Небесные переулки

               

         В комнате у Наденьки тихо. Тяжелые, плотные шторы надежно спрятали маленькую комнатушку от неуютного, пугающего мрака за окном. Телевизор выключен, радио «не говорит» и ни что не отвлекает ее теперь от важного занятия.   Выцветший от времени абажур,  рассыпал  на стол пригоршню желтоватых  зайчиков. Эти зайцы, страсть какие непослушные.  Так и норовят по всей комнате, по всем углам разбежаться. Наденька старательно собирает зайчиков в ладошку, сгребает в кучку, чтобы  высыпать их на тетрадный лист. Ага, попались! Доскакались! Отсюда не убежите...  Конечно, так и светлей,  и лучше будет ей писать. А писать еще много.....
Наденька пишет, не торопится. Буковки аккуратно выводит, в слова складывает. Губами пухлыми пришептывает, причмокивает, точно пробует слова на вкус. И еще, языком губы облизывает, чтобы проверить, не осталось ли на них словечко какое-нибудь кислое или соленое? А они — слова эти, смешные какие! Словно вагончики к первому слову-паровозику пристраиваются, и близко так, что и расстояния, порой, между ними вовсе нет. Все желают обогнать тех, которые впереди едут. Потому и налетают, сталкиваются, цепляются друг за дружку крючочками да загогулинами. А визга-то сколько! Будто не выводят слова чернилами на бумаге, а живьем режут! «Я - первое!.. Нет, я!  Я-я-я!..»   Наденьке забавно на это все смотреть, улыбается.....
    То, вдруг, лицо ее сделается вмиг серьезным. Брови домиком поднимет, словно удивляется сама тому, что пишет. Может, это и не она вовсе...   Коситься на тетрадку недоверчиво, опасливо...   В щеку налитую кулачком уткнется, так и сидит в задумчивости долго.
 Непослушные волосы колечками падают на глаза. Она их сдувает, пытается смахнуть в сторону. Пальчиком по лбу водит, соображает... Каждый пальчик у Наденьки с маникюром в три цвета разных. Это для того, чтобы, когда один цвет надоест, другой, уже тут как тут, глаз радует. Ловко, ничего не скажешь, умно придумано, не подкопаешься.    
 Вдруг, блуждающий по лбу палец,  нащупывает назревший прыщ. Тьфу, ты-ы... за-р-р-р-аза!!! Как можно было об этом забыть?! Она торопливо вскакивает, опрокидывая на пол скрипучий стул. Так, к зеркалу, быстро!  Самое главное: чтобы письмо ничего заметить не успело. Если увидит…  все, конец! Обо всем жениху доложит, все расскажет. А там, уже пиши, не пиши...  Снова никакого ответа не дождешься. Письма эти, ух, какие глазастые! Сперва-то ничего страшного,  лежат себе смирно на столе, а, как дело к концу подходит - глазища свои вылупят и подмечают, где у Наденьки, что не так. Опрятно ли она сегодня  одета, не намусорено ли в комнате, посуда помыта или с вечера в раковине горой свалена.    
Наденька стягивает с себя кофту и накрывает ею письмо. Кофта синяя, под ней темно и ничего не видать.  Какое-то время, она придавливает кофту руками, чтобы письмо, поднатужившись, не смогло высвободиться. Главное не терять времени.  Наденька достает ножницы, вырезает из тетрадного листа белый кругляшек, слюнявит и перед зеркалом примеряет его на прыщ. Хлоп, ладонью по лбу! Порядок...   Кофта летит на кровать. Теперь, полный порядок!   Письмо ничего не заметит. Лоб  белый и бумажный кругляшек, тоже белый, а что бумага в клеточку, оно и ладно, сойдет и так....   
Наденька довольна и задорно смеется над своей хитростью и глупым  недогадливым письмом. Щурясь весело и озорно, она грозит письму пальчиком, морщит нос, показывая язык и «крутит фигушки», заливаясь временами неудержимым хохотом.
  Однако нужно писать дальше. Наденька снова к письму примеряется, пристраивается, слова нужные ищет, ручку шариковую покусывает. Непросто это,  женихам-то письма писать. Дело ответственное, хлопотное.  Плохо напишешь, некрасиво, или так, незатейливо из двух слов, знай - ничего путного не выйдет. Не придут женихи и в ответ ей ничего не напишут. Наденька это знает, потому и старается на совесть. «... ище я с мамай жила кагда малинькая и еще потом....  теперь баба саня преходет и ты тожа прехади вечерам...»
  Закончив мысль, Наденька отрывается от писанины и устремляется взглядом в стену. Задумалась...  Глаза-а-а  у не-ё-ё!..   Не какие-нибудь там, маленькие, да поросячьи. 
                2

Распахнет вовсю ширь — дали бескрайние открываются, глубины бездонные, да неизведанные! Ресницы длиннющие, как накрасит  гуашью, хлопнет ими, аж ветерком обдает.  В прошлом году на Пасху, баба Саня, подарила ей помаду для губ вместе с куличом.  Наденька  очень редко ею пользуется, бережет для важного случая. В шкатулочке она заветной до поры, до времени хранится,  вместе с колечком маменькиным.
Маменька говорила, мол, найдешь себе, Надюшка, жениха, будешь колечко обручальное носить. Наденька улыбалась тогда и отчего-то краснела. Очень уж ей хотелось поскорее этого самого жениха найти. Кто он такой, и  для чего нужен, особого понятия не имела. Одно знала наверняка, что будет тогда ей хорошо. Она часто думала, что ей и так хорошо, а каково с ним будет! Куда уж лучше-то? Тогда, в ее голове творилось нечто невообразимое и немного пугающее. Вот, только нынче одна Наденька осталась, и не рассказала ей маменька толком, где женихов этих искать. Может, и нет их вовсе, так… сказки, да придумки одни.   И, что  в них такого, что Наденьке, вдруг,  станет лучше жить? Вопро-о-о-с....
  Несколько позже она узнала, что женихи  это  мужчины, которых нужно искать на последних страницах газеты.  Наденьку тогда очень удивило и обрадовало, что женихов в газете  оказалось много и все они жаждут с ней познакомиться. Они так прямо и писали, что хотят «познакомиться с женщиной», стало быть, с ней. Она, ведь, и есть — женщина!
   Название-то, какое странное: «женщина». И кто придумал так ее назвать? «Мужчина», тоже странно звучит, немного пугающе даже, потому - что шипит, как змея. Му-щ-щ-щ-ина. Аж, мурашки по спине. Вон, вон язык раздвоенный высовывается, сейчас ужалит! Ой!  Ну-ка, прочь!  Гляди, палкой, вот, сейчас по языку!
 Слово «женщина»  это - жук.  Ж-ж-женщина...  С цветка на цветок, ж-ж-ж-ж... Наденьке  нравится быть  женщиной, это совсем не страшно и все тебя любят.  Как в телевизоре по вечерам.  А еще, в книжках про любовь всякую написано.  Замудреные уж больно все эти книжки,  оттого, Наденька почти их не читает. Все ее мысли в строчках черных, как в болоте топнут моментально, попробуй, выберись...  А то, вдруг, буквы разом слетят с потревоженных страниц, и давай мошкарой вокруг головы кружиться, в уши набиваются, в глаза лезут, не проморгаешься.  И зачем только книжки такие делают, которые вести  себя прилично не умеют? И, хоть много непонятного написано, но «любовь» Наденька хорошо понимает. Это женихи кладут её из своего рта в женский рот, когда целуются. Потом она в сердце попадает через специальное окошечко.  Баба Саня говорит, что это окошко в сердце нужно держать открытым. По другому и быть не может, ведь, если оконце прикрыть, любовь подождет, подождет, поскучает, поскребется жалостливо, да и воротится обратно в рот жениху. А тот, за ненадобностью, изжует ее, как мочалку и выплюнет на пол. Ужасно...  Наденька об этом и думать не хочет. Но, как узнать: ее окошко открыто ли? А, вдруг, нет, тогда что? Нынче же о том бабу Саню спросить нужно. Она добрая, умная, все ключики-замочки знает, как открыть, где сыскать их, разыскать.
  Еще, Наденька слышала, что жениха себе надо выбирать. Как это, выбирать? Она знает, как  выбирать картошку на рынке. Картошка должна быть твердой и не пахнуть гнилью. Знает, что селедка не должна быть с «ржавчиной» и отлезать от костей. Ей хорошо известно, как выбирать хлеб в магазине: нужно тыкать в него пальцем, пока тот не продавит  хрустящую корочку до мякоти. А если не проткнешь, такой хлеб брать нельзя, отравиться можно. Или, вот, еще хуже: все тело покроется хлебной коркой с нарезами, как на батонах, а через несколько дней, человек почернеет, словно сухарь и рассыплется, лишь волосы одни и останутся, только в косу их уже никогда не заплести.
   Наденька неожиданно вздрагивает. А, что если женихи тоже бывают отравленные?! Познакомишься с таким, поцелуешься, как в телевизоре, а он возьмет и ядом в рот плюнет. Наденькина рука с шариковой ручкой в нерешительности зависает над письмом. Надо же... Страхи-то, какие кругом  творятся! А, как отличить отравленного жениха от пригодного, пальцем, что ли тыкать?  А в какое место? Ни-че-го не ясно! 
                3

