Глава 17

В этот свой приезд Атосу все же удалось повидаться с д’Артаньяном.
Гасконец явился в Париж прямо с поля боя. Мазарини не мог рисковать, и пока Тюренн не был окончательно разбит, элитные войска оставались под начальством герцога де Шуазеля. Людовик принял просьбу кардинала оставить мушкетеров Шуазелю спокойно и внешне почти безразлично, и поведение мальчика насторожило Мазарини.
Бернуин слышал, как бормотал себе под нос кардинал, расхаживая по кабинету:
- Per Bacco! Или он напрочь лишен самолюбия, во что я никогда не поверю, или он умнее, чем я думал! Хотел бы я знать наверняка, что у него в голове. Его проклятая сдержанность!
Как бы там ни было, но к концу года мушкетеры благополучно вернулись в Париж, к королю.
Д’Артаньян обрадовался, получив записку Атоса, но прошла неделя, прежде чем они, наконец, смогли провести вечер по своему вкусу. Оба были очень заняты и первые их встречи, хоть и искренне радостные, были минутными. То Атоса ждал очередной неотложный визит, то д’Артаньяна призывала служба. Став капитаном, он избавился от многих обязанностей, но взамен приобрел немало других, о каких раньше не подозревал. К тому же капитан д’Артаньян (по сравнению с лейтенантом д’Артаньяном) обзавелся дополнительным числом завистников и, не желая давать повод для упреков, старался исполнять свои обязанности как можно тщательнее.
Атос с улыбкой слушал друга, сетовавшего на служебные заботы, и молча подливал ему вина, так что д’Артаньян, в конце концов, спохватился:
- Атос, Ваша любезность доведет меня до того, что мне придется остаться у Вас на ночь. Вы решили меня напоить?
- Если желаете, я выпью с Вами. Немного.
- Завтра у Вас трудный день?
- Будет чем заняться, но дело не в этом.
- Все-таки странно видеть Вас таким. Простите, конечно, но…
Атос засмеялся:
- А я очень рад видеть Вас неизменившимся – остроумным и язвительным. И еще…
Он сделал паузу и проникновенным тоном добавил:
- …я так рад, что Вы не избавились от акцента!
- И он по-прежнему Вас забавляет?
Друзья рассмеялись и чокнулись, прежде чем до дна осушить бокалы.
- Если честно, у меня тоже завтра нелегкий день, - продолжил д’Артаньян. - В Пале-Рояле будет бал. Придется сидеть там до утра.
- Я счастливее Вас. Из гостей можно хотя бы уйти, когда хочешь.
- Раньше Вы не очень-то любили общество.
- Не люблю и сейчас. Однако некоторые вопросы можно решить только так. Увы.
- Виконт?
Атос кивнул.
- Для Бражелона пока все складывается хорошо, и я должен постараться, чтоб дальше было не хуже. Все же он еще слишком молод и неопытен.
- Что Вы хотите – ему только шестнадцать! Он совсем мальчишка.
Атос задумчиво кивнул головой:
- Да, мальчишка. Совсем еще недавно я ругал его за проказы…
Д’Артаньян с интересом, не лишенным лукавства, бросил взгляд на замечтавшегося друга:
- Проказы? Неужели он таскал конфеты или не желал пить молоко?
Атос хмыкнул:
- Хуже. Наверное, я мало его наказывал.
- Боже мой, Атос, Вы его пороли?
- Только раз. Он испугал меня до смерти. Сбежал с сыновьями нашего соседа графа де Сети на реку и там они чудом не утонули все вместе. У нас с графом потом было очень тяжелое объяснение. Хотя после я жалел, что не сдержался. Вы не представляете, какое у Рауля было лицо! Бедный мальчик! Что он пережил, когда я поднял на него руку!
- Отчего же, представляю, - усмехнулся д’Артаньян.
Атос удивленно поднял брови, и гасконец пожал плечами:
- Мне тоже разок перепало. Я был еще совсем ребенком, но воображал себя чуть не Карлом Великим. Как-то подбил таких же, как я, мальчишек, быть странствующими рыцарями и освобождать несчастных. Мы попытались напасть на проезжающую карету, но сопровождавший ее всадник разогнал мое «войско», да еще узнал, кто я, и нажаловался отцу.  А отец меня выпорол. Сказал, что если я взялся за дело, то должен был довести его до конца и либо освободить, кто уж там был в карете, либо умереть на месте. А иначе я недостоин имени д’Артаньяна.
- Бедный мой друг! Невелик выбор, - Атос сочувственно улыбнулся. – Однако, зная Ваше упрямство, что-то мне подсказывает, что история на этом не закончилась.
