Мама

  Вот уж действительно простота хуже воровства!
Какая же ты у меня дура, мама! Сколько раз я тебе говорила – не пускай в дом этого алкаша, и не наливай ему!
Вне себе от ярости, я орала на свою мать. Посреди кухни лежал наш сосед дядя Толя.
Мама вызвала меня по телефону что бы помочь ему, сказала, что он потерял сознание, но он был мертв. В кухне стоял густой запах перегара, немытого старческого тела, и мочи.
 -Окно открой, развела тут вонищу, - внутри меня все клокотало и я едва сдерживалась.
  Мама открыла  окно и умоляюще сложила руки на груди: «Доченька, ну сделай же что ни будь, ты же врач».
 - Да ты маменька уже все сделала, - я не могла сдержать ехидства. Ты зачем его поила? Я же тебе говорила ему пить нельзя, у него сердце, как старая тряпка, - я цедила слова сквозь зубы обильно смачивая желчью.
 -Да это наливочка малиновая, он попросил, сказал, что у него сегодня день рождения, - заикаясь, оправдывалась мама.
  -День смерти у него сегодня, - сказав это я выдохнула из себя ярость и раздражение.
  -Так это я его убила!? – мама побледнела и медленно опустилась на стул. Она вся словно окаменела, не успев сомкнуть губ. Взгляд ее остановился и замер. На секунду мне показалось, что она умерла.
 Я кинулась к ней забыв обо всем на свете.
 - Мама, мама, что стобой!? – я трясла ее за плечи, гладила по лицу, но ни одна мышца не откликнулась на мои прикосновения.
 Я открыла шкаф и достала аптечку. Дрожащими руками надломила ампулу с нашатырным спиртом и поднесла к носу. Сознание вернулось к ней, я увела ее в зал и уложила на диван.
 Господи! Я чуть не угробила свою мать! В кого же я такая злобная сука!?
Но сейчас не время распускать сопли, надо вызвать «скорую», полицию, и труповозку.
 В первую очередь я позвонила мужу – пусть оторвет задницу от дивана и поможет.
Странное дело – замуж я выходила за брутального самца, но не прошло и 5 лет, как он превратился в жирную, ленивую амебу.
Он не горел желанием покидать насиженное место, и нахально заявил: «Твоя мать, ты и разбирайся». Но я насулила ему такого и столько, что у него не осталось выбора.
 «Скорая» прибыла раньше моего мужа, хотя мы и живем в соседнем доме. Пока доктор осматривал труп и заполнял бумажки, я попросила фельдшерицу помочь маме. У меня хоть и высшее медицинское образование, но я стоматолог, и клиническая картина матери для меня – темный лес.
 Муж вошел в квартиру в сопровождении двух полицейских, они встретились у подъезда.
Я поручила ему объясняться с полицией, а сама пошла к маме. Около нее суетились уже и врач и фельдшерица, они измерили ей давление и что то кололи внутривенно.
Доктор повернулся и озабоченно сдвинул брови: «У нее глубокий шок, ее надо везти в больницу, здесь мы не можем вывести ее из этого состояния».
 -Это опасно? Она может умереть? – шепотом спросила я.
 - Не думаю, - ответил он.
Я подошла к дивану, мама лежала словно каменная – глаза открыты, а взгляд пустой. Сердце разрывалось от боли и отчаяния – а все мой поганный язык.
 -У вас носилки-то есть? Она сама идти не сможет.
Доктор посмотрел на меня и я поняла – он слишком устал что бы отвечать на глупые вопросы.
 Я уехала вместе с мамой, оставив мужа решать все остальные вопросы.
  Два дня я крутилась как белка в колесе. Мне пришлось организовать похороны дяди Толи, но не потому что я такая добренькая, просто больше было некому. К тому же я хотела загладить свою вину перед матерью.
 Ее состояние, за это время, нисколько не изменилось, не смотря на лечение. Когда в очередной раз я пришла в больницу, доктор пригласил меня в ординаторскую для разговора. Он сказал, что маму полностью обследовали и никаких физических отклонений, способных вызвать такое состояние, у нее нет, ей нужна консультация психиатра, и они его уже вызвали. Он предложил мне дождаться специалиста и самой все услашать.
 Консультантом оказалась древняя старушка – божий одуванчик с узелком седых волос на затылке, и старомодных круглых очках с толстыми линзами. Наш лечащий врач называл ее – Эммой Викторовной.
  По-началу, мне показалось, что старушка больше смахивает на пациентку психиатрической больницы чем на ее консультанта, уж больно она была рассеяна и суетлива. Но когда после осмотра пациентки и разговора с врачом она обратилась ко мне, то вдруг резко изменилась – голос стал твердым, а взгляд пронзительным и цепким.
  -Какая она ваша мать, и что, по-вашему, стало причиной ее нынешнего состояния?
