Ключи от бечевинского неба

       Слушайте рассказ из первых уст. Потому что именно у меня они (то есть ключи) и были – ну кто вам лучше расскажет?
       Место базирования бригады подводных лодок (и не какой-нибудь, а легендарной 182-й отдельной), вместе с береговой базой, её минно-торпедным и ядерным арсеналами было надёжно прикрыто от атак с воздуха. Кто бы ни покусился – не светило решительно никому. Заявляю вам как бывший нештатный начальник противовоздушной обороны этого самого ядерного арсенала.
       Ой! Я написал – «ядерного»? Просю пардон. Ядрёного! Ну конечно же, ядрёного… ну, вы поняли, да.
       Я пришёл туда невсколупнутым лейтенантом, на меня сразу нештатных обязанностей и понавесили. Каждый рад был с себя спихнуть – на юного недоофицерика. Вот и получилось у меня – одна обязанность штатная согласно ВУСу (правда, ещё надо было ехать переучиваться), а поверх неё одиннадцать нештатных. В том числе и «нештатный начальник ПВО». Кстати, с этой обязанностью на шее я в 1983-м пропустил в советское воздушное пространство шпионский «боинг»... ну, это вообще отдельная история.
       Суть-то в чём? Суть в том, что на Бечевинку вполне могли напасть с воздуха. Прилететь и закидать. Бомбами. С напалмом и без. В общем, нужно было воздушное прикрытие. А где его взять? Вокруг на сопках сидели ракетчики-зенитчики, но разве это защита? Они же по дальним подступам лупят... а вдруг кто-то всё же прорвётся, просочится? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Поэтому на Бечевинке появились две уникальные зенитно-артиллерийские батареи. Одну воздвигли перед зданием, в котором обитал наш штаб (третий этаж), политический и особый отделы (второй) и бербазовский лазарет (первый). За эту батарею отвечала береговая база, а пушки на ней даже не имели щитков. Вторую батарею воткнули прямо перед технической территорией («зоной») нашего ядрёного склада, водрузив её на крышу полувкопанного спецсооружения номер четыре. Перед нашей караулкой. Правда, я не знаю, что появилось раньше – батарея или караулка, однако не суть.
       Пушки. Пушки – это зенитки 70К, древние, времён Второй Мировой войны, одноствольные корабельные десятизарядные 37-миллиметровки, привинченные к бетонной площадке на крыше «четвёрки». Они крутились на все триста шестьдесят, запросто могли опустить стволы градусов на десять ниже линии горизонта (и стрелять по входящему в бухту авианосцу-супостату), а могли и задраться почти в зенит. На концах стволов были чёрные (на момент приёма мной этих пушек – ржавые) конические пламегасители, но о них позже. В расчёт каждой пушки входило два бойца-наводчика (горизонтальный и вертикальный) – они крутили такие большие маховики с ручками, при этом глядя в свои коллиматорные прицелы, и в подходящий момент давили ногой на педаль. Как только оказывались нажаты обе педали, пушка изрыгала огнь в супостата. Ещё был один заряжающий, который вставлял пятиснарядные обоймы в приёмник пушки и подталкивал их туда путём постукивания кулаком сверху. Был подносчик снарядов, был командир орудия, был наблюдатель (тоже отдельный на каждую пушку) и был начальник всего этого зенитного артиллеризма, то есть я.
       Про коллиматоры. Я их увидел и сразу понял, что это бесполезно. Мне так и сказали. Притом сказал не кто-нибудь, а сам Захар (ой!.. капитан-лейтенант Захаров!) – он на пять лет раньше меня закончил калининградские высшие военно-морские ясли именно как пэвэошник и вот уже который год маялся, кому бы спихнуть это дульно-бздульное хозяйство, за которое его ещё и нещадно пороли. Стёкла прицелов были радиально замутнённые от центра к краям – от старости. Разбирать их для «помыть-почистить» мне строго запретили по двум причинам: а) что будет, если враг налетит, пока они разобраны? и б) кто их потом собирать будет? Да их и невозможно было бы разобрать – всё закисшее, сто раз покрашенное сверху кузбасс-лаком, все настройки-регулировки залиты краской. А нового не дадут, не жди. Заявки – да, пиши. Но не жди. Ибо нету – от слова «нигде». На всей Камчатке, кроме бечевинских, всего две такие пушки, они в музее флотилии стоят, который справа от ДОФа. И кстати, тоже под открытым небом. Можете пойти и полюбоваться.
       Да-да-да, и никаких чехлов. А на кой чёрт? Пушка советская, надёжная. Железная. Вся. Готова стрельнуть в любой момент. Куда угодно. Невидимо куда. Было б чем.
       Что-что? ПЗРК? Ой, ну я вас умоляю. Это ж начало 80-х, к тому же Камчатка, сколько ж можно повторять. Не было у нас тогда ещё ПЗРК.
       Обе наши батареи имели по две таких пушки. Бербазовская находилась прямо в жилом городке, на берегу возле курилки. Дети на ней играли в войнушку, крутили пушки почём зря, и никому не было жалко. Пусть крутят… Нашу батарею детишки не крутили, потому что она находилась чёрт те где, за три с лишним километра от жилья. На нашей игрались только караульные, под чутким руководством нештатного начальника ПВО, то есть меня. И то лишь тогда, когда я созревал их взбодрить в соответствии с планами боевой подготовки.
       Как это выглядело? А вот как. Раз в полгода в голове начальника штаба бравурно звучали литавры, и проводилось жуткое мероприятие под названием «артиллерийские стрельбы МЗА». МЗА – это малая зенитная артиллерия, если кто позабыл.
