ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
Искупятся ли грехи прошлого, свершившееся давным-давно и неведомо кем, но, несомненно, оставившие след в истории. Не случись так, ход её пошел бы совсем в ином направлении
Мы, живущие сегодня, те, кто не утратили свойства анализировать происходящее, понимаем невероятную тя-жесть, возложенную на будущее наше, бездумными действи-ями политиков, поставившими великую страну на грань про-стого выживания
Я в прошлое, как в зеркало гляжу,
Всё то же в нем, что вижу я и ныне:
Я рощи зла повсюду нахожу,
А доброты, как зелени в пустыне.
Потоки слов… Не видно добрых дел,
Века идут и никакого толку.
Мир корчится ну, словно задом сел
На острые, как у ежа иголки.
Сор ветром времени не сдуть -
Так много накопилось и слежалось.
От гордости ослепнув, ищем путь,
Хотя идти – недалеко осталось!
ИСКУПЯТСЯ ЛИ ГРЕХИ В СТЕНАХ
МОНАСТЫРСКИХ?
Одни приходят в монастырь сами, уставшие от мирских треволнений, желающие истинным покаянием избавиться от грехов прошлого; других насильственно помещают в мона-стырь. Казнить вроде не за что, но пребывая вне стен, они представляют какую-то опасность для существующей власти. Сохраняют ли такие послушание до конца дней своих, не бунтует ли душа мятежная?..
Монастырь – мир иной, Мир покоя и грёз
Хоть бушуют в душе еще страсти,
За стеной остались реки пролитых слез…
Но былого вернуть не во власти…
Там любовь осталась, радость плотских утех,
И печали разлук, и сомненья….
За стеной остались поцелуи и смех.
Впереди лишь одни сожаленья.
Правда то или нет, но дошло до нас, что, инокиня До-сифея, век коротавшая в Ивановском монастыре в минуту откровенности госпоже Г.И. Головиной, взяв с нее клятву великую, рассказала, что девица одна, великой значимости родителей, от тайного брака рожденная, воспитывалась далеко за морем, в стране, не знающей ни снега, ни морозов. Жила в роскоши, окруженная большим штатом прислуги, бросающейся по первому слову ее, исполнять любое желание. Воспитание получила блестящее, особенно искусна была в языках разных. Один раз как-то гостил у нее русский генерал, очень известный в то время, Девице генерал тот и внешностью. и обхождением понравился, Он не был похож ни на кого вокруг поведением. С ним девице было приятно и весело. Предложил как-то по морю на шлюпке покататься. Ничего плохого не ожидая, девица согласилась совершить прогулку вдоль моря. Море было тихое, день был прекрасный. На одной шлюпке была она с генералом, да с гребцами. На второй были музыканты непрерывно игравшие, среди них был и певец, обладавший чудесным голосом. На взморье стоял большой красивый русский корабль, Генерал предложил девице на палубу подняться, посмотреть, как тот корабль устроен. Глупенькая, неопытная была дева юная… поднялась… и тут же была схвачена и силой отведена в каюту. К дверям каюты были приставлены часовые. Корабль поднял паруса и отплыл в неизвестном направлении. Потом девицу ту в тюрьме держали… А потом, сжалившись, на свободу отпустили, распустив слух, что она утонула. Девичья красота стала опасной, с нею укрываться было трудно. Девица стала выводить красоту лица своего, натирая его луком. От лука того лицо разболелось и красота сошла. Одетая в рубище, она не привлекала к себе внимания. Питалась за счет того, что милостыню подавали на церковных папертях. Холода приближались, чтоб не по-гибнуть от холода и голода, пошла она к одной игуменье, слывшей доброй и благочестивой, приютила та ее из состра-дания.
Постель – земля, соломы пук,
Рука ее - подушка.
Пирует дева – хлеб да лук…
Дворец ее – избушка!
В ненастье рада, коли хлев,
(Теплее средь животных)
Сухую корку хлеба съев -
Сон крепкий, беззаботный….
Настало утро – тьма забот:
От холода б укрыться,
Хоть чем-нибудь наполнить рот
Не видеть злобных лица…
Не причиняла людям бед –
Жила в семье богатой.
Там разносолы на обед
И в золоте палаты…
А дальше все как тяжкий сон
Похитили из дома.
И песней стал душевный стон,
Мир тяжкий незнакомый
Быль, рассказанная Досифеей, очень напоминает кусок из жизни авантюристки, вошедшей в историю под именем княжны Таракановой. Поведение генерала полностью совпа-дает с действиями Алексея Григорьевича Орлова. Вот только один вопрос невольно возникает: откуда инокине Досифее та история известной стала?.. Кстати, и саму Досифею тайны великие при жизни окружали, да и после смерти открытыми не стали. Известно, что на надгробии умершей Досифеи написано: «Августа – княжна Тараканова». Получается, две княжны Таракановы были: одна называла себя Елизаветой, вторую в миру Августой величали. Какая из них реальная?.. А может речь идет об одной и той же женщине?
Что нам известно о самой инокине Досифее?
… Привезена была по именному повелению Екатерины II в Ивановский монастырь, который, по указу императри-цы Елизаветы Петровны от 20 июня 1761 года, предназна-чен был для призрения "вдов и сирот знатных и заслуженных людей"
А это означает только одно: Августа была знатного происхождения, дающая нам право называть ее -принцессой. Здесь, в Ивановском монастыре, принцесса была пострижена и получила монашеское имя Досифеи. Во все время двадца-типятилетнего пребывания своего в этом монастыре она жила в одноэтажных каменных кельях, примыкавших к восточной части монастырской ограды близ покоев игуменьи. Помещение, в котором жила Досифея ничем не напоминало сверхскромных келий монашек. Две уютные комнаты под сводами и прихожая нагревались изразцовой печью с лежанкой; окна были обращены на монастырь. На содержание инокини отпускалась игуменье из казначейства особенная сумма, к тому же и немалая. Досифея никогда не вкушала пищи в общей трапезной. Стол у нее был особый, обильный и изысканный. Бывало, что на ее имя игуменья получала значительные суммы от людей неизвестных. Досифея расходовала их на украшения монастырских церквей, на пособия бедным, часть средств раздавалась нищим. Кроме духовных лиц, да купца московского Шепелева Филиппа Никифоровича, Досифея никогда ни с кем не встречалась. Почему такое исключение было сделано для мирского лица? Возможно потому, что купец Шепелев был очень близким родственником Мавре Егоровне Шепелевой – подруги императрицы Елизаветы Петровны…
После смерти императрицы Екатерины II Досифею стали посещать и иные лица. Чаще других по праздникам по-сещал ее митрополит Платон. А однажды к ней пожаловало лицо императорской фамилии и долго-долго вело с ней бесе-ду…
В церковь Досифея ходила редко и только в сопровож-дении приставленной к ней монахини; шли по коридору и короткой крытой сверху лестнице, ведущей прямо под святыми воротами в церковь. Там ожидали ее личный духовник с причетниками, богослужение совершалось для нее одной.. На это время церковные двери запирались, войти постороннему и увидеть инокиню никто не мог. Никто не мог заглянуть и в окна ее келий. Похоже, Досифея жила в вечном страхе, поскольку при каждом шорохе и стуке вздрагивала, бледнела и тряслась всем телом. У нее был портрет императрицы Елизаветы Петровны и какие-то бумаги, которые она незадолго до своей смерти сожгла. Тайны жгучие и темные клубились и оседали вокруг инокини. Была она среднего роста, худощава, чрезвычайно стройна, до старости сохраняя остатки редкой красоты. Умерла Досифея, дожив до 64 лет 4 февраля 1810 года. На ее похороны явился при всех орденах и Андреевской ленте граф Иван Васильевич Гудович, градоначальник Москвы, сенаторы, члены опекунского совета, вельможи старого времени в мундирах. Отпевал ее епископ Августнн со стар-шим московским духовенством. Похороны произведены бы-ли не в Ивановском монастыре, где пребывала при жизни Досифея, а в Новоспасском в усыпальнице рода бояр Романо-вых.
У жизни – путь! У смерти – край.
Открытый путь, преграда?
При жизни - ад, по смерти – рай?
Проклятье, иль награда?
Вопросов много – где ответ?
В глубинах прячет тайна…
Заслуженно всё то, иль нет?
Откроется случайно!
Каковой была жизнь Августы - принцессы Таракановой до заключения в монастырь ее – не известно. Много странно-го, но сходного, в судьбах обеих Таракановых, как и выбор самой фамилии..
Князей Таракановых история Руси и России не знает. Да и причем тут Таракановы, когда с одной стороны – Елизавета Романова, а с другой - Алексей Разумовский? На этот счет в прошлые времена возникали различные предположения, но убедительных во всех отношениях таки и не нашлось. Пришлось искать источник фамилии среди родственников Алексея Разумовского. Оказалось, что одна из сестер фаворита Елизаветы была выдана замуж за казака Дарагана. Переделать Дарагана в Таракана совсем нетрудно. Еще легче придать фамилии русское звучание, из Таракана в Тараканова. Таракановыми стали называть не только племянников Алексея Разумовского, но и родную дочь его, которая провела раннее детство в доме Дараганов. Больше о ней, в те годы, ничего не было известно.
ЩО ТО ЗА ГОЛОВА, ЩО ТО ЗА РОЗУМ?..
И правда, нужна ли фавориту разумная голова? Поду-маешь, подумаешь, пораскинешь мыслями и решаешь, что – нужна! Нужна, наверное, тому, кто в фаворе долгое время удержаться намерен… Хотя начало пути фаворита определя-ется внешними данными, и не только красотою лица… Со-всем иному органу главенствующая роль отводится От мно-гих особенностей, не только от разума, жизнь фаворита зави-сит.
Фаворит – это содержанка, но только высокого ранга, поднимаемая иногда с самых низов до вершин власти, полу-чающая за «службу» телу женскому титулы, чины и поме-стья. Фаворит, сам по себе, лишённый права выбора, так же лишен и права отказа. Обращен на него благосклонный взгляд важной особы и всё - изволь служить ей так, как той пожелается, все фантазии её выполняя. Оступишься, не уго-дишь чем-то – ждёт опала, в лучшем случае заканчивающаяся изгнанием и полным забвением.
Фаворит – это роль, необычная служба,
возникает она не по зову крови.
Нелюбимое тело обслуживать нужно
Создавая мираж пылкой, нежной любви.
Фаворит чем-то схож на предмет туалета.
Постарел, ослабел, стал невзрачным на вид,
Отстраняют его, осуждают за это,
Иногда … на весь мир фаворит знаменит…
Были у Государыни императрицы Елизаветы Петровны в девичестве мужчины, которых она душой любила и телом своим одаривала, но удаляли их от нее насильственно, не по желанию. Один более других задержался и только потому, что был он из простолюдинов, никакого отношения к дворянскому сословию не имея. Был он малороссиянином из рядовых казаков, проживающих в Черниговской губернии волею случая заброшенного в стольный город Санкт-Петербург. В певчую капеллу взят был, поскольку голосом великолепным обладал, да и внешностью его Господь-Бог не обидел. Край северный для голоса певчего оказался зело вредным. Утратил казак голос свой… Но не отпустила его императрица Анна Иоанновна, узнав, что Алексей Розум, как звали казака того, великолепно на бандуре играет… А возможно, заметила императрица, что на бандуриста, красивой внешности, высокого роста, красиво сложенного, царевна Елизавета «глаз положила»… Простолюдин, не вхожий в дворянские круги – не опасен, а занятая им царевна становится далекой от политической жизни двора… И разрешено перейти красивому казаку ко двору царевны. Ро-зум получил должность придворного бандуриста, потом, уже под фамилией Разумовского, — управляющего одним из имений цесаревны, затем и других ее имений и всего ее небольшого двора. В правление Анны Леопольдовны он был сделан камер-юнкером цесаревны. Это возвышение отразилось и в Лемешах – селе, где Алексей Розум родился. Мать Алексея завела там корчму и повыдавала замуж своих дочерей. В перевороте, возведшем на престол Елизавету, Алексей Разумовский играл очень видную роль и был пожалован в поручики лейб-кампании, что соответствовало генеральскому чину. После коронации государыни Ели-заветы Петровны получил звание обер-егермейстера и целый ряд имений в Великороссии и Малороссии. За матерью Алек-сея Разумовского был отправлен в Лемеши особый нарочный, и ее поместили со всем семейством во дворце; но здесь ей чувствовалось не по себе, и она скоро вернулась домой. Сознавая, что грамоты, полученной от дьячка в юности своей для жизни при дворе не достаточно, Алексей Григорьевич Разумовский приблизил к себе таких ученых и талантливых людей, как Теплов, Сумароков и Елагин (оставивших в истории России значительный след). Сам Разумовский стоял вне политики, но на него опирались такие представители русской партии, как канцлер Бестужев-Рюмин. По-видимому, не без влияния этого последнего состоялся и тайный брак государыни с Алексеем Григорь-евичем. Событие это произошло осенью 1742 г. в подмосков-ном селе Перово. На него теперь смотрели как на супруга императрицы, которая во время его болезни обедала в его комнатах, смежных с ее собственными апартаментами. Это исключительное положение он сумел удержать до самой смерти государыни, хотя в последние годы место фаворита занял И. И. Шувалов. С легкой руки Разумовского при дворе пошла мода на все малороссийское: заведены были бандуристы; в штатах числилась "малороссиянка-воспевальница"; певчие малороссы участвовали не только в церковном хоре, но и в театральном, наряду с итальянцами (Алексей Григорьевич любил музыку, и ввиду этого была заведена при дворе постоянная итальянская опера). Сам же Разумовский и теперь оставался таким, каким был в Лемешах, — простым, добродушным, хитроватым и насмешливым хохлом, любящим свою родину и своих земля-ков.
Были ли у Елизаветы Петровны дети от Разумовского? Возможно! Тайный брак не становится преградой для рож-дения детей, только они не становятся желанными… Во все-услышание родители о таких детях не заявляли, а дети поче-му-то тоже молчали…
Скрыто и тайно - продукт для ума:
Сколько вопросов, ответов?..
Жизнь на вопросы ответит сама,
Если попросят об этом.
Время пройдёт – и ответ не найти,
Тайна осталась закрытой.
Забвенье укрыло все к тайне пути,
А ложь остается открытой…
Известность о тайно рожденных детях, как правило, рождалась после смерти родителей. .Ничто не мешало о них теперь говорить вслух.
Так, намного позднее смерти императрицы Елизаветы и графа Разумовского, на свет появился один документ, закон-ность которого за границей не оспаривается, но в нашей ис-ториографии он считается «подложным», датируемый 1770 годом. Вот его звучание:
«Елизавета Петровна. Дочь моя наследует мне и управляет Россией также самодержавно, как и я управляла. Ей наследуют дети ее, если же она умрет бездетною — по-томки Петра, герцога голштинского.
Во время малолетства дочери моей Елизаветы, герцог Петръ Голштинский будетъ управлять Россией с тою же вла-стью, с какою я управляла. На его обязанность возлагается воспитание моей дочери; преимущественно она должна изу-чить русские законы и установления. По достижении ею воз-раста, в котором можно будетъ ей принять в свои руки браз-ды правления, она будет всенародно признана императрицею всероссийскою, а герцог Петр Голштинский пожизненно со-хранитъ титул императора, и если принцесса Елизавета, ве-ликая княжна всероссийская, выйдет замужъ, то супруг ее не может пользоваться титулом императора ранее смерти Петра, герцога голштинского. Если дочь моя не признаетъ нужным, чтобы супруг ее именовался императором, воля ее должна быть исполнена, как воля самодержицы. После нее престол принадлежит ее потомкам, как по мужской, так и по женской линии.
Дочь моя, Елизавета, учредит (верховный) совет и назначит членов его. При вступлении на престол она должна восстановить прежние права этого совета. В войске она мо-жет делать всякие преобразования, какие пожелает. Через каждые три года все присутственные места, как военные, так и гражданские, должны представлять ей отчеты в своих дей-ствиях, а также счеты. Все это рассматривается в совете дво-рян, которыхъ назначитъ дочь моя Елизавета.
Каждую неделю должна она давать публичную аудиен-цию. Все просьбы подаются в присутствии императрицы, и она одна производит по ним решения. Ей одной предоставля-ется право отменять или изменять законы, если признает то нужным.
Министры и другие члены совета решают дела по большинству голосов, но не могут приводить их в исполне-ние до утверждения постановления их императрицею Елиза-ветою Второй.
Завещаю, чтобы русский народ всегда находился в дружбе со своими соседями. Это возвысит богатство народа, а бесполезные войны ведут лишь к уменьшению народонасе-ления.
Завещаю, чтобы Елизавета послала посланников ко всем дворам и каждые три года переменяла их.
Никто из иностранцев, а также из не принадлежащих к православной церкви, не может занимать министерских и других важныхъ государственных должностей.
Совет дворян назначает уполномоченных ревизоров, которые будут через каждые три года обозревать отдаленные провинции и вникать в местное положение дел духовных, гражданских и военных, в состояние таможен, рудников и других принадлежностей короны.
Завещаю, чтобы губернаторы отдаленных провинций: Сибири, Астрахани, Казани и др. от времени до времени представляли отчеты по своему управлению в высшие учре-ждения в Петербург или в Москву, если в ней Елизавета утвердит свою резиденцию.
Если кто сделает какое либо открытие, клонящееся к общенародной пользе или к славе императрицы, тот о своем открытии секретно представляет министрам и шесть недель спустя в канцелярию департамента, заведывающего тою ча-стью; через три месяца после того дело поступает на решение императрицы в публичной аудиенции, а потом в продолже-ние девяти дней объявляется всенародно с барабанным боем.
Завещаю, чтобы въ азиатской России были установ-лены особые учреждения для вспомоществования торговле и земледелию и заведены колонии при непременном условии совершенной терпимости всех религий. Сенатом будут назначены особые чиновники для наблюдения в колониях за каждою народностью. Поселены будут разного рода ремесленники, которые будут работать на императрицу и находиться под непосредственною ее защитой. За труд свой они будутъ вознаграждаемы ежемесячно из местныхъ казначейств. Всякое новое изобретение будет вознаграждаемо по мере его полезности.
Завещаю завести в каждомъ городе на счет казны народное училище. Через каждые три месяца местные свя-щенники обозревают эти школы.
