Рапорт. Рассказ

                ***Рассказы о Советской Армии*

РАПОРТ
Рассказ

                1.               
       «Командиру полка.
         Рапорт.
       Докладываю, что в трудную минуту боя, когда возникла угроза окружения батальона, мой заместитель по политической части капитан Котов, не разобравшись в обстановке, отдал распоряжение ротам оставить позиции и отойти.
       Он сделал это самовольно, без моего ведома, в тот момент, когда я уже выработал замысел, осуществление которого спасло бы положение и обеспечило прочное удержание района обороны.
       В результате оперативно принятых мною мер, удалось закрепиться на рубеже старицы.
       Командир 1-го батальона
       Подполковник Колосов».
       Колосов сложил листок и запечатал его в конверт. Затем повернулся к сержанту, который стоял в ожидании возле бронетранспортёра, и коротко приказал:
      – Доставить командиру полка, срочно!..
      …Бой начался на рассвете. Он продолжался недолго, солнце не успело даже достичь зенита. Но подполковнику Колосову казалось, что минуло много часов – столь значительными, а главное неприятными событиями было переполнено время с того момента, как прогремели первые выстрелы.
       «Важно вернуть прежние позиции, отбить высоту» – эти мысли преследовали комбата неотступно. Он понимал, что только победа, немедленная и полная, может его оправдать и подкрепить отправленный рапорт.
       – Командиров рот ко мне! – твёрдо распорядился он, и голос его обрёл прежние уверенность и властность.
       Он решил бросить роты вперёд, нанести удар в лоб, ошеломив тех, кто сейчас закреплялся на высоте, решительной и дерзкой контратакой. Нас разработку какого-то особого, оригинального решения просто не было времени, да и что здесь придумаешь, если высота господствует над местностью, а перед ней простирается ровное, широкое поле…
       – Первой роте атаковать.., уничтожить.., овладеть.., в дальнейшем наступать… Второй роте атаковать… Третьей роте.., – прозвучали чёткие и ясные слова Колосова, отдававшего боевой приказ.
        Командиры рот слушали молча, делая пометки на своих картах, и лишь изредка, когда распоряжения касались кого-то из них, отвечали коротко «Есть».
       – Сигнал для контратаки – трёхзвёздная красная ракета. Мой заместитель – командир первой роты, – закончил комбат и после короткой паузы прибавил: – По местам! Приготовиться к контратаке!
       – А не лучше ли дождаться резерва? Ведь командир полка уже выслал его, – тихо спросил замполит капитан Котов, когда они с комбатом остались одни.
        Колосов не удостоил его даже взглядом. Потом вдруг заговорил сухо и резко:
       – Атакуем немедленно, – он достал из командирской сумки сигнальный патрон, но прежде чем пустить ракету, пояснил: – К «противнику» тоже подходят главные силы. Если они успеют раньше нас, то мы и резервом будем слабее.
       – Местность открытая…
       – Прекратите, капитан, – оборвал Колосов. – Надоело!
       Котов с удивлением посмотрел на комбата: «Вот тебе и раз… Уже оправился от растерянности. А ведь не таким был несколько минут назад на высоте…»
       Говорить ничего не стал, отошёл в сторону и поднял к глазам бинокль.
       В этот момент в небо взвилась красная ракета.
       Атака началась. Глядя на ровные стрелковые цепи, на выстроенные в линию боевые машины, Котов напряжённо ждал реакции обороняющихся. Ещё недавно, на высоте, он был уверен в правильности своих действий, когда отдавал приказ на отход, но сейчас, наблюдая за атакой,  он гадал, верно ли поступил, не воспротивившись этому решению комбата. Он всей душой был против безрассудного броска вперёд, но как убедить подполковника, если тот уже отдал приказ? И разве Колосов признает свою неправоту?
        «А вдруг всё-таки атака удастся, – успокаивал себя замполит. – Вон ведь как лихо идут!»
       А высота молчала, словно на её скатах, густо поросших кустарником, никого не было. И всё-таки что-то тревожило. Что? Да ведь ещё недавно, на высоте, обстановка тоже, казалось, складывалась удачно для батальона, который отбил все атаки. И вдруг… Внезапный фланговый удар всё переменил. Ещё немного, и батальон мог оказаться окружённым на высоте. Котов был уверен в этом, потому и отдал распоряжение на отход, отдал самовольно, но иного выхода у него в тот момент не было. Он считал, что спас батальон от неминуемого поражения, он полагал, что так же считает и комбат.
       Неприятный осадок остался от разговора с комбатом. Запомнились резкие слова:
       – Кто дал вам право встревать? Как вы посмели отдавать приказы от  моего имени? Ведь вам известен приказ командира полка удерживать высоту любой ценой.
        «Не время думать об этом, – прогнал невесёлые мысли замполит. – Но что же они молчат? Что молчат?» – подумал он о подразделениях «противника».
        Комбат тоже смотрел в бинокль, заметно волнуясь. Видимо, и ему не нравилось странное бездействие обороняющихся, ведь стрелковые цепи достигли уже подножия высоты.
       – Вы бы запросите, где находится резерв командира полка? – спросил Котов.
       Комбат включил радиостанцию и, задав вопрос, тут же раскрыл рабочую карту. Он выслушал ответ, что-то прикинул в уме и сказал замполиту, снимая шлемофон:
       – Минут пятнадцать ещё потребуется резерву, чтобы добраться до нас.
       И тут высота брызнула огнём. Сначала на её скатах засверкало множество разновеликих кинжальчиков, затем долетел до слуха многоголосый залп. Огонь был плотным, губительным и цепи, повинуясь требованиям посредников, залегли. Да и боевые машины, словно наткнувшись на непреодолимую стену, остановились.
       – Нужно прекратить атаку, возвратить роты на исходные позиции, – почти закричал замполит.
       Комбат резко повернулся к нему и резко отрубил:
       – По вашей милости мы оставили высоту. Кто же её за нас отбивать теперь будет?
       Замполит не выдержал, он резко отбросил за спину свою командирскую сумку, повернулся, чтобы уйти, но тут  его внимание привлекло поле боя. Он присмотрелся… Во фланг атакующим ротам выходили танки и боевые машины пехоты «противника». Они быстро развёртывались для атаки и строились в стальную стену, которую Котов уже наблюдал совсем недавно во время атаки высоты. Эта стена смела тогда роту, оборонявшуюся в центре района обороны батальона. Теперь она могла смести, разметать левое крыло атакующих.
       – Товарищ подполковник, смотрите! – воскликнул Котов, обращаясь к Колосову.
       Но тот уже сам видел, какая угроза нависла над батальоном.
       Комбат словно очнулся. Он покрутил головой, растерянно озираясь.
       – Дайте мне свой резерв. Я отведу этот удар, – предложил Котов.
       В резерве у командира батальона был всего лишь взвод. Этот взвод и просил Котов.
       Комбат молчал, и замполит снова обратился к нему:
       – Нужно выиграть время, дать возможность ротам выйти из-под огня.
       – Берите! – бросил Колосов.
       Что мог сделать взвод против мощного обходящего отряда, брошенного во фланг атакующим ротам? Котов и не рассчитывал на победу. Он стремился хоть как-то ослабить удар «противника», отвлечь внимание и, если возможно, часть сил на себя. Это позволило бы ротам выйти из полукольца.
        Ведя огонь на ходу, резерв двинулся на «противника». Когда до обходящего отряда осталось чуть больше сотни метров, Котов велел командиру взвода спешить отделения и развернуть их в цепь. Он старался по возможности не подменять командира взвода, просто давал советы, к которым тот относился с большим вниманием. Гранатомётчикам он приказал вести огонь по танкам, которые всё ещё не изменили направление атаки, словно не замечая заходящего к ним в тыл взвода.
        Котов внимательно следил за ходом боя. Он ждал, что роты начнут отход, но… Он неожиданно заметил, что отход начала противоборствующая сторона. По скатам высоты торопливо перебегали солдаты, скрываясь за её гребнем. Выпуская сизый дымок из глушителей, туда же уходили боевые машины пехоты.
       «Здесь что-то не так, что-то не так, – думал он, пытаясь предугадать дальнейшее развитие событий.
       Предчувствие какого-то подвоха не оставляло его. Он заметил, что роты вместо того, чтобы отходить, рванулись вперёд, на высоту. Казалось, победа близка, но тут море огня обрушилось на взвод, который был выделен Котову. Навстречу ему развернулась небольшая часть обходящего отряда, но и этого было достаточно, поскольку превосходство в огневой мощи было подавляющим.
        Танки и боевые машины пехоты не сбавляли скорость, личный состав не спешивался. Стороны стремительно сближались. Огонь вели все огневые средства, но уже было ясно, кто одерживает верх в этом поединке.
       Наблюдал за всем этим и подполковник Колосов. Сожалея, что лишился резерва, он подумал о замполите: «Не надо лезть не в свои дела. Замполит, так и занимайся политико-воспитательной работой. Не должен сапоги точать пирожник».
       Между тем две роты его батальона уже были на скатах высоты. Оставалось сделать лишь небольшой рывок…
      Колосов с удовлетворением наблюдал за успехом, а вот Котов продолжал тревожиться. И предчувствие его не обмануло. С высоты вновь обрушился шквал огня. «Противник», разгромив резерв, ударил во фланг атакующим ротам. Боевые порядки смешались, цепи рассыпались. А «противник» крушил и перемалывал подразделения батальона Колосова, начав общую контратаку, которая и довершила разгром.
       Колосов видел катастрофу, но всё ещё не хотел верить в неё. Он уже понял, что внезапный отход «противника» был всего лишь хитрым манёвром, уловкой, которая заставила поверить в успех и отказаться от единственного в тот момент разумного решения – отвести роты на исходное.
      Лишь незначительную часть сил выпустили с поля боя неумолимые посредники.
       Занимать оборону этими силами было бессмысленно, и Колосов решил отвести их дальше, туда, где начиналась цепь болот, и можно было перекрыть узкие дефиле, чтобы меньшими силами сдержать превосходящие силы «противника». Но этот отход создавал препятствия для решительных наступательных действий своих сил. Ведь высота была тем самым выгодным рубежом, к которому было легко подойти в предбоевых порядках и на скатах которого развернуться в боевой порядок.
                2.
       Подполковник Чернышёв не забыл о рапорте Колосова. Да и как забудешь? На разборе учений ему пришлось услышать много далеко не лестных слов в адрес полка. И всё в основном из-за батальона, которым командовал Колосов.
        «Что всё-таки у них произошло? – размышлял Чернышёв. – Неужели замполит действительно ссамовольничал? Но для чего?»
        Нужно было вызвать капитана Котова и побеседовать и побеседовать с ним, но прежде Чернышёв решил поговорить со своим заместителем. Он позвонил полковнику Сутулову и попросил его зайти в кабинет.
       С первых дней совместной службы, а в полк оба прибыли не так давно, у Чернышёва с Сутуловым установились не только деловые, но и добрые душевные отношения. Чернышёву нравился этот невысокий, чуть полноватый офицер с открытым, словно излучающим тепло, лицом. Его светлые волосы были всегда аккуратно зачёсаны назад, китель и брюки тщательно отутюжены, обувь начищена до блеска. И несмотря на этот строгий по-военному вид, он оставался каким-то домашним, располагающим к себе человеком.