- Ну я должен был доказать себе, что чего-то стою!
- Следующих «несчастных» вы освободили?
- Отчасти нам повезло. Кучер оказался трусом и, не поняв, в чем дело, удрал в лес. С лошадьми мы не справились, они понесли и карета опрокинулась. Слуга ушибся и потерял сознание. В карете обнаружились целых две дамы.
Атос слушал, едва сдерживая смех.
-…да, две дамы и невероятная гора подушек. С женщинами все было в порядке. Едва они пришли в себя и разобрались, что к чему, то без всякой жалости отлупили нас веерами. Пришлось ретироваться.
Атос рассмеялся.
- А что Ваш отец?
- Когда он узнал эту историю, то сначала хохотал, вот как Вы сейчас, а после решил, что пора за меня взяться. Он нанял мне учителей, сам стал давать мне уроки фехтования, следил, чтоб я регулярно занимался верховой ездой и тому подобное.
- И вырастил из Вас настоящего дворянина, которого уже ничем не испугаешь.
Д’Артаньян поклонился.
- Разве что веером. Это самое страшное оружие, с каким мне доводилось иметь дело. Не верите? Если в Вас стреляют, что Вы делаете?
- Стреляю в ответ.
- На выпад шпаги, можно сделать свой выпад, а что прикажете предпринять, когда на вас идут с веером наперевес?
- Не знаю, - засмеялся Атос, - меня никогда не били и тем более – веером.
- Вот-вот, - ворчливо отозвался д'Артаньян. – То-то Вы здесь хохочите.
- Рауль устраивал мне шалости другого рода, - улыбнулся Атос. – Признаюсь, порой я думал, что однажды он сведет меня с ума. Сейчас забавно, но тогда мне было не до смеха.
- Вы слишком суровы к нему.
Атос отрицательно покачал головой:
- Мне кажется, недостаточно.
- Ну, знаете! К счастью, у мальчика еще есть мы.
- Надеюсь, - все еще улыбаясь, но уже серьезным тоном ответил Атос.
- Виконт с Портосом были в восторге друг от друга.
- Портоса нельзя не любить.
Д’Артаньян промолчал, давая возможность Атосу самому продолжить, но тот сменил тему:
- Я еще какое-то время пробуду в Париже. Как долго, не знаю, это зависит от того, как пойдут дела. Но обещаю, что как бы ни был занят, я не уеду, не повидавшись с Вами.  Обещайте и Вы.
- Думаете, Мазарини затеет новый поход?
- Д’Артаньян, не будем говорить о политике. Просто пообещайте, что если Вам случится срочно покинуть Париж, Вы не оставите меня в неведении.
- Вам мало Рауля, Вы ищете за кого бы еще поволноваться? – с легкой иронией заметил д’Артаньян.
- Друг мой, думайте как Вам угодно, я не стану от этого меньше Вас любить.
- Хорошо, обещаю. Но мы же не будем ждать последней встречи, чтоб увидеться?
- Нет, конечно! В любое время, когда сможете, заходите ко мне. Если я буду на месте, то с радостью обниму Вас.
- И напою, как сегодня, - хмыкнул д’Артаньян.
- Может, проводить Вас?
- Не стоит. Я больше ворчу, чем действительно пьян. Обещайте и Вы, что будете заглядывать в Пале-Рояль, если окажетесь поблизости. Не перепутайте, в Пале-Рояль, а не в Лувр.
Атос улыбнулся:
- Для верности я буду заглядывать везде.
Друзья расстались, не предполагая, что встретятся гораздо раньше, чем думали.
Д‘Артаньян не зря сетовал на тяготы службы. Не то, чтобы он совсем не любил балы и приемы: в отличие от Атоса общество не угнетало его, а частенько забавляло. К тому же его нынешнее положение давало ему определенные преимущества. Уже не было изматывающих караулов во всякую погоду; стрельбы, обязательный манеж, оттачивание мастерства в фехтовальной зале – все было в прошлом. Теперь этим занимались другие, а он мог позволить себе гораздо более приятное времяпрепровождение.
Но сейчас обстановка при дворе была так напряжена, что любые балы смахивали на военные баталии, и капитану совсем не улыбалась мысль оказаться между конфликтующих сторон. Все-таки паркетный пол не поле боя, и простой командой: «Пли!» тут не обойдешься. Приходилось слишком много лукавить, неискренне улыбаться и рассыпаться в комплиментах, про себя посылая собеседников подальше.
