Линия судьбы

Приезжий появился в Раздольном как-то вдруг, в начале мая. Жить стал в купленном по дешёвке у бабки Агафьи домишке в два окошка на самой окраине села. Саму-то бабку дочь в город забрала – хватит, мол, нищету кормить, пора в городской квартире культурно у окна посидеть, да по хозяйству кое-какую работенку поработать.
Приехал незнакомец на красавце дончаке гнедой масти накануне дня Победы. Вся поклажа-то состояла из вьюка на две половины, да рюкзака за плечами.
Приезжий был лет тридцати, а со скидкой на русую с побитой сединой бороду, годков на пять помоложе, плотного сложения, с глазами не лишенными голубизны. Надень на такого шлем с кольчугой и хоть сейчас на поле брани отправляй.
Природа-скульптор, слегка поспешила - не все лишнее успела убрать с заготовки лица, от того оно получилось по-мужски грубым, да только морщинки-лучики возле глаз выдавали в нем доброту.
В праздник мужики, свободные от сельхозработ, ходят по селу с гармошкой, токуют возле магазина, семечками плюются, а наш приезжий конька своего щеткой чистит, поит согретой колодезной водой, да кормит жмыхом, привезенным во вьюке.
С первого дня к новенькому стали приглядываться селяне: живет один, ни с кем специально не знакомится, даже в праздники трезвым выходил на улицу. Уж не сектант ли он?
Молва людская – женщина любопытная, интересующаяся: то походя проницательный взгляд бросит, то из-за угла выглянет, а то и на ушко шепнет, а узнала лишь, что звать его Иваном, жил в городе, вроде был женат и медаль имеет.
Недолго гуляет деревня весной. Сразу после праздников пошел Иван  к директору совхоза. Так и так, руки при мне, голова на мне, имею желание на работу устроиться, только ссудили бы мне кое-какого материала – стойло для коня организовать, да если можно, сенца до свежей травы выделить.
Разглядел директор в приезжем крепкого мужика:
- Осенью должны совхозную лесопилку построить, зимой лес будем валить, а пока на пастбищный сезон нужен пастух для стада личного подворья, расчет с хозяевами, а сено да доски с гвоздями мы тебе и так дадим.
Через несколько дней стойло ожило. Пошел теплый аромат конского пота и соломы. Уютно стало у Корнета, уютно и на душе у человека.
Любовно ухоженный конь, его отдающая здоровым глянцем шерсть, божественная стать, чувственно дрожащие губы, проверяющие чистоту воды, а потом бесшумно ее втягивающие, глаза, то игривые, то грустные, то выдающие тоску несусветную, но не умеющие выражать злобу, являли собой совершеннейшее создание природы. Во все времена это чудо Творца было рядом с человеком и неважно, кто был его седоком: дикий ли кочевник в бескрайних степях, закованный ли в железо тевтонец или пахарь. Только Ивану казалось, что он и его дончак созданы друг для друга, тягостным было бы его одинокое существование после перенесенных жизненных испытаний. Смотрит Иван в черные, глубокие глаза и рассказывает другу, что произошло и испрашивает у него совета. Замечателен был и ритуал по уходу за конем. Ритуал этот сродни чайной церемонии у японца: неспешность в действиях и строгость в порядке их исполнения. Сначала поправлялось седло, висящее на стене конюшни, латунные заклепки на сбруе при необходимости начищались до блеска, из специального ящичка с перегородками доставались предметы ухода.
Почистит хозяин конька, расчешет волос гребешком, нальет в ведро воды, задаст корма в ясли и пойдет в домишко довольный тем, что обиходил Корнета. Управит Иван все дела по хозяйству, ляжет на кровать и перед глазами кадрами кинохроники мелькают люди, эпизоды жизни – всё, что успела сфотографировать память, ищет роковую ошибку, которая привела его к одиночеству. Да так и не находит.

*    *    *

А жизнь свою он начал подкидышем. Родившая его женщина положила сверток с младенцем на крыльцо детского учреждения, да ещё и написала на клочке бумаги, дескать, «извиняйте люди, помогите в моем несчастье».
Не утруждая себя именными изысками, сотрудница назвала малыша Иваном. И стал жить Ванюшка сытно и в тепле, да без материнской ласки, воспитание строгим и в то же время любящим родительским словом заменялось наставлениями детдомовского авторитета, как правило, великовозрастного детины с задатками будущего уголовника.
