Девочка с балисонгом

По весне среди руин, на костях тех, кто погиб за свой город, выросла огромная, до горизонта, алая полынь. Ощетинилась во все стороны острыми штыками. Заглядывала в чёрные выбитые окна, как в Зеркала Вечности.
А среди этой полыни, по заросшим ею контурам пустых улиц, раня об неё руки, отрешённой тенью бродил человек в венецианской маске.
(из летописи)

На израненный, но не сдавшийся город-герой стремительно упала чёрная, маслянистая, непроглядная ночь. Человек в венецианской маске всё бродил в зарослях алой полыни. Ранил об неё руки, но упорно бродил. Как будто искал что-то. Или кого-то?
За сплошной стеной травы, в руинах, послышался детский плач. Бледная Луна осветила страшный чёрный остов сгоревшего здания, когда-то бывшего роскошным домом в стиле северного модерна. Человек метнулся внутрь. Луна вела его, освещая дорогу очертанием луча.
Человек вслушивался,  вглядывался в Темноту.
Войдя, человек пошатнулся – прямо на него в парадной упало небо.  Человека накрыло небом. С трудом справившись с потерей сознания, он оглядел дом изнутри.
Хищно щерился противотанковый ёж сломанных перекрытий. Сверху что-то поскрипывало, будто хохотало. Хохот руин… Помогла Луна -  заглянула сквозь узкое окно. С одного из чудом уцелевших потолков слетела антрацитовая от копоти гипсовая летучая мышь. Зашуршали крылья. Присела на плечо, пристально и цепко прицелилась взглядом сквозь прорези маски. Прямо в глаза.
Лестница была полуобрушена. На самом верху, на обломке пролёта, стояла тоненькая, ломкая девочка с глазами цвета свежего пепла. На вид лет лет не больше одиннадцати-двенадцати. Лицо её было абсолютно белым. Словно алебастровым. Казалось, она тоже была в маске. Но губы дрожали, а глаза влажно блестели – из них лились потоки слёз. Девочка была живая.
Единственная живая в городе.
Девочку и человека разделяла пропасть отсутствующих ступеней. Пролёт угрожающе пошатывался и мог  в любой момент обвалиться. Обвалом было чревато любое неосторожное движение – опасно было даже дышать. Человек в маске протянул вверх руки и сказал громким шёпотом:
- Девочка, прыгай!
Девочка ещё громче заплакала и отшатнулась.
У человека в маске вырвался крик:
- СТОЙ!!!
Пролёт рухнул. Ребёнок полетел вниз лёгкой пушинкой, удачно приземлившись на руки своему спасителю. Он оглядел её. Светлые вьющиеся волосы. Светло-серые глаза. Правильный носик, чёткий профиль. Внешность ангела. Неестественно-алые губы. Как полынь. В крови?
Омутно красивая лоли.
Лёгкое белое платье, белые чулки и белоснежные, в отличие от остальной одежды абсолютно чистые, перчатки под локоть. Невесть где потерянные туфельки.
И балисонг за резинкой чулочка.
- Девочка, зачем тебе это? И как тебя зовут?
Девочка перестала плакать. Собралась мгновенно.
- Герилья. Мои родители хотели сделать сопротивление ещё во времена цирка. Они погибли во время боя за дом. Они удерживали его до последнего. Лежат здесь. Их убили. И я убью. В городе может быть опасно.
- Но больше никого не осталось. Только ты и я в городе.
- Я не знаю. С той ночи я не выходила на улицу. Боялась этой лестницы.
- Ты была здесь, в доме?! Чем же ты питалась?
- Вкусом и запахом войны. Я отмороженная.
Облизнула губы. Они ещё ярче запылали. Человек в маске ощутил головокружение, воскликнул: «Чёрт!» И выронил девочку.
Ангельское зло.
Она упала на мозаичный пол, опершись на руки, но умудрившись, в отличие от остальной одежды, не запачкать перчаток. Грязь к ним совершенно не липла. Удивительно.
- Малыш, я тебя воспитаю…
Он сказал это неуверенным тоном. Сам подумал: «Поди такую воспитай…»
Она оскалилась:
- Я не малыш.
Действительно, чёртов ребёнок!
- Я тебя выращу.
- Я вырасту сама.
- Вижу, что ты без возраста. Герилья. Но время всё-таки идёт. На башне бьют часы. Скоро наступит осень. А потом зима. Нам надо где-то жить. Все дома разрушены…
- Я не уйду из города.
- Я тоже не уйду. Это наш город. Ты пойдёшь в Башню Факелов? Там сохранились даже интерьеры.
- Нет. Я буду здесь. В своём доме. Я его не отдам.
Ясно было – не отдаст. Мёртвой хваткой вцепилась в пол. Впилась. Пальцы у ребёнка были железные.
- Хорошо-хорошо, Герилья. Мы восстановим твой дом. Соберём виноград и наловим рыбы. Только как мы добудем огонь?
- Я умею делать любые горючие и взрывчатые смеси. Из чего угодно.
- Не пропадёшь с тобой.
- А вот готовить я совершенно не умею.
Девочка продолжала говорить в пол. Очень логично и убедительно:
- Послушай. Если ты сейчас главный в городе…
- Главный… Скажешь тоже. Генерал без армии, а ты не подчиняешься. Мы одни, теперь это Город Руин.
- Но всё-таки. Не перебивай. С кем ты собираешься восстанавливать дом? И все остальные дома? Город не может, не должен умереть. Где ты возьмёшь население? Дождёшься новых кочевников? Или пригласишь их? Это город павших. Ты осквернишь их память. Я этого не допущу.
Девчонка говорила спокойно и даже безучастно. Голосом цвета пепла. Но в голосе этом чувствовалась такая твёрдость и решимость, что человек в маске опешил. Было ясно: сказала - сделает.
Твёрдость устоявших стен её дома. Её города. Опытный воин ощутил, что девочки этой уже побаивается.
Конечно, она решила всё сама.
- Не переживай. Население я тебе рожу. Очень не хочется, но придётся.
- Но в городе нет ни одного мальчика…
- Ну я же сказала «тебе». От тебя.
- За кого ты меня принимаешь?! Ты же мне в очень поздние дочки годишься!
- Ничего. Я быстро вырасту.
- Но тогда уже я постарею.
- Так нужно. Я ускорюсь.
Отцепилась от пола. Обернулась - резко, стремительно. Обнажила в улыбке зубы:
- Да сними ты эту маску! Как жить-то будем?
Подалась вперёд и сдёрнула её сама. Человек не верил увиденному: ей было можно дать уже лет пятнадцать. Он чуть не задохнулся собственной фразой:
- Представляю, кого  ты породишь, детка...
Она смеялась, поигрывая балисонгом, на клинке которого было несколько зарубок. Да так и не ответила на вопрос:
- Ну, если ты дашь мне почтение и любовь… В узде держать не получится.

16.05.2013.