Богу- Богово

БОГУ- БОГОВО

         Удобное расположение села между двух лиманов  на берегу Черного моря определило план застройки. Протяженность свыше десяти километров разбило людей на районы благополучия. Жители косы были в самом выгодном месте. Близость моря позволяла им зарабатывать на отдыхающих.   Коренные жители не общались с приезжими без особой необходимости. А «пришлых» людей было много. Западноукраинцы устраивались  в специальных домах для переселенцев. Выходцы из России жилье покупали. С развалом страны Союза и совхоза взаимные претензии усилились. А разрешенная приватизация окончательно многих рассорила из за главного «межевого» вопроса. Но в конце концов и этот этап прошел. Распаеванная земля стала головной болью многих. Обработать гектары люди не могли. Пришлось отдать их в аренду. Впоследствии выяснилось, что навсегда. Арендаторы, забрав документы якобы для расчета с людьми, просто перепродали так называемые «паи». Мечта рыночников осуществилась. В селе появились богатые люди. Еще появились бродячие попы, агитирующие селян вступать в секты разных религий. На этом фоне село стало терять людей. Люди за бесценок продавали жилье и уезжали в поисках лучшей доли. Кто не мог продать, оставляли родителей и малых детей  в старых домах. Пенсия бабушек порой была единственным источником средств существования.  При отсутствии  людей средних лет единственными воспитателями молодежи стали бабушки и дедушки. Открывшаяся церковь Покрова стала местом их встреч и надежд на лучшие времена.

           Отец Алексей начал с того, что старый школьный спортзал освятили. Старики помнили еще купол над ним. А пока крест над входом, вот и все.  Но внутреннее убранство оформляли всем селом. Нашлись и художники и мастера осветители. Звон из старых газовых баллонов был слышен  всем. Председатель сельсовета нашел возможность помочь приходу. Да и как не помочь, если увеличенная арендная плата за землю под базами отдыха стала постоянным притоком гривен. Батюшке выделили жилье, куда он и въехал с молодой матушкой. Проповеди и молитвы на русском языке вначале никого не удивили. Это был язык общения всех. Школьные уроки велись на украинском языке, но на переменах и выпускных вечерах все говорили на языке региона. Через некоторое время жители стали замечать, что из села ушли сектанты. Крестины стали необходимостью защиты от всех напастей новорожденных.  Ни на похоронах, ни на других обрядах священник не притрагивался к спиртному. Село уже знало, что батюшка строго исполняет все посты. И чем меньше люди верили обещаниям депутатов, тем больше рос авторитет священника. Одинокая пенсионерка попросила.
- Батюшка, дайте хоть какую работу. Мне денег не надо. Просто дома не могу быть. Хоть полы мыть.
- Ну что Вы? Полы мыть и помоложе найдутся. Вы вот свечи и иконки давайте людям, а  деньги складывайте в кассу помощи. И выстаивать не надо.

          Молодая женщина, работница социальной службы, удивилась.
- А Вы, оказывается, работаете. Тогда мы с Вас все льготы снимем. Хитро устроилась.
- Я не работаю, а помогаю церкви. И льготы снять Вы прав не имеете.
- Вы мне еще грубите.  И говорите на «собачьей мове».
-Это Вы мне грубите. Я говорю на родном мне русском языке. И не Вам меня переучивать.
- Ах ты старая карга. Небось и денежки наши прикарманиваешь. Вот мы сейчас посмотрим, что в кассе.
 Социальная работница и ее подруга прошли за стойку и оттолкнули пожилую женщину. Та не удержалась на ногах и рухнула на пол.
- Остановись негодница! Отлучаю от храма на семь дней за свару. Не гневи Отца нашего. Выйди сама и подругу свою забери, коя не удержала тебя от греха.
 Голос батюшки не допускал возражений. Женщины покинули церковь. Бабушка плакала.
- Откуда денежки то будут. Еще ничего не куплено. Западенка клятая. Ой, прости меня Боже, грешницу.
Ушедшие  ни о каком покаянии  и не думали. Но председатель Сельсовета, столкнувшись с социальной работницей в «коридоре власти» заметил.
- А Вы, оказывается, еще и грешница. Нам такие работники не нужны.
И прошел мимо по своим, вечно срочным, делам.