 Довольно часто Наденьке снится сон, с одним,  упорно повторяющимся сюжетом. Ей видеться специальный магазин, где продают женихов. В магазине всегда царит очень праздничная атмосфера, множество гирлянд и воздушных шаров. Сами женихи аккуратно сложены  в лотки  и выставлены на полках, как самый обычный товар. В ожидании, когда их выберут и купят, женихи толкаются и показывают друг другу разноцветные языки. Добрая тетенька продавец в белом халате, строго в порядке очереди, отпускает товар «согласно прейскурант», но  не более одного жениха в одни руки. Она тщательно взвешивает их, упаковывает в картонную тару, перевязывает шпагатом  и вручает покупательницам. Женихов много и они очень разные, с непривычки рябит в глазах. Так сразу и не сообразишь, кого выбрать, к какому жениху  прицениться. На первый взгляд хороши все: худые, с большими головами, толстенькие с маленькими ножками и аккуратной бородкой на затылке,  с коленками вместо локтей и пупком на лбу, или те, у которых фиолетовые брови на розовых попках.
  А еще,  тетечка продавец торгует  запасными частями  для женихов. Взволнованные покупательницы осторожно приоткрывают крышки специальных коробочек и в щелочку смотрят на то, что им предлагают. Широко открывать крышку категорически воспрещается из-за опасности того, что запчасти могут вылететь или разбежаться подобно насекомым.
       - Почему у вас ассортимент такой скудный?!- громко возмущается солидная дама с вывернутым на изнанку ухом,- Ничего побольше разве нет? Безобразие! Дайте жалобную книгу!
Большие закончились,- отвечает продавец,-  На следующей неделе зайдите, ожидается привоз.
Другая покупательница, пытается выхватить из рук впередистоящей женщины, зеленую коробочку, перевязанную желтым мохеровым шарфом с синей бахромой.
Уступите, пожалуйста, мне, я так давно за этим гоняюсь!  Я настаиваю, уступите, что вам стоит? Я доплачу... Да, что вы за человек такой!?..- пискляво канючит она.
Нет, нет! Я, глядите, какую очередь отстояла, мне и самой нужно срочно! Не толкайтесь... Вы мне на ногу наступили!  Уберите же свои руки, в конце концов!!!
Они начинают  громко ругаться.
Наденька всегда оказывается в очереди последней и жених ей опять не достается. Добрая тетя продавец,  улыбаясь, с сожалением  разводит руками. Обычно, в этот момент следует пробуждение, а после,  отчаянный рев, слезы в три ручья, которые льются  потоком с Наденькиных щек.  Для нее заплакать, что высморкаться. Все страшное или печальное, тут же выходит прочь вместе со слезами и снова становится хорошо.  Она решает, что нужно взять у бабы Сани денег побольше и в следующем сне,  растолкать всех локтями и влезть в очередь самой первой.
  Наденька, иногда обращает внимание на мужчин, когда бывает на улице. Но, те мужчины, что на улице это не женихи. Женихи, они особенные, их нельзя увидеть, им можно только написать и тогда, возможно, они придут. Если, конечно письмо не нажалуется им про всякое там...  Этого Наденька боится пуще всего. Уж, сколько писала, сколько ждала, какую уйму тетрадей извела, одному Богу только известно!
 Баба Саня говорит, что слишком много денег тратится на конверты и на газеты.  Разве много? Ей каждый месяц для Наденьки приносят денежки, которые  старушка распределяет по своему разумению. Часть денег,  откладывает, чтобы платить за газ, за свет, за квартиру.  Другую часть — на продукты, порошки, и мыло. И самая маленькая часть, остается на то, что Наденька считает самым важным. Это ее, конечно, возмущает, но гораздо меньше, чем, например, оплата за свет или за воду. Неясно ей,  что за нужда такая, кто это только выдумал за свет да воду платить? Солнышко бесплатно светит, и дождь идет бесплатно, и лужи во дворе бесплатные...      
  Сначала-то баба Саня сама ходила письма Наденькины на почту отправлять. Соберется в
                4   

магазин пойти и письмецо заодно захватит, а Наденька за ней в окно наблюдает.  Лицом к стеклу прильнет, нос расплющит, языком о холодный глянец поскрипывает. Баба Саня говорила, что опускает письмо в специальный ящик. Что за ящик такой?  Еще она говорила, что в этом ящике много других писем, которые ждут, когда их отправят куда нужно. Тогда Наденька совсем покой потеряла. Как же можно ее письмо кидать в этот страшный ящик, где  чужие письма могут обидеть его, забрать себе буквы и, даже, целые слова! И, не потому ли она так долго и тщетно ждет ответа?
  В одно утро, баба Саня пришла к Наденьке и говорит: «Пойдем-ка, Надюша, покажу тебе, где рынок находится, магазины, ящик твой на почте, чтобы все ты сама знала. А то, как случится со мной, тьфу-тьфу, не приведи Господь...  Пропадешь ты совсем ничего не знаючи.»
     Это теперь Наденька улицы не боится, а тогда, жуть, как страшно было! Шумно там, суетно, все мелькает, рычит, несется, собаки всякие... Маменька раньше остерегалась ее на улицу выпускать, как бы не вышло чего. Правда, с маменькой Наденька тоже улицы побаивалась. Ей куда интересней и спокойней было в окно смотреть, как на аквариум. Деревья, кусты, трава — это водоросли. Машины — это большие рыбы, люди — маленькие. А дети, кошки и собаки — ма-а-а-хонькие рыбешечки... Все здесь у Наденьки перед глазами, все понятно и не страшно совсем.
С бабой Саней она быстро запомнила где, что находится, но долго еще не решалась одна из дома выходить. Нос из подъезда высунет, оглядится по сторонам и обратно домой. Бывает, что старушки во дворе на лавочках сидят и баба Саня тоже с ними. Тогда Наденька к ним прямиком идет. С ней все здороваются и она тоже.  «Дластуте!». Старушки смотрят на нее с интересом, шушукаются между собой. Какая-нибудь из них нет, да и спросит у бабы Сани: « Сколь годов-то ей уже, Сергевна?» Баба Саня тогда к Наденьке: «Надюша, сколько лет тебе, скажи». Та немного теряется, глядит смущенно, подол платья теребит. Да, знает она, знает, только цифры эти противные все время в голове запутываются, друг за дружкой прятаться,  дразнятся. С буковками ей куда лучше дружить, по крайней мере, они ее слушаются и не вредничают зазря. Баба Саня, тогда подсказывает ей: «Два-а-а-дцать...».  «Шесть!»- моментально вспоминает Наденька, и радостный румянец выкрашивает ее щеки - «Двадцать шесть, двадцать шесть!»- хлопает она пухлыми ладошками.
  «Женихов вот все себе ищет...  Письма цельными днями строчит» - говорит старушкам баба Саня, те кивают головами. Наденька смущена и густо краснеет. Но, вскоре, вместо смущения появляется тревога, и она делает испуганное лицо. Зачем?! Зачем баба Саня сказала им про это? Это же ее тайна сокровенная, под замками и печатями! Теперь старушки могут отбить у нее всех женихов. У них ведь, тоже  женихов не имеется, значит - отобьют! На глазах выступают крупные слезы. И вот, уже  не видно ни домов, ни деревьев, ни бабушек на лавочках — только слезы брызжут из глаз, и отчаянный Наденькин рев разлетается на весь двор. Старушки пугаются, суетятся, не понимают в чем дело. «Вот,  дуреха!»- баба Саня принимается успокаивать Наденьку - «Фу, ты, Господи! Они не слышали... про женихов твоих не слышали. Да, успокойся ты!»
Только, Наденька не слышит ничего. Носом хлюп-хлюп, из глаз кап-кап...   Разворачивается и нырь в подъезд, замочком щелк. Заперлась в своей квартирке, на весь свет обиделась. Чуть погодя, баба Саня ключом своим дверь откроет, и давай Наденьку утешать. «Ну, что ты?! Что ты?.. Смотри, сразу какая некрасивая сделалася, рева-корева. Давай, сморкайся... Еще... Вот так, все,  не реви. Какой жених на тебя такую глядеть станет? Да, не в жизть...»    Последние слова сразу действуют. Наденька торопливо вытирает лицо рукавом кофты.
      Теперь, все давно уже не так. Наденька решительно, без всякой опаски выбегает из подъезда, здоровается со всеми. Кто ни встретится ей по дороге, тому и «Дластуте!». А, если кто не ответит, так она еще раз поздоровается, ей не трудно. Дорогу аккуратно переходит вместе со всеми, как баба Саня ее учила. Сперва, на почту к ящичку заветному сбегает,
                5