Пребывание в детском доме схоже с судьбой канатоходца: чуть наклон в сторону – и полетел на дно человеческого общества, но удержал равновесие Ваня, сумел с достоинством войти в самостоятельную жизнь – на местной мебельной фабрике освоил столярное дело.
Впереди, казалось, нескончаемая жизнь: служба в армии, заочная учеба в техникуме, семья. Отслужил солдат положенный срок, съел на чужбине не один «фунт лиха» с другом Андреем, а тут и пришла пора обзаводиться семьей.
Андрей, взяв отпуск без содержания, взвалил на себя весь груз по организации предстоящих торжеств. Славным помощником Ивану стал его верный друг. Вот уже назначена дата свадьбы, приглашены гости, только стал замечать жених задумчивость в глазах невесты, исчезла счастливая улыбка, чаще отводит свой взгляд от любимого. Да и Андрея будто подменили. Он ли это?
Всё разрешилось за неделю до свадьбы.
- Ваня, мне очень трудно это сказать, но мы с Настей любим друг друга, а потому свадьбы не будет, - подсевшим от волнения голосом промолвил Андрей и быстро вышел.
Кровь ударила в виски Ивану, глаза застлал туман, на мгновение помутился рассудок. Как сел он, обхватив голову руками, так и просидел неизвестно сколько времени в забытьи. А когда очнулся, не понял, что же произошло. Наяву ли это?

*    *    *

              Вспоминается Ивану горная река. Грозно шумит она, голос её многократно усиливается духовой трубой ущелья. Вскипающая белыми бурунами и холодно поблескивающая в лучах солнца, манит к себе разомлевшего на жаре человека, несмотря ни на какие запреты и предостережения. Вот и в этот раз друзья решили удалиться из расположения части, чтобы насладиться прохладой ущелья. Ошпарились ледяной водой и споря с шумом реки, восторженно радовались скорому возвращению домой. Но не суждено было домечтать – сильные удары по голове делают их безмолвными пленниками со связанными руками и кляпами во рту мускулистых людей в восточном одеянии.
Селение, куда были доставлены русские, являло собой нагромождение мазанок с оградой при каждой из них, выложенной из плохо обтесанного камня. В средней части его уходил в небо минарет мечети, как бы властвуя над всем окружающим миром. На узких каменистых улочках то и дело попадались бронзоволицые бородатые мужчины, восседавшие на низкорослых ишаках, при этом головы наездников в пуштунских паколях прыгали, как пинг-понговые мячи по столу. Вездесущие мальчишки из-за оград, делая гримасы, норовили бросить камень в пленников. Густо тянуло кизяком.
Парней завели в просторный чистый двор, в углу которого дымила печь, аромат печёного теста щекотал ноздри. Смуглая женщина, о смуглости которой можно было догадываться по черносмородиновым глазам, да небольшой части лица, упакованного в чёрный же платок, увидя посторонних, мелкими и частыми шажками посеменила прочь. Из мазанки саманного кирпича вышли двое: словно высохший от солнца старик и по всей видимости его сын с масляным, как оладь, красным лицом. Конвоиры и хозяева гортанными голосами поприветствовали друг друга, новоявленные рабовладельцы оценивающе осмотрели пленников и заперли их на надежный запор в узкое и длинное каменное строение. Старик воздал молитву всевышнему и отер руками лицо.
Оказавшись в каменных стенах с одним оконцем-бойницей, друзья расположились на земляном полу возле массивной деревянной двери. Огромный цепной пёс среднеазиатской породы то и дело интересовался незнакомыми запахами, исходящими из помещения. Дневного света, проникавшего снаружи, оказалось достаточно, чтобы увидеть состояние друг друга. Заметно сник Андрюха, какой-то внутренний надлом произошёл у него. Печальное зрелище усиливал опухший в результате пленения глаз, здоровый же выражал полную растерянность.
Иван понимал, что именно сейчас начинается настоящая борьба с самим собой и с обстоятельствами произошедшего. В первую очередь надо приободрить друга, внушить ему, что не убивать же привели их душманы, а значит есть надежда вырваться из плена. Не замечавшееся ранее актёрское дарование преобразило Ивана, сделав его весельчаком. Вполголоса запел популярный фокстрот пятидесятых «Эх, Андрюша, нам ли жить в печали?», наблюдая, как распрямился Андрей, слабая улыбка скользнула по его лицу.
