К это Кааба

1

Кааба - верховный судья Муккарабаха, покровитель юриспруденции, канцелярии и риторики, владыка сфинксов. Его перу принадлежат такие значительные труды, как: "О словоблудии и пергамоцарапании", "Энигмология", "Некоторые соображения в пользу относительности алиби и недостаточной убедительности блефа", "Физиологические предпосылки к лжесвидетельствованию", "О зеркальной логике левшей" и пр., многие из которых по сей день используются судьями, юристами и криминалистами. Ходят слухи, что Кааба питает страсть к выдумыванию сложнейших загадок и парадоксов, в свободное от должностынх обязанностей время он даже коллекционирует чужие загадки, записывает их в толстый регистрационный гроссбух и часами, а то и днями ломает над некоторыми из них свои головы. Когда Кааба занимался обвинительными актами по делу Ходжи Насреддина, тот вздумал просить аудиенции у верховного судьи только для того, чтобы рассказать ему историю о голодном человеке с куском хлеба, который, чтобы посытнее наесться, держал сперва свой ломоть над паром из кастрюли, в коей варилось мясо, а владелец кастрюли позже перед многими свидетелями потребовал уплаты за этот импровизированный "обед". Бедняк отказался от выплаты, но торгаш не унимался и потащил голодаря в суд, тогда бедняк сделал вот что: попросил у кого-то из свидетелей пару монет, засунул их в мешочек и потряс этим мешочком над ухом истца. Торгаш был так ошеломлён полученным остроумным ответом, что тут же в смятении покинул зал суда, не сказав более ни слова.
Когда Кааба дослушал рассказ Насреддина, он был в полном восторге, ибо фабула его была столь изящна и проста, как никогда ещё прежде. Кааба снял все обвинения с почтенного муллы и наградил того вдовесок золотом, благовониями, ценными загадками из своего архива и вовсе отправил восвояси, ведь Верхосуду стало тут же ясно, что Ходжа не может быть виноват во всех наговорах, что на него были наклеветаны, ибо это божий человек с блестящим словно алмаз  умом.