 -Моя мама, - начала я, - слишком добрый человек, слишком терпеливая и безотказная, вообщем безхарактерная, понимаете?
Старушка утвердительно кивнула, но я продолжила для убедительности.
 -Она помогает другим в ущерб себе. Она постоянно твердит: «Пусть лучше десять раз обидят меня, чем хоть раз кого-то обижу я». А я обвинила ее в смерти нашего соседа. Он одинокий спившийся старик со слабым сердцем. Он обманул ее, сказал, что у него сегодня день рождения, и попросил налить рюмочку. Ну она и налила стакан малиновой наливки, от всей души. А малиновая наливка у здоровых то вызывает тахикардию, а у больных, да еще в таком колличестве…, ну он и умер от инфаркта.   
 -А ваш отец, он какой?
 -Мой отец умер еще до моего рождения. Он воевал в Афганистане, вернулся калекой, без одной руки и ноги.
 -А родители вашей матери, кто они, в какой семье она воспитывалась?
 -Моя мама не знает своих родителей, она росла в детском доме.
Эмма Викторовна недоуменно подняла брови и покачала головой.
 -А что вы знаете о жизни матери до вашего рождения?
Этот вопрос оказался для меня тупиковым и я промолчала. Старушка заглянула в историю болезни.
  -Вашей матери сейчас 59 лет, а вам милочка сколько?
 -27 ответила я
 -Так вот, 32 года  жизни остаются загадкой и для вас и для меня. Причина ее нынешнего состояния в прошлом. Вы должны узнать о нем как можно больше, найдите ее старых друзей, знакомых, родственников, всех кто знал ее до вашего рождения. Это ваша задача. А я, в свою очередь, переведу вашу мать в нашу больницу, мы можем предоставить ей отдельную палату, если вы в состоянии ее оплатить.
 -Да, я в состоянии.
 -Ну вот и славно, займемся делом, вы своим, а я своим.
   Не скажу что я была полностью удовлетворенна консультацией, но по крайней мере, я получила руководство к действию.
  Возвращаясь домой, я вспоминала, а что действительно я знаю о жизни своей матери? Ну спросила у нее «кто мой отец?», она ответила, спросила «почему у меня нет бабушек и дедушек?» - тоже ответила, и все, дальше я занималась более важными делами – своей жизнью. Теперь придется во всем разбираться самой.
 Дома я нашла старенькую дамскую сумку, там мама хранит документы. Перебрав все бумажки, я выяснила, что и мать, и отец из одного города – это Николаевск – районный центр, часа 3-4 езды с учетом дороги.
  Еду сегодня – решила я и отправилась к себе домой. Там я написала записку мужу, можно было конечно и позвонить, но он зараза такой нудный, начнет спрашивать что ему есть на ужин, где его чистые носки, какой галстук повязать на завтрашнюю встречу?
 С собой я взяла зубную щетку, дезодорант, бутылку водки и единственную мамину фотографию времен юнности. Осталось только уладить вопрос с работой.
 У нас с Ленкой Одинцовой –моей однокурсницей, небольшая стоматологическая клиника. Я не только обеспечиваю всех необходимым материалом и оборудованием, но и веду прием. Надо посмотреть запись и разобраться с пациентами – кого то перенести на другой день, кого то передать другим врачам.
 Пока я объясняла Одинцовой куда и зачем еду, наша санитарочка Танюша вскрикнула: «Ой, у меня мама в Николаевске живет. А вы не могли бы заехать к ней и передать лекарство от давления? А то я неизвестно когда выберусь, а она просила.»
 -Хорошо, - быстро согласилась я, - пиши адрес и название лекарства. А я смогу у нее переночевать?
 -Конечно. Только у меня лекарства при себе нет, можно я быстро сбегаю и куплю?
 -Не надо, я сама куплю, пиши адрес и записку.
 Как удачно все складывалось, я доберусь до места поздним вечером, будет где переночевать, и может быть ее мать подскажет мне с чего начинать поиск.
 Я вела машину и напряженно думала какая тайна может быть у моей матери. Уж кто кто, а она не как не тянет на загадочную женщину, она же сама простота. Но загадка все-таки была, я это чувствовала.
 Что бы рассуждать обьективно надо вычленить себя из ситуации, и посмотреть на все со стороны. Я так и сделала. И первое что пришло в голову – откуда у мамы деньги? У нас хорошая квартира, жили мы нормально – не жировали, но и не бедствовали, одевалась я не хуже других, моя свадьба, сразу после института, влетела ей в копеечку, да и деньги на развитие бизнеса мне дала мама, сказала что всю жизнь копила. А с чего копить? С зарплаты медсестры? Ну подрабатывала уколами и массажем, ну моя пенсия за отца, но разве с этого можно скопить? Вот тебе и загадка! И почему раньше, я никогда об этом не думала? 