- Слушай, Андрюха, анекдот. Спрашивают армянское радио, правда ли, что у фельдмаршала Кутузова не было одного глаза?
Армянское радио ответило:
- Это выдумки. У Кутузова был один глаз!
Хохотом взорвался Андрей, зарядился энергией хорошей шутки, чем вызвал недовольство сторожевого пса.
Рано смеркается в горах. Сначала солнце прячется за горы, освещая всё вокруг косыми лучами, а вскоре исчезают и они, зажигая на чёрном южном небе бриллиантовые россыпи звёзд, будто кто-то на восточном базаре щедрой рукой раскидал на бархате драгоценные камни. Слышится блеяние овец, перекликаются чуткие сторожевые псы, муэдзин с минарета мечети монотонно взывает правоверных к молитве.
Проползли три дня и три ночи. Про пленников словно забыли. Изредка до них доносились чужеродные голоса, гремела цепью собака, да дразнил запах лепёшек. Первоначальное чувство голода прошло, его сменило полное безразличие к еде. Не проходило лишь великое Чувство Жажды, когда прилипающий к нёбу язык и потрескавшиеся губы не могут членораздельно выразить мысли, являющие собой главное отличие человека от всего живого.
Великое Чувство Жажды! Ты дразнишь путника в пустыне миражом тенистых рощ и синевой прохладных вод, ты приводишь в движение воинство ради необозначенной на карте речушки, ты заставляешь мечущегося в бреду иссохшим языком просить пить, ты могучим катком сокрушаешь волю, превращая человека в ничто, а мудрый восточный человек сумеет использовать тебя в своих целях.
Не вынеся пытки жаждой, Андрей неистово начал сокрушать дверь, а по другую сторону двери пёс, брызжа слюной, заходился от злобы. Вдруг человек замолчал, как-то обмяк, губы скривились в плачущей гримасе, слёзы выжимали остатки влаги из организма.
Нетерпеливо сгромыхал запор. В дверях вырос старик с сердито-пронизывающим взглядом, поодаль от него стоял, ехидно улыбаясь, его сын с потускневшим латунным кувшином и парой лепешек. На поясе молодого грозно красовался кинжал в ножнах старинной чеканки. Увидев обезволенное лицо Андрея, старик, разглаживая бороду, расплылся в хитрой восточной улыбке:
- Карош урус!
И тут же сверкнул уже злым взглядом в сторону Ивана. Андрей, выхватив кувшин и закрыв глаза, припал к сосуду со спасительной водой. Горло его хватало большие глотки воды, вода обильными струями стекала по одежде на землю. Снова сгромыхал запор. Утолив жажду и голод, пленники погрузились в тяжёлые раздумья.
- Неужели Андрей сломлен и рано или поздно окажется в стане врага? В таком случае шансов на побег не будет, - размышлял Иван, но тут же опровергал свои сомнения:
- Да не может этого быть. Ведь Андрюха не хуже других воевал, не бежал с поля боя.
Взор Андрея упирался в землю. Он больше всего боялся встретиться с презирающим взглядом Ивана. Ещё, наверное, никогда в жизни ему не было так стыдно за себя, за свою неожиданную слабость! Внутренне понимал Андрей, что предательство проявляется не вдруг: где-то в глубинах сознания материальное и низменное затаилось, как личинка вредителя, а при случае одерживает верх в противоборстве с общечеловеческой моралью. Их взгляды должны были встретиться и они встретились. Пришедший с повинной взгляд Андрея и прощающий Иванов. Без малейшей слезливости, по-мужски твёрдые.
На следующий день им принесли несколько охапок соломы, в достатке была вода, даже стали прикармливать бараньей похлёбкой-болтушкой. Друзей это насторожило. Что бы это могло означать?
Через неделю, в сумеречный дождливый день, на пороге появился человек в просторном дождевике, решительно стряхнул капюшон, под которым пряталось бородатое славянское лицо и на языке, отдалённо напоминающем русский, представился Саидом. Саид рассказал, что он несколько лет тому назад оказался в плену, смирился с этим, принял ислам, женился, имеет двоих детей, работает в услужении у местного богатея и жизнью вполне доволен. Шёпотом, будто по большому секрету, посоветовал искренне поверить в ислам, так как только в этом случае они могут рассчитывать на полноценную жизнь. Но для этого нужно большое терпение. Поучительно изрёк:
- Ибо говорится в Назидательной Книге: терпением отличались пророки, терпение отворяет ворота твоих желаний, от тех ворот нет других ключей, кроме терпения.