        В решениях, особенно если дело касалось людей, он был нетороплив, долго взвешивал каждое слово, советы давал веские, надёжные. На первый взгляд, и в делах неторопливый, он, в то же время успевал всё делать точно и в срок.
       Командир полка подполковник Чернышёв отличался от него не только внешне, но и по характеру. Сухощавый, подтянутый, с живыми внимательными глазами, он был скор на дела, порой слишком резок и сух.
        Всего, что задумано, он стремился добиться немедленно. Порой перегибал. Никак не мог смириться с тем, что не всё сразу удаётся, особенно в воспитательной работе. Полк ведь махина огромная. Это не батальон, а тем более не рота. Ротой в своё время Чернышёв командовал хорошо, батальоном – тоже, да недолго… Поступил в академию, а после её окончания получил назначение на должность заместителя командира полка.
       Только и на этой должности ему немного пришлось поработать. Ничего такого особенного не случилось, даже и теперь Чернышёв не мог понять, почему столько стремительно получил очередную должность. Может быть, всё дело в командире дивизии? Генерал Черномятов когда-то в своей офицерской молодости командовал ротой, а затем батальоном в училище. Чернышёв был одним из его воспитанников. Тем более, он из приметных курсантов на третьем и четвёртом курсах был заместителем командира взвода. И поставил его на эту должность комбат Черномятов. Очень хотелось Чернышёву, чтобы и теперь не пришлось жалеть комдиву Черномятову о своём решении.
       В кабинет командира Сутулов вошёл не спеша, сел, спросил:
       – Что стряслось, Евгений Васильевич?
       – Стряслось? Да, действительно стряслось. Вот, почитайте, – Чернышёв протянул рапорт.
       С каждой прочитанной строчкой Сутулов хмурился всё больше. Это не очень шло к его лицу. Оно становилось обиженным и расстроенным.
       – Не могу понять… Просто не могу понять, – развёл он руками. Будто дети… Батальон не поделили. Зачем Котову командовать понадобилось?
       – И я о том же подумал, – кивнул Чернышёв.
       – Вы верите Колосову? – спросил замполит.
       – Странный вопрос…
       – Но всё же? Знаете, что мне не понравилось в рапорте? Посмотрите ещё раз вот это: «…Он сделал это самовольно, без моего ведома…» Уж больно хочет Колосов устраниться от этого решения, и пытается убедить, что сам выработал какой-то другой замысел. А потом опять подчёркивает, что на новом рубеже удалось закрепиться в результате принятых мер. Но ведь не закрепились же. Батальон потерпел поражение.
        Чернышёв помолчал, что-то обдумывая, затем сказал:
       – Нужно внимательно разобраться во всём этом, – он похлопал рукой по рапорту.
       – Наверное, будет лучше, если это сделаю я.
       – Хотел предложить тоже самое, – кивнул Чернышёв.
       Через несколько минут капитан Котов был уже в кабинете подполковника Сутулова. Он пришёл сам, не по вызову. Сутулов даже не успел отдать распоряжение на этот счёт. И теперь, пытливо разглядывая замполита, он думал о том, как начать разговор. Он не знал, известно ли Котову о рапорте.
       – Садитесь, Владимир Николаевич, – предложил хозяин кабинета, указывая на стул. – Что вас привело ко мне?
       – Вопрос серьёзный, товарищ подполковник, – Котов подошёл к столу, сел за стул, положил на колени фуражку и спросил: – Скажите, товарищ подполковник, – если офицер теряется в боевой обстановке, может ли он оставаться в должности командира подразделения? Ведь я веду речь об учебном бое, а уж о настоящем и говорить нечего…
         – Я вас не понимаю… Вы имеете в виду конкретного офицера или говорите вообще? – задал вопрос Сутулов.
         – Говорю обобщённо, но, конечно, имею в виду конкретного человека. Иначе бы не пришёл к вам. Постарался бы сам для себя ответ найти. Да и что его искать? Заведомо знаю, что вы скажете.
       Сутулов усмехнулся и ответил:
       – Да, моё мнение вам, безусловно, известно. Разумеется, такой офицер не может командовать подразделением, поскольку командир – это не только организатор службы и учебного процесса, но, прежде всего, человек, который должен быть способен повести подразделение в бой. А уж боевая учёба и всё, чем занимаются войска, естественно, направлены на то, чтобы к бою были готовы и командиры и подчинённые.
       – Ну а у нас в батальоне получается вот как. Личный состав подразделения подготовлен к ведению боя, а комбат – нет, – уверенно сказал Котов.
       – Вы очень категоричны, Владимир Николаевич. У вас есть конкретные факты? – прямо спросил Сутулов, испытующе глядя  на Котова.
       Котов не выдержал этого сурового и строгого взгляда, потупился. Он никогда прежде не видел такого взгляда. Обычно глаза Сутулова излучали тепло. Сейчас от них стало холодно…
       И Котов вдруг почувствовал себя менее уверенно, чем несколько минут назад, когда он, чуть пригнувшись, чтобы не задеть фуражкой притолоку, входил в кабинет.
       Собравшись с мыслями, пояснил:
       – По его вине батальон потерпел поражение, только по его вине…
       Усмешка на лице Сутулова стала печальной. Он вздохнул, размышляя, как и что сказать Котову. Заговорил спокойно, рассудительно:
        – Вы знаете, Владимир Николаевич, когда речь идёт о неудачах полка, я разделяю вину за эти неудачи с командиром, поровну разделяю, а не стараюсь отгородиться от него.
       Котов отрицательно покачал головой:
       – Вы меня не так поняли… Я тоже, конечно, виноват… Но дело вовсе не в этом, дело в неспособности командира батальона управлять боем. Я и так уже вышел за рамки того, что полагается, я вмешался в ход событий, взял на себя командование батальоном в критическую минуту. Считаю, что если бы не сделал этого, поражение произошло бы гораздо раньше, ещё на высоте. Да и к вам я пришёл вовсе не жаловаться на командира батальона. Я поставил его в известность о цели своего визита… А пришёл посоветоваться, ибо решил вынести вопрос о действиях коммуниста Колосова на минувших учениях на заседание партийного бюро батальона.
        Сутулов выслушал молча, не перебивая. Ответил же сразу и ответил резко:
       – Как же это вы додумались разбирать действия командира батальона на батальонном партбюро? Да тем более столь щекотливый вопрос выносить? Хотите доказать коммунистам, что ваш комбат не способен командовать? Но не вам же дано право решать, кому командовать батальоном и не вам дано право на оценку старшего по должности и воинскому званию.
       – А что же мне делать? – спросил Котов. – Я считаю вот как: армия наша из множества звеньев состоит, между собой взаимосвязанных. И батальон наш – тоже маленькое звено. Стоит его выкинуть, звено это, как это скажется на прочности всей цепи. Так вот я за это маленькое звено отвечаю и хочу, чтобы оно было надёжным.
       – Что ж, относительно того, что боеготовность полка от боеготовности каждого батальона зависит, а боеготовность дивизии от боеготовности полков, я согласен. Но почему же вы считаете, что звено порвано? Батальон ваш обеспечивает боеготовность… На учениях одни побеждают, другие остаются побеждёнными. Что же, по вашему, всех, кто проиграл учебный бой немедленно отстранять от командованию нужно?
       – Так ведь в настоящем бою так и случится… Нет-нет, я вовсе не считаю, что за неудачу в учебном бою нужно карать. Нет. Но если нераспорядительность становится системой, нужен другой командир.
       – Вот вы куда хватили, – покачал головой Сутулов. – А ведь Колосов себе другого замполита не требует, хотя тоже на вас в обиде, даже рапорт командиру полка написал.
       – Какой рапорт?
       – Вот, почитайте, – Сутулов протянул Котову лист бумаги.
       – Да как он смеет? – возмутился Котов. – Что же он тут пишет? Да ведь он уже не командовал, когда я распоряжения отдавал. Он в окопе сидел, голову руками обхватив. Спрятался.
       – Но в рапорте он написал, что был выход из создавшегося положения.
       – Не было…
       – Это вы так считаете, – уже резче сказал Сутулов. – Почему же вы не посоветовались с комбатом, не подсказали ему, что делать, не убедили, что ваше решение наиболее целесообразно? 
       Котов молчал. Он понимал, что Сутулову трудно сейчас разобраться, кто же из них прав, трудно представить, как опытный, властный и самолюбивый подполковник вдруг растерялся и оказался не способным принимать решения.
       Разговор затянулся, а до истины добраться всё не удавалось. Сутулов никак не мог сообразить, что же произошло там, на высоте. Он понимал, что Котов вовсе не собирался оговаривать комбата, но, может быть, он поспешил…
        Прежде всего, нужно теперь уяснить, правильно или неправильно было отводить роты с высоты на новый рубеж. И какое же иное решение в данном случае выработал комбат? Вот о чём нужно спросить, но уже не Котова, а Колосова.
       – Так вы не ответили на вопрос, почему же всё-таки не подсказали своё решение комбаты, а взяли на себя командование? – прямо спросил Сутулов у Котова.
       Тот ответил уверенно:
       – Я пытался, но он и слушать не стал, он заявил, что приказано держаться на этом рубеже… Держаться, и ни шагу назад.
      – Вот видите, значит, комбат хотел выполнить приказ. Так в чём же его винить? – спросил Сутулов.
       – Он его не выполнил, он проиграл бой, и дальнейшее сопротивление на высоте было бессмысленным и бесполезным… Нужно ведь учитывать, что мы на учениях. Это в реальном бою можно стоять насмерть и стойкость может оказаться ключом к победе. Но на учениях неумолимые посредники дадут успех «противнику», а батальон выведут из строя… Они уже направлялись к высоте, что бы сделать своё дело. Тогда я и вывел батальон из-под удара.
       – Опять-таки я слышу только ваше мнение, – неопределённо сказал Сутулова, подумав, что какая-то доля правды в славах Котова всё же есть. Ведь на учениях на одной стойкости не выбраться из неприятного положения, на учениях надо учиться в такое положение не попадать.
        Котов ответил не сразу. Пожав плечами, он проговорил:
        – Что же я могу вам ещё сказать?
        – Хорошо, продолжим разбор вместе с командиром полка. А пока скажу вас следующее. Наладьте отношения с комбатом. Согласен с вами, есть, конечно, у него свои недостатки – да у кого их нет? Но ведь ни командиров, ни подчинённых мы с вами не выбираем. И вы же знаете, что у каждого человека наряду с недостатками есть и свои достоинства. Помочь нейтрализовать недостатки и использовать в полной мере достоинства – вот наша с вами задача. Слаб в чём-то комбат, так вы подставьте своё плечо, чтобы слабость эту ликвидировать. А так получается, что вы просто-напросто подрываете его авторитет.
       – Нет, я не подрываю его авторитет. Я разговариваю на эту тему только с вами.
       – А партбюро? – прищурившись, спросил Сутулов. – Вы же хотели вынести вопрос на партбюро.
       – Тут я целиком согласен, что не прав. Нельзя этого делать.
       – Да, в батальоне не нужно этого делать, – подтвердил Сутулов. – Мы поговорим на более высоком уровне. Я предложу командиру полка провести совещание по итогам учений, на котором поговорить о роли командира в бою.
       Сутулов замолчал, и Котов понял, что разговор окончен. Он встал и спросил:
       – Разрешите идти?
       – Да, пожалуйста, – кивнул Сутулов.
      