письмо опустит, потом и в магазин можно, и к киоску. И на почте,  и в магазине ее давно все знают и здороваются. Наденьке жуть, как нравится быть взрослой и самостоятельной.
      Тяжеловато сегодня пишется. Мысли всякие Наденьку одолевают, на главном не дают сосредоточиться. И все же она продолжает: «....я тибя буду любит и ты тожа миня люби....». На кухне от ветра хлопает форточка, Наденька вздрагивает и бежит скорее ее закрывать. Но, видимо, уже поздно... Они все равно успели залететь. Наденька с опаской глядит в черный квадрат открытой форточки,  из которого обдает вечерней прохладой. Она торопливо бегает глазами по стенам и потолку, по неказистой кухонной мебели.  Так и есть, прилетели, родимые! Вот, один...  Вон, там, второй у плиты примостился. Ой, мамочка, да сколько же их тут?! Крыжики.  Проклятые крыжики, снова слетелись, чтобы пугать Наденьку.  Когда это все, черт возьми,  кончиться!?
  Вон, тот, что на холодильнике сидит, свесив вниз лапу лягушачью, особенно ужасен. Весь противный какой-то, лохматый,  в скользких пупырышках. Крыжики маменьку раньше страсть,  как боялись. Прибежит она в кухню на испуганный Наденькин зов, полотенцем их по мордам набьёт, набьёт, над головой помашет, помашет, так они живо обратно в форточку повыскакивают и долго, потом носа своего поганого не показывают. А нынче... глядите, как обнаглели, целыми табунами в квартиру прутья, это разве дело?! Бабу Саню они тоже побаиваются, но не особенно. Она их гоняет, гоняет, а они улетать не торопятся,  долго над ней кружатся и плюются пеной розовой, как от варенья. Баба Саня старенькая и худая очень, куда ей с крыжиками воевать.  Тем не менее,  помощь и защиту приходится искать именно у нее. Удивительное дело: старушка не боится ужасных крыжиков, но до смерти боится мышей. Для Наденьки это, просто, непостижимо! Неужели мышки — крохотные, безобидные зверьки, страшнее омерзительных,  наглых чудовищ? Нужно быть слепым, чтобы не  замечать такой очевидной разницы!  У бабы Сани и впрямь, со зрением неважно. 
   Наденька вылетает,  из оккупированной крыжиками квартиры, на  лестничную площадку и бежит к старушке на третий этаж.  Она звонит, барабанит в дверь, но за дверью тишина. Наверное,  к приятельнице в другой подъезд пошла или еще куда. Может, у подъезда стоит? Наденька очень напугана и стремглав несется вниз.  Кажется, что в целом мире больше никого нет  и, что теперь она осталась  одинешенька в этом доме с ненавистными  крыжиками. Да, где же эта баба Саня?! Во дворе темно и о том,  чтобы шагнуть в темноту из освещенного подъезда, не может быть и речи. Тогда Наденька тихонько зовет старушку, но это выходит у нее  настолько тихо, что у рыбы получилось бы куда громче. Кругом тишина, только доносится издалека приглушенный  лай собаки. Наденька садится на корточки возле двери подъезда и начинает  плакать. Она старается это делать как можно тише, чтобы на ее плачь из вечерней мглы не явились какие-нибудь чудища, да еще пострашнее тех, что сейчас на кухне посудой гремят. 
«А кто это у нас здесь,  слезы проливает, а?»- слышится голос сверху. Наденька подбрасывает голову, быстро вскакивает от неожиданности и впечатывается спиной в холодную, обшарпанную стену подъезда.   Прямо перед ней мужчина какой-то незнакомый, веселый такой, улыбается.  И пахнет от него...  Знакомо очень пахнет, как от соседа дяди Миши из первой квартиры. Стало быть, в чем-то он свой, хоть и незнакомый. «Ты чего ревешь, обидел кто?»- спрашивает мужчина. Наденька не столько растеряна, сколько страшно обрадована, что теперь она не одна и есть, кому ее защитить. В порыве она бросается к нему, обнимая за шею. Одетая в один лишь тонкий халат, заплаканная и разгоряченная, она плотно прижимается к незнакомому человеку. От неожиданности мужчина замирает на месте. В одной руке у него пакет,  другой рукой, он гладит Наденьку по голове, точно успокаивает.
  Наденьке уже почти не страшно, но в квартире по-прежнему орудуют крыжики. Она уверенно хватает мужчину за рукав и тянет по лестнице на второй этаж. «Пойдем! Быстлей пойдем!»- торопит Наденька. Человек несколько смущен, но безропотно следует за ней, спрашивая через каждые две ступеньки: «Чего случилось, а? Чего случилось-то?».
                6

Вот и дверь незапертая скрипнула петлей. Наденька подталкивает своего спасителя вперед к кухне, сама за его широкой спиной прячется, глазищами своими огромными часто моргает. 
Сейчас, сейчас... он вам покажет! Это вам не баба Саня. Он, вон какой  плечистый, да рукастый! Одним махом крыжикам  бошки поотрывает и в кулаке, как помидор раздавит, да  так, что сок из них зеленый на стены брызнет!  Наденька в предвкушении такого великолепного зрелища, в нетерпении подпрыгивает за спиной мужчины.
Войдя в кухню, тот оборачивается и вопросительно глядит на взволнованную хозяйку. В кухне никого уже нет. «Так, что случилось-то, красавица?» - в недоумение спрашивает он и разводит руки в стороны, при этом, в пакете что-то звенит.
 Да, какая теперь разница что случилось! Крыжики противные насмерть перепугались и назад в форточку сбежали. Вот, и все, что случилось...
Наденьке, на сердце до того легко и свободно делается, ее просто накрывает эмоциональным прибоем. Она обхватывает голову мужчины двумя руками и целует в колючую щеку.
«Чудная ты, девка, какая...» - говорит незнакомец и еще пристальнее вглядывается в Наденьку, как в книгу, словно прочесть в ней чего хочет. А у самого глаза смешливые, лукавые, искорками стреляют по сторонам.  Как бы не загорелось чего-нибудь рядом с ним. Занавески полыхнут в один миг, что тогда делать? 
Одна что ли живешь? - интересуется незнакомый человек. В ответ Наденька кивает, улыбается...
Как звать?
Надюшка,- отвечает она, и глаза сами собой смущенно утыкаются в пол, изучая узоры на потертом от времени линолеуме.
 Наденьке очень не хочется, чтобы он быстро ушел, пусть бы еще побыл, поспрашивал ее о чем-нибудь. Она рассказала бы ему много всего интересного. Про то, как с маменькой они вдвоем жили, про бабу Саню, про соседей всех по порядку, про магазин и почту, про то, что ей мило и чего она боится, про письма и про...   Наденька непроизвольно вздрагивает, лицо ее вмиг делается серьезным, над переносицей появляется  ломаная морщина. Вот, дура!..  Как же ей сразу-то было не догадаться?! Она поднимает на незнакомца свои бездонные глаза, в которых угадывается вопрос и надежда.
   « А ты...  ты жених?» - В ее голосе столько страха и ожидания  волшебства, что это скорее и не голос, а шепот чуть слышный. Она словно и сама его не слышит, сердце  звоном  колокольным  голос забивает. Не сводя, с мужчины пристальных глаз, Наденька еще раз спрашивает: « Ты...  мой жених?».
«Ого-о-о...! Ха-ха-ха!»- смеется веселый мужчина.- «Ну, ты даешь! Ха-ха-ха...»- он хитро прищуривается и подмигивает - «А, что... разве не похож? Конечно жених,  вполне еще сойду за жениха!»
  У Наденьки внутри сначала все замирает, но тут же  резко обрывается  и  падает, летит неизвестно куда.  Она не знает, что делать. Сколько раз виделась и представлялась ей эта волнующая минута и, как это нелепо сейчас оказаться  к ней совершенно не готовой. Теперь, все, что по ее представлению «плохо» и «не так»,  повсюду выперло наружу. Вон там, в углу возле шкафа,  игрушки, как попало разбросаны, книжки на полке неровно стоят,  одежда какая-то на диване валяется. Ужас! Бардак! А еще,  у Наденьки на коленке колготки порвались, и она все время забывает дырочку заштопать. Поэтому, она сейчас такая растерянная, беспомощно обводит взглядом комнату, точно впервые находится здесь, и все для нее чужое и незнакомое. Но вот, она уже срывается с места, отпихивает по пути стул, задевает рукой  какой-то предмет на столе и  тот  летит на пол. Наденька хватает недописанное письмо и смущенно протягивает  «жениху». В конце письма она нарисовала домик, но ей очень жаль, что не успела раскраситься его розовым карандашом и пририсовать трубу с дымком. Но, и так все, в общем-то,  неплохо. Вот, она, стоит в платье с ромашками, вот, он (жених её) с флажком в руке, а левее, тот самый домик, в котором они вместе живут.
                7

Чего тут непонятного? Все аккуратно подписано и стрелочками показано.
Мужчина вертит в руке письмо, усмехается и Наденьке  вместе с ним тоже весело очень.  «Жених» ставит на стол звенящий пакет. «Выпить хочешь?» - спрашивает он и, не дожидаясь ответа,  достает бутылку и баночку шпрот. Наденька в замешательстве и не представляет, как нужно правильно ответить. А, что если жених обидеться, обидится и уйдет?  В знак согласия она кивает головой. Хотя... ей, наверное, нельзя. Но, кто это увидит, кто о том узнает? Жених, ведь, не расскажет никому.... 
  Как-то раз, Наденька на празднике у бабы Сани была, и соседи еще другие тоже были.  Все ели и пили, и она ела, но пить то, что другие пьют, ей не дозволялось.  Тогда, в кухне, от всех тайно, Наденька плеснула себе  в компот  что-то прозрачное из  бутылки.  Было сначала очень интересно, весело, а потом ей стало дурно и неприятно тошнило. Баба Саня  за это ее ругала сильно и пригрозила больше на праздник к себе не брать. Но, сейчас Наденьку это нисколько не волнует, ведь ОН здесь, с ней, в ее комнате!      
  Наденька снова встрепенулась, как испуганный воробей.  Что же она стоит, чего ждет?! Через секунду на столе появляются тарелки, ложки,  сахарница и чашки. Она, словно птаха, летает по своей квартирке,  щебечет что-то себе под нос, суетиться и только на «жениха» искоса поглядывает, будто бы проверяет - не приснилось ли ей все.  Хорошо, что хлеб свежий есть и печенье в вазочке, кажется, еще осталось. А еще, позавчера Наденька пирог пекла с яблочным повидлом, правда он не совсем удался, сверху сыроват, а внизу подгорел.  Зато, красивый.   Наденька ныряет в кухонный шкаф и достает большую миску с кусками пирога. Самые аппетитные кусочки она выкладывает на тарелку, тщательно облизывает, перепачканные в повидле пальцы  и несется в комнату,  ублажить дорогого гостя.
«Да, что ты все бегаешь?» - интересуется мужчина - «Самого главного и не принесла. Штопор  где?». Наденька в замешательстве,  в ее домашнем хозяйстве нет  этой странной штуковины.
«Жених» что-то ищет в карманах.  Вот, кажется, нашел.  Перочинный нож в его руке ловко срезает пластмассовый верх пробки. Чашки с бульканьем наполняются янтарной жидкостью. Наденька знает, что  это вино. Баба Саня тоже его любит по праздникам пить, только с множеством пузырьков, которые шипят и лопаются, когда выпрыгивают из бокала. Хорошо, что это вино без пузырей, а не то,  голову  раздует, как шар воздушный, иголкой ткнешь нечаянно и разлетится голова...  Этим же ножом мужчина ловко открывает банку со шпротами. Наденьке очень нравятся эти маленькие золотистые рыбки, они замечательно вкусны, правда,  ей всегда очень жалко их есть.
«Бери, не стесняйся» - «жених» протягивает ей чашку и хлеб, по поверхности которого, плывет маленькая стайка золотых рыбок. Наденька на время отставляет чашку в сторону, осторожно гладит пальцем рыбок и улыбается. Ей кажется, что вот сейчас, они оживут, затрепыхаются, станут ловить ртом воздух. «Ну, давай... Пьем до дна, за знакомство» - говорит мужчина, и желтоватая жидкость моментально переливается из чашки в него.  Теперь Наденькина очередь.  Она,  маленькими, частыми глотками пьет вино, потом хватается ладонью за рот, трясет головой. Золотые рыбки на хлебе тоже исчезают одна за другой. Внутри у Наденьки начинается какое-то необычное движение, наверное, это рыбки играют в животе, гоняются друг за другом. До чего же интересно! Замечательно! Восхитительно!
Она вспоминает про чайник на плите и хочет подняться.  «Погоди, успеешь» - останавливает ее  гость - «Между первой и второй...» И снова буль-буль... Опять тепло, опять рыбки...  С ума сойти, до чего же хорошо!  Наденька  придвигает стул ближе, и ее рука  гладит голову жениха, её жениха...  Права-то маменька оказалась, когда говорила, что будет жених и будет все хорошо. И сейчас так хорошо, так хорошо, куда лучше...  Это «хорошо» все прибавляется, растет в ней, как на дрожжах, как грибы после дождя. Кажется, что еще немного, и она не выдержит этого стремительного наполнения, разлетится на малюсенькие сверкающие
                8