Завещаю, чтобы все церкви и духовенство были содер-жимы на казенном иждивении.
Каждый налог назначается не иначе, как самою доче-рью моею Елизаветой.
В каждом уезде ежегодно будет производимо исчисле-ние народа и через каждые три года будут посылаемы на ме-ста особые чиновники, которые будут собирать состав-ленные чиновниками переписи.
Елизавета Вторая будет приобретать, променивать, по-купать всякого рода имущества, какие ей заблагорассудится, лишь бы это было полезно и приятно народу.
Должно учредить военную академию для обучения сы-новей всех военных и гражданских чиновников. Отдельно от нее должна быть устроена академия гражданская. Дети будут приниматься в академии девяти лет.
Для подкидышей должны быть основаны особые посто-янные заведения. Для незаконнорожденных учредить сирот-ские дома, и воспитанников выпускать из них в армию или к другим должностям. Отличившимся императрица можетъ даровать право законного рождения, пожаловав кокарду красную с черными каймами и грамоту за собственноручным подписаниемъ и приложением государственной печати.
Завещаю, чтобы вся русская нация от перваго до по-следнего человека исполнила сию нашу последнюю волю и чтобы все, в случае надобности, поддерживали и защищали Елизавету, мою единственную дочь и единственную наслед-ницу Российской Империи.
Если до вступления ее на престол будет объявлена вой-на, заключен какой либо трактат, издан закон или устав, все это не должно иметь силы, если не будетъ подтверждено со-гласием дочери моей Елизаветы, и все может быть отменено силою ее высочайшей воли.
Предоставляю ее благоусмотрению уничтожать и отме-нять все сделанное до вступления ее на престол.
Сие завещание заключает в себе последнюю мою волю. Благословляю дочь мою Елизавету во имя Отца и Сына и Святого Духа»
Спрашивается, о какой наследнице идёт речь в доку-менте? Тут и думать нечего, ведь выбора-то нет! О той самой, которую назвали княжною Таракановой! Только на поверку в истории России оказалось две Таракановых… Обе – княжны. Письменно засвидетельствовано, что тело одной находится где-то на территории Петропавловской крепости, а вторая похоронена в монастыре…
Странное все же с историческими датами, как и лично-стями происходит, В 1743 году д’Альон – французский по-сол в России писал в письме: «Мне удалось узнать, что импе-ратрица воспитывает с большой заботливостью девочку. Ей от девяти до десяти лет, и ее выдают за близкую родственни-цу императрицы». Посланник стал наводить справки и в ди-пломатической переписке сообщил уже с уверенностью, что это дочь Елизаветы и Разумовского. Правда, позднее д’Альон с той же уверенностью стал утверждать, что отцом девочки был не Разумовский, а Шубин…
Великое дело бумага!
Что делать, когда её нет?
Создать ту бумагу во благо…
Во имя грядущих побед!
А вдруг обернется бедою,
Все блага собой перекрыв?
Повиснет мечом над тобою,
Терзая, как вечный нарыв.
ЭМЕТИ АЛИ - ПРИНЦЕССА ВЛАДИМИРСКАЯ
Щетка времени счешет с поверхности всё,
Что веками на ней накопили…
В том числе и любовь, что дается не в счёт,
В ней неверными часто мы были.
И веков одеяло с постели стряхнув,
Не очистим мы мир от поднявшейся пыли.
Лишь в горнило грядущего только взглянув,
Вспоминаем и то, что так прочно забыли.
Попробуем мы с вами заглянуть в прошлое, прикос-нуться к фактам, как интересным в своей основе, так и тра-гичных по сути своей, касаясь жизни действующих лиц. В октябре 1772 г. в Париже появляется юная красавица — та самая, которая позже станет называть себя Таракановой. То-гда, правда, у нее было другое имя — Али Эмети, княжна Владомир. Княжна остановилась в роскошной гостинице на острове Сен-Луи и жила на широкую ногу, о чем вскоре узнал весь Париж. Рядом всегда находились барон Эмбс, ко-торого она выдавала за своего родственника, и барон де Шенк, её комендант и управляющий. Появление Эмети мно-гим напоминает появление литературного героя Александра Дюма – графа Монте-Кристо.
Париж того времени славился бурной жизнью свет-ского общества. Полусвет в буйности тоже не уступал свету. В столицу Франции часто наведывались прожигатели жизни. Сюда приезжали, чтобы испытать острых ощущений в любви и игре. Но это были мужчины. А вот, чтобы женщина яркой звездой влетела, такого Париж не знал ещё. Удивить мотов-ством здесь было сложно. Проматывали состояния здесь ча-сто, но нужно было особенное сумасбродство, особенное поведение, чтобы обратить на себя внимание. И это удалось Али Эмети.
Приезд таинственной иностранки привнес в жизнь па-рижан необычайное оживление. Принцесса Владомир откры-ла салон, рассылала приглашения и на них охотно отклика-лись. Правда сюда устремлялись не истинные аристократы, а скорее искатели приключений и любители экзотики. Особен-но много вилось вокруг княжны лиц мужского пола, напоми-навших стаю собак, ожидающих радости любви от самки. Женщин было меньше потому, что они терпеть не могут других женщин, если те по каким-то характеристикам доми-нируют над ними. Как ни привычно женщине умело скры-вать свою зависть и рождаемую ею ненависть, но яркое пре-восходство особи ее же пола делает это невозможным
«Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее черные волосы, цвет глаз постоянно меняется — то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность, и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры — похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку — точнее, так называют ее многие,— племянни-цу знатного, богатого перса...» - так описывали портрет Эме-ти мужчины - знатоки женской красоты.
«Что в ней находят мужчины? – говорили в своем жен-ском кружке представительницы прекрасного пола, - суха, как вобла, косит, как лошадь…»
Все без исключения отмечали необыкновенную внеш-ность княжны – изящная, худощавая, с энергичными резкими движениями, карими глазами, а продолговатый нос с горбин-кой и черные волосы придавали ее чертам итальянский ха-рактер. И если бы не чуть косые глаза, она могла бы сопер-ничать с лучшими европейскими красавицами. С этим жен-щины редко соглашались, но не могли они не согласиться с тем, что княжна Эмети легко покоряла сердца богатых по-клонников и часто их разоряла…
. Есть еще одно любопытное описание нашей героини, мне кажется, наиболее объективное — оно принадлежит пе-ру князя Голицына: «Насколько можно судить, она - натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает ши-рокими познаниями, свободно владеет французским и немец-ким и говорит на них без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, ко-гда странствовала по разным государствам. За довольно ко-роткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить на фарси и по-арабски».
Салон красавицы всегда был многолюден. Правда, пуб-лика у нее, как уже упоминалось выше, собиралась самая разношерстная: так, чаще других среди представителей знати можно было встретить торговца из квартала Сен-Дени, кото-рого звали попросту Понсе, и банкира по имени Маккэй. И тот, и другой млели от удовольствия находиться в столь изысканном обществе, не отторгавшего их из-за низкого происхождения. Им бы обоим следовало бежать от принцес-сы, не жалея ног, ибо за нею волочился длинный шлейф ра-зорившихся мужчин, но об этом открытой информации не было; все эти разорившиеся не только не обращались в суд на нее, но продолжали боготворить разорительницу. Откуда прибыла красавица в Париж, никто не знал? А стоило бы по-искать…. За несколько лет до описываемых событий в горо-де Генте, что при впадении реки Лис в Шельду стоял, про-живал уважаемый в городе и известный в других городах Фландрии голландский купец Ван Турс, продолжавший уме-ло дело своего отца. Семья голландских купцов была уважа-ема в городе, Ван Турс был женат, души не чаял в своей жене. Две девочки подрастали, собираясь стать красавицами, похожими на мать. Так бы оно и было, если бы невидимый вихрь с востока не занёс в Гент девицу по имени Шель. На беду Шель заглянула как-то в лавку Ван Турса. Несколько жгучих взглядов, брошенных в сторону купца и тот безна-дежно влюбился в девицу. Да, Шель была прекрасна: худо-щава, грациозна, с бездонными черными глазами на чуть смугловатом красивом лице. Шель ответила взаимностью на любовь Ван Турса.
Забыт Ван Турсом долг отца,
Отброшен долг супруга.
Разгульной жизни нет конца –
Есть юная подруга.
К ногам ее он бросил честь,
(Он раб любовной страсти)
Ошейник рабства будет несть,
Считая это счастьем.
Набитый прежде туго золотом кошелек Ван Турса стал трещать по швам, в нём появились дыры - деньги исчезали, лишь прикоснувшись к изящным пальчикам девы Шель. По-полнять кошелек становилось всё трудней и трудней. При-шлось прибегать к займам. Слову Ван Турса в Генте и за его пределами верили. Временами откуда-то Шель и сама полу-чала значительные суммы, но они также быстро исчезали, как и деньги голландского купца. Ван Турс спрашивал свою прекрасную подругу, откуда к ней поступают деньги. Девица отвечала, что их ей присылает дядя из Персии. Влюбившийся безумно голландец наделал столько долгов, что рассчитаться стало невозможным. Кредиторы предъявили векселя к опла-те, Ван Турсу грозили банкротство и тюрьма. Бросив жену, детей и кредиторов, обанкротившийся купец с возлюбленной бежал в Лондон. В Англии девица Шель стала называться леди Тремуйль. Французским языком девица владела превосходно, говорила без акцента, как типичная парижанка, но в Лондоне она заговорила на английском, пусть и плохом, но понимаемым окружающими. Стилю жизни госпожа Тре-муйль и здесь не изменила, обходиться без предметов роско-ши она просто не могла. Ван Турс вынужден был для удовле-творения безграничных прихотей очаровательной подруги искать новых кредиторов. Слава Богу, до Лондона еще не дошли слухи о его долгах и побеге. Лондонские банкиры снабжали Ван Турса деньгами. Но долго продолжаться это не могло. Слухи о банкроте добрались до Лондона. Узнав о том, что против него готовится преследование, Ван Турс бе-жал в Париж, назвав себя во Франции бароном Эмбсом. Гос-пожа Тремуйль, оставленная возлюбленным в Англии, чув-ствовала себя крайне неуютно, поскольку менять образ жизни не желала. Оскорбленная в своих лучших чувствах, она не приехала в Кале, чтобы проводить возлюбленного, махая ему вслед платочком. Безутешно и безуспешно она искала ему срочную замену. Кто здорово ищет, и кто дружит с Фортуной, тот всегда может рассчитывать на удачу. Вскоре нашелся и утешитель с деньгами в кармане, назвавшийся бароном Шенком. Возможности барона оказались незначительными, недолго он продержался наплаву. Причиненную леди Тремуйль дыру в его кошельке залатать было чрезвычайно сложно. Спустя три месяца безумно роскошной жизни, пришлось барону Шенку с госпожой Тре-муйль бежать в Париж. Здесь, случайно или намеренно, к ним присоединился Ван Турс, ставший называться бароном Эмбсом. Троица от бога мотовства срочно искала деньги. Взор Тремуйль остановился на Михаиле Казимире Огинском, посланнике польского короля, ищущего действенной помощи Франции против России, когда тот посетил её салон.
Госпожа Тремуйль нашла возможность лично встре-титься с Огинским. Литовский гетман имел возможность свою очередь убедится в том, что женщина, встретившаяся с ним, не просто умна, в ее красивой головке молниеносно рождались идеи, по духу близкие его взглядам касательно российско-польских событий…. Деньги у авантюристки по-явились. Вот тогда она и превратилась из Али Эмети в Али-ну - принцессу Владимирскую.
Можно имя сменить, но не суть,
Что становится жизни основой.
И грехи те, что люди несут,
Появляются снова и снова.
Убежать бы от них… Но куда?.
Нет просвета, кругом все так хмуро…
Ведь грехи – это наша беда,
Стали нашей привычной натурой!
Порхание Алины Эмети в окружении множества по-клонников продолжалось, Среди них появился довольно ин-тересный экземпляр мотылька франко-германского содруже-ства граф де Рошфор-Валькур, которого её красота букваль-но пленила. Граф признался княжне в любви, и та, похоже, не осталась равнодушной к его чувству. Мы обвиняем прошлое в легкости нарушения моральных устоев. Но познакомиться и утащить понравившуюся женщину в постель, как это показывают в фильмах и практикуют наяву сегодня, было невозможно. Женщину следовало завоевать и обхождением и великими затратами. Карман у графа Рошфора был не объемистым, поскольку он выполнял обязанности посланника при французском дворе небольшого княжества Лимбург, находящегося в Германии. Доходы князя Лимбургского были невелики, чтобы позволить слугам своим вести роскошную жизнь. Это хорошо понимала Алина Владомир, но так приятно видеть было в своем окружении, у ног своих, лиц знатного аристократического рода. У графа Рошфора вскоре появился конкурент – маркиз де Марин, стареющий волокита, следу-ющий уставу королевского двора Людовика XV . Он оказался настолько очарованным умом и прелестями Алины, что пожертвовал ради неё положением при версальском дворе, состоянием и связями в обществе. Давайте зададим себе вопрос: чем объяснить легкость побед Алины над зрелыми, повидавшими жизнь мужчинами, далеко не новичками в амурных делах? Приглашаю взглянуть на картины того времени с изображениями женщин. Все женщины представлены настолько пышных форм, что невольно хочется поставить каждой диагноз ожирения второй, третьей степени. И на фоне таких чересчур упитанных женщин Али Эмети казалась воздушной, изящной, грациозной. Беззаботно и весело, утопая в блеске и роскоши, Али-Эмети провела в Париже всю зиму 1772 года. Жила открыто, пользовалась всеми удовольствиями Парижа, сводила знакомства, заставила о себе говорить, чего, признаться, совсем нелегко достигнуть в столице роскоши и моды. Время шло, а огромные средства из Персии, о которых говорила принцесса, не поступали в Париж. Персидский дядя забыл о любимой племяннице, наследнице всех своих богатств. Средства красавицы исто-щились, кредиторы забеспокоились. По иску Понсе Ван Турс, он же барон Эмбс, попал в тюрьму. Эта же участь гро-зила и Шенку. Княжна Владимирская попросила взаймы у Огинского, но тот под разными предлогами, отказал ей. Из-за скудности средств шикарную гостиницу пришлось оставить и перебраться в деревушку вблизи Парижа. Маркизу де Марину удалось под слово свое получить отсрочку долга барону Шенку и вызволить Ван Турса из тюрьмы. Вначале на странный переезд Эмети в деревню никто внимания не обратил – мало ли какие причуды приходят в голову богачам. Но, переезд этот озадачил литовского наказного гетмана Огинского, и он спросил красавицу о причинах. Алина - княжна Владимирская уверяла Михаила Огинского в том, что слишком важные дела заставляют ее покинуть гостеприимную Францию и направиться в Германию, и что это следует сделать не-заметно, чтобы не рождались различные слухи. и сплетни. Поверил ли словам красавицы гетман не известно, но перед отправлением он «подарил» Алине своего слугу Йозефа Рих-тера. Да ещё принцессе удалось выпросить у Огинского па-тент на чин капитана литовско-польских конфедератов, ко-торым она одарила барона Шенка.
В наёмной карете в сопровождении свиты, состоящей из пятерых мужчин, в число которых входил и Рихтер, Алине пришлось бежать из Франции, оставив там, в негодующем изумлении заимодавцев, поскольку принцесса Владимирская отправилась в неизвестном для них направлении, что означало одно, придется начинать розыск беглецов. Впрочем, полиция европейских стран довольно быстро находила тех, кто оставлял за спиной шлейф из долговых обязательств. Франкфурт на Майне встретил беглецов ветреной, дождливой, но по весеннему теплой погодой, соответствующей настроению прибывших, состоявшем пока из одних надежд. Остановились в скромной гостинице, стараясь на первых порах не привлекать к себе внимания, хотя это сделать было не так просто из-за внешности и образа жизни принцессы. Граф Рошфор-де-Валькур, гофмаршал владетельного князя Лим-бурга тотчас, по приезду в Германию, помчался к своему по-велителю, чтобы получить согласие на брак с Алиной и до-стать у его денег. Хозяин гостиницы подозрительно при-сматривался к постояльцам, стараясь определить состояние их кошельков.
Менять образ жизни Алина Эмети не собиралась, а деньги иссякли. Неизвестно, стало ли для неё неожиданно-стью появление жандармов? Во всяком случае, бурной реак-ции она не проявила, поскольку лично ее приход блюстите-лей законности не касался. Оказалось, что банкир Маккей, одалживающий деньги в Париже по следам, оставленными беглецами, нашел гостиницу, где они скрывались. Предста-вив франкфуртскому магистрату долговые обязательства ба-рона Эмбса, он потребовал его ареста. Ван Турс оказал при аресте сопротивление, так что к нему жандармами было при-менено насилие и он, теперь уже основательно и надолго, уселся в долговую тюрьму. Прошло три дня и магистрату города на Майне пришлось разбирать жалобу другого париж-ского кредитора Понсе на маркиза де Марина. Со сканда-лом, но тому удалось отбиться
Наутро жители окрестных домов стали свидетелями выселения постояльцев из гостиницы. Добропорядочные немецкие бюргеры не выносят публичных скандалов. Орд-нунг (порядок) – превыше всего. Скандалы не украшают гос-тиницы, желающей своего процветания. И Ганс Фишер, хо-зяин гостиницы, несмотря на сопротивление, выдворил не-угодных постояльцев на улицу. Возмущенная до глубины души дерзким поведением Фишера Алина обратилась в франкфуртский магистрат, требуя морального удовлетворе-ния и наказания непочтительного хозяина гостиницы. Гром-ко на чистейшем немецком языке она грозила вмешатель-ством в это дело России, показывала при этом черновики своих писем русским посланникам при венском и берлинском королевских дворах. Почему-то магистрат угроз молодой красавицы не испугался. Положение княжны становилось затруднительным, наносящим вред статусу «Её Светлости». Немцы не верят на слово. Их бог – закон и материальные ценности. И кто знает, чтобы случилось с княжной, не появись во Франкфурте-на-Майне ее жених – граф де Рошфор. Его стараниями все дела были улажены и Алина, теперь уже в сопровождении четырех мужчин, направилась к границам владений князя Лимбургского, который гарантировал своим приглашением свою защиту. Все неприятности оказались позади, как и судьба того, кто отдал ей всё, чем владел и во имя её совершал финансовые преступления. Алину впереди ждали радости и удовольствия – стоило ли омрачать их воспоминаниями о таких пустяках, как печальная судьба какого-то Ван Турса!