2

В другой раз Кааба вёл разбор кейса сразу двоих знаменитых мужей: индийского стихотворца Рабиндраната Тагора и персидского краснослова Омара Хайяма, которые перечили друг другу и в открытую насмехались один над другим, ибо никто из них не желал уступать в первенстве за звание самого мистически одарённого поэта всех времён. Дело дошло до высшего гражданского суда, мировых судей, Небесной канцелярии, и вконец уже до ушей неусыпного Каабы. Решить задачу было не так-то просто. Кааба несколько дней заседал в своих покоях, лениво перелистывая ветхие папирусы своего гроссбуха и выпуская дымные опиумные тучи из носов и ушей своих трёх голов, после чего вынес приговор: рифмованный поединок  в жанре mash up.
Казалось, оба тяжущихся только этого и ждали. Вот на середину зала вышел  первый дуэлянт. Это был Рабиндранат Тагор. Он приготовился, прочистил гортань, набрал побольше воздуха в свои меха и начал.
"О мзды устоев, вечный прыт,
попользновений вредоносных,
Неугомонный сиплый хрып
Ассенизаторов поносных!
И коли б в силах то моих,
Взогреть весь этот околоток..."
Тут он замолк, огляделся и по реакции присутствующих понял, что может продолжать. Покрутив свою бородку указательным пальцем левой руки, Рабиндранат Тагор извинился перед публикой и Высшим Судьёй за оказию и начал заново, уже на другую тему.
"О господа!
Ликуйте! Ну же!
Открою тайну тайн сейчас.
Вы космос есть!
Вселенных сонмы
Творят ежесекундно в вас.
Представьте
Лишь на миг. Ну что вы!
Это не розыгрыш, не фарс.
Каждый из вас подобен миру,
Я сообщаю без прикрас.
Вы морды зря не воротите,
Мои пресветлые умы!
Сперва себе вообразите
Весь Океан
В молекуле воды.
А ну постойте!
Рано встали.
Мне вам осталось лишь сказать,
Что отраженья всех созвездий,
Планет и солнц – на вас видать!"
Царственный Рабиндранат взмахнул головой и остановился. Теперь настал черёд его визави, Омара Хайяма. Тот не заставил себя ждать.
"Поскользнувшись нежиданно,
Златорукий Виджьяса
недоосознанно вырыгнул
копоть сознания,
сгоревшую пламенно
в вихрях вечернего душного марева.
Затем относительно стойко опомнившись,
Словоприказчик поспешил было наспех
Запыхнуться – но тут вдруг был пойман
Виджьяса Цепями Мечтательства."
Зал расхохотался. Даже одна голова Каабы высунула в знак одобрения длинный раздвоенный язык.
Омар сделал ещё один выпад.
"Выхухоль, мучимый язвою, строгано
Взбученный ядом саднящим, намеренно
Выпорхнул из своего дуплодерева
И объявился в угодьях Григорьевских.
Это невнятно, непонято, надранно…
Выхухоль сдобрился и улетучился…
Кама-кама, балабар, виги фонки джэм,
exercise your intellect,
rub the fresh, burn dem, риспект. "
Теперь был черёд Рабиндраната. Он посерьёзнел, тонкие черты его затвердили.
"Кто обитает всю жизнь в многоэтажке?
Кто - в суровых северных водах?
Кто мечтает родиться в рубашке?
Кто - торжественно, на эшафоте
Вздёрнутым быть, изрыгая проклятья
В адрес глупцов,
Разжиревших на крови?
Кто уже видит преддверие Бездны
В образе гнусном
Глобальности общей?
Кто мои записи с пеплом смешает,
Грубо смеясь и глумясь наудачу?
Кто их прочтёт с замиранием сердца?
Кто не заметит, пройдёт мимо важно?
Я не романтик,
Никогда им я не был,
Просто я помню
Драгоценные ткани,
В кои любой облачён до рожденья,
До обретания в многоэтажке."
Посыпались рукоплескания и улюлюкания. Зал грохотал. Кааба был в глубокой задумчивости. Впервые приговор для него был неясен. Он приказал дать последнее слово Хайаму.
Тот потоптался на месте, явно усиленно напрягая все ресурсы своего тренированного мозолистого тела, после чего открыл рот и река образов заструилась грозным потоком:
"Пятиверстный вертоград,
Месмерический обряд,
Шум и грохот баррикад,
Вопли яростных бурят;
Звон готических кольчуг,
Дребезжание фрамуг,
Завывания белуг,
Возвращенный к жизни звук;
Буревестники мечты,
Мельхиоровы пласты,
Многомерные углы,
Зов незримой Шамбалы;
Это всё – абсурд и вздор,
Сочноспелый помидор,
В голове твоей зазор,
Из него я свил узор."
Воцарилось долгое, почти осязаемое молчание. Жирные, лоснящиеся мухи ужжали в дрожащем от жары воздухе, Кааба хватал их на лету длинными шершавыми языками и медленно с хрустом пережёвывал. Затем кто-то закричал с места: "Даёшь ещё! Даёшь ещё!!!"
Вновь взметнулся светлый лик божественного Тагора. Кааба, Омар Хайям и публика приготовились внимать.
"Пишу я вам, чего же боле. Меня вы знать не знали. Раз!
Вдруг озаренье промелькнуло и булькнуло в глубокий таз.
Кто пращу эту вытряс лихо? Кто был так мал и так велик?
Кто уничтожил великана и испустил победный крик?
Я все-все связи вижу мира, я рассказать о том готов,
Как длиннорукие верзилы уселись враз за семь столов.
Верзилы жрали и урчали, кидались похотью в глаза -
– Но одинокому затылку их не увидеть никогда.
Не понят тот, кто мыслит странно и вечно ищет жизнерод,
Но странен тот, кто понят ясно и рассуждает без хлопот.
За мигом миг, отсчёт сознанья, искрится циферблатный бег,
И бледнолицые факиры восторжествуют:
Ч-Э-А-Э-К!"
Вышло сильно, но не более того. Омар Хайям перехватил инициативу, сперва вознеся хвалу Всевидящему Аллаху. Затем прорвалось.
"Приказал один король как-то раз такой указ:
Всех ненаших на кострище, а всех наших – in palace.
Каково было с такого дьяволизма не взроптать?
Не плеваться, не шнырлиться и не лазить под кровать?
Шнырли – дельный был народец, невысокий и глумной.
Зырко роют шнырли ямы, выгребают перегной.
Перегной они отвозят в тачках, ржавых дострашна.
Вдаль, где рыкают гориллы и туманы Гим-Ша-Ша.
Феерические виды наш промежный путь вершат,
Воздымая свои гривы из заманчивых пестрот.
На подходе – в сумасброде –
Чей-то статный ветлоглав.
С ним - сильфиды, альвы, джинны,
В общем, Аль-Аарааф!
Преужаснейшие вещи пронесутся, все как вспять.
И неясно, что же больше
Остаётся осязать.
Други! Други! Браты! Сёстры! Вы опять смутили лёт
Моих яростных мечтаний и злопрятанных острот!
В опустелом беспризорье мысль моя таит свой дар.
Ей даровано безбрежье позабытых манвантар."
Зал превратился в одно циклопическое ухо. Рабиндранат, нимало не отчаявшись, выкинул туза из рукава.
"Улицы столицы
– Спицы –
Закованы ныне в жгуче-льдистое…
Мнится,
Сквозь скалы из синего хлада,
Звенящие тонко, хрустально,
Хоралы
Струятся, по-нордически выгнувши станы,
Что скальды
Глагола резцами из льда высекали.
Кольцо Нибелунгов,
Сменившее, знаем,
Героев германских бессчётные пальцы
Досталось
В наследство холодному веку
Вандалов безликих, набивающих цену
Всему,
Что под Солнцем изведано было и будет.
В агонии
Эпос магический скрючился,
Весь исхудал, улетучился,
Благо Рацеей,
Воцарившейся всюду
Ключ найден был верный
От сглаза, от духа.
Читай,
Панацеей от мифа, от чуда,
Ему предвещалось явиться.
Повитухой-старухой, безглазой
Каргой безучастной
Судьбою
Чрез тяжкие роды проведён был
Владыка.
И нарекли при крещении младенца
Наукой."
Два гениальных гордеца стояли, переглядываясь и переводя дыхание, богатые одежды их шуршали и преливались золотом и бирюзой. Мухи жужжали. Кто-то в зале громко чихнул.
И Омар Хайям прикончил этот сэйшн:
"Шелест. Ветер. Крона. Ветви.
Кринолиновые петли.
Морзе. Символ. Волны. Память.
Гипсионовая камедь.
Надо. Срочно. Каплю. Внутрь.
Не забыть одеть свой хомутъ.
Если ты не хочешь ранить
Омут мутный чувствъ постылых.
Этой мыслью объятый,
Гринго нёсся по дорогам.
Нелегка была поклажа,
Так зато все вздулись вены,
Натянулись как канаты.
Лопнут! Лопнут! Не кричи.
Ты – читатель. Знай же это,
Как и то, что ветры дуют
И приходят к людям сны.
Наш приятель, старый Гринго,
С языком, распухше-вялым,
С филигранными ноздрями,
Он откланяться бы рад.
Но его мы остановим,
Спросим строго: "Где спектакль?"
Гринго нам укажет место,
Побежит как Гулливер.
По невзрачным тротуарам,
По степным барханам – в темень,
По брусничным околодкам,
По загаженным шоссе.
"Неуёмный!" – фыркнет некто,
Кто заправски сквернословит,
Гадит, где ему фривольно
И гогочет, как рымбольд.
Сударь сей – дурак отменный,
Так не будем же об этом,
Так забудем же об этом,
Почитаем Бомарше."
Омар Хайям выиграл дело и получил тысячу и одну новую скидочную карточку по знаковым бутикам Европы и Америки. А Рабиндранат Тагор, несолоно хлебавши, поплёлся домой, в свой чудный ашрам, где начал сочинять следующую песнь.