       Сразу после разговора с капитаном Котовым Сутулов отправился к командиру полка. Рассказал всё без утайки. Чернышёв сразу поддержал идею:
       – Дело предлагаете, – сказал он. – Проведём совещание, но в общих чертах, поскольку пригласим всех офицеров – и командиров, рот, и командиров взводов. Совещание, а не суд над комбатом, – уточнил он. – Ну а с Колосовым я сам серьёзно поговорю.

       В тот же вечер, перед уходом домой, когда были завершены все хлопотные дневные дела, и ничто уже не могло оторвать от важного разговора, Чёрнышёв вызвал к себе подполковника Колосова. Тот появился через четверть часа, открыл дверь, переступил порог, небрежно козырнул и спросил:
       – Вызывали?
       Чернышёв едва сдержался, чтоб не выпроводить подполковника за дверь и не заставить его зайти снова, чтобы доложить, как это полагается. Не сделал так лишь потому, что предстоял откровенный разговор. Колосов, получив замечание, мог замкнуться.
       – Вызывал, – сухо ответил Чернышёв. – Садитесь, – кивнул он на стул, не поднимаясь как обычно из-за своего стола, чтобы пожать руку.
       Затем он взял рапорт и протянул Колосову с вопросом:
       – Что вы можете добавить к написанному вами?
       – Что я могу добавить? – развел руками Колосов. – Только то, что уже после оставления высоты капитан Котов снова отличился, – последняя фраза была произнесена с иронией. – Выпросил у меня резерв и использовал его бессмысленно и неудачно. Посредники сняли резерв с учений, как «уничтоженный».
       – Зачем же вы дали ему резерв? – удивлённо спросил командир полка.
       – Обстановка сложилась… Я вам скажу, сложная обстановочка. Решил я отбить высоту, которую оставили по приказу капитана Котова, а тут во фланг атакующим ротам – контратака. Вот я и дал резерв, чтобы её остановить, но Котов.., – комбат махнул рукой.
       – Странный у вас взгляд на использование замполита в бою, – с усмешкой проговорил Чернышёв.
       – Да он сам… Разве бы я послал? Да что там, даже говорить обо всём этом не хочется. Я, знаете, не привык жаловаться на подчинённых и эту бумагу накатал только потому, что вы потребовали объяснений по поводу оставления позиций на высоте. Ну и написал под горячую руку.
       – Теперь отказываетесь от своих слов?
       – От правды не откажешься. Что было – то было. Захотелось замполиту покомандовать, вот и покомандовал… Своей вины я не отрицаю, просто как-то упустил момент.
       – Почему же не отменили распоряжение?
       Колосов задумался: «Действительно, почему?»
       – Так ведь он меня даже в известность не поставил… Я находился на командно-наблюдательном пункте, а он отдал распоряжение по радио из командирской машины. Я же написал, что у меня был свой, действенный план, выполнение которого спасло бы положение.
       – Какой же план?
       – Я хотел перебросить часть сил с левого фланга и контратакой восстановить положение.
       – А успели бы?   
       – Конечно. Я бы знаете, как эту переброску организовал? – оживился Колосов. – Взял бы два взвода с центра, а их бы сменили левофланговые взводы. Тем бы и ускорил дело.
       Чернышёв прищурился, лицо приняло сосредоточенное выражение.
       – В этом что-то есть – сказал он, как бы размышляя, и тут же напомнил: – А ведь на центр района обороны тоже была атака.
       – Позже мы бы успели…
       – Что успели?
       – Восстановить положение на правом фланге и потом укрепить центр, – пояснил Колосов.
       «Ну что ж, логично, – подумал Чернышёв. – Однако, Сутулов говорил, что и Котов привёл вполне обоснованные доводы. Кто же из них прав – комбат или замполит? А может быть, оба правы, но каждый со своей точки зрения? Тогда позиция Котова более зыбка, ведь он самовольно принял, даже не принял, а перехватил командование батальоном, не поставив в известность комбата. Самовольно отдал боевые распоряжение, которые шли вразрез с приказом удерживать высоту во что бы то ни стало».
       – Ну что ж, товарищ подполковник, – сказал Чернышёв, мельком взглянув на часы. – Спасибо за объяснения. Но мы с вами засиделись.
       Колосов встал.
        Чернышёв отвернулся к сейфу, чтобы убрать какие-то бумаги. Колосов немного подождал, затем, приложив руку к головному убору, спросил:
       – Разрешите идти?
       И услышав сухое «Идите», направился к двери…

                3.
       Спустя неделю, на исходе осеннего дня, состоялось совещание. В просторной и светлой комнате, два окна которой выходили на восток и два на юг, было тепло и уютно. Через распахнутые форточки доносился мягкий шелест листвы берёз, проникал приятный, освежающий сквознячок.
       На совещание были приглашены командиры и начальники штабов батальонов, заместители по политчасти. Офицеры расселись вокруг ящика с песком, установленного в центре тактического класса. Всем бросилась в глаза заранее созданная тактическая обстановка.
       «Высота Курганная» – прочитали те, кому была незнакома эта местность. И только тут многие сообразили, что перед ними район обороны Колосовского батальона. Что же касается подполковника Колосова и капитана Котова, то они узнали район, не читая надписей, и поняли, о чём пойдёт речь на совещании.
       Подполковник Чернышёв вошёл в класс уже знакомым всем стремительным шагом. Начальник штаба полка, коренастый подполковник, скомандовал:
       – Товарищи офицеры!         
       Как и положено по уставу, Чернышёв повторил эту фразу, что соответствовало строевой команде «вольно», и, разрешив всем сесть, сразу приступил к делу:
       Объявив тему совещания, он коротко остановился на анализе боевых действий каждого батальона на учениях, умолчав пока лишь о батальоне подполковника Колосова.
       И, наконец, добрался до главного:
       – Некоторые наши офицеры без должной ответственности относятся к учениям. Они, видимо, считают, мол, если грянет настоящий бой, тогда посмотрим, кто кого, а сейчас не всё от нас зависит. Посредники решают… забывается простая истина – войска, которые по-настоящему учатся одерживать победы в мирное время, одержат их и в военное. Они будут побеждать со значительно меньшими потерями, надёжнее удерживать оборонительные рубежи, стремительнее наступать… Хочу остановиться на классическом примере, примере всем известном, правда, известно в общих чертах. Помните, что сделал Суворов перед штурмом Измаила? Он построил неподалёку от крепости аналогичные укрепления и организовал обучение воск. Для чего? Многим кажется, что он учил лазить на стены по штурмовым лестницам. Это не так, или не совсем так… Вам известно соотношение потерь? На довольствие в Измаиле накануне штурма состояло сорок две тысячи человек. Корпус Суворовы был вдвое меньше числом. Только Суворов мог решиться на такой штурм. Он, как известно, взял крепость. Потери турок составляли тридцать тысяч девятьсот человек убитыми и девять тысяч пленными!!! Суворов потерял тысяча восемьсот пятьдесят человек убитыми и две тысячи четыреста человек ранеными. Поразительное соотношение потерь. Благодаря чему? Ну, разумеется, в первую очередь, благодаря гению нашего великого полководца и беспримерному мужеству русского солдата. Сам Суворов говорил в ответ на заявления о том, что ему просто везёт. «Везение, везение, а где-то и умение!» Так вот, боевой учёбе, учениям он отводил огромную роль. И перед штурмом Измаила учёба была просто необходима. Именно благодаря этой учёбе была такое соотношение потерь. Суворов блестяще отработал взаимодействие. Когда штурмующие колонны пошли на валы крепости, егеря вели прицельный, повторяю прицельный и чрезвычайно меткий огонь по защитникам крепости, не позволяя им стрелять в штурмовавших крепость солдат.
       Чернышёв улыбнулся, заметив, какое оживление произвёл среди офицеров его рассказ. После паузы продолжил:
       – И вот на днях один из наших офицеров сказал мне, что посредники, мол, заставили отойти, а иначе бы мы удержали позиции. Да, стойкость наших солдат проверена веками, но имеем ли мы право рассчитывать только на неё? Рассчитывать, что эта стойкость перекроет наши ошибки в организации боя, сведёт на нет численное превосходство противоборствующей стороны? Нет… Мы обязаны так организовать бой, что бы стойкость была не в основе победы, чтобы в основе победы были наши командирские решения…. Упомянутый офицер говорил, что виноваты, мол, посредники… Но посредники свои решения берут не с потолка. Они строго и точно рассчитывают боевые возможности вооружения, боевой техники, ну и, конечно, правильность применения всей боевой мощи. И чаще всего их решения не вызывают никаких сомнений. Ну а заявления о том, что быть настоящий бой, мы бы выстояли, несерьёзны… Ведь на учениях против нас воюют такие же стойкие русские, советские воины и такие же хорошо подготовленные офицеры, как мы с вами.
          Чернышёв вновь прервался. Пора было переходить к главному. Он обеспечил этот плавный переход, он сделал всё, чтобы как можно менее болезненно воспринял его слова подполковник Колоссов, который и так уже сидел как на иголках, понимая, по какой причине это совещания собрано.
       – Возьмём минувшие учения. Разве мог батальон Колосова добиться успеха, атакуя численно превосходящего «противника», оседлавшего высоту? Ведь и вооружение у «противника» было на высоте более мощным, нежели у Колосова. В реальном бою батальон мог полечь во время атаки весь без остатка.
       – Я был уверен в успехе, – приподнимаясь, сказал Колосов.
        Чернышёв строго посмотрел на него, замечания делать не стал, но и без замечания, Колосову стало не по себе.
       – А вы, капитан Котов, – Чернышёв умышленно перевёл всеобщее внимание на замполита, позволяя Колосову немного одуматься и поостыть. – Вы дали бы в реальном бою приказ отойти с занимаемых позиций? Ответственность за подобный приказ в реальном бою очень велика!
       – Почему же нет? – вопросов на вопрос ответил Котов, поднявшись со стула, и подчёркнуто вытянувшись в струнку. – Ответственность?! Да, я бы взял на себя такую ответственность, чтобы избежать разгрома батальона и полного уничтожения личного состава. Ведь тогда некем было бы остановить наступающих. А мы смогли укрепиться на следующем рубеже…
       – Думаю, что вы бы не смогли после боя доказать, что ваше решение целесообразно, – возразил Чернышёв. – Я проанализировал обстановку… Нет, никто бы не принял ваших объяснений, поскольку ваш отход едва не превратился в бегство… Ну а в Боевом уставе говорится, что убегающего с позиции всегда настигает смерть. Кстати, знаете, кто настоял, чтобы такая фраза была внесена в Боевой устав? Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков, военачальник необыкновенно храбрый и жёсткий. Такой военачальник, как Чуйков, мягко говоря, не понял бы вас…
       – Расстреляли бы тебя, Котов, – сказал с лёгкой усмешкой кто-то из офицеров и снова Чернышёв заметил некоторое оживление.
       – Так то война.., – проговорил Котов.
       – Вот именно. Иногда мы сами себе противоречим, – заметил подполковник Чернышёв. – Если вы апеллируете к войне, капитан Котов, – то, тем более, непонятен ваш отход. А стойкость? Нет уж, давайте ка на учениях учиться командовать так, чтобы строгие расчёты посредников были критерием оценки. Ну а коли придётся сойтись с врагом в реальном бою, там нам и стойкость солдата поможет. Но эта стойкость должна подкреплять наши разумные действия, а не исправлять наши ошибки. Опыт Великой Отечественной войны для нас бесценен… И бесценен он, кроме всего прочего, тем, что даёт нам понять при разборе некоторых боевых операций, что, увы, нередко командиры наши допускали такие ошибки, которые приводили к неоправданным потерям. Простите за некоторый пафос. Он оправдан… Нам Родина доверяет жизни своих сынов, солдат, сержантов, офицеров… Какое же мы имеем право что-то недоучить, что-то плохо отработать, где-то неоправданно рискнуть? Мне вот тут недавно один однокашник, побывавший в горячей точке, рассказал. В частях и подразделениях воздушно-десантных войск за потерю каждого солдата с командира три шкуры сдирают… У нас же в мотострелковых и танковых войсках, конечно, тоже не жалуют командиров, не способных бить врага не числом, а уменьем, но всё же им не так достаётся, как командирам-десантникам, у которых каждая потеря – чрезвычайное происшествие.
         Котов чувствовал, что камешки в его огород, поскольку, конечно, при любых манёврах под огнём «противника» потери будут большими, нежели при отражении атак из опорных пунктов. А вот как доказать, что батальон мог быть уничтожен на высоте, он не знал… К тому же была ситуация весьма и весьма щекотливой. Он не поднимал в рискованную атаку с целью захвата, скажем, выгодного рубежа, а, напротив, сдал выгодный рубеж.
       Воспользовавшись паузой и тем, что он, как бы получил возможность дискутировать с командиром полка, сказал:
       – Понимаю, что трудно теперь всё проверить. Но я убеждён, что отход был единственным выходом.
       Чернышёв обратил внимание, что Колосов заволновался, заёрзал на стуле. Думал ли комбат, что разгорится такой сыр-бор из-за его рапорта. В острый момент боя за высоту он лишь на какое-то время отвлёкся, размышляя как выйти из критического положения, и вдруг увидел, что роты поспешно покидают опорные пункты и отходят назад. Он недоумевал… Он не мог сразу сообразить, что произошло. Понятно, что в реальном бою случается всякое. Сколько известно примеров, когда командиры личным мужеством возвращали на позиции солдат, дух которых был надломлен появлением большого количество танков. Но на учениях такого быть просто не могло. Пока выходил на связь, пока вызывал по радио командиров рот, время было упущено – «противник» мгновенно занял опорные пункты, покинутые ротами. Ещё некоторое время понадобилось на то, чтобы понять, кто отдал приказ отойти. А когда узнал, что это сделал замполит, поспешил написать рапорт, во-первых, чтобы снять с себя ответственность за оставление высоты, а, во-вторых, чтобы прекратить, наконец, частые вмешательства замполита капитана Котова в чисто командирские дела.
       Он только потом вдруг сразу осознал, что неважно, кто отдал приказ – ответственность лежит только на одном человеке – на командире!!!
       И вот теперь совещание… Не знал Колосов, что его рапорт стал лишь поводом к столь серьёзному разговору. Чернышёв давненько подумывал о том, что пора бы побеседовать с офицерами не только об учениях, но и вообще о занятиях по боевой подготовке.
       А Колосов уже ругал себя за рапорт. Он понимал, что этим рапортом он расписался в собственном, если и не бессилии, то во всяком случае, в чём-то не очень хорошем.
       Решил, однако, сопротивляться: «Нужно стоять на своём! Как теперь проверишь, что было правильнее – удерживать позиции или сменить их? Я то выполнял приказ оборонять высоту, а Котов действовал вопреки приказу».
        Между тем, подполковник Чернышёв продолжал:
        – Сегодня у нас есть время на анализ действовать. А в реальной обстановке такой возможности может и не быть. Капитан Котов считает, что не отдай он распоряжение, всё бы окончилось гибелью батальона и сдачей высоты. Ну а последствия? Гибель батальона отразилась бы на успехе действий полка, ну и  так далее… То есть с высоты Курганной началась бы сери я неудач… Но и оставление высоты привело к тому же почти результату. Но ведь вы, капитан Котов, не знали, какая роль отводилась батальону… Вспомните классические примеры. Да вот хотя бы возьмите кинофильм «Батальоны просят огня». Тот эпизод, правда, в более мягком виде перенесён в киноэпопею «Освобождение». Полагаю, что все его понят…
        Пролетел шумок, как бы подтверждающий, что действительно, каждому памятен тот эпизод и памятен он особенно потому, что все собравшиеся в зале осознавали свою незримую сопричастность с героями кинофильмов. Ведь там действовали командиры стрелковых подразделений и частей. Тех подразделений и частей, которые теперь стали мотострелковыми…
       – Представьте себе, – продолжал Чернышёв, – что замполит батальона, захватившего плацдарм, взял да приказал отойти назад, за «выгодный рубеж» реки!!! Отойти, чтобы спасти батальон…
       – Там что-то замполитами и не пахло, – с усмешкой сказал Колосов.
       – Думаете, там не было политработников? Ещё как были… – стал защищать честь мундира Котов. – Я вам могу напомнить другой фильм – «Битва за Москву. И эпизод, когда комиссар Попель взял на себя командование, выполнил приказ и добился победы!!! Это же всё взято из жизни, взято из истории войны… А сколько таких примеров!..
       Замполит полка Сутулов понял, что наступил тот деликатный момент, когда нужно ему вмешаться. До этого он сидел молча, внимательно наблюдая за ходом совещания:
        – Да, безусловно, политработники участвовали во всех самых жестоких боях и участвовали с величайшей отвагой. Просто в эпизоде, посвящённой боям на плацдарме, нужно было показать, в первую очередь, действия командиров в столь сложной обстановке… Показать суровость войны, суровую необходимость вот таких решений командования.
       – Вот именно… Действия командиров без вмешательства политработников.
        Капитан Котов решил увести разговор от щекотливого для него момента и снова сказал:
        – Принимая решение вывести из-под удара роты, я думал о  том, чтобы сохранить силы и остановить «противника» на выгодном рубеже…
       – А если у командира полка было своё мнение на сей счёт? Быть может, ему было необходимо, чтобы батальон сковал действия наступающих? – спросил Чернышёв. – Кстати, в окрестностях нет более выгодного рубежа, недели господствующая высота.
        Казалось, капитан Котов растерялся. Что отвечать? Как он мог доказать, что решение на отход в той обстановке было наиболее правильным, а попытка командира батальона вернуть высоту – нет? Этого Котов доказать не мог. Да и как можно осуждать комбата за то, что он стремился восстановить положение?
        Колосов перешёл в наступление против Котова:
        – Что же это получается, товарищ капитан? Самовольно отдаёте распоряжения от имени командира батальона, а неудачи все комбату и приписываете?!
       По комнате пролетел шумок.
       – Я вам ничего не приписываю, – возразил Котов. – Хочу лишь сказать одно: командир обязан командовать подразделением непрерывно, а если он теряется в обстановке…
       – Ну, это уж слишком! – воскликнул Колосов, глядя на командира полка и как бы призывая его себе на помощь. – Такое обвинение в мой адрес! Да меня здесь каждый знает, товарищ капитан, каждый. Сколько учений у меня за плечами! Когда же это я терялся в сложной обстановке? Пусть любой скажет, если такое было…
       Все молчали.
       – То-то же, – примирительно сказал Колосов и уже мягче обратился к Котову: – Я прощаю вам вашу дерзость лишь потому что верю – вы искренне хотели сделать как лучше. Но одного желания мало. Нужен опыт, нужны навыки в командовании. У вас же, увы, их нет. Да взять хотя бы фокус с резервом. Вы же попросили резерв для того, чтобы отбить контратаку «противника». Я не снимаю с себя вины за то, что дал вам этот резерв. В реальном бою вы бы положили на месте всё подразделение до единого солдата. А ошибка нами была допущена раньше. Нельзя было оставлять высоту, никак нельзя!