Всё в прошлом: величие графов, баронов…
Поместья, угодья, палаты…
Помятые шляпы сменили короны,
Плащи вместо мантий в заплатах.
И знатность - не пища – желудок бунтует
Водой не налить из колодца!
Бароны воруют и графы плутуют,
Да служат за деньги торговцам!
Итак, беглецы, слегка потрёпанные во Франкфурте жандармами, отправлялись в гостеприимный Лимбург. Если вы станете сегодня искать на политической карте Европы это княжество, то вас ждет полнейшее разочарование – такого государства нет. Название» Лимбург» сохранилось, в назва-нии провинций двух европейских государств, закрепилось и в названии особого сорта сыра, а вот княжество, коим владел князь священной Римской империи Филипп –Фердинанд, прекратило свое существование. И не старость тому стала причиной, хотя возраст на ту пору у княжества был достаточ-но велик, поскольку возникло оно из графства Лимбург в са-мом начале XI века, а вот размеры были малыми - всего-навсего, земля в Арденнах между рекой Маас и городом Ахен. Столицей княжества был город Лимбург на реке Фесдре. Владелец крохотного княжества носил длинный и пышный титул несоизмеримый с величиной владений: Его сиятельство Филипп Фердинанд де Лимбург, Божией мило-стью герцог Шлезвиг-Гольштейна, Стормарена и Дитмарена, владелец Фризии и Вагрии, граф Лимбург-Штирума, Гольш-тейн-Шаумбурга и Пиннеберга, Брокгорста, Штернберга, се-ньор Виша, Боркелоэ, Гемена, Оберштейна и Вилхермсдорфа и великий магистр Ордена древнего дворянства. И с этими титулами приходилось считаться даже таким гигантам, как Россия. Политический розыгрыш европейских стран мог ан-нулировать все акты императрицы Екатерины II в отноше-нии Голштинии, вплоть до последнего обмена голштинских земель на Ольденбург. И такой вариант решения вопроса был вполне реальным! Земельные споры между крохотными немецкими государствами были постоянными. Так Филипп-Фердинанд права на Оберштайн делил с курфюрстом Трир-ским. Вел князь тяжбу о правах с королем Прусским, были претензии у него и к Санкт-Петербургу. Как и все государи, князь Лимбургский имел свою, пусть и крошечную, армию, свою тюрьму, и даже своих послов в Париже и Вене.
И это не было по тому времени уникальным явлением для Германии. Государство с таким названием еще не состоялось. Было множество мелких владений в совокпности напоминающие феодальный муравейник, суетливый и в большинстве бедный. Здесь чуть ли не все были связаны роственными отношениями, перероднились и перессорились. Копошились в тесноте со скудным бюджетом, заставляющим отдавать внаем молодых мужчин в солдаты, и таким же скудным воображением, заставляющим подниматься из тесного родного гнезда и лететь за пределы с надеждами на счасливый, случай с расчетми на неожиданные обстоятельства. В этом мире всегда были запас маленьких принцев, ищущих больших богатых неест, и маленких невест, мечтающих о богатых и знатных женихах. В мире этом строго следовали династичсеским принципам, позволяющим наследникам и наследницам ждать вакакнтных престолов, дарующих смертью правителя или правительницы. Еще не пришло время, когда Германию будут называть родиной. Родина была там, где удачно складывалась карьера, служить при чужом дворе становилось промыслом. Сколько их ринулось на восток, где еще множество земель было свободными и где еще была великая потребность в титулах.
Слава Богу, что природа не подвластна человеческим чувсвам и желаниям, не может стать ни малой, ни великой. И о природе княжества Лимбург ничего дурного не скажешь - она была восхитительна. Замок Нейсес удивительно красиво смотрелся на фоне голубых небес и высоких крутых гор. Строгие, но изящные формы перестроенного под удобное для проживания людей древнего замка, отражались в голубых водах овальной формы небольшого, но достаточно глубокого озера. Парадный вход в замок, по прихоти одного из предшествующих владельцев замка, находился сбоку. К нему вела мощенная камнем дорога, заканчивающаяся площадкой, на которой и остановилась карета, привезшая гостей. К карете подбежал слуга князя Лимбургского в голубого цвета ливрее с вышитым гербом на груди - Лимбургский лев на лазоревом поле грозно поднял правую когтистую лапу. Слуга услужливо открыл дверцу кареты. Из нее выпрыгнул граф Рошфор и услужливо подставил руку невесте своей, чтобы она оперлась на нее. Свита принцессы выбиралась сама. Труднее всего было оставить карету маркизу де Марину, у него от езды по ухабистой дороге разболелся позвоночник – сказывался возраст, прибли-жавший к полувековому. Кучер наемной кареты снимал привязанные к карете чемоданы и коробки с вещами Алины и ее спутников. Группа слуг уже без ливрей принимала вещи и несла к замку. Слуга с вышитым гербом вежливо распахнул дверь. Из глубины передней вышел мужчина, среднего роста, чуть постарше сорока. Овальное бледное лицо было чисто выбритым, стального цвета парик открывал высокий, узкий лоб, от длинного с горбинкой носа крыльями птицы разлетались в стороны темные и широкие брови. Подбородок округлый мягких очертаний, говорил о мягкости характера владельца его. Серые чуть прищуренные глаза внимательно прощупали прибывших. И вдруг резко расширились, когда остановились на Алине. Чувствовалось, что князь хорошо разбираясь в женской красоте, ожидая видеть красивую женщину, не ожидал встретить такую ослепительную красавицу. Алина чуть присела в реверансе, князь низко поклонился
- Я рад вас приветствовать в моем замке! - сказал чуть хриплым, простуженным голосом князь и продолжал - Надеюсь, что пребывание в нём вам доставит удовольствие!..
- Разрешите, ваше сиятельство, представить вам мою невесту княжну Али Эмите – сказал граф де Рошфор.
Князь еще раз поклонился гостье, сказав: - Я завидую вам, граф, ваша невеста – само очарование…
Алина мягко улыбнулась, чуть приоткрыв ровные белые зубки, и сказала на чистом французском:
- Мне приятна ваша оценка моей внешности, князь, но мне кажется, что вы слишком преувеличиваете…
- Вы – француженка? – переходя на французский, спро-сил князь Филипп.
- Мы к этому вопросу перейдем позднее… - уклончиво ответила Алина на чистом бранденбургском наречии немец-кого языка.
Филипп-Фердинанд промолчал, предоставляя самому времени приоткрывать завесы тайн. Само начало знакомства говорило о его особенности
Потом начали представляться поочередно супники Алины. После официальной части представления Филипп- Фердинанд предложил каждому из приехавших ознако-миться с помещеньями, предложенными князем для удобного пребывания .
- Полагаю, что двух часов будет достаточно для приве-дения себя в порядок после утомительного путешествия и мы все соберемся в обеденном зале, чтобы за чашею вина про-должить дружескую беседу… слуги мои вас проводят… с необходимыми вещами вы, надеюсь, разберетесь сами…
Алина нашла приготовленную для неё комнату прият-ной во всех отношениях, несмотря на простоту убранства: в ней было все, что необходимо, и ничего лишнего.
Приставленная к Алине служанка предложила гостье принять ванну, для чего отвела ее в левое крыло второго эта-жа здания. Там, в небольшой комнате действительно стояла самая настоящая из толстого фаянса ванная, наполненная во-дой, издающей чуть заметный запах жасмина. Приняв души-стую ванну, Алине показалось, что вместе с потом и пылью она смыла груз забот, так тяготивших ее в последнее время Трудно передать все то количество используемой женщиной предметов туалета, подчеркивающих ее особенности и уси-ливающие её обаяние. Отпущенных ей двух часов едва хва-тило, чтобы во всеоружии женских чар появиться к столу. Когда она появилась в зале, взгляды мужчин устремились к ней. На ней было платье экстравагантного шелка, перелива-ющегося голубого и бледно-фиолетового цветов, приоткры-вающее туго облегающий корсаж. Нижняя юбка на китовом усе приподнимала платье со всех сторон, позволяла видеть часть узкой стопы изящной женской ножки. Треугольный стомак, богато украшенный каскадом тончайших фламанд-ских кружев, соблазнительно подчеркивал очертание груди, поддерживаемый снизу корсетом.
Стол был уставлен великолепно приготовленными блюдами, преимущественно мясного характера. Пили «ан-жуйское» и «мозельское» многолетней выдержки из подва-лов его светлости, По мере выпиваемого вина характер раз-говора становился все более непринужденным. Алина боль-ше слушала, отвечая тогда, когда непосредственно обраща-лись к ней. Она чувствовала, как всякая женщина, что ее по-явление взволновало князя. Он часто попадал вилкой не туда, куда следовало, подоглгу не отрывая от нее своего взгляда. Только торопиться не следует –надо, чтобы «дичь» для отстрела, созрела…
- Какую разницу вы находите между обстановкой во Франции и у нас? - спросил у княжны Филипп-Фердинанд, когда та, отпив глоток вина, поставила бокал на стол.
Алина усмехнулась и ответила просто: - Во Франции появление женщины с мужчиной в гостинице увеличивают почтительность к ней, во Франкфурте – подозрительность! Я это лично проверила на себе. Французы предпочитают про-водить время в кругу женщин, в Германии мужчина предпо-читает мужское общество, а к нему - пиво и сосиски. Во Франции мужчины словоохотливы, в Германии – из них сло-ва клещами следует извлекать.
- Может, темы, волнующие людей, слишком отличают-ся? - заметил Филипп-Фердинанд.
- Нет! И там, и здесь женщины говорят о нарядах и мужских изменах, а мужчины – о женщинах и о войне. Лично я предпочитаю мужское общество….
- А чем вызвано такое предпочтение?
- Мужчины, если ненавидят, то открыто, если дружат, то - бескорыстно. Женщина наносит удары скрытно с осо-бенным коварством, а в женскую дружбу я просто не верю!
- В Лимбурге вы, принцесса, в обществе мужа сами станете определять характер лиц, с которыми вам будет при-ятнее проводить время, но здесь, в отличие от Парижа, жизнь течёт медленнее и значительно тише… Не станет ли вам здесь скучно?
- И в Париже может быть не менее скучной жизнь, если не ищешь в ней разнообразия, Я предпочитала Париж, другим столицам только поздней осенью и зимой, когда природа, кажется сама тоскует по теплу… Находясь здесь, у вас, такое короткое время, я имела возможность глянуть на окружающий мир из окна комнаты, предоставленной мне… Я была потрясена её красотой! Думаю, что пребывание здесь будет полезно и моему здоровью, а работу для ума можно найти везде.
В таком ключе разговор продолжался еще некоторое время, пока гостеприимный хозяин не предложил короткую прогулку в лес вблизи замка.
На следующий день граф Рошфор намекнул своему сю-зерену о выдаче согласия на брак с княжной Владимирской, но Филипп-Фердинанд рекомендовал своему гофмаршалу не торопиться, дать возможность принцессе привыкнуть к месту своего пребывания. С досадой граф заметил, что Алина не только не бросается к нему в объятия, но недовольно мор-щится при его появлении. Все чаще и чаще ее можно было видеть в обществе Филиппа. Воспитанный на рыцарском служении даме, неженатый, сорокадвухлетний князь терял свое я. Ослепительно красивая принцесса, с живым светлым умом, не в меру энергичная, властолюбивая превратила вла-дельца Лимбурга в своего покорного раба, пока не допуская с ним интимных отношений. Ни о каком согласии на брак с графом Рошфором уже не шло и речи. Возмущенный граф напомнил еще раз Филиппу- Фердинанду. Назойливость гра-фа де Рошфора возмутила князя Лимбурга и он заключил своего гофмаршала в тюрьму за государственную измену. Похоже, участь прежнего жениха, выручившего её в труд-ную минуту, как и судьба Ван Турса, принцессе была уже безразлична. Раб остается рабом, с его чувствами никто не считается - свою роль он выполнил … У него не доставало того, в чем она так часто нуждалась – денег. Потомок одного из знатнейших французских дворянских родов томился в тюрьме, досадуя на свою судьбу, но, не проклиная ту, которая стала причиной его падения. Алина не собиралась менять свои привычки. Она привыкла царить в преимущественно мужском обществе, подобно тому, как ведет себя султан в своем гареме. Рожденный ею слух, что она – дочь султана привел к тому, что ее нередко стали называть султаншей. Также иногда её называли принцессой «Азовской» Молодая женщина опасалась, что ее прошлое станет известно князю Лимбургскому, и он изменит к ней свое отношение. Угроза могла исходить от ее прежних друзей-любовников, они могли проболтаться. Положение ее в Лимбурге требовало поскорее от них избавиться.. Княжна решила сменить свой «придворный штат», отослать прежних подальше. Одного из бывших своих любовников барона Шенка Алина назначила своим пове-ренным во Франкфурте, де-Марин стал интендантом двора на то время пока она подыщет причину для его удаления. Привязанный любовью к княжне, Филипп-Фердинанд стал придатком Алины, выполняя все ее причуды. Взамен он получил доступ к ее телу, подтвержденной такой сексу-альной чувственностью, какой он не только никогда не ощущал, но и не предполагал, что такая может существовать. Около месяца они предавались удовольствиям неземной любви, не надоедая друг другу. Но жизнь заставила вернуться и к реальным делам княжества. Филипп-Фердинанд находился в коротких дружеских отношениях с бароном Паулем-Фридрихом Горнштейном, служившим у Трирского курфюрста конференц-министром. Тот ему понадобился для решения вопроса, касающегося прав на графство Оберштайн. Князь Филипп формально имел право на ношение титула графа Оберштайнского, но практически большая часть земель, определяющих это право, находилась под залогом у курфюрста Трирского, и чтобы владеть ими, следовало их выкупить. Алина решила подтолкнуть князя Лимбурга к активным действиям. Казалось, что личной выгоды в этом у нее не было, но это только казалось…Сумма выкупа была чересчур большой. Филиппу хотелось добиться некоторого уменьшения ее размеров и возможности выплаты в рассрочку. Барон фон Горнштейн покинул столицу Трира Кобленц и прибыл в Нейсес для ведения переговоров с князем. Встреча с Алиной не изменила пути решения поставленной цели, но произошла переоценка ценностей. Что поделать, не избежал общей участи и барон. Увидев Алину, пребывая в ее обществе несколько часов, он был околдован её умом, красотой, любезностью и превратился в ее поклонника. Вопросы, ка-сающиеся графства Оберштайн так и остались нерешенными, зато появился повод у барона чаще посещать Нейсес. Время от времени, если барон долго не находил для этого свободно-го времени, он присылал принцессе подарки. Подарки та принимала, кокетничала при встречах, но до серьезных ин-тимных отношений не допускала. Барон сравнивал Алину с нимфой Калипсо -такой же красивой, страстной, и такой же непостижимой, всегда обладающей неразгаданными тайнами. Ее трудно было сравнивать с большинством женщин того времени. Женщины были государственными законами и принципами общественной морали поставлены в позицию постоянного ожидания, проявлять активность считалось признаком дурного тона. Само воспитание женщины резко отличалось от мужского, оно было статично поверхностным. Резко отличались женщины и по характеру слоя общества, к которому они принадлежали. Ничего не зная о происхождении, Алины, общение с ней заставляло думать, что она происходила из высших слоев общества и, что воспитание ее не соответствовало восточному. Кстати, сама Алина говорила, что она – православная христианка. Она была, бесспорно, умна, образованна, знала много языков, свободно, без акцента говорила на них, писала, просто и непринужденно чувствовала себя в любом обществе, строго следуя его этикету. Она не уступала мужчинам по уму и энергии, обладая одним неоспоримым преимуществом – она была женщиной, причём, женщиной восхитительной внешности, одновременно доступной и недоступной. Чувствовалось в рассказах её, что принцесса плохо помнила свое прошлое, нагромождая одно сведение на другое, порой взаимно исключающие друг друга. Казалось, она сама ищет на ощупь то, что хотела бы знать о себе. Уловить ложь в рассказах принцессы было трудно, правда переплеталась с небылицами, а европейцу, плохо знающему, а скорее всего совершенно незнающему историю и жизнь востока, в том числе и России, было трудно ориен-тироваться – приходилось принимать все на веру. Вера та была зыбкой, слабой, но имеющей право на существование, поскольку не было иной.
Известны всем условия, причины,
(Нет никого, кто с этим незнаком)-
Когда теряет голову мужчина,
Становится набитым дураком….
Съедает ум его любовный жар,
Под женским оказался каблуком,
Был Богом дан ума великий дар,
А от любви стал круглым дураком.
Алина опустошала кошельки любящих ее мужчин, но назвать ее содержанкой было невозможно. Неведомо откуда и неведомо от кого к ней приходили огромные по тем време-нам суммы - невольно приходилось верить сказке о богатом персидском дядюшке, о богатом наследстве в России, секве-стрированном прежними государями России. Склонный к глубокому анализу материальных и иных возможностей лю-дей самой своей должностью барон фон Горнштейн, не слишком верил Алине, считая россказнями её повествовани-ях о богатствах, вдруг стал свидетелем того, что принцесса Алина вручила князю Филиппу огромную кучу денег, позво-ляющею не только выкупить графство Оберштайн, но и выз-волить из-под залога графство Стирум. Этот факт заставил барона совсем по иному взглянуть на возможности принцес-сы. Алины. Но она не швыряла деньги на ветер в данном случае. Она рассчитывала на то, что выкупив графство Обер-штайн, Филипп подарит его ей. Расчет ее оправдался. А став графиней, обладающей реальной земельной собственностью, она приобретала право выйти замуж за любое понравившееся ей династическое лицо. Ее права уравнивались с правами князя Лимбургского. Планы принцессы были грандиозны и непознаваемы. По ее внушению князь Лимбург решил про-дать принадлежавшие ему лены в Лотарингии француз-ской короне. Занявший место графа Рошфора посол князя Филиппа де-Бур повел об этом переговоры с Парижем. От себя лично в помощь де Буру принцесса Алина послала своего интенданта де-Марина. Таким образом, она отде-лалась от присутствия последнего, остававшегося еще у ней на глазах прежнего обожателя. Мало того, де-Марин имел тайное поручение – установить контакт с Огинским.