       Как я уже сказал, крутиться вокруг самих себя пушки могли вполне. Другое дело, что они были настолько расшатаны, что люфтили и мотылялись во все стороны даже при хорошем нажатии рукой, не говоря уж про стрельбу. Если сказанное помножить на состояние коллиматоров и древность стволов, а также на тот факт, что обеспечить стреляющую батарею воздушной (да и просто движущейся) мишенью на Бечевинке было нечем, то…
       …то стреляли просто через бухту. Просто по сопочке. Что бербазовские, что мы. По восточному подножию господствующей сопки Снежной (которая почти девятьсот метров высотой) – для них дистанция стрельбы была два километра, для нас три с половиной. Там чуть выше подножия есть такая большая поляна-залысина, особенно хорошо видная зимой; диаметр залысины – метров примерно сто. Ну суперцель просто. Задача была попасть в залысину, а в идеале – поразить печально торчащие посерёдке три берёзы. Я сказал, что берёзы «торчащие печально»? Тут я приврал… за мою бытность в них так ни разу и не попали, так что особой причины печалиться у них не было. Но в саму залысину попадали, да, и ещё как. Примерно половина снарядов ложилась куда-то туда, притом весьма точно. Вторая половина снарядов равномерно и энтропийно охватывала цель по кругу, отсекая врагу помощь извне.
       Я же про люфт сказал не просто так. Во время стрельбы каждая пушка дёргалась во все стороны, как припадочная, и ствол спонтанно гулял в телесном угле полтора-два градуса, а то и больше. Попробуй попади из такой эпилептической пушки по стометровому вражескому самолёту за три с половиной кэмэ! Даже по стоящему на месте! Однако такими понятиями, как радиус рассеивания и среднеквадратическое отклонение, никто не заморачивался, ибо предполагалось, что в трудную для Родины минуту попадём куда надо – даже не вопрос! Собьём первой же обоймой! Первым же снарядом! Пушки я размалевал в жёлто-зелёные камуфляжные пятна, стволы вымазал кузбасс-лаком, а на внутренних сторонах броневых щитков каждой пушки набил чёрные силуэты летящего супостата – вид снизу, сбоку и спереди: F-4E «Фантом 2», A-4A «Скайхок», A-6E «Интрудер», A-7D «Корсар 2» и – тадамм! – две крылатых ракеты, «Томагавк» и «Гарпун». Всё было очень, ну очень серьёзно!
       Грохот пушек и кислая пороховая гарь кружили голову. Артиллерийские стрельбы на Бечевинке стали самыми интересными стрельбами за всю мою службу, хотя я видал и участвовал в разных – и из пушек, и торпедами, и ракетами… А сказать почему? Потому что вот они все, как на ладони, все вместе, все рядышком! И руководители стрельбы, и сами стреляющие, и зрители из вышедших на перекур подземельщиков, и вот они все обе пушки... всё это вкупе вписывается в круг радиусом двадцать метров, общие эмоции смешиваются, и получается – что? Правильно, получается эгрегор. Ну и проверяющие, конечно, а как же, они тоже там, то есть тут. Со своим особым восторгом, записными книжечками и секундомером. Это было весело, динамично и незабываемо.
       Так вот: про пламегаситель. И про проверяющих. Приехал «кап два раза» Маймеско из Шестой управы Тихоокеанского флота, драть нас в общем и целом, ну и в числе прочего нештатную ПВО, конечно. В жарком и душном камчатском августе дело было. Устраивать стрельбы он не захотел. Ему хватило беглого осмотра пушек. Он заглянул в жирно смазанные солидолом приёмники снарядов, в прицелы... наконец, в дуло – и вызвал без пяти минут старшего лейтенанта:
       – Это что у вас?
       А что там «у нас» такого могло быть? Я точно знал, что пушки смазаны, выкрашены и готовы в любой момент шандарахнуть по залысине сопки Снежной. Поэтому я с недоумением заглянул туда, куда было указано, то есть в злополучное дуло артустановки номер два (правой). А там пламегаситель этот весь так красиво затянут изнутри ажурной паутиной, а посередине, напрягшись под тяжёлым взглядом проверяющего, сидит здоровенная и толстомясая самка паука-крестовика. Шевелит немытыми волосатыми ногами и злобно зыркает всеми восемью глазами – то на меня, то на Маймеско. И почти рычит. Мерзкая, грязно-жёлтая и готовая наброситься. А что, я б на её месте тоже напрягся – это ж Маймеско. Кто его знавал, тот подтвердит... В общем, в этот момент надо было что-то говорить, а говорить было нечего, поэтому я проблеял то, что положено блеять в подобных случаях: мол, виноват и, вероятно, исправлюсь. Сарделька пальца второго ранга больно ткнулась во вторую пуговицу моего кителя, сопровождая приговор:
       – ВЫ ПАЦИФИСТ, ЛЕЙТЕНАНТ!!! Вы будете наказаны.
       И это прозвучало как пощёчина. Как оплеуха.
       Я наклонился, подобрал крепкий сухой стебель и с его помощью выковырял возмущённую паучиху из уютного чёрного логова вместе с аккуратно растянутой паутиной. После чего всё это было брезгливо отброшено прочь в густую траву. И я сразу превратился из позорного пацифиста обратно в без пяти старшего лейтенанта.
       И меня наказали, а как же. А вы как думали? За пацифизм. Кто-то не верит? Ну и не надо. В служебной карточке, понятно, по-другому записали, я уже и не помню как, ибо лейтенант всегда должен быть наказан, вот хоть за что-нибудь и хоть как-нибудь. А потом взыскание сняли. Я ж хорошо служил вообще-то. Старался.

2013

* из ненапечатанного сборника «Макароны по-флотски». На картинке - модель одной из этих моих пушек, 1 : 16.