       После совещания подполковник Колосов старался избегать встреч с замполитом и серьёзных разговоров с ним. Но это практически невозможно, поскольку слишком много повседневных задач, которые необходимо решать вместе. И уже на следующий день замполит пришёл в кабинет командира батальона по важному делу.
       – Разрешите, товарищ подполковник?
       – Заходите, капитан, – сухо сказал Колосов.
       Котов шагнул к столу и положил перед комбатом таблицу со сведениями по дисциплинарной практике за текущий месяц.
       Колосов бросил взгляд на раздел «взыскания» и ужаснулся:
       – Многовато…
       – В таблице всё дано без прикрас, – спокойно сказал Котов.
       – Надо сбросить десяток, особенно серьёзных…
       – Это ещё зачем?
       – Вы хотите, чтобы нас снова склоняли на каждом совещании? – спросил Колосов. – Получается рост нарушений дисциплины, а необходимо сделать так, что б было снижение. Неужели непонятно? До вашего прибытия в батальоне и десятка взысканий за месяц не набиралось, а теперь….
        – Неужели совсем никого не наказывали? – усомнился Котов.
        – Да что вы, не понимаете что ли? Наказывали, но не все наказания записывали в служебные карточки… Надо знать, что можно, а что не стоит включать в сводку.
       – Извините, товарищ подполковник, я считаю, что записывать в карточки нужно все взыскания и все включать в сводку. Всё включать в сводку, – замполит сделал ударение на последней фразе и пояснил: – Тогда и снижение количества нарушений дисциплины будет реальным.
       Колосов пожал плечами, взял авторучку из письменного прибора, стоявшего на столе, и сказал примирительно:
       – Я, конечно, подпишу. Только смотрите, вам же хуже. Мне, знаете, недолго служить осталось, а у вас карьера только начинается. Не засиделись бы в замполитах батальона.
       Котов не стал поддерживать дискуссию по этому поводу, взял таблицу, и попросив разрешения, вышел из кабинета.
       Колосов долго сидел в прежнем положении, глядя в одну точку. Много он видел на своём жизненном пути горячих молодых офицеров, которые пытались перекроить по-своему устоявшиеся порядки в подразделении, сломать старые традиции. Да что там видел – сам когда-то был таким, но потом надломилось в нём что-то.
        Он знал, почему произошёл этот надлом. Не каждый человек может сидеть на одном и том же месте, на одной и той же должности и долгое время из года в год выполнять одни и те же обязанности, не имея ни перспектив, ни стимулов.
       Взводом Колосов командовал неплохо, а когда появилась перспектива стать ротным, работал так, что и теперь ещё удивляется, вспоминая тот период. С ротой справлялся успешно, а потому без особой задержки и начальником штаба батальона стал. Пришло время, и командиром батальона назначили.
       А потом были экзамены в академию. И надо же… Никогда прежде, как теперь кажется, пристрастия к выпивке не имел, а стоило за рюмку взяться, как попал в неприглядную историю.
       В то время, когда произошёл срыв, полком командовал офицер строгий, суровый, бескомпромиссный. Всыпал он Колосову по первое число, а ведь до того случая не было взысканий в служебной карточке. Потом посыпались… Дороги к выдвижению оказались закрытыми, вопрос с академией отложили, ну и словно подменили с тех пор Колосова. Внешне казалось, что он как прежде к службе относится, но на самом деле стал он совершенно безразличен к ней. Прикинул, сколько ещё осталось до пенсии, и решил потерпеть. Вот и терпел несколько лет.
       С прежним командиром, несмотря на его суровость, легче было, поскольку тот просто-напросто махнул рукой на комбата, не сумев его поставить на место. А вот Чернышёв не пожелал мириться с равнодушием, пытался встряхнуть, заинтересовать…  Наверное, и ему давно уже стало понятно, что выдвигать Колосова поздновато. И всё же он не давал покоя… А тут ещё новый молодой замполит в батальон прибыл.
      Устал Колосов от службы, вернее, от её однообразия устал. А что делать? Дослужить необходимо. Как без пенсии-то обойтись, если ничего в жизни большее не умеешь. Есть такая шутка. Спрашивают у офицера, уволившегося в запас и желающего поступить на работу: «Что умеете делать?» Ответ: «Умею копать». «А ещё что?» «Умею не копать!»
       Увольнение в запас Колосову тоже не казалось уж таким заветным делом Там всё ново и незнакомо. Интересовался у тех, кто уже переступил этот рубеж. Редко кто без дела оставался, все куда-то устраивались, что-т о искали.
        От неприятных мыслей оторвал телефонный звонок. Заместитель начальника штаба полка интересовался, готов ли план проведения тактических занятий на следующий месяц.
       – Конечно, готов, – покривил душой Колосов и, положив трубку, раскрыл журнал боевой подготовки.
         «Наступление на обороняющегося противника с ходу с форсированием водной преграды», – прочитал он название темы.
       «Вот ещё… Форсирование, – подумал Колосов. – Как-то пройдёт оно?»
       Тревожно стало на душе.   
       Свою службу Колосов начинал, когда не было ещё в войсках достаточного количества плавающей техники. Он начинал на бронетранспортёрах БРТ-152, и лишь позднее стали поступать БТР-60п, то есть плавающие. Ну а когда появились боевые машины пехоты, он на некоторое время и вовсе растерялся, поскольку к изучению боевой техники никогда пристрастия не имел. А тут – целая система. Прежде командир взвода становился при выдвижении на вышестоящую должность командиром роты. Теперь он должен был пройти должность заместителя командира роты по технической части. Появилась в и батальонах, оснащённых БМП, заместители командира по технической части.
        К новой технике Колосов привыкал трудно, точнее даже не к самой технике, а изменившейся тактике действий в связи с появлением новой боевой техники.
       А тут ещё добавились всякие, на взгляд Колосова, рискованные занятия, как, к примеру, вождение боевых машин на плаву. Доставляли волнения и учения, на которых приходилось форсировать водные преграды уже без переправочно-десантных средств.
       Опасения, «как бы чего не вышло», твёрдо укоренились в нём, хотя и понимал, что учения без риска не бывают, просто риск этот каждый командир обязан сводить до самого минимального.