Чтобы покрепче привязать к себе влюбленного князя Филиппа, Алина разыграла спектакль для одного зрителя. Как-то, возвратясь из Кобленца, где решался окончательно вопрос об Оберштайне, Филипп-Фердинанд нашел прин-цессу грустной и озабоченной.
- Что случилось, любимая? – спросил озабоченной князь.
- Мне тяжело говорить, - отвечала со слезами на глазах Алина, - но приходится. Я получила письмо из Персии от моего дяди, в котором он требует моего возвращения в Пер-сию.
Князь Лимбург был потрясен этим известием. Он долго не мог прийти в себя. Потом привлёк к себе возлюбленную, и целуя соленые от слез глаза, стал уговаривать остаться с ним
- Нет, нет! – рыдая говорила Алина, - я долее не могу находиться в неопределённом положении… Я должна ехать!.. Там меня ждёт жених…
Любовь бывает без рассудка –
Теряют голову тогда.
Любовь бывает злою шуткой –
Так любят бедных господа…
Любовь бывает меда слаще-
В ней растворяется душа…
Средь тех она бывает чаще,
Где за душою нет гроша.
Чиста она, когда свободна,
Не ограждает ее тын….
Не ведома любви и сводне…
Горька бывает, как полынь.
Упоминание о неведомом женихе совсем сразило князя Филиппа. Опустившись на колени у её ног, князь, в свою очередь, проливая слёзы, просил Алину остаться. Но та была непреклонной. Князь призвал на помощь своего друга барона Горнштейна. Тот, оставив незаконченными дела, к вечеру тогоже дня прибыл в замок Нейсес. Но и приезд барона ничего не изменил в решении, принятой принцессой. Никакие доводы, никакие убеждения не могли поколебать её.. Поняв это, Пауль Горнштейн спросил Алину:
- Чем я мог бы вам помочь?
- Вы опередили меня, я уже и сама собиралась обра-титься к вам У Филиппа сейчас нет с свободных денег, у меня долги, по счастью небольшие. Путь в Персию далек, полон неожиданностей, требует немалых денег. Я убедительно прошу вас, дорогой барон, помочь мне их достать, и чем скорее вы это сделаете, тем будет лучше… Я обязуюсь тотчас по прибытии в Персию их вам выслать.
- А сколько вам необходимо?
- Я думаю, что две тысячи дукатов мне хватит…
- У меня такой суммы нет, - сказал, подумав барон,- но дня через два я изыщу необходимую вам сумму.
Пауль отправился искать деньги. Князь Лимбург не находил себе места, теряя женщину, которую так страстно любил. Он не отходил от нее ни на шаг, пытаясь изменить принятое ею решение. Через день, когда солнце стало скло-няться к западу, она сказала князю:
- Я не говорила вам прежде о том, что я беременна.
Князь ошеломленный этим сообщением, ухватил Алину за талию и закружил в танце. У него появилась надежда…
- Это правда, подтверди мне еще раз? - спросил он, опускаясь на колени.
- Это – правда.- со вздохом ответила Алина.
- Я прошу тебя стать моей женой! – не поднимаясь с ко-лен сказал князь
Этого только и ждала принцесса – её план сработал. Оставалось только закрепить победу. Нельзя было внешне проявить свою радость и дать возможность усомниться в том, что это результат хорошо спланированной игры.
- Я благодарна, Филипп, за проявление ко мне любви, но ответить согласием на твое предложение не могу. Поло-жение, сложившееся в Европе не позволяют мне этого сде-лать…
Отказ Алины подстегнул князя, а сама форма отказа дарила надежду, поэтом Филипп со всей страстью, свой-ственной влюбленному мужчине, стал просить ее изменить решение и дать согласие на брак.
- Я готов служить тебе там, где ты сама решишь! – умо-лял он ее, обнимая ее колени. – прикажи, и я последую за то-бой в Персию… Я откажусь от престола в пользу младшего брата, чтобы быть рядом с тобой1 Какое счастье быть в твоих объятьях.
Он целовал ее руки, зарывался лицом в подол её платья – и она «сдалась».
,Барон фон-Горнштейн, узнав о случившемся, не отго-варивал князя, но он настаивал на соблюдении всех формаль-ностей, предшествующих заключению брака. Следовало ознакомиться с документами о рождении, чтобы выяснить вопрос о ее происхождении, Чтобы стать супругой католиче-ского государя, Алине следовало принять католичество. О советах этих узнала Алина и стала думать, как ей поступать дальше Следовало произвести атаку на позиции барона. И она написала ему такое письмо: "Вы говорите, что меня принимают за государыню Азова , но я не государыня, а только владетельница Азова. Императрица там государы-ня. Через несколько недель вы прочтете в газетах, что я единственная наследница дома Владимирского и в настоя-щее время без затруднений могу вступить во владение наследством после покойного отца моего. Владения его были подвергнуты секвестру в 1749 и, находясь под ним двадцать лет, освобождены в 1769 году. Я родилась за четыре года до этого секвестра; в это печальное время умер и отец мой. Четырехлетним ребенком взял меня на свое попечение дядя мой, живущий в Персии, откуда я воротилась в Европу 16ноября 1768 года".
Горнштейн поверил словам Алины и с этого вре-мени стал адресовать ей письма, начиная со слов: "Ее высо-честву светлейшей принцессе Елизавете Владимирской…»
Европа только кажется большой, на самом деле она не-велика и вести в её пределах распространяются быстро. Так весть о предстоящей женитьбе князя Лимбурга на принцессе Владимирской вскоре достигла Парижа и кре-диторы Алины успокоились, тем более, что на груди у каждого из них появились ордена с лимбургскими львами.
Прошло время, необходимое для обмена письмами с Персией, и княжна сообщила своему жениху, что она полу-чила новое письмо от персидского дяди, в котором тот доз-волил ей остаться в Европе на неопределенное время.
Оберштайн, наконец-то, стал полностью принадлежать князю Филиппу и он подарил его своей невесте и та тут же перебралась из Нейсеса в Оберштайн. Филипп не вмешивался в то, чем в приобретенном графстве занимается его невеста. Там стал чаще бывать Горнштейн. Барон был яростным приверженцем католицизма и ему святотатственным стало казаться отношение к вере принцессы. Вместо того, чтобы посещать мессы в католическом храме, как это должно бы быть с женщиной, готовящейся к переходу из православия в католичество, Алина посещала проповеди протестантского пресвитера. Об этом и о многом ином, ему не нравившемуся, доносил барон своему другу. Что поделать, чертой характера Горнштейна была дотошность, свойственная немцам вообще. Подготавливая условия для заключения брака Филиппа с Алиной, он постоянно натыкался на пробелы и пятна в ее биографии. Алине постоянно приходилось готовить контрар-гументы, чтобы ослабить возможность их использования против неё. Когда барон слишком глубоко стал копаться в ее генеалогическом дереве, принцесса подготовила черновик письма к русскому вице-канцлеру, заведовавшему тогда ино-странными делами, князю Александру Михайловичу Голи-цыну, которого называла своим опекуном. В этом письме она сообщала мнимому опекуну о любви своей к князю Лим-бургу и о намерении вступить с ним в брак, изъявляла сожаление, что тайна, покрывающая доселе ее происхождение, подает повод ко многим про нее рассказам и что сделанные ею незначительные долги преувеличены, с целью иметь возможность поскорее воспользоваться ее сокровищами. В заключение письма она уверяла князя Голицына в неизменности своих чувств, благодарности и привязанности к императрице Екатерине II и в постоянном своем рвении о благе России. При письме приложен был проект о сосредоточении всей азиатской торговли на Кавказе. Алина писала наконец Голицыну, что она готова сама приехать в Петербург для разъяснения этого проекта, если бы в том настояла надобность.
Естественно, такое письмо существовало только в чер-новом виде и было рассчитано на Филиппа и Пауля. И если Филипп доверял невесте, то у Пауля временами возникали сомнения в правдивости излагаемого принцессой Алиной. На сей раз, барон решил проверить данные об опекуне княжны и навел справки. Все, что излагалось в черновике письма, оказалось ложью. Об этом Горнштейн поставил в известность Филиппа-Фердинанда. Князь Лимбург к этому времени стал прозревать и сам, но недоверие к невесте сочеталось у него со страстной любовью, не давая событиям реализоваться. То он напоминал Алине о прежних скандальных похождениях, то уверял её в пламенной любви; то отказывался от её руки, то грозил поступить в монахи, если она покинет его. И всякий раз княжне Владимирской удавалось обезоруживать князя Лимбурга.
Пререкаясь с женихом, Алина не прекращала занимать-ся вовсе не женскими делами. Шел обмен письмами с Пари-жем. Огинский получил от княжны составленную ею записку по польским делам для предоставления её Версальскому кабинету. По-видимому, записка носила серьезный деловой характер, если она сохранилась в государ-ственных архивах.
Вот только Филипп-Фердинанд, узнавший о письмах в Париж, был убежден, что они носят любовный характер. Он стал ревновать невесту к неведомому сопернику. Алина не разубеждала его в этом, напротив, она делала все, чтобы уси-лить это чувство. Из прежней свиты в её распоряжении оста-вался единственный мужчина, выполнявший роль безмолв-ного слуги. Это был Йозеф Рихтер. Так уж случилось, что Йозеф находился во Франкфурте по поручению княжны, ко-гда там встретил неожиданно Михаила Доманского, знатного литовского дворянина, личного друга князя Радзивилла, не-коронованного властителя Литвы. Доманский был слишком заметной фигурой в польском движении конфедератов. Сла-вился необычайной храбростью, слыл прожигателем жизни, не пропускающим ни одной красивой женщины. Доманский хорошо знал Рихтера. Разговорились. Из разговора с Рихте-ром Доманский узнал о том, что тот служит невероятно кра-сивой женщине. Уже одно это подталкивало ветреного муж-чину, чересчур чувствительного к женскому полу, познако-миться с княжной. Естественно, что ее «русское» происхож-дение тоже заинтересовало шляхтича. Нельзя ли ее использо-вать в реализации польско-русской партии? Узнав о том, что дама проживает в Оберштайне, Доманский решил её там навестить. Встреча состоялась… И Доманский., и княжна остались ею довольны. Шляхтич понял, что княжна может стать чрезвычайно ценным приобретением в политической борьбе. В свою очередь Алина решила использовать поляков в поднятии своей значимости, как персоны, но в первую оче-редь, как источник дополнительных доходов. Об этой встрече Доманским было доложено Радзивиллу. Князь Карл Радзивилл был бесстрашным воином и человеком большой физической силы, но по складу своего ума, неспособным к сложной политической борьбе, он постоянно нуждался в сильных политически грамотных советниках, одним из которых и был Михаил Доманский.
Доманский, а вслед за ним и другие знатные поляки за-частили в Оберштайн. Политическая возня их не интересова-ла князя Лимбурга, он был далек от политики, боясь одного – потерять княжну, чувствуя, как пока еще слабый, но холо-док проникает в их отношения. Все чаще князь упрекал воз-любленную в прошлых ее связях с мужчинами. В свою оче-редь княжна говорила князю Лимбургу о дошедших до нее слухам, что его хотят женить на другой, уверяла, что ей так-же сделано блестящее предложение и что поэтому она осво-бождает его от данного слова и предлагает разойтись, тем более, что нельзя же ей выходить замуж до признания прав ее русским правительством и до получения документов о ее рождении, а этого нельзя получить раньше окончания все еще продолжавшейся войны России с Турцией. Вопросы за-мужества Алины стали постоянной темой разговоров множественных родственников князя Лимбурга., немцы слишком много внимания уделяли чистоте генеалогии невесты князя Филиппа. Алина понимала, что сбором всей информации о ней продолжает заниматься Горнштейн - у того имелись слишком большие возможности для этого.
Что-то следовало предпринять?
Княжна сообщила своему жениху о том, что ей необхо-димо срочно ехать в Петербург, туда ее призывают важные дела и заодно она встретится там со своим опекуном, истала искать денег на поездку Чтобы не разлучаться с своею воз-любленной, сам князь Лимбург посоветовал ей пойти на обман: чтобы уверить Горнштейна в действительности про-исхождения ее от князей Владимирских - выдать за своего опекуна одного русского князя, жившего тогда в городке Спа. Она так и сделала. Обман удался вполне. Кто такой был этот русский князь – в истории осталось тайной. Намека-ли на то, что им был путешествующий тогда по Европе Шу-валов Иван Иванович.
К осени 1773 года политическая обстановка в Европе изменилась. Военные успехи России были очевидными и вы-зывали тщательно скрываемые от общественности раздраже-ния некоторых европейских монархов. При дворах их свили гнезда группы польских патриотов, пытающихся вернуть Польше утраченную самостоятельность. Такое не гнездо, а «гнездышко» образовалось и в Оберштайне. Появление большого числа поляков в западных немецких княжествах объяснялось тем, что в городе Ландсгуте собирался конфеде-рационный генеральный польский комитет. Этот комитет состоял из главнейших членов Барской конфедерации, бе-жавших за границу после разгрома их русскими войсками. Не было большим секретом, что готовился раздел Польши между Россией, Австрией и Пруссией. Доманский на заседа-нии комитета предложил от имени Радзивилла издать мани-фест, в котором протестовать против приготовляемого раздела и всеми средствами содействовать низвержению с престола Станислава Понятовского. Предложение было принято. Радзивилл избрал местопребыванием своим Страс-бург. Оттуда он послал в Константинополь одного из своих приближенных, Коссаковского, чтобы склонить Порту на сторону конфедератов и выпросить для Радзивилл султан-ский фирман на проезд в турецкую армию, действовавшую тогда против русских. В то же самое время Доманский рабо-тал над планом создания в самой России еще одного очага напряжения, способного вызвать замешательство и устранить от власти Екатерину II . Один уже действовал в низовьях ре-ки Яика и Оренбурга, пламенем опалив все Поволжье. Его не подготавливали, он возник сам. Летом 1773 года явился на Яике Пугачев,в сентябре он осаждал Яицкий Городок, взял Илецкую Защиту, крепости Рассыпную, Татищеву, Чернореченскую. Затем овладел Сакмарским Городком иПречистенскою крепостью, а 5 октября находился уже под стенами Оренбурга. Башкиры толпами вливались в войско Пугачева. Мордва, черемисы, чуваши заволновались и перестали повиноваться русскому правительству, служи-лые калмыки бегали с форпостов, помещичьи крестьяне Оренбургского края и по Волге заговорили о воле, о воле "батюшки Петра Федоровича". В половине октября Орен-бургский край весь уже был охвачен мятежом. Киргизский хан Нурали вошел в дружеские сношения с Пугачевым. И если в первые дни волнения, императрица Российская, своим корреспондентам в Европе писала о мятежном маркизе Пуга-чёве, которого она быстро приведёт к благоразумию, то те-перь на усмирение бунтовщиков пришлось посылать регу-лярные войска под командой генерала Кара… Но, увы! Гене-рал был разбит мятежниками. Мятеж перерос в восстание, а восстание грозилось стать крестьянской войной.
И по дипломатической части успехов не было. Не уда-валось закрепить российской дипломатической службе то, что было добыто победами русских воинов в русско-турецкой войне, начатой Турцией в 1768; На Фокшанском конгрессе в 1772 году представителями от России были граф Г. Г. Орлов и освобождённый турками из заключения быв-ший русский посланник в Константинополе А. М. Обресков, представителями Турции - Осман эфенди и Ясин-заде эфен-ди. Екатерина II рассчитывала на поддержку Австрии и Пруссии, учитывая сближения интересов по разделу Польши. Однако Австрия и Пруссия на деле не только не оказывали России поддержки, но осложняли задачу русской дипломатии. Их целью было принять участие в переговорах в качестве посредников, чтобы предотвратить чрезмерное, по их мнению, усиление России. Они не скрывали своего отрицательного отношения к русским требованиям в вопросе о Крыме и тайно подстрекали турок к продолжению войны. Россия настаивала на предоставлении независимости всем татарам в Крыму и вне его, что дало бы возможность России упрочить в будущем свои позиции на северном черномор-ском побережье и присоединить Крым, имевший для неё жизненно важное значение. Кстати, Крым в это время уже был занят русскими войсками. Россия требовала полной сво-боды плавания на Чёрном море и в проливах для русских су-дов.
Ободренные австрийским посланником, турецкие уполномоченные после долгих споров наотрез отказались принять требования России.
Наряду с позицией Австрии важной причиной срыва Турцией фокшанского конгресса были интриги Франции, которая после крушения своей политики в Речи Посполитой с ещё большим рвением побуждала Турцию к продолжению войны с Россией. Упорство Турции поддерживалось главным образом Францией, заверявшей султана, что шведский король готов двинуть свои войска против России, а само французское правительство спешит вооружить сильную эскадру в помощь турецкому флоту.
По прекращении фокшанских переговоров начались военные действия русских против турок. Но войска было мало, и, несмотря на победы Вейсмана и Суворова, армия наша должна была отступить на левый берег Дуная. Осада Силистрии не удалась.
Шведский король Густав III, нарушив конститу-цию, сделался в 1772 году самовластным государем и горел нетерпением загладить полтавское поражение Карла XII. Он грозил России войной, и с часу на час ожидали, что последует разрыв и шведские войска явятся в Финляндии.
В Польше дела наши шли вяло, русского войска было там немного, и конфедераты подняли головы. Напрасно Станислав Понятовский объявлял амнистию за амнистией: никто почти не обращал на них внимания, и конфедераты продолжали свое дело. Версальский кабинет подавал им надежду на вооруженное вмешательство Фран-ции в войну России с Турцией. Говорили, что в Тулоне сна-ряжается сильная французская эскадра, которая должна идти на помощь бедным остаткам турецкого флота, со-жженного Алексеем Орловым при Чесме.
Известия о всех этих обстоятельствах, преувели-ченные до крайней степени или совсем даже искаженные, разносились по Европе и возбуждали надежды поляков.