  Около  восьми вечера я въехала в город. Еще пол-часа искала нужный адрес. Домик с застекленной верандой, как указала Танюшка, оказался не лучше и не хуже соседних. Во дворе звонко тявкали три мелкие дворняжки, и вскоре на их зов вышла хозяйка. Грузная тетечка, переваливаясь с ноги на ногу, медленно подошла к калитке.
  - Вы Танина мама, Лидия михайловна? – громко спросила я, а я – Надежда, Танина начальница.
  -Знаю, - устало ответила тетечка, - Танька звонила.
Она пристально осмотрела меня с головы до ног и пошла открывать ворота.
  -Заводи машину, а то к утру и разуют, и разденут.
Я припарковалась в указанном месте, и вышла из машины. Собачата грозно рыча принялись обнюхивать мои ноги. Я надеялась что хозяйка отгонит их, но она отвернулась, и потопала на веранду.
  -Брысь – топнула я на собак, и поднялась на крыльцо.
Щелкнул выключатель и веранда наполнилась холодным светом люменисцентным ламп. Теперь я могла рассмотреть Танюшкину мать, не очень приятное зрелище. Обвисшие щеки слились со вторым подбородком, тонкие губы плотно сжаты, крупный мясистый нос, и выпуклые, как у жабы, глаза. Ситцевый халат на ней чистый, но не проглаженный, волосы мытые, но давно не стриженные.
  -Что, не нравлюсь? – прервала мои мысли Лидия михайловна, она смотрела на меня тяжелым взглядом полным беспробудной тоски, - Ты мне тоже не нравишься.
 Пытаясь скрыть смущение и неприязнь, я начала копаться в сумке. Сначала достала упаковку таблеток, а затем бутылку водки. Последняя произвела эффект волшебной палочки – Танюшкина мамаша ожила, глаза засветились, рот растянулся в улыбке.
  Ее реакция подарила мне надежду на ужин, или хотя бы на чай с печенюшками, а лучше и то и другое.
  Лекарство она сунула в карман даже не взглянув, а бутылку бережно взяла двумя руками прижала к груди и причмокнула «Дорогущая!». Щеки ее разрумянились и расправив плечи, она протяжно пропела – «Сейчас поужинаем».
  -Такую водочку надо пить холодной, что бы обжигала, - она направилась к холодильнику в дальний угол веранды.
 -Сейчас посмотрим, что нам бог послал на ужин, - игриво промурлыкала Лидия Михайловна, как будто не знала что лежит у нее в холодильнике.
  -А ты что стоишь? – обратилась она ко мне, - заходи в дом, первая дверь налево – туалетная, - и гордо добавила, - У нас все удобства в доме, пользуйся.
  Когда я вернулась на веранду, стол был почти накрыт – малосольные огурчики, помидоры, квашенная капуста, зелень, сало тонкими пластами, а на плите большая чугунная сковорода с яичницей.
  -Достань водку из морозилки и к столу, - скомандовала хозяйка, - а я сейчас яичню дожарю.
 Но я не стала дожидаться, положила ломтик сала на хлеб и вонзила зубы.
Лидия Михайловна поставила сковороду на стол и грузно села.
  -Ты что с голодного края? Приличные люди сначала пьют, а потом закусывают, - она открыла бутылку, и наполнила свою рюмку. Затем вопросительно посмотрела на меня.
Я отрицательно покачала головой продолжая жевать
  -И правильно, мне больше достанется!
Я ела, а она пила и закусывала. После третьей рюмки лицо ее расслабилось, глаза засоловели, мой муж в таком состоянии начинал либо хвастатся, либо жаловаться на жизнь.
  -Я хороший человек, - начала она, - а выгляжу плохо потому, что у меня жизнь тяжелая, и люди вокруг все сволочи.
  -Ну кто бы сомневался, - я не удержалась и вставила свои «пять копеек».
Лидия Михайловна не заметила иронии и продолжила: «Я всем помогаю и животным и людям. Животные – они благодарные, а люди…  Знаешь, что они про меня говорят? Что я в каждой бочке затычка». Она начала рассказывать всякую хрень про своих соседей, знакомых и сослуживцах.
 Я никогда не отличалась терпимостью и сейчас не собиралась менять привычки.
  -Вы зачем мне все это рассказываете? – Я решительно перебила Лидию Михайловну, - я этих людей не знаю, и никогда не узнаю, мне нет до них дела. Расскажите лучше о себе.
  Она обиженно надула щеки, но я не унималась, - расскажите о муже, о детях, о родителях, о своей жизни.
  -О муже, - она задумалась, - да что о нем рассказывать, сволочь он, сгинул в тюрьме алкаш  вонючий.
  -Может, конечно, он и сволочь и алкаш, но вы –то сейчас что делаете? – и я выразительно посмотрела на остатки водки. Не знаю почему, но мне не нравилась эта женщина и я всячески ее провоцировала.
  -Он убил нашу дочь, старшенькую Ирочку, - дрожащим голосом прокричала она.