        Роты находились на полевых занятиях, но в казарме почему-то слышались голоса. Шум мешал сосредоточиться, раздражал. Колосов открыл дверь и выглянул в коридор.
       Дневальный замер у тумбочки, приложив руку к головному убору, остановились в растерянности солдаты, тащившие какой-то стенд.
       – Чем занимаетесь? – спросил комбат.
       – Ленинскую комнату оборудуем, – ответил коренастый ефрейтор, как видно, старший в группе.
       – Почему вы не на занятиях?
       Ефрейтор удивлённо вскинул брови.
       – Кто вас освободил от занятий? – уже более сурово спросил е него Колосов.
       – Командир роты… С разрешения капитана Котова.
       – Вот как?! – с едва заметной усмешкой проговорил Колосов. – Идите, – разрешил он солдатам, а сам прошёл по коридору и толкнул дверь в кабинет замполита.
        В кабинете было людно. Два солдата что-то старательно клеили. Один умелец что-то чертил, склонившись над листом бумаги.
       – Где капитан Котов? – спросил Колосов.
       – В штаб полка пошёл, – сообщил один из солдат, даже не обернувшись на голос.
       – Почему не приветствуете старших? – резко и грозно спросил Колосов.
       Все сразу прекратили работу и, повернувшись лицом к комбату, вытянулись.
       – Чем занимаетесь?
       – Готовим наглядную агитацию, – пояснил один из солдат.
       – Работу прекратить. Всем на занятия, – сдерживая гнев, приказал комбат и сурово оглядел солдат.
       Кабинет мгновенно опустел.
       Колосов подозвал к себе дежурного по роте и распорядился:
       – Передайте… Командирам и замполитам рот сразу после занятий прибыть ко мне в кабинет.
       Колосов едва дождался окончания занятий, гнев переполнял его. Когда вызванные им офицеры прибыли в кабинет, заставил себя успокоиться, но заговорил суровым тоном:
       – В чём дело, товарищи? Кто разрешил срывать занятия по боевой подготовке? Мне доложили, что сегодня оставлены в подразделениях всякие там художники и прочие умельцы… Они что не солдаты что ли? Им не нужно заниматься?
       – Я вам потом всё объясню, – краснея, сказал Котов, тоже прибывший в кабинет.
       – Никаких потом! Я спрашиваю вас, товарищи командиры рот, кто разрешил освободить солдат от занятий?
       –Я! – твёрдо заявил Котов, принимая положение «смирно» и нервно поправляя портупею. – До проверки – считанные дни. А вы посмотрите, какие у нас стенды наглядной агитации!? А как оборудованы Ленинские комнаты?! Материалы на стендах давно устарели. Можно встретить фотографии солдат, давно уже отслуживших и уволившихся вы запас. Недавние политические события в стране и вовсе не отражены!
       – Нужно было заниматься этим в течение минувших месяцев, привлекая солдат к оформлению не во время занятий, а, скажем, в часы политико-воспитательной работы, – сказал комбат. – В распорядке предусмотрено время на такую работу, вот и используйте его. Кто вам дал право отрывать людей от боевой подготовки?
       – Вы же сами знаете, что в батальоне я недавно – попытался найти оправдания Котов.
       – Разговор окончен! – отрезал комбат. – Отрывать солдат от занятий категорически запрещаю. Кстати, – он прищурился. – Вам, вероятно, известно, как относится к отрыву личного состава от занятий командир полка?
       – Но когда же заниматься оформлением наглядной агитации? – задал вопрос Котов.
       – Кажется, я сказал, когда…
       – Но в это время необходимо заниматься политико-воспитательными мероприятиями, – не сдавался Котов. – Да и слишком мало этого времени, всего один час в день…
       – А в часы боевой подготовки надо заниматься боевой подготовкой. И времени тоже не так много. Научить же солдат и сержантов нужно очень многому тому, что необходимо на войне, – возразил комбат. – Так что используйте часы, выделанные вам в распорядке дня. Если мало, можете занять личное время. В конце концов, тех, кто хорошо потрудится и на занятиях и на оформлении той же Ленинской комнаты, можно поощрить, даже отпуск предоставить…
        Котов промолчал, да и что он мог сказать?
        Комбат и сказал:
        – Все свободны…
        Заметив, что Котов уходить не собирается, Колосов встал из-за стола и повторил:
         – Все свободны!

         А наутро на стол командира полка лёг рапорт следующего содержания:
         «…Заместитель командира батальона по политической части капитан Котов самовольно, без разрешения командира батальона в течение продолжительного времени снимал с занятий по боевой подготовке по пять-семь человек в каждой роте ежедневно. Он использовал их на работах по оформлению стендом наглядной агитации…»
         