Вдоволь наупражнявшись в светском притворстве, д’Артаньян решил, что может немного отвлечься от бала. Он проверил посты, убедился, что и пляшущие, и сидящие вдоль стен господа и дамы уже подустали и настроены достаточно миролюбиво, а значит, никаких грандиозных скандалов не предвидится, и вернулся в караульное помещение. Там он рассчитывал в тишине и покое провести часок за глинтвейном, за которым уже послал человека.
В караулке никого не было, и д’Артаньян устроился на скамье, закинув ноги на край стола, которым служила широкая деревянная доска, положенная на козлы. Доска подалась вниз, и капитан лениво пробурчал себе по нос, прикрыв глаза и погружаясь в дремоту:
- Лентяи… никак нормальный стол не поставят… Бездельники…
Окончательно уснуть ему помешала хлопнувшая  дверь. Думая, что это принесли глинтвейн, д’Артаньян встрепенулся и сел на скамье. Однако вместо мушкетера с желанным напитком перед ним стоял Коменж с пустыми руками.
- Коменж? Только не говорите, что что-то случилось! А если так, то неужели Вы не могли поискать меня где-нибудь в другом месте?
Лейтенант гвардейцев был человеком с чувством юмора и обычно отдавал должное шуткам д’Артаньяна, но сейчас он даже не улыбнулся, а напротив, смущенно пробормотал:
- Прошу прощения, господин капитан.
- Ладно, чего уж там. Что случилось?
- Во дворце все в порядке, если Вы об этом.
- Тогда Вы пришли, чтоб отведать глинтвейну? Его сейчас принесут. Присаживайтесь.
- Благодарю, сударь.
Коменж замялся, не решаясь ни сесть, ни остаться стоять. Д’Артаньян с неодобрением наблюдал за его колебаниями:
- Послушайте, Коменж, говорите начистоту!
- Я хотел сказать… Нет, будет лучше, если Вы сами все услышите. Да, это лучше всего! Господин капитан, не будете ли Вы так добры, чтоб пройти со мной?
- У Вас ко мне какое-то поручение? От Ее величества?
- Нет, это касается Вас лично. Как я помню, граф де Ла Фер Ваш близкий друг? Простите, если я ошибся.
- Нет, Вы не ошиблись. А при чем тут граф?
Коменж тяжело вздохнул и снова повторил:
- Пойдемте, лучше если Вы услышите сами.
Недоумевающий д’Артаньян медленно поднялся, не сводя взгляда с Коменжа и ожидая хоть каких-то объяснений, но лейтенант просто развернулся и вышел из караульного помещения. Д’Артаньяну ничего не оставалось, как пойти следом.
Коменж повел капитана туда, куда по собственному желанию капитан никогда не наведывался, потому что считал игру на подмостках делом сомнительным. Помещение театра, открытого еще Ришелье, пришло в упадок, но посетители Пале-Рояля не забывали его. Там можно было встретить самое разнообразное общество, которое было тем многочисленнее, чем холодней было на улице – мороз всех гнал под крышу. Во всех этих комнатках, коридорах и закоулках можно было увидеть кого угодно. Здесь не надо было блистать остроумием, как у Рамбуйе, и можно было не сочинять стихов; дамы не стремились поразить друг друга украшениями, как на балах, а кавалеры были снисходительны и спокойны. Здесь назначали свидания, заказывали портреты для любовников, о которых не должен знать муж, занимали деньги, соблазняли актрис, мололи чепуху и сплетничали.
Когда в Пале-Рояле давали бал или прием, сюда сходились обойденные приглашением, чтоб излить желчь, а вернувшиеся с бала спешили сюда, чтоб поделиться последними  новостями. Здесь не решали судьбы мира и не принимали доленосных решений, но если вам надо было развязать мелкую, докучную проблему, о которой и говорить-то неловко, то идти надо было именно сюда. Обязательно находился какой-нибудь ловкий человечек готовый за умеренную плату взять на себя ваши заботы. Конечно, если Вы желали устранить соперника или освободиться от зажившегося родственника, то от вас с ужасом бы отшатнулись.
Несерьезность – вот был главный девиз.
Подсказать вам адрес портного, чьи ловкие пальцы обычную ткань заставляют блестеть как шелковую? Извольте!
Вам нужна толковая девица, что изготовит такие румяна, что их не отличишь от природных красок? Пожалуйста!
Нужны деньги? Ваш драгоценный перстень обменяют на другой, где поддельный камень будет неотличим от настоящего.
Но прийти можно было и без всякого дела, просто так, послушать, поболтать, посмеяться. Здесь гордая маркиза могла (пусть со снисхождением), но все же выслушивать шутки дворянчика с сомнительной репутацией, которого в своей парижской светской жизни она бы и на порог не пустила.