Все это мололось и перемалывалось в разговорах польских эмигрантов, ведущихся в замке Оберщтайн. Доман-ский заинтересовался ранними детскими годами княжны Владимирской. Он долго и подробно расспрашивал, ездил в Париж, куда-то посылал запросы, получал документы. Алина ими пополняла свою папку. Появилось там и ранее упомяну-тое «завещание Елизаветы Петровны». Готовилась претен-дентка на русский престол. Ею должна была стать княжна Владимирская. Но, поскольку, поляки хорошо знали, что ро-да князей Владимирских в России не было, то Алине следо-вало стать княжной Елизаветой Таракановой, родной доче-рью императрицы Елизаветы и графа Алексея Григорьевича Разумовского.
КНЯЖНА ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСЕЕВНА ТАРАКАНОВА
На престол, на Российский не Григорий Отрепьев,
А наследница царских кровей,
Претендует на трон, ждет признаний «холопьих»…
Польша шлет к ней своих сыновей…
С каждым днем росла отчужденность между Филиппом и Алиной, рождаемая все усиливающимся недоверием, а то, в свою очередь, рождалось излишней щепетильностью родни князя Лимберга в отношении родословной невесты. Ревность к Доманскому у князя прошла, он глубоко уверился в том, что интересы поляка чисто политические, существа которых он не понимал. Он ждал разъяснений, которые принесет вре-мя. И такой момент наступил. Неделя прошла, а Доманский, к частым появлениям в замке которого все привыкли, не по-являлся. Да и остальных поляков-конфедератов что-то в окрестностях замка не встречалось.
- Что-то произошло, или должно произойти? – спросил князь Алину.
- Ты, Филипп, угадал. Настало время мне полностью открыться… Прежде я этого сделать не могла… Мне порою приходилось придумывать разные истории, в которых правда перемешивалась с ложью, вызывая ко мне недоверие. Открой я все ,что касается моего происхождения и мне при-шлось бы поминутно опасаться за свою жизнь! Мне и так приходилось слишком часто менять места проживания. Попав в твои владения я уже полагала, что мои мытарства кончились. Твоя любовь ко мне служила мне постоянно поддержкой, Но эту поддержку из-за излишней подозрительности твоих друзей и родственников я иногда и теряла. Сейчас я поведаю тебе всё о себе, ничего не скрывая, и позволю ознакомиться с документами, подтверждающими мои слова. Я не Эмети Али, как меня называли в Персии, и не принцесса Владимирская, тем более Азовская, как меня называли во Франции и здесь, – Алина сделала паузу, словно собираясь ошеломить князя,- я дочь императрицы российской Елизаветы Петровны и графа Разумовского, состоящих в тайном браке, и я наследница престола. Взгляни на документы и убедись, что я говорю тебе правду!.
Она достала из сафьяновой папки свидетельство о рож-дении и «завещание» и протянула их Филиппу.
Растерянный князь машинально взял документы. Про-сматривая их, у него дух перехватило от неожиданной ин-формации, он не знал, что ответить…
Алина продолжала:
- Меня зовут Елизавета Алексеевна, княжна Тарака-нова. Родители меня воспитывали за рубежом, опасаясь за мою жизнь Вначале я жила в Киле, потом меня повезли в Петербург. Там я пробыла совсем немного, меня похитили и увезли в Сибирь. Похитители мне ничего не говорили о планах своих… Догадываюсь о том, что меня выкупил дядя. По Каспию меня доставили в Персию, к дяде. В его доме мне было уютно, я жила в роскоши, привыкла к ней. Но Персия не та страна, где можно из девушки вырастить владычицу огромной страны. И я направилась в Европу, естественно, под вымышленным именем. Может ли девушка в одиночку сохранить честь и жизнь свою? Вот и пришлось мне искать мужской защиты. Я привыкла к мужскому обществу, к мужскому образу мышления. Самой, без поддержки, добиваться российского престола я не могла. Но сейчас положение в мире изменилось. У меня в России появилась партия, готовая выступить в мою защиту, я нашла понимание во Франции. У меня много сторонников среди польских патриотов, готовых создать польский вооруженный корпус и принять участие в войне Турции с Россией…. Возможно, что мне придется совершить поездку в Константинополь для встречи с турецким султаном…
Филипп-Фердинанд опустился на колени, поцеловал руку Алине и сказал:
- Я на коленях, Ваше Императорское Высочество, про-шу простить мне за те обиды, что я вольно и невольно при-чинил вам
Вскоре слух, что в замке Оберштайн, под именем принцессы Владимирской живет прямая наследница рус-ского престола, законная дочь покойной императрицы Елизаветы Петровны, великая княжна Елизавета. распростра-нился по всей округи и за ее пределами. Князь Лимбургский был уверен, что теперь ему удастся склонить родственников к согласию на брак, которому они сильно противились. Но теперь и претендентка на российский престол довольно про-хладно относилась к брачному союзу. В Филиппе ярко про-явился немецкий менталитет: осыпая княжну - страстными заверениями в любви, он одновременно поручал ее вести де-ло с русским министерством по его правам на Голштинию. Принцесса дала на это согласие.
Карл Радзивилл, прежде находившийся в стороне от ак-тивных действий своих сторонников, решил, что наступила пора и ему самому встретиться с Великой княжной Елизаве-той в Оберштайне. Но, опасаясь новой измены своей невесты, князь Филипп воспротивился этому. Радзивилл нанял в Цвейбрюккене свободный от жильцов дом и предложил встретиться в нём. Встреча состоялась. После встречи между принцессой и князем Радзивиллом началась активная деловая переписка. Радзивилл не скрывал, что будущее Польши ставит в зависимость от успехов Елизаветы Алексеевны. Таракановой. И чтобы приблизить успехи предлагал совершить совместную поездку ко двору турецкого султана. Он с его людьми будет ждать великую княжну в Венеции, откуда и отправятся суда на Констан-тинополь, а оттуда уже следует послать воззвание к русским войскам, в котором и предъявить свои права на престол, узурпированный Екатериной. Расчет был сделан на слабость власти Екатерины, находящейся временно в неблагоприятных условиях, вызванной борьбой на два фрон-та: с одной стороны Пугачев с другой – Турция. Княжна Тараканова обещала Радзивиллу возвратить Польше отторгнутые от нее области, свергнуть Понятовского с престола и восстановить Польшу в том виде, в каком она находилась при королях саксонской династии.
Так много храбрых сыновей,
Готовых жизнь отдать за Польшу
Беда - кичливостью своей,
Вредят ей только больше.
«Значение» принцессы растет, как на дрожжах. В од-ном из своих писем князь Радзивилл говорит самозванке: "Я смотрю на предприятие вашего высочества, как на чудо провидения, которое бдит над нашею несчастною страной. Оно послало ей на помощь вас, такую великую ге-роиню".
«Великая героиня» держит в неведении о происходя-щем своего жениха. Проходит некоторое время и она гово-рит ему:
- Король Людовик XV одобрил мое намерение ехать в Константинополь.
- И когда ты намерена туда отправиться? – спросил уже смирившийся с принятым без его участия решением.
- Я решила это сделать с участием Михаила Казимира Огинского. Я жду его приезда
- А где намечена эта встреча?
- Я пригласила его в Оберштайн.
- Мне не нравится эта встреча, но я, чтобы не мешать вашим переговорам, на трое суток уеду к своей сестре в Бар-тенштайн.
На этот раз князь Лимбург солгал, целью поездки была подготовка своих родных к предстоящему браку с принцес-сой Елизаветой.
Когда князь Филипп вернулся, то увидел в Оберштайне духовное лицо – аббата Бернарди, приехавшего вместо Огин-ского, Бернарди рассказал, что Огинский высказывал сожа-ление о том, что он не может совершить путешествие в сто-лицу Порты, что он, как посланник польский не может поки-нуть версальский двор в то, время, как король Франции нахо-дится при смерти. Он должен дождаться кончины короля, поскольку следует направление политики его преемника. Огинский лгал. Он был крайне осторожным и боялся скомпрометировать себя, если замысел принцессы не удастся. Поездка Филиппа тоже оказалась лишенной смысла, хотя согласия родных он добился. Елизавета, (будем теперь звать её этим именем) сказала, что она познакомится с его родными не прежде, чем станет его женой и уплатит все деньги, издержанные на нее. А на это требовалось время, которое торопило Елизавету Тараканову. Чтобы не мешать возлюбленной, князь Филипп вновь перебрался в свой родовой замок Нейсес. Оставаясь в Обештайне, принцесса Тараканова вела активную переписку с женихом. Делалось это с тайной целью: показывать родственникам Филиппа Лимбурга, да и иным лицами тоже, что отношения между женихом и невестой обычные, чтобы ложных толков по поводу поездки Елизаветы в головах их недобрых не возникало. Уже за несколько дней до отъезда, принцесса писала: «Я готова принести в жертву моему избраннику Филиппу-Фердинанду свою блестящую карьеру, но должна предпринять небольшое путешествие, для устранения последних препятствий к их браку…»
В ответном письме Филипп писал: «…Не имея воз-можности вознаградить Россию за потерю такой прекрас-нейшей принцессы, он не может принять от нее такой жерт-вы». В адресе было написано: « Ее императорскому высоче-ству принцессе Елизавете Всероссийской.
В Оберштайне «родилась» принцесса,
Претендентка на российский трон.
Польские решались интересы,
Только личным нанося урон..
Ей совета б умного послушать,
Матку-правду резал ей барон,
Так легко, что создано, разрушить,
Превратиться жизнь в кошмарный сон.
Наступил день отъезда. Все имеющиеся в наличии деньги, включая и те, которые он собрал для личной поездки в Вену, для решения своих наследственных вопросов, были князем Лимбургом вручены Елизавете. Для обычной дамы такой суммы должно было с избытком хватить и на дорож-ные расходы, и на проживание в Венеции. Но ехала не какая-нибудь захудалая немецкая принцесса, а будущая императри-ца российская, хотя и под именем графини Пиннеберг (название одного из владений Лимбурга), привыкшая к роскошной жизни. Князь Филипп лично сопровождал супругу (так Лимбург и Елизавета стали называть друг, друга, хотя официально брачные отношения не были оформлены). В купленной для этой цели карете они ехали до Цвейбрюккена, где им предстояло расставание. Плача при расставании не было, но глубокие вздохи сотрясали часто грудь Филиппа. Расставаясь, князь обещал Елизавете в скором времени приехать в Венецию, чтобы оттуда уже вдвоем направиться ко двору турецкого султана. Из Цвейбрюккена князь Филипп, опечаленный разлукой с прекрасной супругой, отправился назад в Оберштайн, который станет для него на долгое время дорогим по воспоминаниям. Елизавете следовало ехать в Аугсбург, где она должна была пополнить кошелек за счет кредита, предоставленного Паулем Горнштейном князю Лимбургу. Карета, ее везущая, катилась не торопясь, позволяя графине Пиннеберг любоваться красотами природы и рисовать ра-дужные перспективы будущего. Она и не заметила, как мимо кареты промчался всадник на вороном коне. Это был барон Горнштейн, спешащий, чтобы встретиться с принцессой и князем Филиппом. Филиппа он догнал на пути к Оберштай-ну. Здесь же на дороге произошел краткий разговор. Узнав, что принцесса направляется в Аугсбург, он умолял князя, чтобы тот отказался от самой идеи сопровождения принцес-сы в Константинополь, переубедить Филиппа ему не уда-лось. С досады махнув рукой, Пауль бросился догонять принцессу.
Оберштайн потерял душу свою, прежнее оживление сменилось унынием, нарушенным приездом аббата Бер-нарди. На этот раз его прислал Огинский, чтобы выяснить у принцессы о ее намерениях касающихся Польши. Странно, Огинский освободивший место польского посланника при французском короле Людовике XVI (новым послом стал Вильегорский), не приехал сам, а прислал своего представителя – иезуита, кстати ревностного поклонника прусского короля Фридриха II. Князю Лимбургу не откажешь в некоторой проницательности в состоявшемся коротком диалоге между ним и аббатом. Был теплый вечер, последние косые лучи солнца, прячущегося за вершиной горы, ярко осветили противоположную стену комнаты замка, окрасив ее в оранжевый цвет Хозяин и гость удобно расположились в креслах для ведения непринужденной и неторопливой беседы.
- Я хотел бы задать вам вопрос, возможно, в какой-то степени некорректный, и вы вправе на него и не отвечать, - сказал Бернарди, глядя вопрошающим взглядом на князя Фи-липпа, - Вы сами верите в действительность царственного происхождения вашей возлюбленной?
- Я глубоко убежден в этом, -ответил Лимбург спокой-но, - Я видел собственными глазами документальные под-тверждения тому.
- Но так ли они надежны?
- Несомненно.
- Вы разделяете взгляды ее императорского высочества в вопросах политики в отношении будущего Польши?
- Я не интересуюсь политикой, у меня немало забот, бо-лее для меня важных, чем далекая от меня Польша… Но я слышал и уловил многое из бесед наследницы русского пре-стола с княгиней Сангушко, которая здесь некоторое время гостила…
- И что же вы уловили из того разговора, если не сек-рет?
- Я полагаю, что о секрете не говорят так громко, да еще при посторонних лицах. А две дамы говорили так громко, что их можно было слышать, находясь вне стен замка. Я понял, что великая княжна говорила о том, то она стоит на позициях сохранения Польши в границах времен саксонского правления.
А не говорили ли они что-нибудь о Пруссии?
- О Пруссии разговора не велось, но я знаю что моя су-пруга благоговеет пред королем Пруссии и будет способ-ствовать расширению его владений на востоке
Бернарди был доволен, у него глаза сощурились, словно пучок света на них пал, а вниз и по бокам тонкие морщинки лучиками побежали.
Получив ответы на свои вопросы, Бернарди обещал, ис-пользуя влияние Вильегорского, убедить Огинского к немед-ленному отъезду в Венецию.
Принцесса Елизавета не торопилась, а потому до Аугс-бурга не доехала. Барон Горнштейн перехватил её по пути туда и предложил задержаться на несколько часов в городе Зусмаргаузене. Осторожный, прощупывавший каждый свой шаг, первый министр курфюрста Трирского, чтобы не ском-прометировать своего государя, не поехал в Аугсбург, решил встретиться с принцессой на «нейтральной» территории. Здесь, в городе Зусмаргаузене, он вручил Елизавете 200 чер-вонцев. При этом он сказал:
- Ваше высочество, довертесь моему инстинкту, кото-рый меня никогда не подводил, откажитесь от своих замыс-лов – они ведут к гибели!
- Почему вы так думаете, барон? – удивленно посмотре-ла прямо в глаза Пауля принцесса.
- Поляки – не тот народ, которому можно довериться! Они только используют вас, как орудие для достижения сво-ей цели в целом, причем, каждый пытается достичь своей лично выгоды… Вернитесь в Оберштайн, где вас ждет князь Лимбург, удалитесь от всех политических интриг… Живите для себя, своего личного удовольствия…
Так искренне, так убедительно звучали слова Горн-штейна, что Елизавета в какое-то мгновение заколебалась и сказала в ответ:
- Я обязательно подумаю над вашими словами. Я даю вам слово, что пробуду в Венеции самое короткое время, а потом вернусь в Германию и стану хлопотать по Шлезвиг-Голштейнскому делу.
Барон поцеловал на прощанье руку принцессе и напра-вился, не спеша, в Кобленц
По пути в Венецию к « её высочеству Елизавете» в Бриксене присоединилась группа разных лиц, по большей части состоящая из поляков. Верховодил этой группой Ми-хаил Доманский. Помня о слове, данной ею Горнштейну, Елизавета сообщила Доманскому, что она хорошо просчитала все шансы поездки в Константинополь и не видит ничего, что способствовало бы задуманному плану, а поэтому она намерена пробыть в Венеции самое короткое время, а потом вернуться в Оберштайн. Это сообщение озадачило поляков. Доманский бросился уговаривать её не оставлять задуманного предприятия, красочно разрисовал её будущее, когда она будет повелевать миллионами людей, когда её богатству и положению будет завидовать вся Европа… И Елизавета Тараканова не устояла...
13 мая 1774 года Венеция не готовилась к проведению карнавала. Карнавалы проводятся здесь в феврале, а сейчас половина мая прошла…. Однако на площади святого Марка собралась большая группа разнаряженных людей, преимуще-ственно мужчин польской национальности. Среди них ро-стом и объемом фигуры выделялся литовский князь Карл Радзивилл. Рядом с ним находились его сестра графиня Тео-фила Моравская, дядя князь Анджей Радзивилл, глава поль-ской генеральной конфедерации граф Потоцкий, староста Пинский граф Пржездецкий, один из основных деятелей конфедерации Чарномский, Михаил Доманский и многие иные знатные польские офицеры.. .
Все ждали приезда ее высочества принцессы россий-ской
Сама принцесса Елизавета в сопровождении фрейлейн Франциски фон Мешеде плыла в гондоле по Большому Ве-нецианскому каналу. Она с интересом рассматривала всё встречающееся на пути так непохожие на строгие готические зубчатой формы строения. Венеция – город невероятной кра-соты Мелкие островки, занятые красивыми цветными строе-ниями, множественные мосты, старинные церкви, роскошные дворцы. Венеция воздушна и изысканна, романтична и волшебна. Это город гениальных зодчих, скульпторов и художников. Возможно, именно поэтому здесь царит особая атмосфера любви и хорошего настроения. Остров Реальто а через него, деля на две половины, идет S-образный, трехкилометровый шириной в 50 метров канал – главная улица Венеции с ее самым распространенным транспортом – гондолами. Набережных нет, их заменяют фасады домов, поднимающихся вверх из вод венецианской лагуны. Мелькают мимо фасады множества красивых дворцов: Ка де Орсо, Ка Реццонико, Ка Фоскари, Палаццо Барбариго… Глаза принцессы не успевают за бегущими с двух сторон линиями красоты. Но вот взор останавливается на показавшейся впереди кампанилле – 100 метровой колокольне собора святого Марка. Там, со стороны одной из самых больших площадей города послышались восторженные крики приветствующей приезд графини Пиннеберг толпы. К причаливающей гондоле направляется Карл Радзивилл. Отвешивая низкий поклон, он протягивает руку и помогает принцессе ступить на гостеприимную землю Венеции Троекратно звучит на древней площади:
Vivat! Vivat! Vivat!