  -Как убил? За что? – оболдела я.
  -Ирочка моя в 8 лет богу душу отдала, померла родимая от цироза печени.
  -Так « убил», или «померла», - я потребовала точной формулировки.
Она смотрела пьяными глазами, силясь понять что мне от нее нужно.
  -Ты совсем бестолковая? – она с трудом ворочала языком, - у нее печень сгнила от спиртного. Васька ее с пяти лет по пивнушкам таскал. Сам зальет шары, а ребенок ходит меж столов и за мужиками допивает все что в стаканах осталось – пиво, вино, водку, так и пристрастилась.
  -А ты – то где была? Ты же мать! – возмущенно прокричала я не заметив, что перешла на «ты».
  -Я?!  Да я ишачила как проклятая на трех работах. У меня на шее, - и она постучала ладошкой по затылку, - свекровь – инвалидка – она ходить не могла, у нее ноги были как у слона, муж –алкаш, и маленький ребенок. А после работы надо еще пожрать приготовить, постирать, и в доме убрать.
Она кричала брызгая слюной, а потом уронила голову на стол и зарыдала.
Я вылила остатки водки в ее рюмку и поставила перед ней: «Пей».
Она умолкла, и сосредоточилась на задании. Нетвердой рукой подняла рюмку, но мимо рта не пронесла. Это ее несколько отрезвило и она заговорила спокойнее.
  -Когда Танька родилась, Ирочка умирала в больнице, у свекрови от горя случился инсульт, а Васька пил не просыхая. А я, с грудным младенцем на руках, бегала от одной умирающей к другой. Потом у меня пропало молоко, Танька заболела, и ее забрали в больницу. Я тогда думала всех троих хоронить придеться, но господь младенца уберег.
  А ваши родственники, родители, почему они вам не помогли?
  -Родственники? – переспросила она, - да кабы они у меня были, разве- ж я пошла бы за этого алкаша?!  Нет у меня ни кого, я детдомовская. Свекровь моя, царство ей небесное, этим и воспользовалась, уговорила меня – дуру несмышленную, говорит –выйдешь замуж, дом у тебя будет, семья, а что Васька мой не нравится – так это ерунда, стерпиться – слюбиться, зато при муже, да и он может пить бросит.
  Но ее дальнейшая судьба меня уже не интересовала, мысль о том, что она могла знать мою мать затмила все остальное. Я достала из сумки мамину фотографию и протянула Лидии Михайловне: «Посмотрите, она тоже детдомовская, это моя мать. Вы ее знали?»
Она долго смотрела на фотографию, и постепенно, ее лицо ожесточалось.
  -Может вам очки надеть – посоветовала я.
Но она никак не отреагировала.
  -Ее в детдоме все знали, это Машка – кудряшка – злобная тварь, бандурша, всех за глотку держала, малолеток, вроде меня, заставляла милостеню просить, девчонок постарше – проституцией заниматься, мальчишек – воровать, а деньги себе забирала. Так значит ты ее дочь? То-то ты мне сразу не понравилась, на нее похожа.
 Я слушала ее в полном недоумении. Подавленная и растерянная, я не могла произнести не слова, а она продолжала меня добивать.
  -Эта гадина моей маленькой собачонке лапки железной арматурой перебила. Знаешь как она визжала!? А я рыдала до рвоты. Никогда этого не забуду! А знаешь почему она это сделала? Потому что я была толстая и некрасивая, и мне мало подавали. Она сказала, что я не вызываю жалости, так может моей искалеченной собачонке будут подавать больше.
 Я больше не могла этого слышать, во мне клокотал гнев.
  -Ты что несешь!? –Медленно поднимаясь со стула, и сжав кулаки, я грозно выдохнула «Заткнись».  Я была готова убить ее.
 Она вжалась в стул и закрыла голову руками.
 На улице злобно залаяли собаки. Они скреблись и грызли входную дверь. Я не испугалась, но их лай вернул меня в реальность. Успокойся, - твердила я себе, - это всего лишь пьяная баба, и мало ли какая херь придет ей в голову.
  Сколько я себя помню, мама приносила в дом раненых и больных животных – кошек, собак, птиц. Она лечила их, а потом пристраивала в «хорошие руки». Мне это не нравилось, потому что хочешь не хочешь, а я должна была их кормить, убирать за ними, чистить от шерсти одежду и мебель. Повзрослев, я поставила ей ультиматум – либо она прекратит таскать домой этих тварей, либо я уйду из дома.
 Все что она говорила о моей матери было кардинально противоположно тому что знала о ней я, и это не укладывалось в голове. Мне нужно было остаться одной и подумать. 
   Я подошла к хозяйке, бережно обняла за плечи, и как можно мягче произнесла: «Лидия Михайловна, извините меня, я так устала, где я могу лечь?»
 Она изумилась, и кажется, даже протрезвела.