        Через семь дней две неразлучные подруги переступили ворота церковного двора.
- На колени.
 Раздался громовой голос. Ноги женщин подкосились.
- Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы. И какою мерою мерите, такою и Вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок в глазу брата твоего, а бревна в твоем глазу не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: дай, я выну сучок из глаза твоего, а вот в твоем глазу бревно? Лицемеры! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынут сучок из глаза брата твоего…
 Женщины на коленях продвигались к дверям церкви под непрерывный  и строгий голос священника.
- …А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построит дом свой на песке… .
Когда за женщинами и батюшкой закрылись двери, то еще минут сорок был слышен голос, который постепенно становился теплее и участливей. Вышедшие женщины плакали и, трижды перекрестившись, удалились.

        Быть верующим стало модно. Люди освящали дома и автомобили. Директора баз отдыха просили батюшку освятить и источники прибыли. Старая «копейка» батюшки еле успевала доставлять его и певчих по адресам большого села. Большой православный крест на высоком берегу действительно оказался оберегом. С момента установки его никто не утонул. Даже пьяный строитель, легкомысленно устремившийся за уносимым плотом, был спасен службой соседней  базы отдыха.

        Четырнадцатого октября, к приезду гостей готовилось все село. Праздничное богослужение проводили высокие гости со всей области. То, что гости «высокие» было видно по дорогим иномаркам у церкви. Белая «копейка» батюшки казалась случайной на параде роскоши.  Зато церковь стала гордостью села. Новый купол и кресты. Звонница и каменный забор с железными, всегда открытыми, воротами. Прихожане видели, куда уходят их деньги и не скупились.  Единственное, что мешало, это попытки выходцев с Западной Украины  перевести церковь с Московского патриархата на Киевский. Первая попытка «переворота» не удалась.   Тысяча подписей за сохранение прежнего положения на время успокоило людей.

         Одна их прихожанок привела мужа.
- С чем пришел? Говори правду.
- С бедой батюшка. Запойный я. Как выпью, так не остановлюсь, пока беду не натворю. Помоги. Последняя надежда на тебя.
-  Нет. Я один не справлюсь. Слишком долго порок твой огорчал Отца нашего. Ты сам должен помочь и себе и мне. Будешь приходить каждый день и мы вместе будем молиться.

Через два месяца появились внешние признаки оздоровления. Забытый с молодости румянец, обрамила аккуратная бородка. Прихожанин наизусть выучил все молитвы и незаметно стал помощником священника.

        Беда пришла с неожиданной стороны. Матушка, «вкусившая запретный плод», решила развестись. Но сан не позволял этого. Тогда она просто уехала к своим родителям. Еще некоторое время все шло как обычно. Сотни машин из города и других сел в ночь на Пасху перекрыли все подъезды к селу. Тысячи людей с корзинами пришли освятить и поделиться с церковью продуктами. После окончания службы батюшка, не отдыхая после всенощной, лично развез подарки в интернат и детский дом. Другие церкви потери своих прихожан простить отцу Алексею не смогли. Формальный повод нашелся сразу. Приход у него отобрали. Никакие подписи уже помочь не могли. Председатель Сельсовета лично прошел все инстанции церковного начальства, но бесполезно.

          Новый батюшка читал тексты только по книжечке. Люди еще некоторое время ходили в храм, надеясь на чудо. Но оно так и не случилось. Все службы велись на государственном языке. Социальная работница была довольна. Большинство селян понимали истинную причину опалы. Неокрепшее чувство веры стало таять. Все чаще на дверях храма висел замок, как символ закрытия надежды.

           Православие переживало и худшие времена.  На самом берегу, возле креста, председатель построил часовенку. Очевидцы утверждали, что даже видели там отца Алексея. То, что его не лишили сана, вселяло надежду. Никто не пытался разобраться в сложном положении дел прихода. Люди просто ждали. Потому что уже все знали, что победа одних над другими не бывает окончательной. Никогда.