4

I

"Cей сказ пойдёт о днях былых,
Об Индии-стране,
Где проживал один мудрец
В ашраме на горе.

То был Рабиндранат Тагор,
Великий чародей,
Кователь виршей золотых
И сеятель идей.

Порядок строгий соблюдал
Сей баловень богов,
Любил он утром погулять
Под пенье соловьёв.

И вот в один румяный день
Рабиндранат Тагор
Умылся, вышел и пошёл
К отрогам синих гор.

II

Через какой-то долгий час
Наш благородный муж
Учуял нежность чампака.
Уж как он был досуж!

Меж скал остристых путь избрав,
Тагор свой путь держал.
Узреть прекрасный куст чампак
Он остро возжелал.

Взобравшись на глухой утёс,
Рабиндранат узрел:
Просторов неба окоём
И древа чудный ствол.

Хотел уж только наш мудрец
У деревца присесть,
Как вдруг из высей гром взгремел..
Раздался страшный рёв.

Ш

Воистину: со свитой туч
Над скалами парил,
Сверкая радужной бронёй
Могучий змеекрыл.

"Видать, к гнезду его
Я близко подошёл.
Но мне-то что! Ведь я пийот,
Драконом я уж был."

Не дрогнув бровью,
Думал так
Наш чудный философ.

Решил дракона он узнать
Поближе,
"между слов".

И вот, опёршись об чампак,
Тагор взглянул наверх
И вот какую речь завёл,
Изящно выгнув перст..."

Продолжать песнь Тагору расхотелось и он решил сходить в деревню за молоком. На том мы его и оставим вместе со всеми поэтами мира.

