фюрер когда-то работал в ресторане, и нажитый там принцип: «хочешь заказать -  плати три рубля!» не позволял ему играть нашару. Но это только предположение.
    А про «Полонез Огинского» мы прикалывались. Просто, раньше, когда не было пения и нечем было заменить, Филин притаскивал в класс патефон, ставил пластинку и говорил:
Слушать всем внимательно и делать правильные выводы!
   Мы погружались в волшебный мир музыки. Так мы впервые познакомились с произведением, которое по слухам обожал Ильич. Но после десятого знакомства мы ненавидели Огинского и удивлялись Ленину.
  Филин очень ценил Фюрера, потому что он был единственным, кто продержался в школе уже больше четверти. Правда, у Фюрера был маленький недостаток. Он много выпивал. И делал это так часто, что можно было сказать, что он выпивал всегда. Он был из категории пьяниц, которые норму знали. Фюрер никогда не шатался, от него не несло за три версты, так как он всегда жевал анис, и от него хорошо пахло зубным кабинетом.  И если бы не его предательский нос, который после каждого стакана краснел еще сильнее, Фюрера в пьянстве никто бы не смог заподозрить. В то время пьянству еще не был объявлен бой, и директор школы сквозь пальцы смотрел на Фюрера красный нос.
     Нам Фюрер на уроках редко разрешал петь. Пять по пению он ставил тому, кто, во-первых, хорошо себя вел, а во-вторых, хорошо знал слова песен.
   … Наверное, он бы еще долго продержался в школе, если бы по распоряжению ОблаНО его с треском не выгнали из школы. Вернее, они не успели это сделать, так как Фюрер их опередил. А дело было так: наш класс неожиданно выбрали для участия в городском конкурсе юных талантов «Нам песня строить и жить помогает». Почему выбор пал на нас, остается загадкой. Может оттого, что у нас было четыре второгодника, а в хоре очень важно, чтобы в первых рядах стояли рослые и красивые ребята!
… В общем, Фюрер был вынужден с нами разучивать песню, которая бы помогала одновременно и строить, и жить! Стоит ли говорить, что это была песня о Ленине. Она стояла первой в «списке произведений, которые ОблаНО рекомендовало для применения в конкурсе». Я даже помню, как все было: Фюрер пришел в класс хмурым и от него, как никогда несло анисом.
- Будем учить песню!  Она про Ленина – вождя мирового пролетариата,- сказал он мрачно и раздал листочки со словами.
   Ну, про Ленина он нам зря объяснял, мы про него все знали. Ленин в голодные годы отправлял детям посылки с едой, а сам не доедал и жил в скромном шалаше!
- Это хорошая песня!- помолчав, добавил Фюрер.
   По-видимому, в рекомендациях ОблаНО присутствовали четкие инструкции, как именно детям рассказывать об этом произведении.
- И эту песню не задушишь, не убьешь!- закончил Фюрер.
   Кто собирается эту песню душить и убивать и за что конкретно, Фюрер не сказал. 
    До конкурса была еще целая неделя. А мы уже вовсю горланили «Ленин всегда живой! Ленин всегда со мной», чем приводили в ужас всю округу, так как дело было весной, и окна в классе были открыты. А Филин, в смысле, директор, осознавая в полной мере ответственность момента, лично присутствовал на наших репетициях и, видя, как мы оттачиваем мастерство, одобрительно кивал головой и говорил:
- И чтоб глаза горели, как у молодогвардейцев!
   … В день конкурса  Филин приказал с утра всем вымыть  уши и надеть белую рубашку с пионерским галстуком. После этого мы строем двинулись в сторону Городского дворца культуры. Естественно, по дороге мы шли с песней «Ленин всегда живой», чем окончательно добили недобитых репетициями.