А главное, все знали – этот мирок существовал только здесь, выйдя за порог, все снова займут свои места, так что можно было не трястись за репутацию и расслабиться.
Именно сюда, под крышу бывшего кардинальского театра, и привел д’Артаньяна Коменж.
Он остановился в маленькой приемной, которая образовалась сама собой, потому что ржавые крючки перестали держать огромный пыльный занавес закрывавший коридор, который вел к бывшим уборным.  Ненужную уже тряпку отодвинули в сторону, открыв проход, и образовался закуток, куда из комнат выходили те, кому нужно было посекретничать.
Коменж остановился перед дверью и, глядя в пол, быстро сказал:
- Я очень уважаю графа де Ла Фер и Вас, господин капитан, и в такой ситуации оказался впервые. Я не знал, как мне поступить. Надеюсь, я все делаю правильно. Думаю, они все еще там.
Коменж развернулся и быстро ушел. Так быстро, что это походило на бегство.
Гасконец в совершеннейшем недоумении смотрел ему вслед:
- Граф де Ла Фер? Господи, что Атос еще натворил?
Он тут же усмехнулся, осознав невольно вырвавшиеся слова:
- Вот не думал, что доживу до такого, чтоб волноваться за поведение Атоса! Но, черт побери, что имел в виду Коменж?
Ответ можно было получить только войдя в комнату, и д’Артаньян открыл дверь.
В бывшей уборной, превращенной в довольно симпатичный будуар, людей было немного. В углу, прикрывшись занавеской, любезничала какая-то парочка. Еще один господин, одетый модно, но небрежно, что-то усердно писал, обложившись бумагами, и время от времени застывал, глядя невидящим взглядом на потолок. В центре, на мягких креслах, с удобством расположились две дамы, которых капитану не надо было представлять – герцогиня де Шеврез и герцогиня де Шатийон. Они ни на кого не обращали внимания, не делая различия между окружающей публикой и мебелью. На капитана они тоже не глянули и вряд ли заметили его присутствие. Д’Артаньян расположился у двери, прислонившись к стене, и стал слушать, справедливо полагая, что слова Коменжа «они там» могли относиться только к герцогиням.
Мадам де Шатийон явно кого-то ждала. Она нервно постукивала ножкой и нетерпеливо теребила веер, однако, стараясь скрыть свое волнение, любезно улыбалась герцогине де Шеврез, изображая интерес к беседе.
Дамы сплетничали о мужчинах. Как понял д’Артаньян, речь шла о вдовстве герцогини де Шатийон. Мадам де Шеврез прозрачно намекала на связь герцогини с де Немуром, на которого прекрасная Шатийон сменила принца Конде, и сыпала шутками про ангелов, обыгрывая имя Шатийон - Анжелика.
Для Мари-Эме эта беседа была истинным наслаждением. В лице мадам де Шатийон она видела удачливую соперницу герцогини де Лонгвиль, одного за другим отбившую у той всех поклонников. Она только посочувствовала своей молодой подруге, что ни один из блистательных любовников не может стать ей опорой – и Ларошфуко, и Конде, и Немур уже были женаты.
Шатийон же, смеясь, уверяла, что ей напрасно приписывают столь бурную жизнь. Потеряв обожаемого мужа, она и думать не может о других мужчинах, а тем более, о новом замужестве.
- О, дорогая моя, тут трудность не в том, чтоб захотеть, а в том, чтоб найти достойного и холостого!
- Вам-то не о чем беспокоиться. Герцог де Шеврез – благодарение небесам – жив и здоров.
Мадам де Шеврез передернула плечами:
- Когда-то я совершенно не беспокоилась о герцоге де Люинь, он тоже был жив-здоров, а вдобавок еще и молод. А потом в двадцать один год я осталась вдовой, как и Вы.
Герцогиня де Шатийон улыбнулась:
- Тогда Вы дальновиднее меня. Вы еще не овдовели, но Ваш поклонник холост, а я, будучи вдовой, имею глупость связываться с женатыми. Ведь Вы это хотели сказать?
- Ну что Вы! Я и в мыслях не имела поучать Вас! Но должна признать, доля истины в Ваших словах есть. Только не подумайте, что я желаю зла моему милому Шеврезу. Но если мужчина…
- …. если мужчина потерял из-за Вас голову, Вы ничего не можете поделать! – рассмеялась мадам де Шатийон. – Вы его жалеете?