осколки, засыплет ими всю комнату, стол и, сидящего рядом человека.  «Поцелуй меня» - просит Наденька. Придвигается все ближе и решительней - «Поцелуй...» - складывает в трубочку пухлые губы. «Жених» обнимает и целует ее.
«Да, ты и целоваться-то не умеешь» - говорит мужчина - «Кто же так целуется?  Вот, как нужно...». Жених, он все знает, все умеет, все покажет и научит всему, как нужно. А, как же? Для того женихи и существуют. Наденька старается, очень старается. Ей так хочется, чтобы и он видел и чувствовал, как она старается.  В телевизоре, там все не так, как в жизни. Она целуется  первый раз и это куда лучше, волнительней,  страшновато немного.  «Слюнявая ты какая...» - жених утирается  ладонью и снова протягивает ей чашку с вином. Наденька больше не хочет пить, но еще больше она не хочет, чтобы он об этом знал и выпивает все одним махом.
Она чувствует, как своим  лицом обжигает щеки и губы жениха. Наверное, ему слишком горячо, что он отворачивается от нее. В комнате все плывет. Шкаф постепенно меняется местами с кроватью,  стул с «женихом» все время съезжает зачем-то в сторону, а она пытается вцепиться в него и остановить. Какой кругом непорядок! Почему такая вакханалия?
 Наденька уже почти не видит ничего, может только чувствовать, ощущать. Тем сильнее и крепче она припадает к своему суженому. Чувства эти  разные и тоже  меняются местами. То их становиться слишком много, так много, что они распирают каждую клеточку тела. Потом, все разом пропадает и остается лишь одно чувство. Оно необычайно пугливо, но такое непредсказуемое и волшебное, что на время затмевает все остальное. Наденька немного знакомо с ним, она знает, что это — НЕЖНОСТЬ. Она приходит иногда к ней, особенно по ночам. Проснется Наденька посреди ночи, кругом темно, тихо и, вдруг,  НЕЖНОСТЬ, тут, как тут. Подкрадется неслышно, окутает с головы до ног невесомым, мягким покрывалом, взъерошит внутри нечто томное и сладкое, только держись! Разбередит нервы и душу, растревожит до крайности, а после оставит в неведении одну, на пустынной непроезжей дороге.
 Вообще, Наденька, сама себе очень даже нравится. Бывает, подойдет к зеркалу, и так на себя глянет, и эдак посмотрит — кра-со-та! Она понимает толк в красоте. Халатик с себя скинет, глаз не отвести, как хороша! Особенно грудь. И чего у худых женщин в их груди хорошего? Ее или нет, или она в пол жалостливо глядит, будто копейку ищет. И впрямь, цена ей — грош. Зато, у Наденьки грудь совсем другое дело, точно  две виноградины большие и спелые налились! Надкусишь, соком сладким захлебнешься! Она порой думает: почему это мужчины в кино,  любят к груди припасть, как маленькие дети? Вероятно, потому, что они не хотят взрослеть, хотят, чтобы их пожалели и приласкали. Наденьке радостно думать, что и к ней можно так припасть, она и пожалеет, и приласкает не хуже какой-нибудь фифы, из фильма. И НЕЖНОСТИ этой самой, у нее в запасе сколько угодно, хоть на хлеб намазывай, хоть ведром черпай. Из берегов выйти норовит, разлиться половодьем, утопить кого-нибудь и чтоб самой захлебнуться! Эх-х-х!!!
     Неожиданно в комнате вновь появляются крыжики, Они начинают носиться кругами под потолком, который постоянно кренится в разные стороны, как во время  качки на судне, вокруг абажура, над столом, бьются головами о стены, словно слепые. Только вовсе они теперь не страшные, щекотятся, дразнятся, но не зло, а,  будто играючи.  И Наденька с ними тоже играет, все пытается их по спине шершавой похлопать, да по языкам шлепнуть ладошкой. Вот, так...! И еще...! Еще...!
  Что это? Наденька, вдруг, чувствует под головой подушку,  легкость необыкновенную и руки, руки... Тысяча рук касаются ее, тысяча губ целуют! Как бы и ей хотелось иметь столько рук и губ, чтобы тоже, вот так...  Она изо всех сил прижимает к себе «жениха»,  боясь,  раздавить нечаянно, смять его, как цветок. Наденькины руки - крылья птицы, они скользят по горячим плечам и спине. Это от нее такое все горячее и сейчас может вспыхнуть.      Неожиданно ей вспоминается кусочек сна, который часто видится по ночам, фрагмент, где
                9

женихи сидят на прилавках. Странно, но ее жених, на тех, что во сне, совершенно не похож,   видимо она его не полностью разглядела. Ну, конечно! Что если, у него розовая попка с бровями? До чего же хочется взглянуть, хоть одним глазком. Наденька делает попытку приподняться, но у «жениха» руки сильные, не пускает ее. «Значит, нельзя» - решает Наденька и, освободившись полностью от  неуместных вопросов и  мыслей, срывается в пропасть чувственности. 
Голова начинает кружиться сильнее, сердце, сбиваясь с привычного ритма, то ускоряется, то почти замирает. Она разбрасывает в стороны руки,  чтобы лететь, лететь, как птица, чтобы никто не смог ее удержать на земле! Она парит, подхваченная мощным потоком чувств. Она распластана, раскинута по небу, как скатерть. «Жених» становится тоже невесомым. Вместе, они летают вперемешку с мебелью, большим абажуром, чашками, крыжиками, узорами на обоях...  Еще немного и,  пробив стены,  выпорхнут на темную улицу, полетят к звездам и будут кружиться  вместе с ними. Наденьку наполняет радость, она смеется громко и хрипловато, каким-то чужим, не ее голосом. Неизведанное доселе ощущение заполняет все телесное пространство, заставляя удивляться, радоваться и трепетать. Свободное падение, разноцветные круги, чьи-то голоса... Огромные, жаркие волны обрушиваются на Наденьку, крутят  в водовороте, возносят на самый гребень и неистово разбиваются вместе с ней, превращаясь в золотую пыль! 
И вот, Наденька уже облако. Она неторопливо уплывает в небесный океан все дальше и дальше, пока не превращается в крохотный, невесомый комочек и вскоре, исчезает бесследно. Приходит покой и тишина. Дробь дождя о подоконник, шелест ветра, желтоватый свет, все это для нее, не осязаемо, не слышно, ненужно...  Гроза в ее теле и  душе утихла, потерялась, растворилась... Реки бурные высохли, обмелели, только камни прибрежные гладкие и холодные, трутся о щеки, об изнеможённое тело, дышат в лицо прохладой. Смиренно и сладко, Наденька погружается в глубокий, тягучий как смола, сон. И вряд ли найдется сейчас сила, способная помешать, разбудить, лишить ее этого сказочного сна.