                4.
       Рапорт произвёл на командира полка неприятное впечатление. Его принёс помощник начальника штаба полка по строевой части вместе с другими документами. Прочитав и подписав их, командир полка взял рапорт и сердито сказал:
       – Сколько же можно предупреждать, что на занятиях должны быть все до единого солдата. Подготовьте приказ о наказании капитана Котова.
       И в этот момент дверь в кабинет отворилась.
       – Кого это вы решили наказать, Евгений Васильевич? – с этими словами в кабинет вошёл командир дивизии.
       Чернышёв поднялся со стула, лицо вытянулось в недоумении.
        – Здравия желаю, товарищ генерал-майор – бойко выпалил он – и тихо, чтобы не слышал комдив, шепнул помощнику начальника штаба. – Разберитесь, почему мне не доложили о прибытии комдива. Кто дежурит по КПП, почему не подал команду дневальный?
       Но генерал услышал и сказал:
       – Дневального не наказывайте. Это я приказал не подавать команды. Ну а что касается КПП… Не трудитесь, Евгений Васильевич, я прошёл к вам с территории соседнего полка – он хитровато прищурился. – Вы, верно, не знаете, как это модно сделать незаметно?
       Но Чернышёв знал и сейчас ругал себя, что не успел сделать очевидное. В заборе давно уже была большущая дыра, через которую частенько ходили офицеры на службу, чтобы не делать крюк. Чернышёв давно хотел приказать заделать дыру, да как-то рук не доходило.
        Командир дивизии направился к окну. Чернышёв хотел освободить для него своё место за письменным столом.
       – Нет-нет, садитесь за свой стол, Евгений Васильевич, я знаете, полком в волю покомандовал, больше не хочу, – пошутил он. – Это ваше место. А вообще, признаюсь, не люблю командиров и начальников, которые сгоняют хозяина кабинета и плюхаются в его кресло. Причём это уж наше, чисто армейское, на гражданке такого не видел…
        Генерал был в хорошем настроении.
        – Хотелось посмотреть, как живёт полк, так сказать, в обычном состоянии, а то ведь если едешь к вам официально, всё успеваете приукрасить.
       Чернышёв молчал, ожидая замечаний.
       – Не волнуйтесь, Евгений Васильевич, у вас всё в порядке. Занятия идут, территория прибрана, без дела никто не болтается. А у соседей ваших полтора десятка умельцев наловил, которые вместо боевой подготовки что-то оформляют, рисуют… Да.., – вспомнил он. – Так кого вы хотите наказать?
       – Заместителя командира первого батальона по политической части капитана Котова.
       – Это за что же?
       – Да есть за что… На учениях отличился… Самовольно взял на себя командование… Ну, об этом я докладывал. А на днях, опять-таки самовольно снял с занятий всякого рода умельцев, несмотря на категорический запрет отрывать людей от боевой подготовки. Командир батальона даже рапорт по этому поводу написал.
        – Так вы хотите взыскание наложить, да ещё в приказе? – спросил командир дивизии.
        – Хочу… Даже проект приказа подготовить велел.
        – Тогда скажите мне вот что…. Много ли взысканий было у Котова до сего дня?
        – Точно не знаю…
        – А неточно знаете? – с иронией спросил генерал.
        – Нет, не знаю, – признался командир полка.
        – Тогда давайте попробуем вместе разобраться, что к чему. Так вы хотите наказать за действия на учениях? За то, что он сделал попытку спасти батальон от разгрома и взял на себя ответственность? Я наблюдал за этим боем с вертолёта… Видел, какое там сложилось положение, да и посредники докладывали постоянно. Комбат на какое-то время действительно потерял нить управления, растерялся. Ну и тут замполит решил действовать. Конечно, и он не прав – нельзя же настолько самоуправствовать. Об этом ему надо прямо сказать.
       Чернышёв, молча, с интересом, слушал командира дивизии.
       – Вы докладывали мне, что Котов погубил резерв, но позвольте, он и не должен был командовать резервом. То подполковник Колосов возмущается тем, что замполит пытается командовать, то, напротив, поручает ему чисто командирское дело. Тут нужно определиться, что хочет комбат от своего замполита? Ну а в том бою замполит действительно дважды пытался спасти положение. Когда Котов предпринял контратаку, чтобы спасти брошенные вперёд роты, комбат противоборствующего батальона сообразил, что роты эти могут ускользнуть, а инсценировал отход.
       – Вот как!? – удивился Чернышёв. – Мне подполковник Колосов иначе обрисовал обстановку.
        – Не знаю, что он вам там рассказал, но у меня как у руководителя учений информация была самая точная и полная о действиях обеих сторон.         
Могли бы поинтересоваться у меня, если в чём-то не разобрались. Тем более это необходимо, раз решили взыскание накладывать, да ещё на политработника.
       – А срыв занятий?! – напомнил Чернышёв.
       – В этом он, безусловно, виноват. Но давайте подумаем вот о чём… Наказать, конечно, можно. И это будут вполне справедливо. Проступок налицо. Но неужели вы не знаете, сколь тяжело переносится первое взыскание? Представьте себе… Карточка взысканий и поощрений была чистой. Вернее, раздел – «взыскания» – был чистым. И вот появляется первая запись… Тем более, наверняка ведь Котов считает, что не заслуживает взыскания… Вторая запись ему уже будет не страшна. А дальше – больше. Снимай взыскание – не снимай, а запись останется. Да вот хоть вашего комбата Колосова возьмите для примера. Я его ещё командиром роты помню. Хороший был офицер, требовательный, инициативный. Сделали его начальником штаба, затем – комбатом. Первое взыскание получил после неудачной попытки поступления в академию. Словом, отчислили его сразу после того как приняли. Виноват был, не спорю. Но за первым взысканием, которое тут же в полку и наложили, последовали второе, третье… Поддержать бы человека, а его резали под корень. Вот и довели до того состояния, что службы дичиться стал. И поверьте, – прибавил генерал. – теперь его взысканиями вообще не проймёшь.
       – Но что делать с ним сейчас? Получается, что он не прав, что напраслину на замполита возвёл, склоку устроил.
       – Не спешите принимать решение… Не спешите. Трудно сказать, в чём истинная причина конфликта. Несомненно, Колосов виноват, но насколько виноват, нужно ещё выяснить. Запомните, Евгений Васильевич… Если речь идёт о людях, о каких-то решениях, которые надо принимать в работе с ними, нужно всё взвешивать, а не руководствоваться одними эмоциями. Котова за отрыв людей от занятий пожурите, но наказывать не спешите. Ну а с Косовым побеседуйте серьёзно ещё раз.
        Поговорив о насущных делах, о боевой подготовке и предстоящей итоговой проверке, командир дивизии уехал, а Чернышёв решил, не откладывая, заняться Колосовым и Котовым. Посоветовался с Сутуловым.
       Тот решил, что пора и ему подключиться. Предложил:
       – Давайте завтра же и поговорим с ними.
       Но не всё намеченное можно выполнить. Наутро в кабинет командира полка прибыл один капитан Котов.
       Во время утреннего развода на занятия командиру полка доложили, что в строю нет командира первого батальона подполковника Колосова. Чернышёв остановился перед строем батальона, попросил подойти к нему начальника штаба.
        – Вы не знаете, в чём дело? – спросил у него. – Опаздывает?
        – Не было случая, чтобы хоть раз опоздал. После развода отправлю посыльного, чтобы выяснить, что произошло.
        После развода капитан Котов прибыл в кабинет командира полка. Чернышёв поинтересовался:
        – Выяснили, что случилось с комбатом?
        – Посыльный ещё не вернулся.
       – Садитесь, – указал на стул Чернышёв. – Разговор предстоит серьёзный. Вот, почитайте рапорт подполковника Колосова. Как же это вы додумались срывать людей с занятий?
       – Виноват, товарищ подполковник, больше этого не повторится.
       В кабинет вошёл подполковник Сутулов, сел рядом с Котовым, негромко молвил:
       – И ещё постарайтесь нам объяснить, чтобы всё-таки произошло между вами и комбатом? Почему не налаживаются у вас отношения?
        – Вряд ли их можно вообще наладить, – с досадой сказал Котов.
        – Отчего же?
        – Причина проста: подполковник Колосов не служит, а дотягивает до пенсии. Он старается всё делать по принципу: «Как бы чего не вышло». Не хочет работать в полную силу.
       – Не хочет или не может? – переспросил Сутулов. – Ведь в этом есть существенная разница.
       – Раньше мне казалось, что не хочет, а теперь думается, что и не может, – сказал капитан Котов.
       – Всё это слова, слова, слова, – возразил Сутулов. – А я вот, представьте, не верю, что Колосов работает без души. И предположим, что я верю, будто вы ему палки в колёса ставите…
       – Вы не можете так думать, товарищ подполковник, – уверенно возразил капитан Котов.
       – Это ещё почему? – удивился Сутулов.
       – Потому что вы – опытный политработник.
       Сутулов усмехнулся…
       – А как быть с фактами? Ведь вы снимали людей с занятий. А если все эти ваши умельцы получат двойки на проверке?
       – Но у меня не было выхода, – возразил Котов. – В батальон я прибыл совсем недавно. Где же мне найти время, чтобы к проверке сделать стенды наглядной агитации? А как оборудованы Ленинские комнаты?! Всё надо не просто переделывать – заново делать. Я не смогу объяснять проверяющим, что не отвечаю за них, что прибыл в батальон недавно.
       – А перед личным составом не стыдно? Значит, если бы не проверка, то и с занятий не снимали?
        – В любом случае я бы занялся наглядной агитацией, но не столь спешно. Теперь же мне вот что непонятно. Прежде комбат не раз и сам отдавал распоряжения людей с занятий снимать, чтобы на различные работы направлять. А теперь вдруг рапорт написал. Несправедливо это.
       – Возможно, – сказал Чернышёв, до сих пор слушавший разговор молча. – Но сейчас речь не об этом. Нам бы хотелось знать, как вы собираетесь налаживать отношения с комбатом?
       – Путь один, – уверенно заявил Котов, – подполковнику Колосову нужно изменить отношение к делу. Иного пути не вижу!
       – Кстати, где же всё-таки Колосов? – вспомнил Чернышёв.
       Он снял трубку, связался с дежурным по полку и приказал:
       – Разыщите подполковника Колосова и пришлите его ко мне в кабинет.., – и тут же стал задавать вопросы: – Что случилось? Когда положили? Вчера вечером?
       Чернышёв повесил трубку и пояснил:
       – В госпитале Колосов. Только что поступила телефонограмма. Вот ведь… Проверка на носу, а он.., – Чернышёв махнул рукой. – То перед учениями заляжет, то перед проверкой…  И начальника штаба в батальоне нет… Давно бы выдвинули на эту должность кого-нибудь из своих, ан нет. Говорят, что кто-то уже назначен из другого полка.
       Чернышёв встал, прошёлся по кабинету, остановился напротив Котова и сказал, не то спрашивая, не то утверждая:
        – Ну что, капитан, сдадим проверку без комбата?
        – Так точно, сдадим, – поднимаясь со стула, сказал Котов. – И сдадим не хуже!

*-*-*
        Колосову давно надоело конфликтовать с замполитом. Понимал он, что этот конфликт не работает на его авторитет, и без того пошатнувшийся. Рапорта его вреда замполиту не принесли, а скорее наоборот – восстановили командование, особенно политработников против него самого. Вот и решил лечь в госпиталь, переждать проверку, отдохнуть, поразмыслить о своей судьбе и службе дальнейшей. Госпитализироваться было не так уж и сложно – у Колосова накопился целый букет разных заболеваний, которые периодически, особенно осенью, обострялись.
      «Пусть Котов один покрутится, – думал он. – Покомандовать хотел? Так покомандуй!»
       В госпиталь Колосов ложился нередко, особенно осенью и весной, когда проверки приближались. В это время он выбывал из строя с особым удовольствием. Догадывался, что сослуживцы понимали причины этих вот заболеваний, а оттого практически никогда не навещали в госпитале.
       А тут вдруг… Недели не прошло, как явился к нему первый посетитель из полка. И кто пришёл!!!
      Колосов лежал и читал книгу, когда дверь распахнулась, и на пороге появился капитан Котов.
      – Здравствуйте, Борис Дмитриевич, – впервые замполит назвал его имени и отчеству.
       Замполит положил на тумбочку пакет с фруктами, подвинул стул и сел возле койки – по-хозяйски сел, не спросив разрешения.
       – Как здоровье?
       – Спасибо, хорошо… То есть, конечно, не очень хорошо, – пробормотал Колосов и, приподнявшись, протянул руку Котову.
       Тот крепко пожал её.
       – Только вы в госпиталь, а меня в штаб, – улыбаясь, заговорил Котов. – Одному пришлось отдуваться.
       – За что?
       – За наши с вами ссоры и раздоры. Стыдили… И действительно, не смешно ли? Командир с замполитом батальон поделить не могут. Впрочем, что об этом? Я не за тем пришёл. Может, вам что-то нужно? Вы не стесняйтесь, скажите. Может, лекарства какие-то достать?
       – Что вы, что вы, здесь всё есть, – поспешно сказал Колосов и почувствовал, что отчего-то краснеет.
       – За проверку не волнуйтесь, – продолжал Котов. – Сдадим её и в грязь лицом не ударим. Кстати, зимой крупные учения планируются. Будет случай нам реабилитироваться. Попробуем?
       – Отчего же нет, – согласился Колосов.
       Котов говорил без умолку, чувствуя, что комбат не знает, о чём ему говорить, и оттого смущается.
       Глядя на замполита, Колосов мучительно думал, показали или не показали ему рапорта, за которые теперь было нестерпимо стыдно.
       «Наверное, всё-таки он о них ничего не знает. Иначе бы не пришёл», – решил он, наконец.
       – Что нового в батальоне? – спросил Колосов, улучив момент, когда Котов сделал небольшую паузу.
        – Зачётные стрельбы прошли успешно, тактические занятия – тоже. Стараемся. Обидно, если батальон на последнем месте в полку окажется, – сказал Котов.
        «Обидно ли это, – подумал Колосов. – Ему-то, Котову, у которого вся служба впереди, может, и обидно. А мне? Неужели мне всё так безразлично? А что ж я тогда переживал за исход боя за высоту? Зачем оправдывал себя и всё переваливал на замполита? Нет… Мне не безразлично, как покажет себя батальон, что скажут обо мне на разборе…»
       И вдруг Котов задал неожиданный вопрос:
       – Борис Дмитриевич, я слышал, что вам предлагают перевод в другой гарнизон, причём с повышением в должности. Правда это?
       – Предлагали – вздохнув, сказал Колосов. – Только отказался я.
       – Почему?
       – Много причин. Во-первых, здорово мне уже к тому времени крылья подрезали, да и академии за плечами не было, чтобы как следует по службе идти. А ехать на должность заместителя командира полка без перспективы стать командиром, не хотелось. Ехать предстояло далеко, а не поздновато ли срывать семью с насиженных мест? И ещё одна причина, самая главная… В этих краях воевал мой отец. Здесь он погиб, а потому я выбрал этот округ. Немало времени потратил, чтобы могилу отыскать, да установит, как и что было. В то время, когда перевод предлагали, я ещё только занимался поиском. И во нашёл то место… И нужно же было такому случиться… На минувших учениях батальон наш оборонялся на той самой высоте, где принял бой батальон моего отца. В тот момент, когда «противник» уже почти окружил нас, я был, как вы знаете, на командном пункте… И вдруг… прибежал солдат из роты, оборонявшейся на левом фланге и принёс медальон, который нашёл, когда оборудовал окоп…
       – Медальон вашего отца? – с замиранием сердца спросил Котов.
       Комбат тепло улыбнулся… Котов даже не представлял себе, что у Колосова может быть такая добрая и тёплая улыбка.
       – Это было бы фантастично… – сказал он. – Нет… Это был батальон Антонова… Ивана Петровича Антонова, комиссара батальона. Они дружили с отцом – добрыми были друзьями комбат и комиссар… Вот так – не то, что мы с вами, Владимир? Даже отчества вашего не знаю…
       – Александрович, – машинально сказал Котов, чем-то чрезвычайно озабоченный.
       – Когда я прочитал фамилию на полуистлевшем листочке, вложенном в медальон, не то, чтоб плохо стало… Нет, но сдавило сердце, сильно сдавило. Вот я и присел в окопе… А в голове стучало: «Значит здесь, где-то здесь и отец… Ну… то что осталось от него. Ведь батальон стоял насмерть и погиб на высоте… Несколько человек всего сумело вырваться – они и рассказали о геройской гибели командира и комиссара.
       Только тут Колосов заметил что-то странное в поведении капитана Котова.
       – Как вы сказали? Повторите, пожалуйста, как вы сказали… Чей медальон? Комиссара Антонова..?
       – Да, – с некоторым удивлением проговорил Колосов. – Ивана Петровича Антонова…
       Котов совершенно изменившимся тоном сказал:
       – Не может быть… Этого просто не может быть… Иван Петрович Антонов… Комиссар Антонов, погибший в начале сорок второго… Он отец моей матери… То есть мой дед… Да, да, теперь вспоминаю. Мама, когда приезжал на каникулы из училища, читала мне письма деда… Некоторые помню наизусть. Да, да, точно. Там не раз упоминалась фамилия Колосов, просто я даже подумать не мог…
       – Да, дела – сказал Колосов. – С трудом верится, но это так, именно так.
       – Почему де вы, почему не рассказали?! – воскликнул Котов.
       – Зачем? Чтобы прикрыть памятью отца? Я был в каком-то невероятном состоянии. Думал только об одном – вернуть высоту, вернуть высоту!!! Может, в чём-то и ошибся.
       – А медальон у вас?
       – Я отнёс его в военкомат. Поисковики с военкоматами тесно работают. Они найдёт, обязательно найдут и отца и его комиссара… Вашего деда… Да, вот так поворот…
       – Вы извините меня, товарищ подполковник, – с чувством сказал Котов.
       – Да я ведь давно уже простил. И что греха таить, не могу не признать, что оба мы дров наломали… Так что, кто старое помянет…
      Помолчали.
       – Наверное, я вас уже утомил, – сказал Котов, интуитивно почувствовав, что Колосова разволновали воспоминания и ему, наверное, хотелось побыть одному.
      – Нет, нет, что вы? – возразил Колосов. – Спасибо, что навестили, огромное спасибо, – комбат тепло улыбнулся и с чувство пожал замполиту руку.
       – Ну, а искать следы командира и комиссара теперь вместе будем, – сказал Котов.
       – Возражений нет. Если не как командир и комиссар, то, по крайней мере, как командир и замполит, – с теплотой в голосе сказал Колосов. – Тем более вы показали себя как внук своего деда – не по замполитовски вели себя на высоте, а чисто по-комиссарски. У комиссаров то право побольше были… Сами привели пример, как действовал комиссар Попель.
       – А ведь когда я был секретарём комсомольской организации роты в суворовском училище, – вдруг вспомнил Котов, – командир нашей суворовской роты – фронтовик, частенько называл меня комиссаром. Тем более политработников в ротах суворовских нет, так что секретарь на особом положении. А вы, Борис Дмитриевич, и прежде не слишком жаловали политработников.
       – Тут есть одна хитрость. Вы ведь окончили Новосибирское высшее военно-политическое? Так? – спросил Колосов.
       – Да, окончил…
       – А ведь до той поры, пока такого училища не было, знаете, кто зачастую попадал в политработники? Неудавшиеся командиры… К примеру, ротного ставить на батальон нельзя, не потянет… Так его в пропагандисты полка, чтоб хотя бы майора получил… Ну а потом, если кто-то хоть чуточку подталкивает, и в замполиты полка могли двинуть. Не всех можно жаловать, не всех… А вот к подполковнику Сутулову я, например, с большим отношусь уважением.
       В палату зашла медсестра и напомнила, что время посещения окончилось, и больного ждут вечерние процедуры – укол, таблетки.
       Когда Котов ушёл, Колосов попросил у медсестры мять минут и поспешил к телефону-автомату, установленному в вестибюле. Набрал номер и, дождавшись, когда ответит командир полка, представился:
      – Подполковник Колосов беспокоит… Просьба у меня к вам… – и после паузы произнёс доверительно, – Евгений Васильевич…
      – Да, да, слушаю, – отозвался Чернышёв.
      – Порвите, пожалуйста, мои рапорта, очень прошу, порвите…
               