… И вот конкурс начался. Облано сидело на первом ряду, потом целый ряд был пустой. Он был своеобразным коридором безопасности, чтобы кто-то из «негодяев-второгодников» не засунул работникам Облано за шиворот майского жука или не подложил  в сумочку дохлую крысу!
   Пока пришел наш черед, мы уже основательно перегорели, и наши глаза степенью горения сильно уступали молодогвардейским. Тем белее, оказалось,  что про живого Ленина до нас уже пели три школы. Перед выходом на сцену  Филин лично нас напутствовал и приказал петь, как можно громче и радостней! По-видимому, среди работников ОблаНО были люди с очень плохим слухом. А Фюрер нервно теребил клавиши и все время из-за кулис кого-то высматривал в зале. И тогда Ленька Раб махнул нам головой, чтоб мы отошли в сторону и поведал, что он ищет зоологичку, по которой млеет, как конь по сену! Мы не поверили.
- Вот те крест!- поклялся Ленька, хотя фамилия у него была Рабинович.- Я сам видел! Фюрер вчера сидел на скамейке под ее домом и играл «Майонез Огинского».
    … И вот нас объявили. Мы вышли на сцену красиво, если не считать, что Дед поставил подножку Бюфштексу и тот упал телом вперед, в сторону ОблаНО. А в остальном мы сразу же произвели хорошее впечатление. Фюрер примостился на табуретке сбоку  сцены, и когда Бюфштекс принял вертикальное положение, махнул по лошадиному головой и мы затянули! До третьего куплета все шло мирно, но в этот день Фюрер, по-видимому, принял больше нормы. В какой-то момент, который без сомнения стал кульминационным, он вдруг оборвал свою игру и поднялся со стула с аккордеоном наперевес. Конечно, аккордеон он держал при этом так же, как при нашей первой встрече.  Работники ОблоНО насторожились, а Филин, громко подпевавший нам из зала, поперхнулся словами и был готов провалиться сквозь землю.     Эта пауза случилась сразу же после слов: «Ленин всегда…».
Наши лица выражали полную растерянность. И в гробовой тишине как бы повис вопрос: «А что именно Ленин всегда?! То есть, выходило, что мы не спели самое важное, что он живой!   Ситуация была не  стандартной, мы испуганно пялились в сторону Фюрера, а второгодник Дед начал от волнения ковырять в носу. И это на глазах работников ОблаНО!  Официальные лица в ужасе уже представляли, как сегодня вечером по «Голосу Америки» передадут, что во дворце культуры произошла антисоветская акция! Конечно, после этого полетят головы!..  В общем, назревал скандал мирового масштаба!
   А что же Фюрер?! Он не спеша взял табуретку, и потащил ее на середину сцены. Наверное, в какой-то кульминационный момент он вдруг понял, что сидит тут, как сбоку припека! Как бедный родственник! И это он, сумевший поднять эту песню, не смотря на то, что работать ему пришлось с дебилами. Он, вложивший в каждого из нас настоящую песенную культуру!  По-видимому, в этой жизни его порядком оттесняли, не заслужено отодвигали на задний план и теперь его вдруг прорвало! Тем более, что в зале сидела зоологичка!   И вот он поставил табуретку ровно на середину сцены, для настроя пробежал пальцами по клавишам, потом глубоко поклонился зрителям и начал играть! Причем, точно с того места, на котором песня была убита! Мы каким-то необъяснимым образом успели подхватить ее и допеть до конца…
   Ленин был спасен! ОблаНО немедленно собралось в дальней комнате на закрытое партийное собрание, чтобы вынести решение!
   А Фюрер, не дожидаясь, пока его придадут общественной анафеме, засунул свой баян в видавший виды дерматиновый чехол, и больше наши пути с ним никогда не пересекались. 
   А у нас вместо пения вновь был урок труда, и мы снова стругали клюшки из пахнущих смолой сосновых досок. А когда пение нечем было заменить, Филин приносил в класс патефон и ставил «Полонез Огинского».
Аркадий Крумер