Гондола доставила Тараканову в ее резиденцию. Но не на какой-нибудь там постоялый двор, в гостиницу или част-ный дом, а прямиком в особняк французского посольства. Прямо как в сказке: неведомая прежде при дворе француз-ского короля молодая женщина принимается как государ-ственная особа… . Тем не менее, документы бесспорно сви-детельствуют о том, что Версаль почти признал Тараканову. Еще бы: ведь Огинский был там своим человеком. Став при Людовике "persona grata", он сумел пробудить во француз-ском монархе сочувствие к судьбе Польши. Кроме того, ко-ролевские дипломаты ошибочно полагали, будто власть Ека-терины II стала непрочной и сделали ставку на претендентку невесть откуда появившуюся. Впрочем, Франция того време-ни мягкостью и гибкостью политики в отношении России не отличалась
Но действительно ли министры Людовика верили в права Таракановой? Или же тут действовал политический расчет? К сожалению, ответить на этот вопрос однозначно нелегко.
Приезд графини в Венецию наделал немало шума. Сначала было приняли ее за жену графа Голштейн-Лимбурга, но, получив от него запрещение называться его женой, она отрицала это. Резидент князя при Венециан-ской республике, как мог, старался \рассеивать эти слухи. Любопытствующие за разъяснениями обращались к Карлу Радзивиллу, поскольку его чаще других видели подле графи-ни. Тот под условием строжайшей тайны, каждому рассказы-вал, что это дочь русской императрицы Елизаветы, рож-денная от тайного брака, и приехала из Германии, чтобы под его покровительством ехать в Константинополь.
Между тем Тараканова, надежно обосновавшись во французском посольстве, начала устраивать приемы. А лице-зреть ее спешили многие, и главным образом - обитатели французской колонии. Посетителей она принимала со всеми церемониями придворного этикета, как и подобает настоящей императрице. Радзивилл с Доманским у нее буквально дневали и ночевали. К ней наведывались английские купцы и аристократы. Итальянцы, однако, тоже не оставались в стороне. При графине Пиннеберг был свой двор: барон Кнорр, стал гофмаршалом "ее высочества". Она напрочь забыла о своих обещаниях, данных и князю Лимбургу и барону Горнштейну Да и как можно было помнить о тусклых днях пребывания в замке Оберштайн, если её сейчас в Венеции подхватил и закружил вихрь внимания и почитания! Одни едут в Венецию, чтобы насладиться ее неповторимыми особенностями. Прекрасная днём, она полна очарования ночью. Чёрное, как смоль небо с крупными мигающими звездами и камнями, пахнувшими морем. Впрочем, можно ли обвинять в отсутствии вкуса к красоте фресок и картин, скульптур и мозаики, к общему облику города, в котором каждое здание – живая история, ту, которую опьянил манящий вкус огромной, беспредельной власти! Венеция была лишь одним из пунктов на пути движения к ней. Толпа польских и французских офи-церов, собравшихся вокруг князя Радзивилла, чтобы ехать с ним на подмогу туркам против России, ежедневно напол-няла приемные комнаты графини. Кроме Радзивиллов, чаще других у нее бывали граф Потоцкий, граф Пржездец-кий и сэр Эдуард Вортли Монтегю, англичанин, долго путешествовавший по Востоку, сын известной английской писательницы, леди Мэри, дочери герцога Кингстон. Жизнь в Венеции всегда требовала больших денег, а роскошная открытая жизнь принцессы очень скоро истощила её кошелек. Прошло только три дня, а кошелек графини Пиннеберг показал дно свое. Поляки и французы собравшиеся вокруг неё были бедны, как церковные крысы, Принцесса занялась поиском денег у местных банкиров, рассказывая им о богатых залежах агата, открытых в Оберштайне. Но на эти рассказы банкиры не клюнули С большим трудом удалось получить 200 червонцев. Это означало одно, пора двигаться!
Берберийские капитаны Гасан и Мехмед из Туниса, подчиняющиеся власти, султана турецкого, посадили на свои корабли отправляющихся в Константинополь. Все уже были в сборе: Карл и Анджей Радзивиллы, графиня Моравская, многочисленные французские и польские офицеры, недоста-вало только графини Пиннеберг. Но вот показалась и она в окружении своего «двора», за исключением гофаршада баро-на Кнорра, оставшегося в Венеции для устройства дел прин-цессы и для ведения переписки. Елизавету встретили на па-лубе корабля, на который она поднялась, с особым почетом, ей все представились и, согласно придворному этикету, целовали ее руку. Радзивиллы, равно, как и графиня Моравская таким же образом проявили свою почтительность к наследнице российского престола. Дул легкий попутный ветерок, мелкие барашки покрывали голубые воды Адриатики, Корабли с наполненными ветром парусами весело мчались по намеченному курсу. Путешествие обещало быть приятным, но вдруг ветер резко изменил свое направление, став встречным. Крепчая с каждым часом, он заставил изменить курс кораблей. С великим трудом путешествующие добрались до острова Корфу. Капитан Гасан, опасаясь гибели корабля, решил не рисковать и вернуться в Венецию. Анджей Радзивилл, дядя Карла Радзивилла, и графиня Моравская, намереваясь сухим путем добираться до Польши, остались на корабле Гасана. Они убеждали княжну Тараканову последовать их примеру но та вместе с Карлом Радзивиллом перешла на корабль Мехмета, который брался довезти их до Константинополя,
Судьбу не могут изменить
Советы добрые и споры.
Решения прямая нить -
Лишь только яблоко раздора,
Здесь разум не причем,
И разорвать ту нить нет силы
Сквозь пальцы истина течёт -
Прилив сменяется отливом.
Покинув рейд Корфу Мехмед, вышел в открытое море, но преодолеть ветры, дующие не в том направлении, не мог, они понесли корабль к северу и вынудили капитана в по-следних числах июля бросить якорь у Рагузы.
Рагуза в наше время называется Дубровником. Основа-ли город римляне. Когда-то он был одним из самых мощных и влиятельных городов на Средиземном море. Положение, занимаемое им, делало его привлекательным для всех, име-ющих внушительную военную силу. Двигающиеся с востока славянские племена хорватов обосновались, да и живут здесь. Чтобы уцелеть приходилось искать покровителей. То пришлось под византийцами быть, то под венграми, то под венецианцами, Как-то Рагуза объявила себя вольным государством, этакой маленькой славянской республикой, а силы, чтобы ту волю защищать не было. Хорошо, что Венеция всегда предпочитала дипломатию и силу денег военным действиям. И стала Рагуза по устройству своему похожей на Венецию. Город вёл обширную торговлю, как и Венеция, да и правление напоминало венецианское. Городом управлял Большой совет, каждый член Большого совета один месяц служил ректором республики. Город не принимал участия в войне против Оттоманской империи. Рагуза подчинилась турецкому султану, согласившись платить Стамбулу дань. Рагузские торговцы вели торговлю с турками и стали одними из немногих, кто мог доставлять предметы роскоши из арабского мира в Европу. Город славился кораблестроением. Более трехсот кораблей бороздило Средиземное море под рагузским флагом, на котором было написано слово – «свобода». И здесь, в крохотной славянской республике, Франция по-прежнему оказывала «российской принцессе» своё покровительство. Французский консул в Рагузе предоставил в ее распоряжение загородную резиденцию, прекраснейшую виллу в окрестностях города. И снова в ее салоне стали собираться аристократы со всей Европы. Никто из них ни на миг не сомневался в справедливости ее притязаний - они искренне верили, что недалек тот день, когда Тараканова, несчастная жертва политических интриг, заменит нечестивую Екатерину на российском престоле. Радзивилл с знатнейши-ми членами своей свиты ежедневно обедал у "великой княжны всероссийской". Расходы оплачивал он же.
Приезд княжны Елизаветы в Рагузу не прошел незаме-ченным журналистами.. Сведения о ней помещали газеты Франкфурта-на-Майне и Утрехта. Посетившие князя Филип-па-Фердинанда Лимбургского в Оберштайне герцог Ларош-фуко и граф де Бюсси сообщили о симпатиях к Елизавете во Франции. Версальский двор пророчил ей полный успех. Княжна Елизавета находилась в деятельной переписке с кня-зем Филиппом Фердинандом, бароном фон Горнштейном и маркизом де Марином. Парижские новости были ей переданы в письме де Марина.
Успех – кружится голова…
Оповещает пресса:
«Имеет на престол права
Российская принцесса».
Версаль твердит и Ватикан,
Стамбул – не в стороне –
Ведь интересы многих стран
Оформились вполне.
Подъем России, мощь ее
Для многих беспокойство…
А Петербург на все плюет -
Вражды известно свойство.
Политика Рагузы, идущая в кильватере государствен-ных интересов Турции, была враждебной по отношению к России, но заявить об этом открыто Большой совет не мог, зная, что российский флот под командованием адмирала Грейса находится в Средиземном море. Но жители города могли открыто выражать свои симпатии и антипатии – на то и «свобода» дана!.. "Великая княжна Елизавета" принята бы-ла местным населением с радостью, хотя сенат и воздер-жался официально признать ее в присваиваемом ею звании.
Не более как через неделю по прибытии в Рагузу принцесса писала уже к Горнштейну, что намерена объ-явить о своем происхождении русским морякам ,. "Постара-юсь, - писала она, - овладеть русским флотом, находящимся в Ливорно; это не очень далеко отсюда. Мне необходимо объявить, кто я, ибо уже постарались распустить слух о моей смерти. Провидение отмстит за меня. Я издам манифе-сты, распространю их по Европе, а Порта открыто объявит их во всеобщее сведение. Друзья мои уже в Константи-нополе; они работают, что нужно. Сама я не теряю ни минуты и готовлюсь объявить о себе всенародно. В Кон-стантинополе я не замешкаю, стану во главе моей армии, и меня признают».
В самой Рагузе слух о наследнице русского пре-стола, "Елизавете II",сделался до того общим, что Большой совет не на шутку встревожился. Хотя Рагузская республика и была недовольна Екатериной, но сенаторы не могли не опасаться вредных для их отечества последствий, если рус-ское правительство обратит серьезное внимание на про-иски претендентки. Слабой республике не стоит настраивать Россию против себя. Та уже успела показать свою силу на море, уничтожив в Чесменском сражении огромный турецкий флот. Русский флот под командой победителя Орлова-Чесменского стоял недалеко от Рагузы в Ливорно. Рагузский совет через своего поверенного в делах решил послать в Россию сообщение о домогательствах неизвестной женщины, называющей себя "великою княжной Всероссийскою". Никита Иванович Панин, заведовавший иностранными делами по повелению государыни российской дал в Рагузу такой ответ: «Нет никакой надобности обращать внимание на "эту побродяжку".
Пребывание «побродяжки» Таракановой и её окруже-ния в Рагузе затянулось, скудность поступаемой извне ин-формации заставило княжну активизироваться. Она пишет письмо турецкому султану, но письмо остается неотправлен-ным. И виноват в этом только Карл Радзивилл Княжна пи-шет манифест в российские войска, прося его размножить и разослать. Это тоже не выполняется..
Оказывается, в октябре 1774 года князь Карл Радзивилл получил известие о ратификации Кючук-Кайнарджийского мирного договора.. Война между Россией и Турцией была кончена. Князь заявил о своем отъезде в Италию. Сношения с княжной Елизаветой Радзивилл прервал. Деньги на расходы княжны перестали отчисляться.
Польские и французские офицеры тут же отказа-лись от визитов к княжне Елизавете. В газетах появились слухи о ее любовной связи с Доманским. Версальский двор публично отрекся от всяких сношений с княжной и послал официальный запрос о ней в Оберштайн. Французский рези-дент де Риво потребовал от Елизаветы освободить дом.
Филипп-Фердинанд Лимбургский настаивал на немед-ленном возвращении княжны Елизаветы в Оберштайн.
Кто знамя правды будет несть?
Людьми поруганная честь?
Иль вера слабая, лишенная ума,
В безумствах утонувшая сама?
Или надежда в милосердье Бога?
Так и ее осталось так немного.
И свет её едва-едва заметен…
В тумане вечных ссор и сплетен…
Сгоревшая в страданиях любовь,
Пытается напомнить вновь и вновь
что жизнь трепещет, всё
еще влачится.
Но только для любви
И стоило на этот свет родиться!
Все, кто прежде восторгался ею, теперь отворачивались от неё. Верным остался лорд Монтегю, находящийся в Вене-ции. Из свиты князя Радзивилла только три поляка остались при "великой княжне" в Рагузе: Чарномский, намерившийся ехать с нею в Константинополь, где надеялся сделаться офи-циальным агентом конфедерации; Ганецкий, бывший иезуит, имевший обширные знакомства в Риме, намеревавшийся провести её к святейшему отцу и ввести в лоно римской церкви, и, наконец, Доманский, который не в силах был оставить прекрасную принцессу, в которую был страстно влюблён. Кроме того, у Чарномского и Доманского были и другие расчёты оставаться при "великой княжне": они дали ей значительные суммы денег в надежде на её агатовые копи в Оберштейне, а ещё более на сокровища русской короны
«Друзья» которым она так доверяла, предали ее. А причина предательства кроется в воинских успехах русских войск. Восстание Пугачева подавлено, Обстановка в самой России стабилизируется. Между Россией и Турцией заключен мирный договор, и польско-французскому корпусу делать там нечего; чтобы содержать его, нужны большие деньги, а частному лицу оплачивать расходы на него не по карману.. Не дождался Карл Радзивилл и фирмана от султана, позволяющего пребывать на земле Турции, проводя свою политику, отличающейся от турецкой. Наступила пора каждому заняться сохранением личной шкуры. Все ярые польские конфедераты, за исключением малого числа, униженно писали покаянные письма императрице Екатерине II, моля ее о прощении… и получали его. Получил его и Карл Радзивилл вместе, кстати, с возвращаемые со всеми имениями, на которые был наложен секвестр.. Но всё это свершится позднее, а пока поползли слухи, будто Тараканова — самая настоящая а в а н т ю р и с т к а. Радзивилл и его ближайшие сподвижники демонстративно вернулись в Венецию. И Таракановой пришлось жить только на собственные средства и те, что перепали ей от Доманского. Однако столь неожиданный поворот в судьбе не смутил ее, и она вовсе не собиралась отступать. Она обратилась к лорду Монтегю с просьбой о неаполитанском паспорте…
Слухи о княжне Таракановой всё чаще и чаще стали до-стигать Санкт-Петербурга и раздражали императрицу. Ека-терина II, не имела абсолютно никакой кровной связи с «царствующим домом», и все годы своего долгого цар-ствования постоянно и пристально озиралась в страхе перед появлением какого-нибудь «законного» претендента или какой-нибудь «законной» претендентки. А тут по свету гуляет легенда о том, что где-то, в богом забытой Рагузе, находится законная наследница престола. Долго гуляющая легенда и истиной может стать, если ее вовремя не остановить…И стала Екатерина Алексеевна придумывать средство, как уничтожить самозванку с ее замыслами. И решила без шума и огласки захватить ее в чужих краях. Для исполнения такого плана императрица избрала графа Алексея Орлова, которого решительность и находчивость в подобных случаях были ей очень хорошо известны.
Княжне Таракановой стало известно, что в Средизем-ном море находится русская эскадра и что командует ею Алексей Орлов, брат Григория, фаворита Екатерины. Ходила молва, будто он впал в немилость императрицы всея Руси. И решила княжна воспользоваться случаем этим, написала она письмо Орлову, признавшись, что она - истинная российская государыня, что турецкий султан считает законными все ее притязания. Она также обещала сделать Орлова первым че-ловеком на Руси - ежели, конечно, тот встанет на ее сторону и поможет ей взойти на престол.
Но ответа на это послание она так и не получила. Не знала принцесса Елизавета что письмо ее будет Орловым пе-реслано в Петербург и ляжет на стол русской императрицы. Екатерина II, до сих пор лишь презиравшая авантюристку, теперь уже буквально рвала и метала от ярости. Пришло вре-мя раз и навсегда покончить с интриганкой, которая уже ста-новилась не на шутку опасной.
Алексей Григорьевич Орлов 12 ноября 1774 года: полу-чает от императрицы российской послание: «... Сообщите, где она сейчас. Постарайтесь зазвать ее на корабль и засим тайно переправьте сюда; ежели она по прежнему скрывается в Рагузе, повелеваю вам послать туда один или несколько кораблей и потребовать выдачи этого ничтожества, нагло присвоившего имя, которое ей никоим образом не принадлежит; в случае же неповиновения (то есть если вам будет отказано в ее выдаче) разрешаю прибегнуть к угрозе, а ежели возникнет надобность, то и обстрелять город из пушек; однако же, если случится возможность схватить ее бесшумно, вам и карты в руки, я возражать не стану».
В Рагузе княжны Таракановой не оказалось. В первых числах ноября 1774 года княжна Елизавета выехала из Ра-гузы на корабле капитана Гасана. Княжну сопровождали польские шляхтичи Доманский и Чарномский, монах Ганецкий и камеристка Франциска фон Мешеде.
В ноябре !774 года журналистам стало известно, что в Барлетт прибыла на корабле неизвестная дама. Даму сопро-вождали два кавалера, монах и камеристка. Путеше-ственница имела неаполитанский паспорт. Спутники её почему-то сочли нужным переменить фамилии: Чарномский стал называться Линовским, Доманский - Станишевским.