    «Проснись, эй!  Надюша, просыпайся! О-о, Господи Вседержитель! Да просыпайся же!» Баба Саня трясет Наденьку за круглое плечо. А, глаза-то открываться не хотят никак. Свет по ним бьет, все равно, что лезвием наотмашь, больно…  Наденька хмурится, губы кривит, заслоняясь ладошкой от полуденного солнца, того гляди разревется сейчас.
Ну, слава Богу! Что здеся у тебя было? Перевернуто все вверх дном! Ты чего творила-то? Одёжу из шкафа зачем всю повытаскала?! Чего молчишь? Не проснешься никак... Беда мне с тобой! Беда и есть... - старушка продолжает ворчать, раскладывая все по местам,- Стул для чего перевернула, бестия?! - она поднимает его и садится, поправляя съехавший на бок платок.
Наденька опирается на локоть, обводит взглядом комнату и ее, блуждающий взгляд, останавливается на бабе Сане, та сидит, облокотившись о стол. На столе одна чашка  и нетронутый засохший пирог.  А вчера,  на нем, кажется, еще что-то было; чашки были, вино, рыбки золотые...  Ох-х-х! Да, черт с ними, с рыбками! Жених, жених у Наденьки вчера в гостях был! Теперь, и его тоже нет. Она вскакивает с кровати, как ужаленная и спешит на кухню. Ой, голова-а-а...  Голова-то, чужая совсем и непослушная такая! Из стороны в сторону болтается, как самой ей вздумается. Голова вправо, и Наденька за ней вправо шарахается. Голова в другую сторону качнется, и ее всю  за собой тянет.  Безобразие какое!
   Кухня. Там тоже никого нет. Возвращается в комнату, смотрит на пирог и ее начинает мутить. Очень скоро тошнота переходит в мощный позыв к рвоте, и она едва успевает добежать до ванной. Баба Саня не знает, что  и сказать, только руками себя по бокам хлопает, как старая утка крыльями. Вдруг, она, обратив внимание на чашку, опускает в нее нос и морщится. Через некоторое время появляется Наденька с мокрой головой, обернутой полотенцем, на котором прыгают желтые цыплята. Она немного бледна, но ничуть не
                10

расстроена.
- Это еще, что такое? - баба Саня кивает на чашку. Наденька плюхается на коленки и, отставив зад, что-то ищет на полу возле кровати. Да, где же это? Ага, вот! В ее руке огрызок  пробки, она подносит его к самым глазам старушки.       
Что ты мне в нос тычешь!- невольно отстраняется она.
Вино! - торжественно объявляет Наденька.
Баба Саня растеряно вертит в пальцах пластмассовый кругляшек.
Ты, что...  вино пила?
Вместе пили.
С кем это вместе? - У бабы Сани, как-то необычно и странно вытягивается лицо, того гляди челюсть вставная вылетит и по полу щелкать поскачет. Наденьке от этого делается весело.
Жених приходил...  Вместе вино пили,- Наденька сладко потягивается и широко зевает.
Тут, к несчастной бабе Сане приходит понимание причин беспорядка в квартире, и она хватается руками за голову.
Господи милосердный, да кто у тебя был-то?! Кому ты, дурочка набитая, дверь открыла?!- старушка вскакивает и торопливо шаркает к комоду,  из которого выдвинуты все ящики.- Так и знала я, что когда-нибудь все так и станется! - она держит в узловатых рука пустую шкатулку,- Денег лишилась, кольца материного...  Как только тебе башку твою глупую не оторвали! С тобой, хоть все в порядке?
Наденька кивает с совершенно невозмутимым видом. Баба Саня неожиданно замечает в  ней некоторую перемену,  в том смысле, что  Наденька не суетится, не беспокоится, а ведет себя уверенно и спокойно, как человек, добившийся своей цели. Только глазами водит по сторонам и сама себе улыбается.
Ну и что? Чему ты, дуреха, радуешься? Ограбили тебя, обворовали, а она счастлива! Кому, я спрашиваю, дверь отворила?
Наденька делает удивленные, круглые глаза. Помимо удивления в них просматривается некое подобие кокетства, еще такое неумелое и немного неестественное, наигранное. И пусть баба Саня трясет перед ней пустой деревянной шкатулкой, ей-то что. Наденьке чего, собственно говоря, волноваться? Жених, он на то и жених, что может прийти к ней когда угодно, принести что-нибудь, а если нужно,  кое-что и забрать с собой. Это так естественно и понятно, что она не видит причин для беспокойства. Поносить он колечко взял, конечно, поносить... Она и сама бы ему предложила рано или поздно, да он догадливый оказался.          
  Ежесекундно охая и причитая, баба Саня направляется на выход и бросает Наденьке из-за спины: «Сиди дома...  Не ходи никуда, поняла? - нет? Я в милицию звонить...».
   После обеда пришли два милиционера, молоденькие совсем, но, вроде бы как, с пониманием... Они осмотрели квартиру, поругали бабу Саню и Наденьку за то, что убрались, нарушили картину преступления, следы стерли и т.д. Потом стали писать. Долго писали, много. Все про Наденьку у старушки спрашивали: как зовут ее, фамилию, где прописана, сколько лет. Баба Саня все им за нее рассказывает, документы предъявляет. Тут, может быть, впервые в жизни у Наденьки возникло чувство протеста, которое притупило другое чувство, сопровождающее ее всю жизнь — робость. Ей подумалось о том, почему это баба Саня за нее, за Наденьку, все говорит. Она и сама знает про себя все, только никто и никогда ее о том не спрашивал, не интересовался. Она и про документы свои тоже знает. Документы эти у бабы Сани дома лежат, но она их  не отдает, боится чего-то. С этим нужно как-нибудь на досуге разобраться. Написано там всякое, она сама читала, правда, не поняла ничего, зачем все это, для какой такой надобности?  «Смотри,- говорит, -  Надюша, как помру, знай, все документы твои в ентом вот столе лежат. Все эти бумажки для тебя  важную  необходимость имеют».  Наденьке приятно осознавать, что в тех книжечках, да бумажках,  написано только
                11

про нее, и это важно. Конечно, важно!
   Но, сейчас, все как-то обидно, несправедливо получается, ведь, говорят о ней, но не с ней. Наденька пытается встрять в разговор, но баба Саня отмахивается от нее, мол, сиди, тебя не спрашивают. А  милиционерам тихонько говорит: «Сами, небось, видите... С рождения она бес понятная, душа Божья...»
Подумать только, раньше бы Наденька, в подобной ситуации, за спиной старушки пряталась и смотрела б на чужих людей, как в зоопарке на крокодилов. А нынче, не тут-то было. Страх пожизненный и робость, точно ветром сдуло. 
А, вы ей опекуном являетесь? - спрашивает милиционер бабу Саню.
Да, Бог с вами,  какая из меня опекунша. Меня саму впору опекать со всех сторон. Так, присматриваю по-соседски, а что делать? Больше у ней никого нету. Мать померла,  два года уж как...
Скажите,- спрашивает милиционер, тот, что чиркает быстро ручкой по бумаге, -  а кого-нибудь подозрительного раньше у нее не приходилось видеть?
Баба Саня только  руками в ответ машет.
Господи! Да, кто к ней приходить может окромя меня?! Она, вон, на улицу-то двадцать с лишком лет носу не казала. Себя саму пугается... - и, посмотрев на Наденьку, нахмурившись, добавляет,- Сегодня только раздухарилася, не к добру...
Ладно,- говорит милиционер и обращается к Наденьке,- Описать этого мужчину сможешь? Ну-у...  рассказать нам  какие у него глаза, волосы, нос, худой он, толстый, рост какой, а?
  Наденька, задумчиво  ковыряет взглядом в  потолке. Гм-м-м... во-о-о  как...   Нет, нет,  словесно изобразить человека, для  нее, пожалуй, сложновато. Вот, если только...
               -  Нарисовать могу,- уверяет Наденька.
Милиционеры переглядываются, обреченно вздыхают.
                - Ну, нарисуй... если можешь.
Наденька страшно довольна, что, в конце концов, на нее обратили должное  внимание и просят что-то сделать. Она быстро направляется к столу, где есть карандаши цветные и бумага. Из ее торопливых рук, предательски выскакивает на пол оранжевый карандаш и катится под диван. Ишь, ты какой, вредина!  Нашел время в прятки играть! Тут, вон,  дела какие серьезные... Наденьке необходим именно этот карандаш и не какой иной. По нынешнему состоянию ее души, жениха рисовать нужно непременно оранжевым, иначе не получится достоверного портрета. Это уже потом можно будет другими цветами раскрасить небо под потолком, нарисовать рыбок и крыжиков с зелеными слюнявыми языками, а еще... Да, много еще что хочется нарисовать, это же,  как под настроение пойдет. Она кидается на четвереньки, шарит под диваном рукой,  не обращая  внимания, на задравшийся сзади халат.  Неожиданно, взору присутствующих, открываются крепкие,  как щеки румяные,  Наденькины ягодицы, не прикрытые ничем. Милиционеры быстро переглядываются и синхронно опускают головы, совершая над собой невероятное усилие, чтобы сдержать смех.
Людей  посторонних бы постеснялась, Надежда! Что ты задницу напоказ выставила, бесстыжая!
 Наденька быстро вскакивает, отдергивает халат и тут же запускает под него руку. Точно, нету ничего...  А-а-а... где же тогда это?.. Куда она их дела? Сразу и не вспомнишь, не сообразишь. Наденька шарит глазами по комнате в поисках нижнего белья. Ага, вот они валяются на неприбранной постели. На ее лице выступают багровые пятна. Она растеряна, смущена и нервно теребит в руках трусы, глядя из под лобья  на милиционеров. Пауза...  Вдруг, из Наденькиных уст вырывается фраза, обращенная к одному из блюстителей закона: «Что смотришь, дурак!?».  Не ожидая реакции на реплику, с недостающим предметом одежды, она удаляется в ванну. Баба Саня,  в шоке от услышанного и,  всплеснув руками,  прижимает  их ладонями к груди.   
                12

