Иди за оленем. Истории Оки

- Иди за оленем! – Смеялся беззубым ртом собеседник, - Старики всегда говорили так. Будет олень – не пропадешь!  А мы?
Монолог на секунду прервался, и фигурка на пассажирском сиденье ловко управилась с початой бутылкой, хлебнув глоток водки.
 - Зря ты паря бурханов (молельных придорожных мест) сторожисся, - чуть не давился он на очередном прыжке машины по кочкам, - На брызгушках нужно пить! Их же для этого делали? Хотя и это не наше – не сойотское(сойот-национальность)… Привозное. Гляди-ка! Вон туда! Во-о-он, - тыкал он заскорузлым пальцем в лобовое стекло, - Видишь ту гору? Ну белую… Там и есть переход на оленье плато… А мы здеся? Мы! Оленеводы… А почему?
Пауза повисла в пробирающемся по убитой дороге «Крузаке». Азиат, что назвал себя потомком оленеводов угрюмо рассматривал заснеженную трассу меж «дворников» пытающихся справится с нежданным весенним снегом.
- Я водитель, - снова заговорил он, - За дорогу все отдам. Но сегодня даже я не поехал – в СорОках «Истану» бросил. Три часа попутку ждал – нету машин. Вона скока выпил, - тряханул он бутылкой, - Неужто «Трехлетняя зима» начинается? – совсем по-детски крутил головой он, рассматривая белые крупные хлопья, - Сороки паря – это центр наш. Сойотский… Кто-то говорит, что мы сойоты – родня тувинцам, а я не согласный. Тофалары – куда ни шло, хотя и они оленеводами никогда не были – только охота… А тувинцы – кайгалы. Кто такие кайгалы? Ну бандиты – робин-гуды. Попросит в лесу тувинец уздечку-коня – или отдавай или беги… Потому что – хоть как украдут!  Почему родня? Так ведь язык у нас исконно один, - грустно кивал он, - Хотя где тот язык? Меняется всё… А в Сороках (поселок), паря, даже музей наш есть. Этнография, - легко выговорил он мудреное словечко, - А я вот все на плато смотрю. Олени там… Иди за оленем… - грустно зашептал он.
«Трехлетняя зима»? – оживился пассажир на очередной кочке, - Интересно? Да вот же она… Все еёвые признаки! В прошлом годе мало травы наросло – не отъелась скотина. Зима тоже снежной оказалась! Даже кони падали… В Бурунголе в одном табуне почти тридцать голов не встало. В смысле не встало? А! Конь когда без сил падает его сразу поднимать надо. На ноги. Если прилежался – считай умер… Зато волкам раздолье – такой падеж! Это сейчас дорога пустая, а зимой сколько сарлыков обочинами валялось? Сарлыки? Да яки это! Порода такая – испокон веку они здесь – как и олени… Ага… - вскинулся собеседник на повороте, - Трехлетняя зима? Это испытание. Давно такого не было – лет пятьдесят. Испытывают нас боги. На прочность. Кто пройдет «Трехлетнюю зиму» с малыми потерями – тот правильно жил. Не гордился… Делился… Помогал… Хотя сложно сейчас умереть до конца, - смеялся он, - Цивилизация… Глава района нами заботится – тоже. Кстати, и он сойот! В интернатах сейчас наш язык возрождает – не знаю, что выйдет – заговорят ли молодые? Интернаты? Так в малых поселках одни начальные школы, а потом только интернат в райцентре… - Совсем по-мальчишечьи щурился он.
- Мало нас, - хлебнул еще водки пассажир, - А будет еще меньше. Большой народ завсегда малый поглощает! Я и сам полукровка. Мать чистокровная сойотка, а отец бурят… Выжили нас скотоводы! Хотя как выжили – просто образ жизни сейчас другой. А по истории были мы раньше пограничниками Чингисхана. Монгольское племя цатов! Цаты и сейчас там – тыкнул он рукой в сторону монгольской границы, - В горах Монгольских! Наверняка за оленями идут, а вот мы за скотоводами ушли… Хотя буряты хозяйствовать  могут – тут уже к дяде не ходи! Вон на Гаргане семья живет. Гомбоевых. Хоть они себя сойотами и считают, а хватка и них как есть бурятская. Правда, что-то осталось, - задумчиво ухватил собеседник себя за подбородок.
- Они же сарлыков разводят. Говорят до революции прадед Булата, не меньше двух тысяч голов имел! Коней две сотни! Коровы… Зажиточные были во все времена… А почему? Не пьют потому что! – Торжественно сделал еще один глоток из бутылки потомок оленеводов, - Хозяйка Гомбоевская Дурицу – знаешь какая? Всю родню в кулаке держит! Никто у них не пьет! А сарлыки, паря, они хоть и говяжьей породы, но другие… И не люди их пасут, а скорее они людей, - мелко смеялся попутчик, - Давние договоренности у яков со скотоводов! Раньше, говорят, они сами на зимнее-летнее пастбище переходили, а люди сидели-ждали, когда эти тысячи голов пойдут и сопровождали только – от волков охраняли. Сейчас-то стада не такие большие – голов пятьсот… Вот нынешней зимой Гомбоевские сарлыков своих на летник из-за снега угоняли – от бескормицы. Як не конь – траву из-под снега не копытит. А на летнике пусть и холоднее, зато ветер всё выдувает трава и торчит! Корм! Так и выжили почти без падежа… Получается вроде и скотоводы они, а за яками идут как и наши старики за оленями…
- Говорят, их прадед в колхоз первым вступил. Скотину передал. Все свои тысячи голов! Здесь с советской властью многие воевали – а он не стал. План по мясу-молоку Гомбоевы всегда перевыполняли! Единственное, что наказал старик сыну своему (деду Булатовскому), так не уходить никуда с места этого, мол, не надолго власть эдакая – лет на сто – не больше... Наказ все помнили! Один из Гомбоевых постоянно этим отделением руководил – план государству делал и за яками следом шел – зимник-летник, летник-зимник. Из года в год…
- Крепкая семья! Всегда так было! Дед-отцу историю эту рассказывал – отец-сыну, пока Советский Союз не повалился совсем… Тут только все поняли как прозорлив старик был, - допил последний глоток водки пассажир, - Вся семья десятками лет шла за его словом как мы когда-то за оленями – и выжили. А когда колхоз делился – забрал отец Булата паями дедовское наследие обратно.
Получается, паря, пережили скотоводы коммунистов, - грустно смеялся он, высматривая что-то на дороге, - Там останови, - тыкнул он пальцем на обочину. – Приехал я! А буряты, скажу тебе, крепкие люди! Семейные! Можно с ними жить! Рад я что и во мне кровь бурятская наполовину течет… А наказы стариков я выполню, - упрямо бормотал он выбираясь с пассажирского сиденья на заснеженную дорогу, - Олени! Я за ними все равно пойду! Туда! На оленье плато! – Тыкал он пальцем в белую «стену» снега, - Но не сейчас. Знаю одно Когда умирает сойот, то уходит он всегда на плато! Там предки мои! Ждут когда и я пойду за оленем! Все ждут...

Май 2013 г.Иркутск