Уходя, ненавязчиво оставил томик с изящной ажурной застёжкой. На обложке, украшенной цветным арабским орнаментом, значилось на русском языке священное слово «Коран».
Ни словом не обмолвились Иван с Андреем по сделанному предложению. Но каждый про себя думал об одном и том же. Не по своей вине отлучённые от веры, они с уважением относились к любой религии, но какими-то глубинными корнями, дающими жизнь нации, были связаны с православием: с уносящими ввысь церковными песнопениями, с берущими за душу и пронизывающим плоть колокольным звоном. А ислам им был чужд, непонятен и даже имел какой-то другой запах.
Несколько дней прошли в ожидании чего-то значимого. И оно наступило. В дверях опять появились хозяева с проповедником. Пленные отрешённо лежали на соломе. Саид всё понял. Взяв с безразличным видом не открывавшийся томик Корана, перекинулся несколькими словами с несостоявшимися владельцами живого товара.
Всё кончено! Ловушка захлопнулась…
Молодой день робко заглянул к узникам в оконце. Тяжёлый сон сменился предчувствием  чего-то нехорошего и опасного, отступили даже жажда и голод. Друзья понимали, что наступил момент истины, когда внутренняя энергия каждого, подобная сжатой пружине, во имя спасения готова высвободиться в любую секунду.
Жизнь на дворе постепенно оживала: доносились голоса людей, потянуло дымком от растапливаемого очага.
Отворилась дверь, и Саид решительным жестом пригласил выйти из застенка. Сын старика всем своим видом выражал неумеренное самодовольство и с карабином за плечами покачивался в седле нетерпеливого коня.
- Сейчас или никогда, - озарила Ивана смелая мысль, не оставляя даже мгновения на раздумье.
От резкого удара ребром ладони по горлу Саид корчится, вгрызаясь пальцами в землю, клокочущие звуки выходят из его открытого рта, вспенившегося кровью. Почти одновременно Андрей сильным движением стряхивает с коня зазевавшегося наездника, перекидывает на себя карабин, ещё секунда – и они, прижавшись к седельной луке, отчаянно колотя по бокам коня, вылетают на каменистую улочку.
Всевидящая мечеть указала беглецам направление побега, а свирепые собаки горцев хорошо подгоняли испугавшегося коня. Вслед хлопнуло несколько выстрелов и почти одновременно совсем близко взвизгнули пули «тью-ить, тью-ить». Удивительно, но свист пуль был совсем не страшен, он скорей напоминал щебетанье райских птиц. Можно было не сомневаться, что сейчас будет организована погоня и всё ещё пленникам не уйти от неё. Выход один – бросить коня, перейти бурный поток и до ночи затаиться, организовав огневую точку.
Спасительная река пробивается через базальт гор и мчится в глубоком ущелье. Её бурные воды в белой пене с грохотом низвергаются с высоты и ничто живое здесь уцелеть не сможет – его поглотит ненасытная река. Ревущий поток швырял парней по валунам, грозя унести их в пучину. Только чудом перебравшись на другой берег и затаившись за скалой, Иван с Андреем перевели дух, почувствовали себя свободными. Вооруженные и находящиеся за почти непреодолимой преградой, спокойно наблюдали за неудавшейся погоней.
Кошачьими лапами подкралась в ущелье ночь. В сотне метров от них в развалинах старого строения жутковато закричала птица горя Байкуш, возвестив о том, что пора пробираться неизведанными тропами к своим.
Горы враждебны к человеку, опасность подстерегает его на каждом шагу. Тропинки, проложенные на головокружительной высоте над пропастью, обычно так узки, что разойтись на них нет возможности, нельзя и повернуть назад. Горцы криком предупреждают встречных о своём продвижении. Этого нельзя было делать друзьям. Запинаясь о камни, они плелись, делая огромные обходы, удлиняя и запутывая путь.
Как-то неожиданно небо начало бледнеть, звёзды меркнуть, а в долине появились долгожданные огоньки, словно звёзды, упавшие с неба на землю. Это были свои! Это была победа русского человека в смертельной схватке с врагом.