Дама и ее спутники, не задерживаясь в Барлетте, направились в Неаполь. Объявилась она в английском по-сольстве. Английский посол сэр Уильям Гамильтон и его су-пруга, леди Гамильтон, встречали Тараканову с распростер-тыми объятиями и обхаживали, как настоящую царицу. В Неаполе неизвестная дама нигде не показывалась. Англий-ский посланник лорд Гамильтон устроил неизвестной и ее свите римские паспорта. Путешественница называла себя знатной дамой польского происхождения. Даму сопровожда-ли гофмейстер и капеллан Ганецкий, шляхтичи Линовский и Станишевский, камеристка Франциска фон Мешеде. Неиз-вестная вела уединенный образ жизни и выезжала только в карете с завешенными стеклами. Единственными посетите-лями дамы были иезуиты Волович и Вонсович. Как ни стара-лась избежать княжна пронырливых журналистов, но не уда-лось - во франкфуртских газетах появились сообщения о пе-реезде из Рагузы в Рим княжны Елизаветы Всероссийской
В Риме, куда она вслед за тем подалась, ее взял под по-кровительство кардинал. Альбани. Тараканову вот-вот дол-жен был признать и папа.... Задержка произошла из за болез-ни папы. Принцесса Елизавета не могла сидеть сложа руки, натура её требовала действий, она написала второе письмо к графу Орлову. Письмо Орлову в Ливорно должен был пере-слать находившийся в Венеции лорд Вортли Монтегю. Лорд Монтегю выполнил поручение. В ответе Елизавете Монтегю сообщал об изменившемся отношении к княжне французско-го посланника при Венецианской республике. Неблагоприятные и двусмысленные отзывы дипломата англичанин связывал с переменой внешнеполитического курса Версальского двора. Папский двор хранил молчание. Причиной тому была смерть Климента XIV. В Ватикане происходили выборы папы. Наиболее вероятной считалась кандидатура кардинала Джованни Алессандро Альбани, протектора Польского королевства. Капеллану Ганецкому удалось передать кардиналу Альбани письмо от неизвестной дамы. Она извещала кардинала о приезде и просила личного свидания. Альбани не мог покинуть конклава до окончания выборов и рекомендовал даме в качестве своего доверенного аббата Рокотани. Аббат был принят неизвестной. В беседе с ним неизвестная назвалась княжной Елизаветой. Неоднократно жаловалась она аббату на лиц своего придворного штата. Она исключала только Станишевского, т.е. Доманского: его она очень хвалила. Вскоре Рокотани ] заметил нежные отношения искательницы русского престола к этому молодому, страстному человеку. Однажды он, сидя у аббата, распространялся об уме, любезности и красоте принцессы, об её богатстве и связях, и сказал, что дал ей клятву сопровождать её повсюду. При этом он дал почувствовать, что со временем, если предприятие прин-цессы увенчается успехом, ему самому предстоит одно из са-мых значительных положений в свете. Шумный Рим да еще в период избрания папы, когда его улицы и площади заполняли массы паломников, стекающихся отовсюду, не соответствовал настроению Принцессы (Официально княжна продолжала пользоваться именем графини Пиннеберг)
В Риме, вблизи дома, в котором проживала княжна, прислуга ее стала замечать странного молодого человека по-долгу бродившего. Он расспрашивал слуг об их хозяйке, но не навязчиво и всегда высказываясь с величайшей почти-тельностью. Так обычно вели в ту пору неопытные влюблен-ные, не смеющие открыто выразить свои чувства. Но это мог быть и тайный агент. Чтобы выяснить, княжна обратилась к аббату Рокотани с просьбой выведать через римскую поли-цию всё об этом молодом человеке. Аббат отказался это сде-лать, мотивируя отказ следующими словами:
- Дочь моя, священникам неприлично вмешиваться в такие дела.
- А что вы посоветуете, святой отец?
- Вы могли бы попросить об этой услуге посланника Трирского, ссылаясь на вашу дружбу с бароном фон Горн-штейном…
- Спасибо… Я так и сделаю! – сказала княжна, зная что так она никогда не поступит. Обращаться к графу Ланьяско после того, как он отказал ей в деньках, она просто не могла.
Подошло время, когда молодой человек в очередной раз оказался подле дома, она велела позвать его.
Молодой человек, едва перешагнув через порог комна-ты, отвесил низкий поклон и представился, говоря по-французски:
- Лейтенант русского флота Иван Христенек.
- Вы по своей инициативе стали досаждать мне, или вас кто-то послал?- спросила лейтенанта княжна глядя в упор своими черными глазами, в глубине которых вспыхивали и гасли огоньки
- Я не нашел иного способа быть представленным вам, ваше императорское высочество, но вы, надеюсь простите того, кто готов служить вам душой и телом, также, как это готов делать и его сиятельство граф Орлов-Чесменский.
- А откуда вам, лейтенант, известны желания графа Ор-лова?
- Я служу у него адъютантом.
- Передайте графу, что ему следовало бы высказываться яснее, - сказала княжна, всем видом своим показывая, что разговор продолжаться далее не может.
Через два дня после встречи с Христенеком к прин-цессе пожаловал банкир Дженкинс, англичанин по национальности, предлагая деньги в том количестве сколько ей необходимо. Принцесса решила, что банкир явился по поручению лорда Гамильтона. Лицо ее озарилось радостью, но тут же погасло, когда она услышала, что это русский адмирал Орлов открыл кредит графине. Принцесса очень нуждалась в деньгах, но принять их от Орлова наотрез отказалась. Отказ не озадачил банкира, он хорошо знал состояние дел графини Пиннеберг и был уверен , что отказ носил временный характер. И это было так. Кредиторы наседали, требуя возврата денег, грозили судом. Через аббата Рокотани принцесса послала письмо кардиналу Альбани, прося у него тысячу червонцев. Ответ кардинала был уклончивым. Принцессу могли арестовать за долги и она решилась принять Христенека. Тот сообщил ей о том, что граф Орлов, признавая ее за дочь Елизаветы Петровны, пред-лагает ей свою руку и русский престол, на который он возведет ее, произведя в России возмущение, что сделать не трудно, ибо народ недоволен Екатериной.
Размышления не были сильной стороной характера кра-сивой молодой женщины, Натура ее требовала движений, действий. Приняв раз решение, она безрассудно смело броса-лась выполнять его. Смелость принцессы Елизаветы была ахиллесовой пятой её. Она написала письмо Орлову, в кото-ром извещала графа о том, что готова покинуть Рим и пере-ехать в Пизу, где готова будет встретиться с ним. "Желание блага России, — прибавляла она в письме, — во мне так ис-кренно, что никакое обстоятельство не в силах остановить меня в исполнении своего долга". В постскриптуме высказала просьбу снабдить её двумя тысячами червонцев на поездку в Пизу, поскольку она только через полтора месяца ожидает получения значительных сумм. Через день Дженкинс вручил ей 2000 червонцев. Затем он уплатил все ее римские и венецианские долги, на что употреблено было одиннадцать тысяч червонцев.
За три дня до отъезда из вечного города принцесса уве-домила кардинала Альбани, что обстоятельства ее измени-лись, и она решила оставить суетный мир и посвятить жизнь свою богу и испрашивает на это кардинальского благословения. А накануне объявила аббату Рокотани, что отречение ее от света окончательно еще не решено, но что дела ее неожиданно приняли очень хороший оборот. Простившись с аббатом и сделав ему дорогие подарки, принцесса под именем графини Селинской, в со-провождении своего «двора» в двух экипажах поехала из Рима.
Пиза в ту пору славилась не только своей падающей башней, но и красотой своих общественных и частных зда-ний, не уступая в этом плане Милану, Но в отличие от столи-цы Ломбардии, Пиза находилась всего в десяти километрах от берега моря, куда можно было добраться на коляске или спуститься на ладье по реке Арно, на берегах которой город уютно расположился. Прежде Пиза считалась крупным цен-тром, ведущим обширную морскую торговлю, но потом пришлось это место уступить Ливорно, построенном на месте небольшой рыбацкой деревни. Пиза стала местом многих, приезжающих в Италию на отдых, чтобы насладиться ее мягким климатом, прекрасной кухней и дивиться ее достопримечательностями. Находясь в Пизе, Елизавета получила весть о том, что к ней направляется кортеж адмирала Орлова. Адмирал просит принять его. Перед княжной Таракановой предстал высокого роста, могучего телосложения мужчина, которого можно было назвать одним из красивейших мужчин того периода времени, если бы не рубец, пересекавший его щеку.
Войдя, Алексей Григорьевич отвесил княжне нижай-ший поклон, всем своим поведением давая понять, что при-знает в ней настоящую принцессу Елизавету. Принцесса кра-сотой своей с первого знакомства затронула душу привыкше-го легко завоёвывать женщин Он стал бывать у нее чуть ли не каждый день. Обращался с нею почтительно, и почтение своё проявлял совершенно так, как это делает верноподдан-ный. Всякий раз навещая княжну, граф Орлов волновался, как юноша впервые идущий на свидание с девушкой, прика-зывал чистить тщательно мундир и отглаживать голубую ленту. С чрезвычайною заботливостью окружал её всеми возможными удобствами, никогда не садился перед ней, тре-буя этого и от всех лиц своего окружения. С поспешностью предупреждал каждое её желание; даже с кавалерами двора принцессы, с Доманским и Чарномским, обходился не только с изысканною любезностью, но даже с глубоким почтением. Княжна подолгу рассказывала ему о своих пожеланиях, надеждах и видах на будущее. Адмирал выслушивал и со-гласно кивал.. Не учла по-видимому Екатерина II, отправляя Орлова с тайной миссией к мошеннице , что та была молода и очень красива. Не могла она предвидеть и того, что Орлов влюбится в самозванку без памяти. Ведь он тоже был молод и недурен собой. И княжна полюбила его всем сердцем, отда-вая ему и тело, и душу. Что же удивительного в том, что че-рез несколько месяцев Екатерине II стали доносить:
«Граф Орлов дни проводит с той самой самозванкой и ходит с ней в оперу…
…Он подарил «русской императрице» коляску с ло-шадьми, на которой и разъезжает с ней. Толпы людей соби-раются полюбоваться молодой красивой парой….
…Орлов влюбился в неё без памяти, оставив прежнюю свою пассию княгиню Давыдову…
…Граф почитает самозванку, как царскую особу, за-прещая всем садиться в её присутствии…»
Эти сообщения привели Екатерину Алексеевну в ярость, и она напомнила графу, что послала его не для того, чтобы он к бродяжке воспылал теплыми чувствами.. .
Орлов убеждал Екатерину, что его поведение лишь хит-рость, чтобы усыпить бдительность Таракановой. «Невоз-можно употребить какое-либо насилие над нею на тоскан-ской территории... Флорентийский двор не дозволил бы это-го. Рядом с принцессой постоянно находятся ее приверженцы и слуги и от них следовало бы сопротивление насильственным действиям…» - добавлял он
Государыня оставалась крайне недовольной
В январе 1775 года из Петербурга прибыла депеша с ка-тегорическим приказом доставить самозванку в Россию к па-схе христовой. Екатерина требовала от графа Орлова реши-тельных действий.
И Орлов решительные действия предпринял, упал на колени перед княжной Таракановой и попросил её руки.
Женская любовь – потеря чувства меры,
Готова за неё и жизнь свою отдать.
Откажется от Родины, откажется от веры…
Не следует судить, а нужно понимать.
Упрашивать принцессу не пришлось, она с радостью согласилась. В Пизу прибыл нарочный с пакетом от англий-ского консула в Ливорно мистера Джона Дика. В пакете было вложено письмо написанное на английском языке, которого граф Орлов не знал, Он попросил принцессу Елизавету перевести письмо. В письме было написано:
«Уважаемый граф, в Ливорно произошел конфликт между русскими и английскими моряками. Ваше присут-ствие необходимо».
- Я должен ехать, - печально сказал Орлов, - служба — превыше всего.
Княжна загрустила. Тогда Орлов стал упрашивать ее поехать с ним. Это будет чудесное путешествие! Должна же будущая императрица увидеть свой флот!
Княжна согласилась.
Английский консул дал обед в честь «ее высочества» Елизаветы. Стол ломился от экзотических блюд и фруктов.
Княжна веселилась как никогда. Так и сыпала шутками и остротами.
Адмирал, — обратилась она к графу, — я желаю побы-вать на русской эскадре!
Граф Орлов только этого и ждал.
- Я немедленно исполню это желание, ваше высоче-ство! – воскликнул он. - И сейчас же прикажу для вашего удовольствия произвести морские маневры. Там на корабле мы и сыграем нашу свадьбу, если конечно вы не возражаете? Корабль - «частица земли русской».
Потеряв голову от столь нежданного счастья, Таракано-ва согласилась..
Ливорно – прежде всего портовый город , в котором всегда всякого отребья в достатке найдется… город эмигран-тов разных национальностей и культур, свободных нравов , висельников, либералов и анархистов, где всё чрезмерно , всё бьет через край, ну, словно живет всё только один день – и только сегодня… Здесь всегда много праздного люда, к тому же южного горячего нрава, ценящего зрелища, особенно тогда, когда за них не следует платить. Вот и сегодня с утра жители Ливорно, отложив все дела, собрались на набережной в ожидании красочного зрелища - свадьбы русского графа Орлова-Чесменского, командующего морскими силами России в Средиземном море и принцессы всероссийской Елизаветы. Орлов пообещал в честь такого события продемонстрировать манёвры русской эскадры. Нужно знать эксцентричность итальянцев, не способных сдерживать свои эмоции и отчаянно при этом жести-кулирующих, чтобы представить нетерпение толпы.. Все взгляды устремились в конец улицы, откуда должна была появится карета, везущая жениха и невесту. Но вот, наконец – и карета показалась, Из неё вышел граф, подавая руку молодой красавице, одетой в богатое платье, на шее её блистало бриллиантовое ожерелье – свадебный подарок графа. Появление молодых было встречено привет-ственными криками, под которые принцесса, бережно под-держиваемая Орловым, пересела из кареты в шлюпку, доста-вившую ее к борту линейного корабля "Исидор", на котором держал свой флаг командир эскадры контр-адмирал Самуил Грейг. С корабля спустили кресло, и через минуту принцесса оказалась на палубе. Над рейдом разносилась музыка корабельных оркестров, а матросы, стоя на реях, украшенных флагами расцвечивания, кричали "ура!". Контр-адмирал Самуил Грейг в парадной форме у борта встречал «знатную» гостью. Принцесса, под руку с графом Орловым, обошла корабль, приветствуя выстроившихся в шеренги офицеров и матросов. В ответ гремело троекратное «Ура» из луженых матросских глоток. Потом всё стихло. Появился священник и прямо на палубе начался обряд венчания. Елизавета была настолько счастлива, что даже не заметила, как у священника трясутся руки, и он путается в словах молитвы... Затем избранное общество направилось в адмиральскую каюту, где уже был накрыт роскошный стол. Последовали многочисленные тосты, кубки наполнялись красным анжуйским и амонтильядо, так называли полусладкий херес с ароматом орехов Вторая половина дня. Воздух стал прохладней, задул легкий ветерок, паруса кораблей наполнились ветром и корабли пришли в движение, перестраиваясь на ходу и паля пушками. Захваченная зрелищем, принцесса потеряла ощущение вре-мени и очнулась лишь после того, как почувствовала какое-то движение у себя за спиной. Великая княжна оглянулась и увидела гвардейский караул во главе с капитаном. Ни графа Орлова, ни адмирала Грейга, которые только что стояли ря-дом, нигде не было. Чаромский, Христанек и Доманский от-стегивали и отдавали свои шпаги…
- Что сие означает? - спросила великая княжна.
Начальник караула выступил вперед: и сказал, гром-ко чеканя слова:
- По именному повелению ее императорского вели-чества вы арестованы!
- Немедленно позовите графа Орлова! - приказала великая княжна.
- Граф, как заговорщик, арестован по приказанию адмирала! - тут же последовал ответ.
Потрясенная услышанным, впервые в своей жизни молодая женщина лишилась чувств. Ее отнесли в каюту и заперли там вместе с камердинером и служанкой. Мужчины из окружения принцессы были порознь размещены по каютам корабля.
слухи о захвате русской принцессы быстро распростра-нились по округе, вызывая всеобщее возмущение. Княжна Тараканова была очень красивой женщиной, хрупкой и изящной. Уже одни эти характеристики привлекательно вы-глядели в глазах эмоциональных итальянцев. А, кроме того, захват принцессы был осуществлен у берегов Италии, лю-дей, находящихся на её территории, а, следовательно под ее юрисдикцией. Люди из окружения Орлова советовали ему остерегаться, принять все меры для собственной защиты. Ор-лов оставил без ответа эти советы и замечания, бравируя сво-ею смелостью, хотя писал императрице Екатерине уже после захвата самозванки: «Я теперь, находясь вне отечества, в здешних местах опасаться должен, чтобы не быть от сообщ-ников сей злодейки застрелену или окормлену… я всего бо-лее опасаюсь иезуитов, а с нею некоторые были и остались по разным местам». Впрочем, итальянцы более шумели, чем действовали, опасаясь русской эскадры состоящей из пяти линейных кораблей и одного фрегата, артиллерия которых насчитывала семьсот стволов. Орлов-Чесменский мог стереть с лица земли Ливорно, тем более что Екатерина II давала ему полную свободу действий в этом отношении.
Хитрость, если подлость можно назвать таким словом, Орлова удалась на славу! Предатель в нем оказался всё же сильнее влюбленного мужчины. Орлов предупредил адмира-ла Грейга о том, что арестованная княжна – женщина весьма решительная и может совершить самый непредсказуемый по-ступок. В каюту, занимаемую Орловым, по его повелению был доставлен саквояж с бумагами личного характера Елиза-веты. Просматривая их, Алексей Григорьевич не нашел ни одной, касающейся тайны ее рождения.. Чтобы хоть чем-то занять время арестованной на время продолжительного мор-ского вояжа, в относительно небольших размеров каюты, Ор-лов предложил адмиралу Грейгу снабдить княжну книгами.
- А где я их возьму? – огрызнулся адмирал, - кроме морского устава никаких книг на флагмане нет.
- А у судового лекаря? – спросил граф
- Он не любит читать, книгам предпочитая игру в карты.
- А у священника?
- Может и есть книги, но они религиозного содержа-ния, да и написаны они по-русски. А я ни разу за время нахождения этой женщины на корабле не слышал от неё русского слова.
- А ты-то сам, Самуил Карлович, хорошо ли говоришь на нашем русском языке?
- Трудный язык для иноземца, я уже который год в Рос-сии живу, а на русском говорю плохо. Живя в Шотландии, я и не знал о существовании такого сложного языка, в котором одно слово может заменить несколько понятий.
- А на каком ты языке общаешься с арестованной?
- На английском.
- На стоянке в Портсмуте купи несколько книг на ан-глийском… попадутся на французском или немецком – по-купай. Я оплачу их стоимость.
Принцесса Елизавета была захвачена, но русская эскад-ра не спешила покинуть рейд Ливорно, она загружалась имуществом графа Орлова, накопившимся за семь лет пре-бывания его в Средиземном море. Чего только не загружал граф в трюмы кораблей: картины, статуи драгоценная мебель - ведь состояние Орлова-Чесменского позволяло покупать шедевры мирового искусства в большом количестве, оно превосходило материальные возможности многих государей Европы. Да и в самой России он был одним из богатейших собственников. Сотни тысяч крепостных трудилось на графа.