Ей богу! Ну, ни разу ее такой  не видала! - ошарашенно  говорит старушка милиционерам,- Как подменили ее за ночь. Чтобы раньше....вот так вот, да с чужими людями!.. - она одновременно поднимает вверх плечи и брови, выказывая крайнее недоумение,- Надежда! А ну, поди сюда! - голос у бабы Сани становится строгим и трескучим.
Наденька появляется в проеме двери, упершись кулаками в бока.
Тебя спрашивают, так ты отвечай! Людям голову не морочь, у их делов, что ли окромя нас больше нету!?
Милиционеры одобрительно кивают, они явно благодарны старушке за помощь в общении с необычной потерпевшей.
Ну, ладненько,- милиционер старается говорить мягким тоном и не громко,- Как зовут-то его, знаешь?
 Наденька задумчиво мотает головой. И впрямь, как глупо получилось, что имени его она не знает. А, что если потеряется жених, заблудится, где искать его,  у кого спросить о безымянном? Непорядок это...  Так уж вышло, что  навалилось на нее разом столько хорошего и волнующего, что о самом простом,  об имени, жениха своего спросить забыла. Ну, что теперь? С кем не бывает?
Раньше его нигде не видела, может, на улице встречался, в магазине или еще где?
Наденька снова мотает головой. Вот же глупый какой! И вопросы, тоже, неимоверно глупые. Да, если б она раньше его видела, то он давно уже был бы ее женихом, приходил к ней с вином и рыбками. Действительно, дурак... И вообще, Наденьке не очень понятно, для чего здесь эти люди, зачем они  хотят про нее все знать?  Почему, собственно говоря, она  должна это терпеть! Интерес к своей особе, восхищавший ее минуту назад, вмиг перестал быть интересным. Снова появился протест.
Милиционеры вполголоса переговариваются и баба Саня, тоже шепчет им что-то.
Скажи, пожалуйста,- спрашивает милиционер,- мужчина, который был у тебя  приставал к тебе?
Ты пристаешь,- все сильнее надувая губы, отвечает Наденька.
Представитель власти, сообразно ситуации, старается проявить сдержанность и такт.
Понимаешь, мы хотим тебе помочь, но и ты нам помоги. Нам нужно хоть, что-то знать о человеке, который у тебя кольцо украл.
И деньги,- вставляет свое слово баба Саня,- У ней, еще полторы сотни рублей оставаться должно было.
И деньги, - соглашается милиционер и пробует подступиться к потерпевшей с другой стороны,-  Он, может быть,  к тебе прикасался,  руками трогал или…, - милиционер непроизвольно вперся взглядом туда, где по его разумению,  можно было Наденьку трогать и прикасаться к ней.
Наденька, гордо вскидывает подбородок, смахивает со лба непослушную прядь, шмыгает носом и дерзко, вызывающе отвечает: «А что?..».  Следует долгая пауза, все переглядываются.
Другой милиционер тоже спрашивает, но проще и конкретней.
А, трусы ты сама сняла или он помог?
Наденька, тяжело вздыхая, закатывает глаза, хмыкает себе под нос и делает  веское заключение: « Ты, тоже - дурак!»
Надежда!- баба Саня, в сердцах шлепает сухонькой ладошкой по столу,- Да, что же это такое с тобой! Уймись! Уймись немедля, бестия!
 Наденька скрещивает на груди руки, надувает губы и недобро смотрит на всех из под лобья. Милиционеры продолжают что-то писать в протоколе.
Так, что, рисовать будешь?
Вместо ответа,  Наденька, по максимуму своих возможностей, показывает милиционеру
                13

язык.
Пиши, - говорит милиционер коллеге,- Описать внешность подозреваемого затрудняется,- и тут же обращается к бабе Сане,- Можно, конечно, сделать экспертизу на предмет изнасилования, но... насильно-то ее не потащишь. Направление я выпишу, ну, а вы, поговорите с ней в спокойной обстановке, может,  удастся выяснить; было что, не было...  А там, сами смотрите.
 Старушка кивает головой и ворчит не переставая. Милиционеры собирают свои бумажки, и уходят, бросая на ходу: « Если что, звоните. Может, он снова появится. Хотя... вряд ли».
        Появится? Конечно же, появится, как иначе! Для Наденьки это вопрос решенный и никаких сомнений быть не может. Придет  к ней жених, непременно придет, нынче же и с гостинцами! Только, не скажет она никому больше, особенно «этим».  Тьфу, на вас на всех!
      
            Весь вечер Наденька торчит перед зеркалом, все прихорашивается, причипуривается, глянец наводит. На столе давно чашки на блюдцах, варенье в вазочке, печенье, все по чину. Ждет не дождется, когда сиплый звонок в дверь, прозвучит, как самая восхитительная мелодия. Жених придет и ей  снова, как накануне вечером, будет радостно, спокойно и хорошо.  Нужно отдать жениху ключ от квартиры, пусть себе приходит, когда вздумается. А еще лучше: пусть вообще никогда не уходит, а будет всегда с ней. Эти размышления так вдохновляют Наденьку, что она не в силах находиться в спокойствии. Она ежеминутно вскакивает, хлопает в ладоши, пританцовывает; плюхается на стул и взлетает снова.
Стрелочка большая на часах движется, то быстро, то так нехотя, словно замучилась бегать по кругу и давно хочет спать.  Наденька тоже измучилась ожидаючи, а спать ей совершенно ни к чему, так, все на свете проспать можно. Сейчас, сейчас, скоро придет, за окном, глянь, темнотища-то  какая...  И, как ему не боязно по темноте шастать? Там, небось, возле каждого фонаря крыжики стаями вьются, свет из лампочек пьют, не напьются. Бр-р-р! Наденьку, аж, передернуло. Стрелочка лениво завершает еще один круг. На плите почти выкипел чайник.  Наденька начинает беспокоиться, вслушиваясь в каждый звук, в малейший шорох за дверью и на лестнице.  Да, где же он есть!? Беспокойство, вскоре, перерастает в волнение, а затем -  в невыносимую тоску. Она понимает, что в жизни своей, так долго и мучительно никого и ни чего не ждала. То, что жених может не прийти, вещь для Наденьки решительно невозможная, непостижимая. Она, не только не готова к неблагоприятному повороту событий, но вообще не представляет, как это возможно!
  Очень хочется плакать, но позволять это себе нельзя. Нельзя, чтобы жених пришел и обнаружил ее с краснющими глазами в  черных разводах и с сопливым носом. Наденька закрывает глаза и начинает медленно считать. Один раз до пяти, второй раз до пяти, третий... Она загадала, что на очередной счет «пять», раздастся долгожданный звонок в дверь.
 Старый звонок  резко и  хрипло два раза «кашляет», когда монотонным счетом, Наденька себя почти уже убаюкала. Она подпрыгивает так, словно снизу в сиденье стула, с одного удара, забили гвоздь по самую  шляпку. К зеркалу...  на кухню...  нет, потом...  Наденька радостно распахивает настежь дверь, как ворота в сказку, за которыми сокрыто ее долгожданное, обещанное «хорошо».               
Ты, чего это вырядилась на ночь глядя? А размалевалася-то... - голос бабы Сани раздражителен и не предвещает ничего хорошего.
Наденька резко отступает в глубину коридора, будто перед ней появилось нечто страшное и замыкается в себе, моментально воздвигнув вокруг непроницаемую стену.    Воображаемая сказка моментально утрачивает озарение и волшебство, тускнеет, теряет краски, растворяется в едком растворе, наворачивающихся слез.
От соседей я иду,- говорит старушка,- Гляжу, свет у тебя... Загляну, думаю, проверю. От тебя, разве же спокойствия теперь можно ждать? Чего спать-то не ложишься?
    Звонок, который Наденька так жаждала услышать, оказался  вестником кораблекрушения;
                14

обида и страх поглотили в своей пучине мечты и потопили надежду. Как пусто....
Уходи,- глухо и негромко произносит Наденька, тяжело опускаясь на стул, закрывая ладонями лицо.
Ишь ты, уходи!.. Я тебе дам, уходи! Как запру дома на неделю, будет тебе, уходи!- баба Саня пускается в бесконечное ворчание. Вдруг, ее осеняет мысль-догадка,- Так, ты по какому это случаю выпендрилась? Грабителя того ждешь? Я   вот, в милицию быстро сейчас позвоню, его в тюрьму упекут, а тебя в дурдом. Будешь ему опосля письма строчить, невеста хренова!..
Наденька, не отрывая от лица рук, шепчет, как заведенная: «Уходи! Уходи! Уходи!». Ей сейчас нужно только одно, чтобы оставили в покое, дали одной побыть, не слышать никого, не видеть. Неужели, это так трудно понять!
Старушка видит, что всяческая беседа сейчас не впрок. Она уверена — утром будет все по-другому, все, как прежде. Нажарит она оладушек глубокую тарелку, снесет  Наденьке  и та, с вареньем их умнет в один присест. На рынок до обеда нужно сходить, а еще пенсию завтра во второй половине дня принесут.       
  Баба Саня, не имея в характере привычки долго сердиться, подходит к Наденьке и гладит по голове.
Ну, все, Надюш, все... Не плачь, горемычная, спать ложись. Завтра делов у нас с тобой много, завтра и разговоры будем говорить. Я тебя это... закрою, ладно. Ключ твой, покамест, у меня побудет на сохранении, а утром отопру. Не то, снова,  злодеев каких в дом напустишь, с тебя теперь станется.  От же, Господи, спокойствия нету...
    Какое-то время,  Наденька сидит неподвижно,  застывшая и бесчувственная ко всему. Постепенно, к ней возвращается спокойствие, рассудительность, возможность соображать.  Сквозь щелочку между пальцами пробивается полоска света; она разводит пальцы в сторону и полоска становится шире, сводит — полоска уменьшается, делаясь лезвием и, пропадает совсем. Это не столько забавляет, сколько дает возможность сосредоточиться на главном. Главное  в том, что жених не пришел; нет его, и все!  Она чувствует себя бесконечно несчастной и одинокой. Нет, она знает, уверена, что несчастна и, поэтому, может быстро саму себя съесть. Однажды, она запомнила кем-то сказанную фразу, что  несчастный человек съедает себя изнутри. Наденьке совершенно этого не хочется, вероятно, есть саму себя, это не только болезненно, но и ужасно неприглядное зрелище. Она представила на миг, как ее голова, с хищно оскалившимся ртом, опускается сквозь плечи внутрь тела и, отвратительно чавкая, начинает жевать.  Наденька, закрывает плотно ладонью рот и не в силах сдержать, внезапно подкативший к горлу ком, бежит в ванну.
Справившись с тошнотой, она несколько минут льет себе на голову то горячую, то холодную воду. Способ этот давно ею проверенный и помогает привести мозги в надлежащий порядок. А порядок в мыслях, ей, ох, как сейчас необходим! В одночасье она оказалось обделенной тем, чего никогда не имела, к чему только слегка прикоснулась, считая это настоящим и единственно возможным. Ей бы, по привычке, растеряться сейчас, разреветься белугой, слезами на пол накапать, но это могло случиться с ней вчера. Сегодня, все не так, по - другому. И Наденька другая, и в ней самой все иначе, незнакомо как-то, пугающе немного...  Неведомые силы, смутные, несформировавшиеся, но настойчивые желания, толкают ее в иную, непонятную жизнь, которую она подсознательно звала к себе; куда, лишь чуть просунула нос, а дверь тяжелая захлопнулась с лязгом и грохотом.
Ну, уж, нет... Теперь она ждать не будет, нужно действовать самой. Для Наденьки совершенно очевидно, что суженый ее не просто не пришел, а скорее всего, потерялся, заблудился, или...  Может быть, он в беду попал; где-то сейчас  один и беспомощен!   Едва вытерев голову, она накидывает синюю кофту и решительно идет к входной двери. Только взявшись за ручку, Наденька вспоминает, что осталась без ключа, и до утра пленница в своей собственной квартире. Отчаяние накатывает и старается ухватиться покрепче за горло, но она не
                15