 Дрожащей рукой она указала на дверь и срываясь на фальцет пропищала: «Там, в Танькиной комнате, я постелила чистое белье».
  -Спасибо – я искренне поблагодарила ее, и ушла в дом.
Танькину комнату я нашла по плакату с Димой Биланом висящему над кроватью. Мне хотелось свернуться калачиком и укрыться с головой. Я так и сделала, но это не помогла. Несмотря на бурю эмоций, разумом я понимала, что эта женщина не врет. Во-первых она узнала мою мать – в девичестве ее звали Кудряшова Мария, во-вторых – она слишком пьяна что бы сознательно сочинить всю эту гадость, а в-третьих – какой смысл?
 Получалось ее правда против моей. А где же тогда истина?
 Я заснула с твердой убежденностью, что найду ее чего бы мне это не стоило.
   Разбудили меня петухи, это лучше чем будильник – не раздражает.
Нынешний день будет сложным, и мне понадобится все мое терпение, спокойствие и доброжелательность. Лидия Михайловна нужна мне трезвомыслящая и без головной боли, поэтому, я решила в первую очередь съездить за пивом.
 Совершив необходимые утренние прцедуры, я вышла на веранду и удивилась. Ни следа от вчерашней пьянки, кругом чистота, свежий воздух и Лидия Михайловна в полном здравии у плиты жарит оладушки.
  -Доброе утро Лидия Михайловна, как вы себя чувствуете? Может за пивком сгонять?
  -Некогда мне пиво хлебать, да и не люблю я его. Садись, чай будем пить.
  -Ну чай, так чай, - я включила обояние на полную мощность.
  -Че лыбешся, думаешь я пьяная была так не помню как ты на меня кинулась?
Я перестала улыбаться и стыдливо опустила глаза.
  -Трудно сдержаться когда о твоей матери такое говорят. Ваша Таня, наверное, тоже бы в драку кинулась.
   -Эт Танька-то? Да она сама меня грязью поливает на каждом углу. 
  -Не знаю, я никогда плохого слова в ваш адрес от нее не слышала.
 -Хм, - усомнилась Лидия Михайловна, а потом как затараторила, - она же с малолетства оторва, ты ей слово, она тебе десять, да еще и матом отборным, и все наперекор, одним словом черт, а не ребенок.  Ох и лупила я ее, как сидорову козу, а ей хоть бы хрен по деревни.
 Я видела, что она заводится, и лихорадочно придумывала как бы ее успокоить. Но тут вдруг она рассмеялась.
  -А тебе то, тоже небось в детстве доставалось, мать твоя – то на разборки крутая была.
Мама никогда не била меня, но что бы ее не раздражать, я утвердительно кивнула головой.
  -Расскажите мне о ней все что вспомните, пожалуйста, мне это очень нужно. А я обещаю держать себя в руках.
  -Я тебе вчера все сказала, больше нечего. Пойми, мы не были подругами. Это сейчас разница в 5-6 лет не заметна, а в детстве, когда мне 9, а ей 15 – сама понимаешь.  Погоди, - и тут глаза ее вспыхнули, и лицо озарилось догадкой, - я знаю кто тебе может помочь. У нас на базаре стоит Валька- шпала, здоровая кабыла, она тоже наша детдомовская, так вот они с твоей матерью якшались.
  -А где она живет? Как мне ее найти?
  -Где живет не знаю, но она каждый день на базаре стоит с соленьями, у нее там свой прилавок.
Я воспряла духом, и с удовольствием умяла все причитающие мне оладьи с черносмородинным вареньем.
  Провожая, Лидия михайловна подробно объяснила, как доехать до базара, и где мне найти Вальку-шпалу.
  -А как я ее узнаю?
  -Да узнаешь, - заверила меня Лидия Михайловна, - здоровей ее на всем базаре не сыщешь.
 А напоследок, слегка смущаясь, она добавила, - ты  Таньке-то скажи, что она не какая ни будь подзаборная, что у нее мать есть, и дом, и денег я ей скопила, и ей на свадьбу, и себе на похороны.
 Я пообещала ей, и как положенно на прощание, поблагодарила за гостепреимство, и извинилась за несдержанность.
   Общение с этой женщиной утомило меня, и теперь, наконец –то, я вздохнула свободно. Чувствую себя ищейкой взявшей след. Яркое утреннее солнце наполнело оптимизмом вспыхнувший азарт.
  Базар я нашла легко, хотя «базар» - это громко сказано, так, придорожный базарчик. Да и Валька –шпала никак не соответствовала своей кличке. Царственная женщина восседала на своем табурете, как на троне. Лицо полное достоинства, мудрости и силы. Седые волосы упрятаны под ситцевой косынкой, высокий чистый лоб, широкие скулы, и правильные черты лица – потрясающая старуха! И прилавок у нее основательный, из хорошего дерева под широкой крышей. А на прилавке все то, что я люблю – соленые огурчики, помидорчики, грибочки, моченные яблоки, а капуста нашинкованна тонко- тонко, словно кружево с бусинками клюквы. Рядом в стеклянных банках домашнее варенье, мед, и вино. У меня просто слюнки потекли – так захотелось попробовать капустки.