*  *   *

Как-то Семён Михайлович, старый мастер мебельной фабрики, где работал Иван, подошёл к нему в обеденный перерыв:
-Что-то я тебя Ваня, ни разу не видел у нас на ипподроме. Неужели тебя не интересует это захватывающее зрелище? Приглашаю тебя завтра на скачки, будут лошади с других областей.
Надо отметить, что Семён Михайлович, полный тёзка товарища Будённого, был лихим кавалеристом в Отечественную войну, носил залихватские усы с завитками на концах, чем очень гордился и, конечно, обожал лошадей, особенно скаковых.
Торжественная обстановка перед входом на ипподром усиливалась бравурными маршами из репродуктора и развевающимися полотнищами флагов спортивных обществ. Отовсюду группками стекался народ и заполнял собой трибуны. Зритель был разномастен: степенные мужи в соломенных шляпах и без шляп, бойкая ребятня, другая заинтересованная публика, желавшая сорвать солидный куш в тотализаторе.
Семен Михайлович то и дело раскланивался с почтенными людьми, каждый раз приподнимая свою шляпу. Суетилась очередь у кассы тотализатора, покупающие билет просовывали голову в окошечко и почти шепотом сообщали свою ставку.
- Дядя Семен, а что же ты не играешь в тотализаторе?
- Я, Ваня, за всю свою жизнь ни разу не ставил на лошадей. Зарабатывать так на лошади считаю последним делом, а выигрыш порой бывает результатем сговора нечистых на руку дельцов.
Репродуктор долго щелкал и наконец выпустил из себя приветствие участникам соревнования и состав первого забега. Удар ипподромного колокола - и молодые двухлетки, ведомые жокеями и поддаваемые в бока зазубринами стремян, грациозно вытянув свои длинные тела, словно по воздуху устремились к финишу. К концу первого круга определилось два лидера. Они скакали то ноздря в ноздрю, то попеременно отставая друг от друга на пол - корпуса и даже на корпус, как - будто какой-то коновод ради забавы дергал за невидимые нити.    За круг до финиша лидерство захватил, не оставив никаких надежд догоняющим, серый в яблоках жеребец по кличке Баязет.
- Ну и какая лошадь тебе больше приглянулась? - хитровато глядя в глаза Ивану и подкручивая ус, спросил Семен Михайлович.
- Конечно победитель, - не сомневаясь в своей правоте, высказал свое мнение Иван.
- А я думаю, что лучшей лошадью из выставленных сегодня со временем будет Корнет, хотя он и отстал от победителя. Знаешь, почему я так решил? Ты понаблюдай за ним, когда его выводят из конюшни. Видел ли ты у какой-нибудь другой лошади такую легкую походку?
И действительно, танцующая походка Корнета говорила об избытке энергии, о готовности быть первым среди ему подобных.
В один из дней поздней осени, когда состоялось закрытие бегового сезона, Семен Михайлович с Иваном не увидели на старте Корнета. Работник конюшни, куда сразу пошли они, подвел к дончаку и не выражая никаких эмоций, сообщил, что конь споткнулся о препятствие и всей тяжестью ударился о него.
Раненое колено выглядело ужасно. В кровавом месиве белели порванные связки. Конь, дрожа, приподнимал поврежденную ногу, чуть
касаясь пола кончиком копыта.
Ветеринар вынес приговор: Корнету уже не быть первоклассной лошадью, а потому его с первой оказией отправят на бойню. Тоскливый взгляд животного, выражавший полную безнадежность, просящий о помощи, ожег мужские сердца. Этот взгляд весь день стоял в глазах Ивана. На следующее утро он был уже в конторе ипподрома. Директор, с выправкой военного, видимо обладая ощущаемой всеми аурой власти, приобретенной с годами управления подчиненными, на удивление с пониманием отнесся к просьбе выкупить коня по живому весу. Даже предложил до излечения оставить за Корнетом место в конюшне, а затраты на прокорм и лечение отнести на счет ипподрома. Почти каждый день навещал по вечерам Иван своего коня, убирал за ним в конюшне, угощал наипервейшим лакомством - куском хлеба с солью.