                5.

       На следующий день после разговора с подполковником Колосовым в госпитале капитан Котов позвонил подполковнику Сутулову и попросил разрешения зайти к нему. Сутулов ответил, как всегда, приветливо:
       – Пожалуйста, пожалуйста, товарищ капитан. Жду вас у себя в кабинете сразу после обеда.
       Кабинет у Сутулова был небольшим. Стол посреди узкой, вытянутой от входной двери к окну комнаты, установленный с таким расчётом, чтобы свет подал слева, обычный стул, чуть левее, у окна, сейф. Против стола – ряд стульев и книжный шкаф у окна.
       – Садитесь, – ответив на приветствие, сказал Сутулов. – Слушаю… Что привело вас?
       Котов сел напротив подполковника, потеребил в руках фуражку, потом положил её на один из соседних стульев и тихо сказал:
       – Я по тому же вопросу. Товарищ подполковник, вы знаете, что отец Колосова воевал в наших краях и погиб в бою на той самой высоте, где недавно, – он помялся, подыскивая слова, и завершил фразу, полагая её, очевидно, не слишком удачной, – где недавно проходили учения и оборонялся наш батальон?
       – Первый раз слышу, – признался Сутулов, всем своим видом демонстрируя свой интерес к сказанному. – Да, представьте, к стыду своему, слышу в первый раз.
      Котов поспешил сказать это, чтобы в какой-то мере успокоить замполита полка, который конечно уж должен был знать такие подробности о командире батальона.
       – Это неудивительно, – заметил он. – Я не открою большого для вас секрета, если скажу, что с подполковником Колосовым очень трудно общаться, – и тут же поправился: – Было трудно общаться…
       – Да, он, безусловно, скрытен, нелюдим, – согласился Сутулов. – Но почему вы столь поспешно поправились, почему сказали «было»?
       – Вчера я навестил Колосова в госпитале.
       – Даже так? – удивился Сутулов. – Ну что ж, должен вам сказать, что вы правильно поступили… Молодец…
       – И это ещё не всё, – поспешил сообщить Котов. – Вчера из разговора с ним совершенно случайно выяснилось, что комиссаром в батальоне его отца был мой дед…
       – И что же, Колосов прежде даже не поинтересовался совпадением фамилий, если знал, кто был комиссаром у его отца? – удивился Сутулов. – Хотя, конечно, слишком фантастично совпадение…
       – В том то и дело, что фамилия ему ни о чём не говорила. Комиссаром был мой дед мой по материнской линии, а потому и фамилия другая. Антонов он… Иван Петрович Антонов. Это я догадался обо всём, когда Колосов сообщил фамилию. И как бы ни было фантастично, всё это не совпадения. Я вспомнил, что в письмах деда, которые мама хранит до сих пор, часто упоминалась фамилия его командира и друга, Колосова. Ну а всё началось с того, что комбат прояснил свою растерянность на высоте. Кто-то из солдат, оборудуя окоп, нашёл медальон комиссара Антонова, моего деда… Ну Колосов и понял, что где-то рядом сложил свою голову и его отец.
       И Котов подробно рассказал о том, что узнал от комбата и о том, что медальон передан в военкомат. А потом попросил:
       – Так вот я хочу побывать в военкомате и, если вы, конечно, разрешите взять завтра выходной.
       – Конечно, конечно разрешу. Обязательно сходите. Всё это очень важно, очень важно, – дважды повторил он. – А какой пример! Какой пример мужества и героизма…
       – И твёрдого, беспрекословного, неукоснительного исполнения приказа! – прибавил Котов.
       Сутулов посмотрел на него с прищуром и тепло улыбнулся. Понял, что имел в виду Котов, упоминая о приказе.