  Закрыв машину, я направилась к прилавку даже не продумав тактику разговора. Я поздоровалась и без всяких предисловий положила фотографию мамы перед старухой.
  -Посмотрите пожалуйста, вы знаете эту девушку?
Она взяла фотографию, присмотрелась. Затем достала очки из нагрудного кармана фартука, и водрузила их на нос.  Осмотр затянулся, но в процессе, ее лицо озарилось детской улыбкой, а это был хороший признак.
  А ты что из милиции? – она подняла на меня глаза и прищурилась
  -Нет, что вы! Я ее дочь.
  -А вот это, девонька, ты брешишь, у Маруси не могло быть детей. Я это точно знаю.
Я опешила и на какое –то время потеряла дар речи.
  -Да ты не расстраивайся так, мне то все равно дочь ты ей или нет. От меня то ты чего хочешь?
Спазм в горле мешал говорить и думать. Она достала кружку из-под прилавка, плеснула туда вина, и подала мне: «На выпей».
  Я выпила, спазм отпустил, и впервые за много лет я почувствовала себя беспомощной. Сколько еще шокирующих новостей меня ожидают?
  -Так что тебе нужно? Я помогу, ради Маруси, она была мне как сестра, - она смотрела на меня с материнским участием и любовью.
  -Раскажите мне о ней все что знаете, без прекрас.
 -Хорошо, ты только скажи как она? Жива, здорова?
 -Жива, но не здорова, - я описала ей состояние мамы.
Она на некоторое время задумалась, а потом как будто вспомнила.
  -Знаешь, у Маруси было подобное состояние, но тогда на это были причины, а сейчас?
Она пожала плечами: «Ну помер старик – алкаш, все старики и старухи умирают – это нормально».
  -Расскажите…
Но в это время подошел мужик, весь помятый, не бритый, явно с похмелья, и купил два огурца и горсть капусты. Получив копейки, старуха подняла кулак и смешливо пропела: «Банкет продолжается!».
 Я боялась, что покупатель отвлек ее, и она потеряет мысль, но старухе, видимо, самой хотелось поговорить о прошлом.
  -Маруся – она была девочкой необыкновенной, мы все обычные, а она другая – веселая, приветливая, как будто не в детдоме росла. В 15 лет она влюбилась, в красавца Пашку, сына нашей директрисы. Ну в этом возрасте все влюбляются, сама понимаешь, природа требует. Но она влюбилась по-настоящему, по-взрослому, на смерть. А он поступил с ней очень подло – заманил, напоил, и изнасиловал с двумя дружками. Так вот тогда у нее было подобное состояние – ни жива, ни мертва. Что только я не делала, как  не пыталась ее растормошить – все в пустую. Потом она мне призналась, что обдумывала план мести. Она возненавидела его с той же силой, что и любила. Но на этом ее беды не закончились. Пока она думала и страдала, у нее случился приступ – потеряла сознание, и чуть не умерла. В больнице оказалось что у нее внематочная беременность. Врачи – молодцы, спасли ее, правда лечили очень долго. Маруся им сказала откуда у нее беременность. Они пригласили следователя, директрису и начались разборки. Да только следователь с директрисой договорились, и Пашка вместо тюрьмы в армию загремел вместе с дружками, им как раз срок вышел. Но «бог шельму метит» - нельзя сироту обижать, и попали все троя на войну, в Афганистан. Двое так и не вернулись, а Пашка вернулся без руки, и без ноги.
  Снова подошел покупатель и баба-Валя занялась работой. То, что я узнала о маме, а теперь еще и об отце не укладывалось в мое сознание, и я решила тупо слушать, ничего не анализируя. Отпустив покупателя, она продолжила.
  -После того, как Маруся вернулась из больницы, все полетело в тар-тара-ры. Она узнала, что Пашка попал в армию, а не в тюрьму, и сделалась скрытной и злобной. Директриса обвинила во всем ее. Пашка был поздним ребенком и единственным, понятно, что она была на его стороне. Между ними началась война. Маруся вовлекла в эту войну всех детей. В ней было столько ненависти и воли, что даже я ее боялась.
  -Так это тогда она заставляла детей воровать, попрашайничать, и заниматься проституцией? – догадалась я.