С первой мартовской капелью, когда ощутимо стало пригревать, радостно защебетали воробьи и по - весеннему запахло навозом, Корнет заметно пошел на поправку, а для Ивана наступил новый период-излечение душевных ран,нанесённых близкими людьми.



*   *   *
Разные раны тяготят человека. На какую плюнешь, натрусишь порошка - и не заметишь, что и была. Другая требует упорства в излечении, мазей специальных. А душевная рана - это когда душа сплошная язва и нет для нее никаких мазей, кроме времени. Как соли на рану боялся Иван приблизить к себе людей, боялся окончательно потерять веру в человека хотя понимал, что в одиночку не осилить тяготы и препятствия, которыми экзаменует жизнь.
В то лето, когда Иван поселился в Раздольном, стояла в меру жаркая погода, теплые благодатные дожди питали неизмученную землю, гнус не донимал скотину да и травостой был на славу - свежий, душистый.
Помощником Ивана по пастбищному делу был Колька, сын кузнеца Фрола - конопатый мальчонка лет десяти с чистой, еще не потускневшей деревенской натурой.
Раным - рано, когда сладко морит сном неотягощенных хозяйством людей, собирается по селу стадо на выпаса. Далеко слышен хрипловатый звук рожка, неизвестно откуда взявшийся у Кольки. Бабы, открыв калитки выгоняют скотину на улицу. Выпаса нынче километрах в трех от села, в пойме реки.
Когда Колька займется каким-нибудь своим делом, опрокинется Иван в ромашковый ковер, изо всех сил пытаясь что-то усмотреть в бездонной синеве небес, и тотчас все  жизненные заботы исчезнут в необъятном своей непостижимостью космосе.
 Растет былинка, чуть дунешь - к земле прижмется, а гляди–ка, сквозь асфальт пробилась к солнцу, лазейку себе нашла. Так и жизнь человека. Слаб он физически: девять граммов - и наповал, а судьба порой колотит по голове кувалдой, уж вроде измолотила в пух и в прах, а нет, - воля к жизни все равно взяла верх.
С наступлением осени, как и обещал директор, поставили Ивана руководить строительством пилорамы, фундаменты заливать, помещение строить, оборудование монтировать. Подобрал бригаду сноровистых работников, сам стал бригадиром. Споро пошло дело.
В тот день задержался он на работе, приходит домой, а калитка приоткрыта.
- Забыл видно впопыхах закрыть калитку, - подумал Иван, но какое -то тяжелое предчувствие направило его к конюшне. Не обмануло предчувствие: стойло было пусто... Минутная растерянность сменилась собранностью мыслей:  во-первых, увести коня без свидетелей могли только в одном направлении - от Ивановой избушки через жнивье в колки, a во- вторых, нужно опросить соседей, не видел ли кто чего. Как это обычно бывает, соседи ничего не видели и не слышали, только старик Зуев вспомнил, как несколько лет тому назад цыгане увели из совхоза каурого жеребца, списанного по ерунде с ипподрома, а пособничал этому лодырь и выпивоха Степка Жилин.
- Цыганское это дело коней воровать, «цыганская почта» для этого работает справно, - заключил Зуев.
Весть о пропаже коня мигом облетела Раздольное. На следующий день прибыли из райцентра в село лейтенант со следователем и первым делом в магазин. Где, как не здесь, узнаются и обсуждаются все новости и по секрету сказанные тайны? Продавщица подтвердила, что третьего дня еще до обеда заходил бородатый, в пестрой рубахе цыган и покупал конфеты «Кара- Кум», видно цыганятам.
На другой день, ближе к вечеру, пол-литра взял Степка Жилин хотя всем известно, что пьет он самогонку, которую гонит его старушка - мать. Вот и сегодня приходил к открытию магазина, взял пол-литра и банку тресковой печени, неподъемный для деревни деликатес.
- При деньгах был Степан. Рассчитался полсотенной, - открыла очередную тайну продавщица.
Милиционер со следователем - к Жилиным. Дверь открыла старая женщина с печатью постоянного страдания на лице, густо ударило прокислым молоком с преобладанием винного перегара:
- Чего опять натворил этот пьяница?
- Нам бы Степана Тимофеича, - переступая порог в жилище, спросил лейтенант, а следователь распахнул кожаную папку и приготовился записывать.
- Спит, ешо со вчерашнего дня начал гулять. Вы бы, товарищ начальник сказали, чтоб стайку к зиме утеплил, а то пол совсем сгнил.