поддается, уверенная в том, что все равно пойдет и отыщет жениха, чтобы больше никогда не потерять.
  Мимолетный взгляд в зеркало... Влажные, нечёсаные волосы торчат клочками, темные потеки на щеках...  Плевать!.. Наденька мечется, как бабочка, посаженная в банку,  в поисках выхода. Баба Саня, она  хорошая, но зачем она так сделала? Зачем мешает ей?! Просто, старенькая и не понимает,  конечно, не понимает...  Но, от этого не легче, дверь закрыта. Наденька, отчаянно принимается стучать в дверь кулаками, но после беспомощно упирается в нее лбом и замирает. Выход все равно должен быть! Она решает, что лучше уж пропасть ей в этой черной бездне за окном, чем оставаться наедине со своими тревогами. Окно! Конечно же, окно! И, как она раньше не догадалась? Второй этаж, но невысокий, можно попытаться прыгнуть.
Наденька бросается к окну, одним махом сметает все с подоконника. Цветочный горшочек разлетается черепками на полу вместе с землей, любимый цветок неслышно ломается под ногами. Щеколда, дурацкая щеколда, никак не хочет подниматься вверх. Еще усилие...  Вот так! Ночная прохлада врывается в комнату, окутывает Наденьку свежестью, замирая в оконной раме страшным, черным квадратом. Еще никогда в жизни она не была ночью на улице, да еще, одна. Перед ней мир, которого она не знает и боится; со странными звуками, шорохами, тенями, лунным светом и многим чего следует опасаться. Более того,  Наденька уверена, что там — за окном, полным полно жутких тварей, перед которыми зловредные крыжики, просто, ласковые котята.
 Страх, тычется  в спину холодным носом, отталкивая от окна, но нечто, более сильное, тянет ее туда, властно приказывает подчиниться, шепчет что-то в ухо о неизбежном. На ее лицо падают брызги лунного света, поэтому, оно бледнеет,  губы и подбородок дрожат. Черный квадрат окна не ведает жалости и не отпускает Наденьку, он гипнотизирует ее,  втягивает в свою утробу, как пылесос. Внутренне она все еще упирается, но понимает, что находится в его безраздельной власти. Согнувшись в три погибели на подоконнике, Наденька оборачивается, смотрит в комнату, затем, на улицу, словно на краю  пропасти ей дается последняя возможность взвесить все и решить. Она решает и срывается в неизвестность....
    Подобно мешку, Наденька шлепается в палисадник, издавая при этом полу-крик, полу-стон. Острая, невыносимая боль обжигает  правую руку чуть выше локтя. Рукав кофты разодран и быстро напитывается, становясь  теплым и липким. Торчащий из стены штырь, распорол ей руку в момент прыжка.  А еще, нога...  Она, словно перетянута стальной петлей возле щиколотки и ею почти невозможно пошевелить. Все это, Наденька ощущает,  скрючившись от боли на рыхлой земле, подмяв под себя георгины, которые  сама сажала вместе с соседями по подъезду.
Она собирается закричать, позвать на помощь, но тут же приходит в ужас от такой мысли, ведь, неизвестно кто явится из темноты на ее голос, как бы потом  хуже не было. Даже, если придут соседи, или знакомые  из других домов, то  это все равно будет плохо, так как баба Саня обо всем прознает и никуда больше ее не выпустит, не разрешит ничего.  Нет,  нужно вести себя тихо. Наденька пытается подняться. Она переваливается со стоном на другой бок и, опираясь на здоровую, руку встает.  Несколько робких шагов причиняют страдания, но передвигаться, вроде бы, можно. Зажав ладонью раненную руку, Наденька вскидывает голову на единственное, освещенное во всем доме окошко, из которого только что добровольно вывалилась, и понимает, что назад дороги не будет. Подъезд наверняка уже давно заперли на ночь.  Хуже то, что и помощи ей ни от кого не дождаться. Из палисадника доносятся стоны,  негромкие всхлипывания, переходящие в сдавленное рыдание.
Грязным рукавом, перепачканным землей и кровью, Наденька вытирает глаза, размазывая все это по лицу. Горе-невеста становится похожей на раскрашенного индейца,  ступившего лунной ночью на тропу войны. Постепенно приходит некоторое  успокоение. Если невозможно вернуться, то нужно идти, в конце концов, именно за этим она, бабочкой
                16         

выпорхнула в окно.  Необходимо поскорее отыскать жениха, а с ним ничего не страшно.
     Наденька тычется в забор в поисках калитки...  находит. Теперь, вперед, туда, где улица и фонари. Не переставая опасливо оглядываться по сторонам, она входит в самый центр, светового круга. Высоко над ней, стайки мошек и мотыльков, вполне счастливо кружатся под  фонарным абажуром и бьются крохотными, безмозглыми головками о лампочку. Вокруг, не так уж пустынно, как казалось на первый взгляд. Где-то, за темнеющим силуэтом дома в конце улицы, слышны отдаленные голоса и музыка. Наверное, идти нужно в ту сторону, впрочем, кто знает, что ждет ее там.  Наденька ощущает слабость в ногах, они стали чужие и передвигаются  нехотя, точно из под палки. В ушах появляется тоже шипение, что и у ее старенького телевизора, когда заканчивается программа. Это непонятно и, даже очень раздражает. К чему ей такое ненужное действо? Голова не может, не должна так шипеть. Срочно выключить... Наденька встряхивает копной волос, как лошадь гривой и ее неожиданно кидает в сторону.
Прихрамывая и пошатываясь, она медленно идет туда, где все еще слышна музыка. Порванный рукав,  напитавшись крови, отяжелел и с него все чаще срываются на асфальт крупные, вязкие капли. Словно птица подранок, со сломанным крылом, Наденька  медленно бредет к одной лишь ей известной цели. Становится тяжело дышать, полный вдох сделать почему-то не получается, мутит... Тяжесть падает на сердце, от постепенного понимания несостоятельности попыток найти в ночном городе человека, о котором  ничего не известно, кроме того, что он - ее жених.  Но, разве этого мало? А, как же вчерашний вечер, вино золотые рыбки? Разве мало необычного и волнующего превращения, произошедшего с ней накануне; того, что  вытолкнуло из обыденности существования,  но от чего-то оставило ее на половине пути?  Как быть с этим?  Поспешно, потеряв одну жизнь, Наденька не обрела другую, беспомощно повиснув в  неуютной середине.
  Ничто так не дает и не отбирает силы, как отчаяние. Отчаяние, коварно набросилось  в тот момент, когда она предприняла самый смелый и авантюрный шаг в своей жизни. Чувство, которое недавно помогло побороть страхи и неуверенность, оборачивается против нее вспять. Наденьке становится, до слез, себя жаль, и эта жалость на поводке тащит за собой опустошение. Сил сопротивляться  уже недостаточно, а желания, и того меньше.
 Еще одна  сотня шагов... Ночная темень все настойчивей выедает  глаза, кружит голову до тошноты,  забивает слух громким шипением. Постепенно, ей на плечи, сваливается мешок с камнями и она, сгорбившись, прет его на себе, все ниже сгибая к земле надломленную поясницу.  Чуть в стороне, возле дороги, за низким сетчатым забором, едва различима детская площадка с горкой, песочницей и скамейками. Теряя остаток сил, шарахаясь, как пьяная из стороны в сторону, Наденька добирается до ближайшей скамьи и валится на нее тюфяком, прижав раненую руку, вскрикивает, с трудом переворачивается на спину и затихает.
   Широко открытыми глазами, не моргая, она окунается в ночное небо, впервые  видя перед собой, вечную, завораживающую картину - черный холст, с  которого бессчётное количество звезд смотрит вниз, прямо на нее. Звезды, ежесекундно подмигивают  разноцветными глазками, толи, дразнясь, толи, приглашая поиграть. Скорее поиграть,  для чего им дразниться...   Почему их так много? Зачем?  Там, на верху,  наверное, ужасно тесно, не протолкнуться. А, может, звезды специально так плотно жмутся друг к дружке, чтобы согреться и не быть одинокими. Неужели они живут там все вместе и никогда не ссорятся? В это почти невозможно поверить, ведь люди так не умеют. Даже в небольшом Наденькином доме, соседи порой ругаются, слова друг другу говорят разные...  А, однажды, дядя Слава из второго подъезда, ударил свою жену - тетю Тамару  мясорубкой по голове. Если звезды поссорятся и разбегутся... В эдакой пустоте оступиться можно в два счета, рухнешь вниз, а руки подать некому.  Наденькины веки постепенно тяжелеют и закрываются, но и с закрытыми глазами она прекрасно видит все тоже небо, все до единой звездочки. Покалеченная рука спадает с лавки, повисая плетью, по которой тонкий, густой ручеек
                17