  -Ой, да брось! – скривилась баба-Валя, - кто не хочет этим заниматься, того не заставишь. Есть такой сорт баб, у которых только мужики и тряпки на уме. И если раньше они раздвигали ноги за жвачку, да пачку сигарет, то Маруся поставила все это на комерческую основу. На счет воровства и попрошайничества то же самое. Мы же были вечно голодные, хотя нас и кормили. Но на пасху возле церкви можно набрать целый мешок канфет, печенья, и булочек. Кто же от этого откажется? У Маруси были выдающиеся организаторские способности и криминальный талант. Она учила нас выживать в любых условиях. Да, она была жестока, но сама понимаешь жизнь в детдоме – не сахар и не мед. Директрису уволили за то что она не справлялась со своими обязаностями. Ее мужа разбил инсульт, когда они узнали, что их сын лежит в госпитале без руки и ноги. А потом померла и сама директриса, но это уже когда Пашка вернулся.
Маруся поселилась у него, она устроила в их доме нечто «блат- хазы», а ему купила инвалидное кресло и заставляла просить милостину. Она унижала его и била, а он пил. Но потом, между ними что-то произошло, я не знаю что, но она вышла за него замуж. Я была подружкой на их свадьбе. Помниться я тогда спросила у нее: «Ты что до сих пор его любишь? Ты простила его? Она ответила: «Нет не простила, но мне его жаль». Вскоре она забеременела, и снова внематочная. Ей сказали, что у нее никогда не будет детей. Я сама при этом присутствовала. Она винила во всем Пашку, а мне кажется, это потому, что она его не простила. Нельзя жить с обидой в сердце. Я сказала ей об этом, но она не терпела ни какого другого мнения, кроме своего. Потом мы встречались все реже и реже, я вышла замуж, родила сына, потом развелась, еще раз вышла замуж, и родила второго сына. Короче, наши пути разошлись, и я не знаю когда и почему они продали дом и уехали.
  Потрясенная услышанным, я даже не поняла, что разговор окончен. Я просто стояла и тупо смотрела в никуда. Подошли две женщины, и защебетали с бабой-Валей, как давние приятельницы. Почувствовав себя лишней, я решила, что пора уходить. Я повернулась и медленно поплелась к машине, как вдруг услышала: «Эй, девонька, передай Марусе привет от Вальки –шпалы. А ты действительно ее дочь».
  Мне захотелось вернуться и уточнить – последняя фраза, это вопрос, или утверждение, но я не сделала этого.
  Я еду домой к своей маме, самой родной и единственной. По щекам текут слезы, и я не пытаюсь их остановить. Я представляю себе 15-летнюю девочку, одинокую, униженную в своих самых чистых чувствах, слабую, едва живую после операции, и это не слезливое кино, это реальная жизнь моей мамы. Она любила отца всю свою жизнь, я это точно знаю. И я представляю, как ее разрывают изнутри любовь и ненависть, обида и жалость, а рядом никого кто помог бы разобраться, посочувствовать, пожалеть. Весь мир перестал для меня существовать, муж, работа, друзья, все отошло на второй план, только мама! Как я ошибалась, считая ее слабой и безвольной! Но теперь все будет по-другому. Я хочу знать каждый день ее жизни – все о чем она думала, кого любила и ненавидела, и за что. А самое главное – что заставило ее так круто измениться, и как ей удалось после двух внематочных забеременеть мною? Это сейчас, при наличии денег, можно сделать и ЭКО, и суррогатную мать купить, а 27 лет назад, да еще в нашем городишке, это было невозможно. Скоро я все узнаю, лишь-бы с мамой все было хорошо.
  Как и планировала, в город я приехала вечером, и тут же направилась в больницу. Платные палаты находились в отдельном современном корпусе. Миловидная «сестричка» проводила меня к маме. Она лежала с закрытыми глазами, но при моем появлении дыхание у нее  участилось. Я села на край кровати и взяла ее за руку. Нащупав пульс, поняла что она реагирует на меня.
  -Мам, открой глаза, - попросила я тихо и ласково. Веки ее дрогнули и лицо оживилось.
  -Какая ты у меня красивая, - последний раз я говорила это ей в детстве.
Она открыла глаза и улыбнулась: «Наденька!».
  -Мам, я ездила в Николаевск, видела твою подружку – Вальку –шпалу, она тебе привет передавала.
И тут произошло чудо, лицо ее помолодело, взгляд стал сильным и напряженным. Она огляделась, и тихо, но жестко спросила: «Где я?».
  -Ты в больнице, - я попыталась успокоить ее.
  -В какой больнице? Что со мной?
Душа моя ликовала – мама окончательно пришла в себя, но у меня язык не поворачивался сказать, что она в психушке.
  -Мам, поехали домой, пельменей налепим, я так есть хочу.
В детстве, по воскрксеньям, мы с мамой лепили пельмени на всю неделю. Она замораживала их, и расфасовывала по пакетикам, что бы я после школы не сидела голодной до ее прихода. Это было самое лучшее время – мы болтали, как подружки, и пели песни на два голоса.