Загрузка закончена, доставлены вещи княжны из Пизы, в числе их и баульчик с документами. В ночь на 26 февраля корабли эскадры вышли в открытое море, направляясь в сто-рону Гибралтара. Все четыре дня стоянки на рейде Ливорно принцесса металась в попытках разобраться, когда и в чем она ошиблась? Она еще не верила в предательство человека, кого так полюбила и которому полностью доверилась. Эта вера в порядочность любимого ею человека подкреплялась двумя письмами, которыми Орлов обменялся с Елизаветой Таракановой:
«Я готова на всё, что не ожидает меня, но сохраню чув-ства мои к вам, несмотря даже на то, что отняли вы у меня навсегда свободу и счастье, или ещё имеете возможность и желание освободить меня из этого ужасного положения».- писала княжна.
«Я нахожусь в таком же печальном состоянии, как и вы. Но преданность моих офицеров подаёт мне надежды на освобождение. Как только я получу свободу, я буду искать Вас по всему свету и отыщу, чтобы служить Вам» - ответил Алексей Григорьевич.
Ни встреч, ни писем между ними более не будет. Кста-ти, предательство княжны Таракановой станет последним «значительным « событием на государевой службе Орлова-Чесменского. В декабре 1775 года он по собственному жела-нию уйдет в отставку и займется разведением коней, породе которых будет присвоена его фамилия – «Орловские рыса-ки» Но часто будут по ночам, во сне и наяву, его преследовать чуть раскосые черные как ночь глаза Ели-заветы Таракановой.
В середине марта эскадра русских кораблей миновал Гибралтар, а еще через две недели на горизонте показались туманные берега Англии Альбиона.
При приближении к английским берегам принцесса Елизавета Тараканова оживилась. Кажется, ей казалось, что тут наступит её освобождение… Не верила она в предатель-ство Орлова. Любовь его была настоящей. Такая опытная в амурных делах женщина хорошо разбиралась в чувствах и могла отличить фальш от истины. Кроме того она знала и фи-зическую мощь Алексея Орлова. Прежде княжне никогда не доводилось встречать такого атлетически сложенного муж-чины. Такой мог и сам освободиться и любимую женщину освободить… Стоянка в порту закончилась, а освобождения так и не пришло.
Стоянка в Портсмуте оказалась значительно короче, чем рассчитывали, сойти на берег и отдохнуть не удалось. Откуда-то англичане проведали, что на «Исидоре» , флагман-ском корабле, содержится похищенная законная дочь покой-ной русской императрицы Елизаветы, толпы людей повалили на набережную и буквально осаждали корабль Грейга в надежде хоть одним глазом взглянуть на русскую принцессу. Это заставило адмирала спешно покинуть Портсмут, успев только пополнить запасы продовольствия и воды.
Подходил к концу май месяц 1775 года .Средиземноморская эскадра адмирала Грейга, глубокой но-чью, словно крадучись, подошла к Кронштадту. Крепость молчала, поскольку причаливать прибывшие суда не собира-лись, якоря бросали на внешнем рейде.
Следуя инструкции, полученной от Орлова и предписывающей передать самозванку лишь по именному повелению императрицы, Грейг стал дожидаться порученцев Екатерины II.
Похоже приход кораблей ожидаемым был, поскольку со стороны Кронштадта отчалила многовесельная ладья, направившаяся прямо к флагманскому кораблю. Бесшумно пришвартовалась. На палубу поднялся гвардейский офицер и вручил рескрипт, гласящий:
"Господин контр-адмирал Грейг, с благополучным вашим прибытием в наши порты, о чем я сего числа уведо-милась, поздравляю, и весьма вестию сею обрадовалась. Что же касается до известной женщины и до ее свиты, то об них повеления от меня посланы г-ну фельдмаршалу князю Голи-цыну в С-Петербург и он сих вояжиров у вас с рук снимет. Впрочем, будьте уверены, что службы ваши до всегдашней моей памяти и не оставлю вам дать знаки моего к вам добро-делательства». Адмирал Грейг приказал выводить пленен-ных.
На палубу корабля вывели группу людей: двух женщин и трех мужчин. Обращались с ними жестко, но почтительно. Адмирал по-французски обратился к той, что стояла впереди, одетая в темный плащ с капюшоном глубоко надвинутым на лицо:
- Мадам, я прошу вас не открывать своё лицо и ни с кем не говорить по пути следования! Непослушание ухудшит ва-ше положение…
Женщина молча направилась к борту. Ей предложили сесть в кресло, с прикрепленными к нему канатами. Сам ад-мирал почтительно помогал ей при этом. Осторожно кресло стали опускать за борт. Внизу живой груз приняли гвардейцы и усадили на скамью ладьи. Таким же образом была переправлена и вторая женщина. Мужчины сами спускались по веревочной лестнице.
Когда все были усажены, по знаку данному капитаном Преображенского гвардейского полка Толстым гребцы друж-но взялись за весла. Все на ладье были люди военные, давшие по данному случаю присягу под страхом смертного наказания не промолвить и слова о виденном и слышимом.
Затем ладья направилась в сторону Петербурга.… Из серой тьмы ночи показался шпиль собора Петра и Павла. Ла-дья причаливала к гранитной стенке Заячьего остро-ва…Петропавловская крепость принимала российскую наследную принцессу: Елизавету Тараканову-Романову.
Сколько раз в головке молодой женщины возникала картина ее встречи на земле родины. Пушечная пальба!... Толпы народа!... Озвучивание манифеста…Делегация санов-ников и цвет российской армии, принимающие присягу… и пир!..
Вместо этого прибывших встречал, стоя в одиноче-стве, сам хозяин крепости и он же санкт-петербургский обер-комендант генерал- майор Андрей Григорьевич Чер-нышев
По его личному указанию арестованных помещали в казематы крепости, изолированно друг от друга. Захлопы-вались двери, лязгали засовы.
Сам комендант сопровождал принцессу в отведенное ей помещение, состоящее из трех относительно светлых и сухих небольших комнат- оно предназначалось для особо важных преступников.
На следующий день фельдмаршал князь Александр Михайлович Голицын, которому было поручено вести след-ствие, писал донесение ее императорскому величеству: «Все-милостивейшая государыня! Известная женщина и свиты ее два поляка и слуги и одна служанка привезены и посажены сего дня в два часа поутру за караулом в приготовленные для них в Алексеевском равелине места под ответ обер-коменданта генерал-майора Андрея Чернышева...Начались длительные продолжительные допросы, Вина ее была оче-видна и не требовалось никаких доказательств - тут здорово постарались господа газетчики. Но главное, что требовалось выяснить, какого она была происхождения? От этого зависе-ла вся её дальнейшая судьба. И тут у фельдмаршала начались великие сложности, вызванные тем, что у Таракановой в ее рассказе о себе постоянно возникали пробелы, которые за-полнить было нечем..
Вначале были сделаны попытки на основании надуман-ных слухов приписать арестованной низкое происхождение позволяющее быстро и сурово наказать ее. Голицын предста-вил императрице доводы того, что мошенница была дочерью пражского кабатчика; потом – будто она была полячкой, что. объясняло ее связь с конфедератами Радзивилла; затем - что она дочь нюрнбергского булочника, и в довершение всего - будто она из семьи польского еврея. Екатерина, читая доне-сения приходила в раздражение, Было абсурдным женщину такого воспитания представить простолюдинкой. Мало того, такие выводы, могли рождать простую возможность сверже-ния императрицы.. Ни одна из версий не устраивала Екате-рину Алексеевну. Судя по поведению императрицы, она была чем-то взволнована и даже встревожена.
Первое, что было выяснено князем Голицыным - это полное незнание ни русского, ни польского языков. Об-щаться с нею можно было на итальянском, французском, английском и немецком языках. Она говорила на этих языках без всякого акцента. И за время пребывания не удалось её уличить в сокрытии сведений. Она всегда гово-рила одно и то же.:
-…«Зовут её Елизавета, ей двадцать три года; она не ве-дает ни своей национальности, ни места, где родилась, не знает она и кто были ее родители. Выросла она в Гольш-тейне, в городе Киле, в доме у некой фрау то ли Перетты, то ли Перан - точно не помнит. Крестили ее в греческой право-славной церкви...
Когда ей исполнилось девять лет, она не раз спрашива-ла свою воспитательницу, кто ее родители. Та отвечала, что скоро, мол, она все узнает. Тогда же воспитательница и еще одна женщина, уроженка Гольштейна по имени Катрин, вме-сте с тремя мужчинами, национальность которых она не зна-ла, увезли ее в Россию, через Ливонию. Минуя Петербург и прочие города, они двинулись по направлению к персидской границе.
Всю дорогу она болела, и ее пришлось оставить в ка-кой-то деревушке - ее название она не помнит. Как ей кажет-ся, ее просто пытались отравить. Она тогда сильно страдала, все время плакала и спрашивала, по чьему коварному науще-нию ее оставили в этой глуши. Но все было напрасно. И лишь потом, из разговоров крестьян она поняла, что ее держат здесь по приказу покойного императора Петра III...
Но вот наконец ей вместе со служанкой и одним кре-стьянином удалось бежать, и через четыре дня они пешком добрались до Багдада. В Багдаде они повстречали богатого перса по имени Гамет, тот пригласил их к себе в дом, обра-щался с ней по-отечески ласково и заботливо. Вскоре она узнала, что в этом же доме скрывается всемогущий князь Га-ли, обладатель огромного состояния в Исфахане. Несколько позднее князь Гали, услышав ее историю, обещал помочь ей и увез с собой в Исфахан.
Там он обходился с нею как со знатной особой. Пове-рив в ее высокое происхождение, князь не раз говорил ей, что она наверняка дочь усопшей императрицы Елизаветы Петровны - впрочем, то же самое говорили и все, кто ее видел. Правда, многие спорили насчет того, кто был ее отец. Одни считали - Разумовский, иные полагали - что совсем другой человек, но имени его почему-то не называли.
Князь Гали, взяв ее под покровительство, заявил, что не пожалеет всех своих богатств, чтобы доказать ее высо-чайшее происхождение. В Исфахане она прожила до 1768 года. Однако вскоре в Персии опять случилась великая смута, и князь, не желая подвергать свою жизнь опасности, решил покинуть родину и податься в Европу. Она согласилась отправиться с ним, но лишь при одном условии - если они минуют Россию, ибо ей тоже не хочется рисковать жизнью... Но Гали успокоил ее, сказав, что в Астрахани она переоденется в мужское платье, и таким образом они смогут спокойно пересечь всю Россию.
По словам Таракановой, она провела два дня в Астра-хани, ночь в Санкт-Петербурге, потом, через Ригу, попала в Кенигсберг, шесть недель жила в Берлине, почти полгода в Лондоне, а из Лондона перебралась во Францию. В Париже она оказалась в 1772 году. А что с нею было дальше, токже было известно фельдмаршалу
Заканчивая отчет по допросу арестованной, Голицын пишет:
«…Узница, уповая на милость императрицы, утвержда-ет, что на самом деле она всегда питала любовь к России и препятствовала любым злонамерениям, могущим причинить вред государству российскому, что в конечном итоге послу-жило причиной ее размолвки с Радзивиллом....».
Вскоре Тараканова поняла, что ей, похоже, уже нико-гда не будет суждено выйти на свободу, и тем не менее она отправила Екатерине II исполненное горького отчаяния письмо:
"Ваше императорское величество, я полагаю, настало время уведомить Вас о том, что всего, писанного в стенах этой крепости, явно недостаточно, чтобы развеять подозре-ния Вашего величества на мой счет. А посему я решилась об-ратиться к Вашему императорскому величеству с мольбой выслушать меня лично, но не только поэтому, а еще и пото-му, что я могу принести большую пользу России»
Но не знала княжна, что допустила большую оплош-ность поставив в конце письма подпись – Елизавета. Одна эта подпись вызовет бурю возмущения императрицы.
«Не будите спящую собаку»
Говорит Туманный Альбион.
Совесть есть у каждого…Однако
Жизнь – для испытаний полигон.
Одолеешь, значит, все в порядке,
Хоть немало будет и потерь.
Ведь она с тобой играет в прятки
К истине всегда закрыта дверь
Вечный поиск в темноте сомнений.
Слабый свет у тлеющих надежд.
И признанье в виде исключений
В сонме осуждающих невежд
Есть у жизни разные законы.
Совесть спит, когда она чиста.
Хоть судьбы удары ей знакомы
Но всегда есть слабые места.
У соблазнов сила пробивная.
Совесть им всегда противостоит.
Проще, коль натура – продувная,
Совесть постоянно сладко спит.
Состоялась ли встреча Екатерины II с Елизаветой Тара-кановой, не известно… Впрочем, это уже не играло никакой роли, поскольку не осуждена была княжна
И не узнает мир, где и как закончилась жизнь одной из красивейших женщин своего времени, метеором промельк-нувшей на горизонте Европы.
На существование имеют право три версии.
Первая:
… Казематы Петропавловской крепости не лучшее ме-сто для тела и души человеческой. И Тараканова медленно угасала, или умирала от чахотки. Есть свидетельства, что не-задолго до смерти она родила. Судьба ребенка принцессы неизвестна… Крепость всегда с теми, кто в ней находился не церемонилась. Последнее утешение даруемое православным священником и послание генерал-майора Чернышева Екате-рине II, гласящее: «...Означенная женщина волею Божьей ум-ре... А пятого числа 1775 года в том же Алексеевском раве-лине той же командой, при ней в карауле состоявшей, была похоронена. По объявлении присяги о строжайшем сохране-нии сей тайны...»
Представим зимний день. Идет снег. Морозно. Солда-ты долбят смерзшуюся землю кайлом и лопатами, роя могилу Генерал-майор Чернышев, стоящий неподалёку, поторапли-вает роющих. Но, вот ему кажется, что глубина могилы стала достаточной, он дает знак приступить к похоронам. На верёвках спускают гроб с покойной, сыплются комья мерзлой земли,… Место захоронения заметает снег. Потом время и вовсе место захоронения заровняет.
Вторая версия:
В 1777 году случилось наводнение великое, залившее водой казематы Петропавловской крепости, и слухи пошли гулять по Петербургу о том, что забыл комендант о заклю-ченной княжне и та утонула в потоке вод, льющихся через окно каземата.
Екатерина Алексеевна, п тех слухах наведавшая слу-шала доклад Никиты Ивановича Панина Императрица заме-тила, что лицо ее министра было хмурым и озабоченным
- Не залили ли воды Невы апартаменты вашего двор-ца?- Спросила императрица участливо. - поговаривают, что у Строгонова в покоях дворца рыбу ловили?
- Нет, государыня, но в разбившихся водах Невы зару-бежные посланники, особенно саксонский и прусский, успе-ли утку выловить и сообщают в депешах мною перехвачен-ных, что в Петропавловской крепости погибла «известная женщина». Мало того в депешах говорится о том, что ее нарочито оставили там!
- О какой женщине идёт речь, Никита Иванович?
- О той, что была доставлена из Ливорно.
- Вздор всё это, граф! Стоит ли по пустякам так волно-ваться. Прежде меня каждое слово, пришедшее из-за рубежа, волновало… Приходилось много слов расходовать, пояснять, убеждать, изворачиваться! Время то прошло, завоевывать Европу нужно не ласковыми словами, а силой оружия и деньгами. И то и другое там имеет цену. Поговорят, поговорят и успокоятся. Успокоились же после похищения, а ведь тогда намного сложнее было.
Оправдываться в том, чего не было, значит наталкивать на подозрения.
Вторая версия гибели княжны Таракановой натолкнула русского художника К. Флавицкого написать на эту тему картину…
:
… Каземат Петропавловской крепости, за стенами ко-торой бушует наводнение. На кровати, спасаясь от воды, прибывающей в зарешеченное окно, стоит молодая женщина. Промокшие крысы выбираются из воды, подбираясь к ногам узницы…
И, наконец, третья версия… Ее автор изложил в самом начале повествования – заключение княжны в стены мона-стыря. В России этот вариант устранения соперников широко применяем был. Самый гуманный и самый надежный… И самый, пожлуй, реальный из трех версий.
Была ли княжна Тараканова «бродяжкой», как ее назва-ла Екатерина II?
Авантюристкой, в каком-то смысле слова, назвать мож-но, но только не бродяжкой. Проводя дознание по вопросу происхождения Таракановой, наверное, многие сомнения у Екатерины Алексеевны исчезли,
Во всяком случае, известно, что Екатерина II запретила проводить какое-либо дознание, могущее изобличить Тара-канову. Царица ни разу официально не оспорила ее притяза-ния. Екатерине хотелось лишь одного - скорее покончить с этим делом.
Никто так и не попытался опровергнуть широко рас-пространенное мнение о том, что у императрицы Елизаветы была дочь, или доказать, что она умерла, или, по крайней ме-ре, узнать, что с нею сталось?..
Повторюсь: Спустя восемь лет после смерти узницы Петропавловской крепости посол Франции в России маркиз де Врак, по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей княжны Владомирской собрал в Санкт-Петербурге кое-какие сведения о Таракановой. Посол изложил их в депеше, которая ныне хранится в архивах Французского министерства иностранных дел. В этой депеше де Врак выражал свою убежденность в том, что «она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского».
После долгих кропотливых исследований, подкреплен-ных красноречивыми документами, историк Шарль де Лари-вьер также пришел к выводу о том, что Тараканова вполне могла быть дочерью императрицы Елизаветы.
На прошлое глядим мы и гадаем,
Хоть хорошо, что к памяти идём,
В провалы времени случайно попадаем,
Но этого всегда не сознаем.
Взгляд пылью ожиданий запорошен,
Мы ожидаем вечно не того.
И вид плохой нам кажется хорошим,
Вздохнём глубоко – толь и всего!
Лук времени натянут. С тетивы
Слетает год за годом чередой,
От дедов и отцов о том слыхали вы,
Что каждый год окрашен был бедой
Бедой, свалившейся с небес,
Или бедой, рожденной властью.
Виновны в том и ангелы и бес…
Готовы близкое родное рвать на части.
,
Принцесса Всероссийская Елизавета
© Copyright: Петр Котельников, 2013
Свидетельство о публикации №213051601418
Свидетельство о публикации №213051601418
Рецензии