моментально прокладывает дорожку к земле, унося с собой печали, надежды, и силы.
    Звезды, точно по команде, выстраиваются в бесконечную цепочку, а затем,  образуют плотное кольцо и начинают вращаться, вспыхивая по очереди,  как светлячки. Они кружатся все быстрее, завлекая Наденьку в свой мерцающий хоровод. А ей, и не страшно совсем; невыносимая тяжесть исполинского груза слетает подобием пушинки, как будто ее высвободили из под завала. Между тем, звездный хоровод превращается в огромную спираль. Наденьку подхватывает ближайшая к ней звезда, и они вместе  устремляются вверх. Она ощущает, что уже сама становится звездой, правда пока не такой яркой и красивой, как остальные, но… ей так хорошо, так уютно!  С безумной скоростью, она совершает неспешное, плавное движения по виткам гигантского штопора к центру, и чем ближе приближается к нему,  тем становится невесомей, свободней в мыслях и в возможности чувствовать и зрить необъяснимое. Вскоре, Наденьке открывается следующая поразительная картина: она понимает, что находится в городе, но не в таком, какие бывают города на земле, а до того необычном, что нет возможности, ныне живущему человеку уразуметь его описание. По-видимому, это город, где живут звезды. Здесь все по-другому, лишь в малом, наблюдается некоторая схожесть. Тут есть небесные улицы и небесные переулки, по которым Наденька пролетает, ведомая хороводом. Своеобразная экскурсия по городу, заставляет ее удивляться и   радоваться от ощущения близости к дому и, что она  среди «своих».
  Она выныривает из очередного переулка и сходу врезается в широкий простор, который ведет прямиком к центру спирали. Все остальные звезды отстают, отлетают в сторону, уступая ей дорогу. Теперь, она одна, но не одинока...
 Центр спирали  это самая большая и самая прекрасная Звезда с удивительно ярким, но не ослепляющим светом. По мере приближения становится видно, что у Звезды необыкновенное,  доброе, красивое лицо и бездонные глаза, в которых отражается Наденькина душа. Все ли души человеческие находятся  в этих глазах  и «всплывают» в нужный момент, Наденька не знает, но дивится отражению. Она узнает себя и впервые с собой знакомится. Какая-то часть души  совершенно скрыта от  глаз и понимания.  Лицо Звезды не улыбается, но и не хмурится, не грустит и не радуется, а только светится спокойствием и безграничной добротой. Наденька больше никуда не летит, она останавливается напротив и замирает, исполненная смиренного торжества. 
 Она слышит в себе голос прекрасной Звезды; кроме него ничего более не существует, и ни что неважно теперь. Голос спрашивает, и Наденька отвечает; быстро, четко, без колебаний, без всяческого смущения. Таинство сие -  велико есть! Настолько велико, что не существует  формул, весов и прочих мерил, коим дано право счесть, вымерить и взвесить их разговор!
 Отражение в глазах Звезды,  постепенно меняется, светлеет, наполняясь правдивостью и  чистотой, и, только небольшая часть его по-прежнему сокрыта. Почему так? Наденьке очень хочется спросить об этом, но она не смеет. Звезду не нужно ни о чем спрашивать, Звезда сама откроет то, о чем следует знать и когда следует. Вместо ответа, в ее руке появляется прозрачная лампадка, в которой находится невесомый, крошечный  огонек, настолько зыбкий, что,  даже, легкое дыхание способно убить его. Она некоторое время  пристально изучает этот хрупкий лепесток чудесного цветка;  думает, решает,  колеблется...   Случайно или нет, задевает рукой прозрачную колбу, и огненный мотылек доверчиво соскакивает  на ладонь.  Он ищет защиты и участия, пугливо вздрагивает крылышками и низко клонится в стороны от малейших ее сомнений. «Слишком многого не знаю…»,-  повторяет Наденька несколько раз,- «Слишком многого...».               
Ей становится жаль беззащитный огонек, готовый в мгновение ока исчезнуть. Она заслоняет его ладонью и с трепетным, каким-то материнским чувством,  прижимает к груди. И вот, острый язычок пламени  выравнивается, постепенно обретая силу и уверенность, стремиться вверх. Вскоре, это уже не мерцающее, чуть живое пламя, а полыхающий костер, который, непомерно разрастается, высвобождая новую стихию жизни! Изгибаясь множеством языков,
                18

огонь нежно лижет Наденьку, ластится к ней, как прирученный, одомашненный зверь. Раньше и представить было невозможно, чтобы огонь мог стать  другом, в чьей власти так захочется раствориться. С восторгом она ощущает свою наготу перед самой великой, жестокой и нежной стихией на свете. Пламя обнимает ее со всех сторон, обдавая мягкими приливами тепла.  Лепестки огненного тюльпана над ее  головой плотно смыкаются в бутон и она, словно, тычинка оказывается внутри цветка.
Сквозь блики пламени  видно, как одна за другой подлетают звезды и, улыбаясь, прощаются с ней. Расставаться невообразимо жаль, сгустки  радости и сожаления, струятся из Наденькиных глаз в огонь, вспыхивают, превращаясь тут же в хрустальные осколки. Она тоже улыбается и машет рукой.  Будет ли когда-нибудь снова так же восхитительно и легко, как нынче?  Она слишком многого не знает,  слишком многого...  Потому,  возвращается, чтобы не оставлять в своей судьбе, в своей душе белых пятен. Она так решает сама...
    Внезапно, исчезает все... Нет больше рядом звезд, нежности пламенеющего цветка, чувства легкости и спокойствия. Наденька летит в черный колодец, как будто, нечаянно наступила ногой на канализационный люк и тот перевернулся. Ей становится не столько страшно, сколько противно от  промозглого сквозняка, от обилия мерзкой слизи на стенках этой западни и тошнотворного запаха плесени.
   Дно колодца и не дно вовсе, а темнющий лес, непролазный и жуткий, в котором, кажется, не должно быть места живому существу. Вокруг, громадные, обросшие мхом стволы, кустарник и пни, похожие на гигантских осьминогов.  От былой легкости не остается и следа; чугунное тело непослушно, неповоротливо и давит к земле. Но, Наденька не сдается, отчаянно сопротивляясь, пробирается сквозь чащу. Онемевшими, чужими пальцами, она раздвигает холодные, когтистые ветви; с невероятным трудом, перелезает через скользкие корни, а те хватают  за ноги, шипят и, извиваясь подобием змей, протыкают ее насквозь. Холодно...
   Где-то вдалеке, из недр  мертвой, промозглой чащобы, появляется слабый свет. Пока неясно, действительно ли это свет и, каким чудом удалось ему пробиться сквозь толщу липкого мрака. Наденька направляется туда, где показываются и исчезают светлые блики. Ужасно холодно... 
  Чем ближе предполагаемый источник света, тем плотней жмутся друг к другу деревья, тем труднее протиснуться между замшелыми стволами. Но вот, поляна… Небольшая поляна  едва освещена прожектором. Вскоре, появляется другой прожектор, потом, еще и еще…        Снопы света безжалостно кромсают  темноту и хлестко бьют по глазам. Наденька знает, уверена, что именно для нее вспыхнули эти ослепительные огни и все, что сейчас происходит,  невероятно значимо.  До поляны подать рукой, но деревья буквально встают  на  пути, смыкаются необъятными стволами, закрывая, словно, щитом то, к чему она мучительно шла. Снова воцаряется ночь. За своей спиной, Наденька слышит глухой, низкий рык, твердь под  ногами вибрирует ему в такт, и в ней самой, тоже все  начинает дрожать. Хриплое, смрадное дыхание того, кто явился за ней из чащи, сковывает волю и леденит душу. Сдаться сейчас - непростительная роскошь! Она выжимает из себя, оставшиеся  капли сил и море отчаяния,  кидаясь грудью на черный ствол. Вопреки всяческой логике, толстенное дерево, тот час, рассыпается в труху, источая тленный запах. Не мешкая ни минуты, Наденька рвется вперед и тяжело падает, на освещенное блюдце поляны. 
      Два, три, четыре ярких прожектора светят в лицо. Веки слегка поддергиваются, но открыть глаза нереально, невозможно тяжело. Слышны голоса вокруг; они то близко совсем, то  доходят, будто, через вату.  Голосов несколько, один из них,  явно мужской и он же — главный, потому что звучит уверенно и твердо. Этим уверенным голосом, мужчина возмущается тому, что  не может, как все нормальные люди уйти в отпуск летом; что какой-то Быков, не дает отгулять даже положенного, что его постоянно «выдергивают» на работу без особой надобности и, что  это все осточертело и, даже...  Наденька знает - это плохое слово и,
                19

видимо, означает  состояние, когда все кругом надоели и мешают жить. «Бедненький...» - проносится в ее сознании.
  В паузах между жалобами, мужской голос кем-то командует:
Света, куда ты смотришь? Вот зажим, перед твоим носом!  Будем шевелиться, или   остатки крови из нее выпустим!? С пульсом что?
Восстанавливается, но очень слабо,- отвечает женский голос,- Может, еще адреналин сделать?
Пож-жалуй..., - задумчиво тянет мужчина, - Пожалуй, не стоит. Я, откровенно, думал, что мы ее  «не запустим». Ну, что ж,  приятно, так ошибиться. Девка — кровь с молоком! Здорова-а-а...  Откуда она поступила?
Точно не знаю, Александр Николаевич.  Случайно, на улице нашли, на скамейке, уже без сознания.
Случайно...  Значит, не случайно.  Раз нашли, значит, должен был ее кто-то обнаружить. В такие случайности, девочки, я не верю.  Ладно, заканчивайте здесь... Света, у нас в холодильнике пожевать чего-нибудь осталось?