Серая мышка

   Отрывок из романа "Серая мышка" (рабочее название)   

   Впервые о ней я услышала, когда после аэропорта устроилась работать библиотекарем в маленькую библиотеку. То есть сначала я пришла в большую библиотеку и вовсе не для того, чтобы устроиться на работу.   Я хотела в нее записаться, потому что я безумно люблю читать, читаю много, запоем, с пяти лет. Так же много читали в нашей семье все: папа, мама, братья, дядя, папин брат. Папа и был записан в ту большую библиотеку. Когда он умер, прошло некоторое время после похорон, после выполнения всяких ужасных, но необходимых формальностей, получения каких-то бумаг, копий, справок и так далее, и тогда я стала потихоньку разбирать бумаги, оставшиеся после папы, нечто вроде архива. Да это и был настоящий архив. Папа любил читать, писать, любил слово, как таковое, и то, на чем это слово напечатано или написано, вообще всю писчебумажную продукцию, всякие блокноты, тетради, альбомы, Я это от него унаследовало вполне. А мой сын вообще любит даже нюхать новые книги и тетради.
   Бумаг после папы осталось много: большие связки писем, масса записных книжек, блокнотов, тетрадей, незаконченные мемуары, стихи известных и неизвестных авторов, а также его собственные, всевозможные справки и документы за всю их с мамой жизнь.Например, я нашла даже посадочные талоны, которые им дали на вокзале при эвакуации из Ленинграда в начале войны.  В самом начале моих архивных занятий я обнаружила две библиотечные книги и отправилась их сдавать. Библиотека мне очень понравилась и запомнилась.

   Прошел год – он был ужасен для нас с мамой. Все сразу разладилось после смерти папы.  Мы как будто разучились жить. Мама даже готовить разучилась и вообще навсегда утратила интерес и вкус к кулинарии. А ведь она изумительно готовила. Папины знакомые, друзья моих братьев и мои подружки ходили к нам обедать как в ресторан. Я же без папы утратила большую часть своей неуемной энергии. Куда делся мой оптимизм, моя легкость в общении с людьми! Вообще жизнь на нас навалилась с какой-то невероятной тяжестью. Как будто на нас упал огромный шкаф, но не совсем нас задавил, и мы пытаемся его поднять, чтобы постепенно поставить его на место и вздохнуть.   Надо сказать, что «шкаф» этот мы поднимали с мамой четыре года, и, кажется теперь он снова стоит на своем месте, и мы дышим почти свободно, но ощущение той невероятной тяжести теперь никогда не забудем. А мамин страх перед возможным несчастьем теперь никогда не исчезнет.

   Надо сказать, мама всю жизнь прожила, ожидая только плохого, а хорошее воспринимала как непредвиденную страность жизни.
   И вот в конце лета я решила записаться в бывшую папину библиотеку. Я пришла в нее, а меня не записывают, говорят, не тот район. Я рассердилась и почему-то решила пойти к директору и попроситься на работу. Меня взяли охотно и без промедлений направили работать в филиал – маленькую библиотеку при доме культуры. Заведующая – молодая словоохотливая женщина – приняла меня доброжелательно, мы быстро сошлись. Вот она-то и рассказала мне о маленькой женщине, тихой, как мышка, которая работала на моем месте, а потом перешла в центральную библиотеку. Про Елену Федоровну (так звали женщину-мышку) рассказывали много забавного – что она ходит, не поднимая глаз, что вздрагивает от каждого звука, что готова любому читателю дать любые книги, какие он попросит (разве это допустимо при нынешнем книжном буме), что оборванному спившемуся ханыге она выносила из читального зала библиографические редкости, и они бы, конечно, безвозвратно пропали для библиотеки, если бы не бдительность других сотрудников. Когда я, наконец, увидела ее (меня тоже перевели работать в центральную библиотеку), она поливала цветы. Казалось, все усилия этой женщины были направлены на одно – быть как можно более незаметной. И, надо сказать, ей это удавалось. Елену Федоровну не замечали, с ней никто не считался, разговаривали с ней снисходительно-презрительным тоном, одним словом, считали ничтожеством. Этого всего было достаточно, чтобы вызвать у меня огромную симпатию к ней. Но надо сказать, сойтись с ней было нелегко. На это мне понадобилось три с лишним года. При всей своей незаметности, неловкости и наружной никчемности эта женщина никого не допускала в свой внутренний мир.