Тихвин

После долгой тряски в поезде,  новобранцев привезли в  провинциальный город Тихвин. Построив на перроне вокзала, нас несколько раз пересчитали, как баранов, ведомых на убой. Затем, разбив на группы, посадили в автобусы, и отвезли по  пыльной просёлочной дороге, идущей по  пустырям, в недалёкий военный городок. Медленно открылись огромные железные ворота с накладными  красными звёздами, и нас попарно, как в детском садике, вогнали на территорию армейской части.

Прежде всего  всем побрили головы. Все, только что успевшие познакомиться люди немедленно перестали узнавать друг друга. Затем нам выдали форму,  не особенно вдаваясь в размеры, и  последние  различия между людьми исчезли. Каждому выдали по старой наволочке, в которую, при желании, можно было уложить привезённую на себе одежду, написать на наволочке адрес, и военная почта обязывалась  доставить посылку по назначению. Все эти посылки были сожжены в котельной в течении нескольких дней вместе с горой волос. В воздухе долго висел странный  запах.
Урок номер один: Не верь.

 На раскалённом  солнцем до бела плацу нас держали в строе  часами. Трава газонов была покрашена в нереально-зелёный цвет в ожидании визита генерала.  По вечерам, на поверке, нас кусали злые и голодные северные комары, от которых не было спасения. В строю все стояли неподвижно,  и любое движение  было запрещено, поэтому единственным способом отогнать комаров было дуть на них, не поворачивая головы.  250 человек фыркали и дули,  как слоны у водопоя. Ночью  неодолимая чесотка стояла в казарме.

Постепенно барак наполнялся  тяжелым запахом потных портянок и  выхлопными газами  плохо переваренной пищи. Одинокие вздохи  прерывали  тишину ночи. Долгое время никто не мог заснуть, и тихо переговаривались между собой, пока усталость не одолела ново-испечённых солдатиков, и по  казарме разлилась  какафония  храпа.

Двухэтажные железные  нары по безумному вою сирены полагалось покинуть  в 6:00, и  за 45 секунд одеться и  выскочив на улицу, построиться. Сначала я выбрал себе нижнюю койку, но когда по утренней тревоге на меня свалился огромного размера  литовский  деревенский парень, мы решили поменяться местами. Гимнастёрку и ремень одевать не требовалось, ибо потом начинались занятия утренней гимнастикой. Возврат в казарму, приведение себя в порядок, бритьё, посещение огромного и полностью открытого туалета, уборка постели так, чтобы от одеяла могла отскочить медная монета в 5 копеек, и чистка сапог.

 После чего нас вели строем в столовую, перед которой мы стояли, ожидая, пока освободится место для нашего батальона. Садились за длинными столами на заранее установленные места,  и выбранные на сей день дежурные приносили  ведро с едой, и разливали или раскладывали её по порциям. Битые алюминиевые подносы с нарезанным черным хлебом, по два на стол, и алюминиевые же кружки для странно пахнущего чая. Ходили слухи, что в этот чай добавляют серу, чтобы убить в молодых людях любую тягу к сексу.

Меня немедленно  решил убить ефрейтор. Был он из Молдовы, говорил со странным акцентом, и был переведён  из десантных войск потому, что,  по слухам, при прыжке с парашютом неудачно приземлился на голову, и с тех пор вёл себя странно. В любом случае, Десант от него отказался, и поспешил избавиться от настырного сумасшедшего, сплавив его в клоаку  Строительных Батальонов. Чем я перед ним провинился,  осталось неизвестным, но его не завуалированную агрессию ко мне  было невозможно игнорировать.  Отыскав в пыли огромный длинный гвоздь, я заточил его на камне, и носил в сапоге, зная, что мне есть, чем защитить себя.
 Урок номер два: Не бойся.

Наступило время  присяги. Выстроив нас на плацу, и пересчитав в очередной, тысячный раз, колонной по пыльной дороге нас погнали в центр утонувшего в цветении яблонь Тихвина.
На центральной и единственной же площади в саде, разбитом, как пятиконечная звезда, с памятником Ленина в центре, мы ждали нашей очереди принятия присяги. Это был первый и последний раз когда мы держали в руках оружие, АК 47 с забитым  деревянной палкой дулом. Автомат этот передавался из рук одного солдата  другому. Вся процедура была мучительно затянута тем, что литовцы отказывались читать текст присяги, изображая полное незнание русского языка, и тогда офицер, страшно матерясь, читал клятву за них.

Жара стояла невыносимая, и то один, то другой солдат падал с солнечным ударом. Их оттаскивали в тень, под деревья, и там складывали, как дрова. По окончании  церемонии нас погнали быстрым шагом назад, в часть, и за нами ехала медицинская машина с уже потерявшими сознание, и подбирала тех, кто падал вдоль дороги.

- Запевай! - послышалось спереди, и  иссушенными, хриплыми голосами, глотая пыль, мы заорали, бессмысленную и ненавидимую:
-Не плачь, девчонка, пройдут дожди!
Солдат вернётся, ты только жди!

 При входе в военный городок я стал падать и сам, и на просьбу отвести меня в медицинский кабинет получил отказ. Тогда, не обращая ни на кого внимания, я сам  дотащился до мед-части, и там упал.
Урок номер три: Не проси.

Строительные Батальоны возводили  в Тихвине новые цеха Кировского завода. Решено было, в разгар Холодной войны,  что  цеха, производящие танки,  нужно перенести из Ленинграда куда-нибудь подальше, на случай атомной войны с Америкой. Нужно было построить  не только новые цеха, но и дома для рабочих, и детские сады для их детей, и школы, и магазины. Из маленького провинциального городка Тихвин должен был превратиться в один огромный, пугающий своими размерами, завод по выпуску Т-72.

Объект, который строила наша часть, гнали к сдаче на майские праздники, игнорируя все законы  техники безопасности и здравого смысла. Крепился  каждый третий болт, сварка была "точечная", не сплошная.
Цемент был скорее кашей из песка, и ничего не держал. И цех высотой с пятиэтажный дом рухнул. Сложился, как карточный домик, посередине рабочего дня, убив сорок двух  солдат и двух гражданских прорабов.

 Мы стояли на плацу под серым северным небом, окруженные травой ядовито-зелёного цвета, и фыркали, отгоняя комаров.
Поутру  командир части покончил с собой.