Близ есть при дверях

     Юра надел свои зубы, очки, взял ложку, плюнул в солнце, а потом вдруг увидел лишь тьму в своем уме, а потому он и звонит перед выходом во двор своему другу Дэну, дабы выпить водку на пустыре назло мировой системе, которая так буйно цветет и пахнет в его голове. Мальчишка уже лет восемьдесят растет без отца, ибо отец предал мать еще до рождения парня, ушел на север без оглядки искать сияние и нирвану, но слышал он, что отец Индию посетил и там и остался. Он кинул мать просто ради свободы, а когда Юре было восемь лет, то послал письмо, где дал понять семье, что теперь никогда не вернется, тогда малыш понял, что уродлив, глядел в зеркало час, а потом разбил его, а после стал понимать и такую вещь: школу закончит плохо, что никогда не поступит на экономиста, ибо его отец был экономистом, что не будет играть на барабанах и петь, ибо его отец играл и пел в панк группе «Свобода или смерть» и пел там такие вот заветные слова: «Я жду тебя, мой ангел, а после я тебя разрежу на части, а после намажу на хлеб, дабы ты жил, мой милый друг». Юру раздражают люди, что пашут на систему день и ночь, он молчит, глядя в бокал вина, жаждет весны, но морозом скованы реки. Он стрелял в толпу из воздушного ружья, а мораль подарил вольным каменщикам. Юра идет к дому, где живет Дэн, может быть, пьянка будет сегодня. Жмет кнопку звонка, на пороге его дружок стоит без одежды.
- Пить будем? – просит слезно взглядом алкоголя Юра, - я стал иным, мой мир расширился, я словно под кайфом все время нахожусь.
- Будем! – заливается краской Дэн, - дай мне свой ум потрогать пальцем.
- Я на нуле, - грустно товарищ ему молвит, - я жажду лишь свою тень обнять.
- Мои родители в шкафу спрятали армянский коньяк, которому уже сто лет, они хотят, чтобы в день свадьбы молодожены пили его и  целовали заботливых родителей.
- Этот день пришел! – орет во всю глотку Юра.
- Дружище, я тебя люблю! – в ответ кричит ему Дэн.
Они обнимаются и Дэн тихонечко в зал, чтобы родители не узнали о том, что лезет в комод, на дне которого лежит заветная бутылка. Дэн прячет ее под футболку и быстро выходит из дому. Мама зовет его к ужину через окно кухни.
- Не голоден! – кричит он ей в ответ, - отцу привет передай, коль встретишь его под старым забором моей безупречной мечты.
     Дэн знает, что придет поздно ночью домой, но кто велит ему так жить и поступать? Его не волнует ужин и бабы его не трогают ни капли. Друзья идут на секретный холм, с которого открывается красивый пейзаж на балку, где стоят маленькие домики крестьян. Видны сараи с сеном, коровы мычат себе смирно, вот уже луна вышли из-за туч, а барышни у реки ткут свои ковры. Они уселись на траву и Дэн откупорил бутылочку. Они пили с горла без закуски. Юрка визжал, глядя на свои белые волосы, что падали ему на плечи, он хохотал, а после толкнул умную речь:
- Я бы не прочь познакомиться с девушкой, чтобы создать семью, у нас были б дети, но с другой стороны я знаю что надо разрушить Карфаген, ведь только тогда свобода будет достоянием всех, а не меня или тебя, но тотальная такая свобода будет для всех живых, озорных, а бытовые парадоксы социального благоустройства меня не слишком привлекают. Зимой мертвой траве под снегом сладко спать. Мой теремок впустит хвостик луны без всяких проблем. Черная радуга в моем кулаке трепещет. Я неистов в своей войне.
Дэн ответил другу без дрожи в теле:
- Эх, допили мы бутылку так быстро, что ж, теперь пошли ко мне домой, мать спрятала мне на свадьбу бутылку ликера вишневого, который делал мой дедушка в своем погребе еще до революции. Выпьем же его, дружище! Зачем душу томить, ждать чего-то, надо сейчас все делать, выпьем же, ведь вся ночь у нас впереди еще, ведь гляжу на прошлое с тоской, а на будущее с боязнью. Я цыган, а потому словно с женщиной, с природой счастлив. Быть добру! Мне приятно видеть твои зубы, ведь они так крепки, а ну-ка, вынь их и дай мне их подержать.