Полутемная комнатушка не могла скрыть обросшее, похожее на кактус лицо Степана; открытый нараспашку рот издавал булькающие, свистящие и храпящие звуки. Лейтенант растолкал мужика. Бессмысленный взгляд Степана блуждал по лицам пришедших.
- Ну, говори, куда девал коня?
- Не знаю я никакого коня, - уже поняв, что попался в расставленные сети, не убежденно отнекивался он.
- Помнишь, три года назад ты участвовал в краже, тогда тебе простили, а если ты и сейчас будешь запираться, то мы вспомним и про это.
Обхватил Жилин голову руками, задумался.
- Конь в колке у яра, привязан к дереву.
Потом разговорился:
- Цыган велел, чтобы я пригнал его туда в пятницу, он как раз вернется из города. А сегодня какой день?
- Ты, Степан Тимофеевич, спьяну дни попутал. Сегодня еще только четверг, сказал следователь, что - то записывая.
- А как же быть с задатком? Его придется возвращать?- сам же себе ответил на поставленный вопрос несостоявшийся конокрад.
- Придется. Придется, Степан Тимофеевич, наконец-то начать трудиться, чтобы отдать цыгану, да не попасть на нары, - подытожил разбирательство лейтенант.


*  *  *
В прошлом году старинный приятель пригласил меня на подледный лов. По правде говоря, я большой любитель летней рыбалки, а сидеть кочкой в стужу у лунки и трясти мормышку... Словом, это не по мне.
Однако, который раз поверив рыбацким байкам, вроде той, что приходится обкалывать лунку, чтобы вызволить добычу, согласился с приятелем.
- Поедем в субботу утром. Сотня километров по асфальту до Раздольного, там и проселочной дорогой до Антонова озера. На неделе в рыболовном магазине видел знакомого егеря, так что он нас ждет, - заявил приятель, как - будто все уже давно решено.
Старый «Москвич», состарившийся благодаря хозяину - рыбаку прочихавшись на улицах города, на шоссе разогнался до своей предельной скорости. День выдался мглистым. Все вокруг было серо: и дорога, и небо, видневшиеся вдали перелески. В Раздольном дорога на озеро свернула направо вдоль леса. Незаметно небо почернело и мощный снежный заряд ударил по «Москвичу». При свете фар из сумрака стремительно летели навстречу снежные хлопья, ударяясь в лобовое стекло, а «дворники» едва справлялись со своей задачей. Автомобиль двигался на второй передаче затем на первой и наконец встал, зарывшись в снег. Выходить из машины толкать ее было делом бессмысленным.
Вдруг из снежной пелены вынырнула и остановилась легкая санная повозка. Красавец конь нетерпеливо перебирал на месте ногами. С нее соскочил коренастый человек в полушубке, с лицом, настеганным зимним ветром. Приятель, всмотревшись, радостно воскликнул:
- Да это же Иван Алексеевич!
-  А я так и подумал, что буран остановит вас на этой дороге. Да тут еще шатун объявился, видно кто - то поднял его, вот я и прихватил карабин. Ну, а к озеру я вас подтяну, заведу свой старенький «Газик». Зверь, а не машина!
Через час мы оказались в просторной, хорошо протопленной крестьянской избе. В сарайчике застучал дизелек с генератором, запущенный хозяином ради званых гостей. Электрическая лампочка тускло загорелась, моргнула пару раз и наконец засветила в полную силу. Управившись со скотиной, подошла с мальчишками - погодками круглолицая, пышущая здоровьем жена егеря, от которой комната засветилась гостеприимством.
На столе появились миски с наваристыми щами, разные соленья.
- Сегодня обещали приехать на рыбалку раздольновские, да видно непогода им помешала. А вообще-то нам с Аннушкой скучать не приходится – народ  завсегда здесь водится, - не без гордости заметил Иван Алексеевич.
Долго разговаривали мы в тот вечер с хозяином о рыбалке, о жизни о любимце Корнете. А когда под завывание ветра улеглись спать, мой приятель и рассказал эту историю про Ивана, хорошо ли, плохо ли пересказанную мною.
Рыбалка на этот раз не удалась, зато многое я узнал про жизнь человека, замечательного своей надежностью и порядочностью.
- Как за каменной стеной, - говорят о таких людях.