5

Итак, мы, пожалуй, чересчур отвлеклись от темы, чем рискуем вызвать гнев доброго читателя. Что ж. Вернёмся к жизнеописанию Великого Каабы, Верховного Судьи Муккарабаха.
Кааба относится к бессмертным первопринципам, поэтому он может принимать любые формы, видеть одновременно тысячу происшествий и быть в сотне мест единовременно. Но он редко пользуется своими привилегиями (не считая того случая, когда ему приходилось наблюдать за всеми заболевшими "арабским кошмаром" одновременно), а предстаёт обыкновенно в качестве чудовищной трёхголовой змеи (рис. 1). Обычно он сверхъестественно рассудителен, если его головы не затевают споров.
Вообще, многоголовость в символике выражает либо исключительную одарённость, либо, наоборот, глубокую разобщённость субъекта. Верховный Судья Муккарабаха сам часто обращался к это дилемме, результатом чего стал ещё один занимательный трактат "О шизофрении и талантливости". В конце сочинения автор приходит к мысли, что многоголовость -- оборотная сторона разностороннего мышления, и это, следовательно, не есть плохо. На этой разудалой ноте труд и завершается.
Мало того, Кааба пошёл дальше и решил, раз уж у него множественная дифференциация личности, необходимо каждой придать ещё больше харизмы и делегировать ей доп.полномочия. В принципе, яляясь сам одним из первопринципов, Кааба без всяких сложностей мог бы разделить себя на три равноценных аватары, как принято в индийском пантеоне божеств, или соединить все ипостаси в один моноблок. Однако, этого он не делает практически никогда, а если и рпибегает к метаморфозам, то только в целях дезориентации и пущей убедительности своих изречений. Единственный раз, когда Кааба соединил себя в единое целое, был во время суда над Саладином, султаном Египта и правителем сарацинов. Саладин долго не мог принять сюрреальный облик Верхосуда Каабы, и в итоге вскричал: "Именем Аллаха, клянусь, если то, что я вижу, лишь обман зрения и не более, я собственноручно сделаю себе секир-башку!" Тогда хитромудрый Кааба, к тому же сильно уставший от долгого перечисления всей подноготной дела этого воинственного властолюбца, собрал все ипостаси воедино, и Саладин диву дался -- перед ним оказалось некое новое, но уже цельное, чудовище, которое выглядело вполне реальным, с одной головой. "Так вот я каков, о Саладин могучий. То был лишь обман твоего зрения. Разум твой помутился." Саладин тут же отсёк себе голову.
Теперь же можно приступить к детальному рассмотрению ипостасей Каабы.
I. Гремучая змея с кошачьей мордой по имени Шхар, или "Обвинитель". Это внегласный лидер триады Каабы и на челе у него всегда горит Звезда Востока. Другой его атрибут -- султанская чалма с павлиньими перьями и голубым бериллом в центре, который и является Звездой. Шхар знает наизусть все параграфы всех когда-либо существовавших кодексов всех времён и народов и может составлять из них ребусы любой степени сложности, как дворцы и павильоны строются из кирпичей. Специализация Шхара -- обвинительные акты.
II. Хафу, птица, похожая на помесь ибиса с попугаем, очень важная персона, педант и ханжа. Если второе имя Шхара -- "Обвинитель", то у Хафу это "Опровергатель". На голове у него всегда бархатная феска с кисточкой, символ бдительности, а тонкая жилистая шея покрыта ярко-голубым оперением поверху, как макушка пальмы. Он непревзойдённый мастер логики и юридических манёвров, и если надо кого-то передурить, перехитрить или вывести на чистую воду, тут уж за Хафу не заржавеет. Известно, что во время судебного процесса над именимым арабским учёным, врачом и философом Авиценной Хафу поставил того в тупик в вопросе о том, что полезнее: уксус, мёд или уксусомёд.
III. Крокодил Сэймеш, известный как "Облагатель". Он слеп на один глаз и довольно туго соображает (вследствии, надо думать, бесконечно долгой практики гашишеедения и опиумокурения), но это не мешает ему наводить ужас не только на подсудимых, но даже и на присяжных, адвокатов, прокуроров, стражей правопорядка и простых зретилей. Голову его венчает полосатый египетский немес как знак первосвященства. Его главная обязанность -- выносить приговоры, и справляется он с этим блестяще. Также Сэймеш следит за дисциплиной в зале суда, если его не кемарит.
В целом, мы дали уважаемому читателю исчерпывающую информацию о такой колоссальной персоналии мировой истории, каковой является триада О.О.О. "Кааба Джастис Текнолоджис".