Герцогиня де Шеврез вздохнула и кокетливо прикрылась веером:
- У меня слишком мягкое сердце, я никогда не могла быть жестокой. Я не поощряю его – нет! Но он просто сходит с ума… и что мне остается?
- Я слышала, Вы ездили к нему в имение?
- Тсс! Прошу Вас, я не хочу чтоб мой муж об этом узнал, это разобьет ему сердце!
- Да, конечно. Но тогда зачем Вы поехали?
- Как Вы не понимаете? Граф был готов на совершенные безумства! Я полагала, что моя уступка хоть немного его сдержит …
- И что?
- Ах! Все вышло наоборот! Теперь он сам приехал в Париж.
- Вот как? – оживилась герцогиня де Шатийон. – Право, это очень любопытно. Приехал ради Вас?
Ирония в голосе молодой красавицы заставила пожилую кокетку поджать губы:
- В этом не может быть сомнений!
- Возможно, у провинциального дворянина закружилась голова, - снисходительно улыбнулась герцогиня де Шатийон, - у Вас громкое имя.
- Разве у Вас часто кружится голова?
- Я Монморанси! – высокомерно ответила дочь графа де Бутвиля.
- Он тоже! – с торжеством отпарировала герцогиня де Шеврез.
- Но Вы упоминали свое дальнее родство с ним, - растерялась мадам де Шатийон.
- Да, - вздернула накрашенные брови ее собеседница. – Роан, Монморанси… Ах, Вы же знаете, как тесно мы все связаны родством! И Вы ошибаетесь, насчет его провинциальности. Он просто не любит быть на виду, но, тем не менее, именно ему герцог де Бофор обязан своим спасением!
- Позвольте, так это тот самый дворянин, о котором тогда столько говорили? Он, наверное, известен при дворе…
- …и с давних пор, - перебила довольная герцогиня де Шеврез. – Чуть не с детства, как я слышала.
- Но почему его никогда не видно? – пожала плечами мадам де Шатийон, все еще не до конца убежденная доводами собеседницы. – Или ему есть что скрывать?
Герцогиня де Шеврез так долго ждала этой минуты, что желала сполна насладиться каждой секундой, долей секунды!
Она глубоко вздохнула, расправила плечи, подняла подбородок и счастливо прикрыла глаза:
- Вероятно… Он порядочный человек, а я все-таки замужем…
Герцогиня де Шатийон смотрела на нее во все глаза, до глубины души пораженная таким поведением мужчины:
- Тогда он впрямь потерял голову! Так беречь вашу тайну! Право слово, мне захотелось познакомиться с ним.
- Пожалуйста, - ответила мадам де Шеврез со спокойствием женщины, чья уверенность в любви и преданности к ней позволяет не переживать о возможной измене.
- Вы идете сегодня к герцогине де Гиз? Вы могли бы взять его с собой… хотя он не приглашен, и, возможно, не захочет погрешить против правил приличия…
Улыбка герцогини де Шеврез заставила мадам де Шатийон прервать свою речь и улыбнуться в ответ. Женщины обменялись понимающими взглядами: «Если бы вы знали, против скольких правил и приличий он уже погрешил ради меня!»
- Так значит, решено! Вы обязательно приведете его! Будет большой прием, и мы замечательно проведем время!
Она еще что-то хотела добавить, но ее остановило появление нового лица. В комнату неслышно вошел человек, старавшийся держаться как можно незаметнее. Он подошел сзади к креслу герцогини де Шатийон и, наклонившись к ней, что-то прошептал. Затем протянул руку и быстро передал ей письмо, которое она поспешно прикрыла веером. Человек поклонился и так же неслышно и осторожно покинул комнату. Выходя он бросил внимательный взгляд на д’Артаньяна, все еще стоявшего у двери и полускрытого портьерой. Гасконец напустил на себя скучающий вид и зевнул. Незнакомец пожал плечами и с равнодушным видом прошел мимо.
Д’Артаньян его не знал, но по радостному виду мадам де Шатийон, по ее довольной улыбке он понял, что это были именно те вести, которых она ждала. Она пробежала глазами записку и быстро спрятала ее за корсаж, мурлыча что-то вроде: «Мур-мур, Немур».
Капитан понял, что дамы сейчас начнут прощаться и пока они не заметили его, он поспешил уйти.
Теперь он понимал смущение Коменжа и кусал усы при мысли, что именно мог услышать лейтенант.
Д’Артаньян машинально повернул в сторону Пале-Рояля, где все еще продолжался бал и его присутствие было бы нелишним, но на полпути решительно тряхнул головой:
- Да черт с ним, с этим балом! Надо предупредить Атоса. Это же настоящая засада!