        На следующий день капитан Котов отправился в Областной военный комиссариат. Но там ему сообщили, что медальон уже передали в райвоенкомат и что следопыты непременно займутся поисковыми мероприятиями в районе высоты. Предстояло ехать в районный городок на самой границе области. Котов отправился на автовокзал. Оказалось, что автобус отходит через полчаса. Посмотрел он и расписание прибытия автобусов из этого дальнего городка. Прикинул, хватит ли ему времени решить все вопросы в военкомате. Впрочем, выхода не было. Второй раз отпрашиваться со службы перед надвигавшейся проверкой было не очень удобно.
        И вот спустя несколько десятков минут он уже сидел на поистёртом сиденье, а автобус, оставляя позади городские окраины, рвался ка загородному шоссе. Скоро справа открылся аэродром, на лётном поле которого белели огромные ракетоносцы, а слева потянулся лесной массив. Близ областного центра местность была лесистой, но болот почти не встречалось. Котов любовался стройными мачтовыми соснами вечнозелёного леса. Затем потянулись поля, разделённые рощами и дубравами.
       Автобус мчался по шоссе, почти безлюдному. Редко попадались встречные машины, ещё реже обгоняли юркие «лады», чуть более солидные москвичи. Ну а «Волги» почти не встречались. Постепенно, по мере удаления от города, водителю приходилось всё чаще снижать скорость, потому что попадались целые участки, где на асфальте расползались глинистые языки, оставленные тракторами.
       Проехали старинный город с монастырём и недавно построенным мостом через широкую и полноводную реку. Мост лежал на высоченных опорах, поскольку берега в этом месте были крутыми и высокими.
       Когда миновали большую часть пути, вдоль дороги стали попадаться обелиски – свидетели жарких боёв, которые гремели здесь в годы войны. Наконец, автобус остановился на площади перед одноэтажным зданием автовокзала, выкрашенным в ядовито-жёлтый цвет. В сторонке от стоянки автобуса ещё сохранилась коновязь, хотя, наверное, лошади с каждым годом всё реже появлялись на городских улицах.
         Котов вышел на площадь, спросил у прохожего, как добраться до Райвоенкомата. Тот пояснил… Идти предстояло пешком – городского транспорта в городе не было – невелики расстояния, да ездить особо некому. Он торопливо зашагал в указанном направлении. Близилось обеденное время, и можно было попасть на перерыв, а обеденный перерыв даже в областном городе, где стояла дивизия – два часа. Да и здесь, наверное, так же. Два часа давалось для того, чтобы офицеры могли съездить пообедать дома. Ну а для тех, кому ехать некуда, работала офицерская военторговская столовая с ассортиментом, выгодно отличавшимся от всего, что могли предложить в других столовых.
       Вот и Районный военный комиссариат. Котов успел до обеда. Подошёл к окошку дежурного и сообщил о цели прибытия.
       И тут услышал за спиной приятный баритон:
       – Как вы сказали, капитан – внук комиссара Антонова?
       Котов обернулся и увидел моложавого подполковника, подтянутого, стройного, как бы олицетворяющего лицо армии, ведь служба в Вооружённых Силах начинается с военкомата. Значит и офицеры там должны быть образцом выправки, опрятности, правильного ношения военной формы. При Советской власти в Военкоматах служили, именно служили, обеспечивая боеготовность, и работы там было, особенно во время весеннего и осеннего призывов, хоть отбавляй. Немало трудов занимали и вопросы мобилизационной готовности, особенно, если в городе дислоцировались части и соединения сокращённого состава, в которые, в особый период, призывались рядовые, сержанты и офицеры из запаса. Это уже потом демократическая печать эпохи ельцинизма постоянно учила подсказывала, что от армии можно и нужно «закосить», а в военкоматах это поощряемое правозащитниками и всякими комитетами «косильное» дезертирство, легко сделать бизнесом.
      Но перед Котовым стоял военком, который словно только что сошёл с плаката по строевой подготовки.
       – Так точно, товарищ подполковник, внук, – ответил на его вопрос Котов.
       – А где служите?
       – Я заместитель командира батальона по политчасти. Служу в войсковой части, – и Котов назвал номер.
       – Понятно, значит, в нашей дивизии. Ну, так пойдёмте ко мне в кабинет. Есть о чём поговорить.
       Поднялись на второй этаж, прошли в кабинет – просторную комнату с письменными столом, столом для совещаний и двумя рядами стульев. На стене – множество вымпелов и грамот под стеклом, в шкафу, что в углу кабинета – кубки и сувениры.
       Котов впервые был в кабинете военкома. Да и вообще в военкомате ему довелось побывать лишь однажды, когда проходил медицинскую комиссию перед поступлением в суворовское военное училище.
       – Ну что ж, присаживайтесь капитан, присаживайтесь, капитан Антонов, – сказал военком.
       – Я не Антонов. Я – Котов. Комиссар Антонов мой дед по материнской линии.
       – Понятно… Ну, а перед вами подполковник Кондратьев Михаил Александрович. Кстати, какое училище окончили?
       – Новосибирское высшее военно-политическое…
       – Ну, я Московское высшее общевойсковое командное…
       – Это видно по вашему внешнему виду, – сказал Котов, чтоб сделать приятное.
       – Не скажите… У меня все офицеры – хоть сейчас на парад. Мы должны пример подавать будущим воинам. Ну, так, слушаю вас…
       Котов кратко, без лишних деталей и упоминаний о конфликтах в батальоне, рассказал о том, что узнал от подполковника Колосова.
       – Что ж, местные следопыты давно уже изучают эту обильно политую кровью местность. – проговорил подполковник Кондратьев. – Удалось даже бой за высоту реставрировать, за ту высоту, на которой погиб ваш дед. Вам, наверное, интересно знать, что там произошло?
       – За тем и приехал.
       – Да, батальон на высоте стоял насмерть. Тут ведь местность-то какая…
Леса да болота. Причём болота тянутся этакими узкими языками с редкими дефиле. Вот по сухому направлению между языками болот и отходила наша стрелковая дивизия. А с ней и беженцы шли, и какие-то хозяйственные части, а главное, два полевых госпиталя с ранеными – это помимо наполненного ранеными медсанбата дивизии и полковых медицинских пунктов полков. А дивизию преследовали, идя за ней попятам, гитлеровцы. Мало того, значительные их силы двинулись параллельно, севернее болот, по сухому пути вперёд, чтобы, обогнав отходящие части, выйти через дефиле на пути отхода дивизии и отрезать её от наших войск. Хорошо, что разведчики засекли этот манёвр. Командир дивизии приказал собрать все имеющиеся в составе дивизии автомобили, посадить на них наиболее боеспособный батальон и направить его к дефиле с задачей оседлать господствующую высоту и любой ценой остановить врага. Выбор пал на батальон, в котором был комиссаром ваш дед. Батальону удалось выйти к высоте раньше врага. Автомобили сразу отпустили – они нужны были в дивизии, прежде всего дня раненых. Ну и приступили к оборудованию позиций. Теперь-то оборона путём создания опорных пунктов вошла в жизнь. А тогда к ней ещё только привыкали, причём применяли всё чаще и чаще. Вот и командир того батальона сумел перекрыть подходы к высоте опорными пунктами рот, да и саму высоту укрепить неплохо. Хотя времени было очень мало. Враг превосходил нас в технике, да и в живой силе у него был значительный перевес. Передовому отряду врага, который должен был выйти на пути отхода дивизии, были приданы танки, много танков. Держаться батальону было приказано насмерть и без распоряжения командира дивизии стоять, как говорится «ни шагу назад». Приказ же об отходе мог поступить только после того, как дивизия пройдёт опасный участок.
       – Действовал батальон как отряд князя Багратиона под Шенграбином, – сказал Котов.
       – Да, задача очень и очень похожа, да вот только враг у батальона оказался посерьёзнее, да и танки – есть танки, – сказал военком. – Они-то и подошли первыми к высоте. Бой был жестоким. Комбат сумел организовать противотанковую оборону, хотя было у него всего несколько противотанковых орудий, да немного противотанковых ружей – они только-только стали поступать в войска. Мужество красноармейцев не знало границ.
       – И офицеров тоже, – вставил Котов.
       – А вот тут замечание… В начале войны были у нас командиры и красноармейцы. Даже про штабных работников говорили, хоть и звучит это теперь странно, командиры штаба. Офицерские звания ввели вместе с погонами в сорок третьем, после победы под Сталинградом. Но не в том суть. Да, действительно, мужество красноармейцев и командиров не знало границ… Они понимали, что будет с дивизией, что будет с ранеными, если гитлеровцы выйдут на пути отхода дивизии. Ведь дивизия окажется зажатой в тиски. Враг преследует пятам, а если ещё он появится впереди, на маршруте?! Что будет тогда?
       Котов поражался осведомлённости подполковника Кондратьева. Ему хотелось задать вопрос, откуда такие необыкновенные познания, но он предпочитал слушать, не перебивая. Догадывался, что и здесь ждёт какая-то тайна.
       – Бой продолжался уже несколько часов, – продолжал Кондратьев. – Враг рвался вперёд, предпринимал атаку за атакой, но прорвать фронт обороны батальона не мог. И тогда он предпринял манёвр с целью окружения батальона. Когда батальон оказался в полукольце, перед комбатом встала трудная задача. Батальон ещё жил, его роты ещё представляли собой боевые единицы… Что было делать? Решение напрашивалось одно – отойти на новый рубеж, на рубеж старого русла реки. Там фланги прикрыты болотами – врагу не удастся использовать обходной манёвр. Но… были и свои но. Если противник займёт высоту, господствующую над местностью, новые позиции батальона будут простреливаться на всю глубину построения. Мало того, на скатах высоты враг сможет установить артиллерийские орудия, способные достать до той дороги, по которой отходит дивизия. А части и подразделения дивизии идут в походном порядке, да к тому же в их колоннах автомобили и повозки с ранеными. И комбат решил, что хоть и нет связи, что, несмотря на то, что мог уже быть приказ на отход, стоять насмерть, и с этим его решением целиком и полностью были согласны и комиссар, и начальник штаба…
       – Откуда известны такие подробности? – всё-таки спросил, не удержавшись, Котов. – Ведь известно, что батальон полностью погиб и никому не удалось прорваться к своим.
       – Да, действительно, выйти к своим не удалось никому. Гитлеровцы, конечно, как всегда прошли по позициям, достреливая раненых – в плен брать было некого, поскольку каждый, кто мог держать в руке винтовку или автомат, сражался до последнего. Ну а тех раненых, которые были очень тяжёлыми, без сознания, фашисты никогда не брали в плен. Они не заметили двух человек – начальника штаба батальона и радиста, который оставался при штабе, пытаясь наладить рацию, и слышал разговор комбата с комиссаром и начальником штаба. Их засыпало в блиндаже, когда рядом разорвался вражеский снаряд. Радист оказался ранен не столь тяжело. Когда гитлеровцы ушли далеко вперёд, он вытащил на себе начальника штаба. И они укрылись в ближайшем населённом пункте. В этих краях гитлеровцы были недолго – погнала их на запад Красная Армия. Они даже не успели везде и всюду установить свои варварские порядки, и местным жителям удалось укрыть начальника штаба и радиста батальона. Когда же дивизия – та самая дивизия – освобождила населённый пункт, в дом, где прятали начальника штаба, приехал сам комдив. Он обнял его, долго благодарил, а потом приказал отправить в госпиталь. Радист же в госпиталь не поехал. Он отправился в медсанбат и вскоре вернулся в строй.
       После войны радист приезжал в деревеньку. И нашёл там начальника штаба, который был одинок, а потому, уволенный по ранению вчистую, приехал туда, где ему спасли жизнь. Воевать он уже не мог, но стал председателем колхоза и работал успешно. Дожил он и до тех лет, когда стали серьёзно поднимать подвиг в войне, когда развернулась работа в школах. Он даже написал воспоминания в школьной тетрадочке – тогда такие вот мемуары ещё не публиковались. Только-только запускалась кампания по изданию мемуаров Маршалов Победы. Радист осел в тех краях, учительствовал – спаял смертельный бой за высоту этих двух фронтовиков.
       – Скажите, начальник штаба жив?
       – Если бы. Он уж и на войне был не из молодых, а тут ещё ранения – изрешетило его тогда осколками. Правда, пожить, пожил – труд иногда вершит чудеса, помогает восстановить здоровье. Умер председатель уже в преклонном возрасте. А вот радист жив… До сих пор учительствует в школе… Ну и следопытами руководит.
       Котов хотел сразу поехать в ту деревеньку, где работал бывший радист, но, подумав, решил, что это надо сделать вместе с подполковником Колосовым. К тому же перевалило за полдень. Пора было возвращаться домой – завтра рано утром на службу.
       Поблагодарив военкома, собрался на автовокзал.
       – Смотри, как бы не опоздал, – сказал военком. – Автобус то сегодня последний. Я сейчас прикажу – на военкоматовской машине отвезут…
       Он позвонил и отдал распоряжение. Затем встал, протянул руку для прощания и сказал:
       – Ну а теперь ждём в гости вместе с комбатом. В школе попросим выступить, да и перед допризывниками…
       – Это уже после проверки. Спасибо вам огромное…
       Уже в автобусе попытался осмыслить всё, что услышал в этот день. В голове – сумбур… И всё же вынес он из разговора с военкомом одно важнейшее – приказ на бой свят! А что бы он был по-настоящему свят на войне, даже в учебном бою, на манёврах, приказ командира должен выполняться неукоснительно, и никакие доводы о спасении подразделений не могут приниматься во внимание. Он представил себе последствия, если б его дед самовольно отвёл батальон к старому руслу, посчитав, что комбат напрасно губит людей… То, что кара была бы жёсткой, второй вопрос. Главное – враг мог прорваться и ударить по дивизии, находившейся на марше, обременённой ранеными и неспособной быстро организовать отражение этого удара. Быть может, отход к старице и позволил бы кому-то из батальона вырваться к своим – там окружить батальон врагу не удалось бы и пришлось пробивать оборону лобовыми атаками, которые весьма кровопролитны. Но цена такого спасения слишком велика…
       И подумалось ему: «А если бы в том бою, когда я, стремясь вырвать роты из полукольца, приказал им отойти на рубеж старого русла, задача была не просто удержать высоту, но и сковать крупные силы наступающих? Я бы просто-напросто сорвал выполнение задачи…»
       От этой мысли стало жутковато… Что ж получалось. Он наследник подвига своего деда только на словах? А как он поступит в реальном бою? Этот вопрос он и прежде часто задавал себе. Сегодня же он мог ответить на него твёрдо – ещё в детстве, надев суворовские погоны, он тем самым сделал твёрдый и окончательный выбор: «Жизнь Родине – честь никому!»
      
-*-*-
        Опубликовано в газете «Знамя Победы», в номерах от 17,18,21,22, 23,24,25 и 27 мая 1986 года
         Перечитав первые четыре главки рассказа, опубликованные в газете, я подумал, что так и не нашёл там отражение самый важный вывод, который вытекает из описанных событий. Потому и решил дописать пятую главку уже теперь… Рассказ взят из вырезок, черновики не сохранились, а потому вполне можно допустить, что при постановке в газетный номер что-то важное могло быть сокращено. Такое случалось… Как-то раз даже смысл потерялся из-за сокращения. Но в газетах сокращения, порою, неизбежны. Причём безапелляционно даётся распоряжение, скажем: «Убрать 12 строк» или «Добавить 5 строк». А газета – не книга. Там хоть можно поставить какие-то сопутствующие материалы «Вышли из печати книги…» Или что-то подобное. Мне рассказывал один приятель, возглавлявший в областном издательстве отдел художественной прозы: «Сижу я как-то, редактирую рукопись. Вдруг звонок из технической редакции и вопрос: «По вашему отделу идёт Анна Каренина?» – «Да, по моему!» – «Срочно допишите восемь страниц или сократите шестнадцать».
       Мой приятель был настолько увлечён работой, что не сразу понял всю курьёзность ситуации, и чуть было не передал команду редактору. Потом вместе с техредами от души посмеялись…