  Я помогла маме одеться и повела к машине. Медсестричка попыталась нас остановить, но я ей напомнила, что мы на платном лечении, а не на принудительном. По дороге я купила пельмени и много других вкусностей, ну не хлопотать же на ночь глядя. Дома. Мы с мамой накрыли на стол, и м сели ужинать. Нам было так хорошо вместе, как в детстве. Я рассказала ей обо всем, и о Таньке, и о ее мамаше, и о бабе-Вале, и о том, что она мне поведала.
  -Это хорошо, что она тебе все рассказала, я бы не смогла. Но это всего лишь события. А я расскажу о том, что мы с твоим отцом чувствовали, и как жили. Я полюбила его совсем юнной, и это было не просто влечение к противоположному полу, я вложила в это чувство всю нереализованную любовь к матери, к отцу, к братьям и сестрам, которых у меня не было. Я обрушила на него свою любовь, а он был к этому не готов. Он относился ко мне как к собачонке, готовой ради него на все. После того, что он со мной сотворил, я возненавидела его, и не только его, его родителей, его дом, его друзей, и все, что с ним было хоть как-то связанно. Я даже сожгла беседку где мы встречались. Я бы, наверное, убила их всех по-очереди, но господь бог распорядился иначе. Я злорадствовала когда он вернулся калекой, а его дружки совсем не вернулись, а вот когда умерла его мать, мне стало стыдно. Стыдно понимаешь? Он стал калекой и сиротой. Он же сам ничего не умел, ни поесть приготовить, ни помыться, ни одеться, ни даже передвигаться самостоятельно. И заботиться о нем, кроме меня, было некому. Вот так нас жизнь и свела, Он страдал больше чем я, он понимал, что разрушил жизни – свою, мою, своих родителей, своих друзей, родителеи этих друзей. Его крест был тяжелее моего. Он пил и плакал каждый день, но не озлобился. Потом, я забеременела, и эти полтора месяца были самыми счастливыми в нашей жизни. Мы строили планы –хотели покончить с той жизнью, уехать туда, где нас никто не знает, и растить ребенка. А через полтора месяца меня прооперировали, беременность оказалась внематочной, уже вторая, и все надежды рухнули, навсегда! Теперь и для меня жизнь стала невыносимой. Паша умолял меня сдать его в дом инвалидов, несколько раз пытался покончить с собой. Я била его, а уходя из дома – связывала. Наверное, ни одна нормальная женщина, не вынесла бы этого, но я другой жизни не знала, мне не с чем было сравнивать.
Как-то раз, ехала я в автобусе, рядом старик сел – ничего особенного, щупленький, сгорбленный, небритый. Но такой от него жар пошел, что я стала задыхаться. Хотела выйти, встала, а он меня крепкой рукой обратно усадил. Силы, говорит, в тебе бабенка много, да вот только сила эта разрушительная, потому, как обидой вскормленная. Я смотрю, а губы у него не шевелятся, глазами говорит. Я в мистику не верю, а потому не испугалась, говорю пусти старый черт, мне выходить пора. А он смотрит на меня своими острыми глазками будто пронзает, и я снова слышу голос: «Дочка у тебя родится если обиду в себе одолеешь, а не одолеешь, обидишь кого – погибнет твоя дочка.» Я ему говорю врешь ты все, не будет у меня ни дочки, ни сыночка. Он мне руку на голову положил, и я уснула тут же. Слова его, до сих пор звучат у меня в голове, потому, я так ипугалась, когда ты мне сказала, что это я Толика убила.
  -Мам, прости меня, я ведь этого не знала, просто психанула. Толик умер потому, что его время пришло, а ты его пожалела. Мам, а расскажи об отце, - мне очень хотелось узнать о нем что ни будь душевное, - я на него похожа?
  -Твой отец был красивый, его готовили к успешной жизни, он поступил в институт, да только учиться ему было не суждено. Не та жизнь ему досталась, и он с ней не справился. Его мать считала, что это я испортила ему жизнь, может быть, я не знаю. Он умер так и не узнав, что у него будет ребенок. В этот день, я узнала что беременна, это было такое чудо!!! Меня поздравляли все- врачи, медсестры, санитарки в нашей больнице. Я думала, от счастья, у меня остановится сердце, Я не помню, как прибежала домой, а он мертвый…
Мама замерла, как будто заново переживая этот день. Мне стало так жалко ее, что я забыла про отца, а она продолжала: «Ты больше похожа на меня, у тебя отцовские глаза, брови и подбородок».
  -Тебе трудно было одной с ребенком?
 Она усмехнулась: «Я прожила с мужем – калекой 12 лет. Жизнь с единственным, и таким желанным ребенком – это праздник, за исключением тех дней, когда ты болела».
  Я подошла к ней сзади, обняла за плечи, и беззвучно заплакала.
  -Мам, ты прости меня, я такая эгоистка, я постараюсь измениться, я все сделаю что бы ты была счастлива!
 Она положила голову мне на руку, потом прикоснулась к ней губами и тихо попросила: «Роди мне внуков».