Доказание и нападение

               
     Опухший студент третьего курса индустриального института Раскольников смотрел на себя в зеркало и мучительно пытался вспомнить, как его зовут.
    Вчера ему было весело.
     - Может быть, Петр? - сомневался он, поворачивая голову влево.
     - А может быть Сеня, - текли его думы при очередном повороте головы.
     - А может быть Абрам Михайлович!
    Эта мысль пришла ему в голову, когда он, здороваясь с унитазом высунул язык.
     - Нет, - решил он, пряча язык обратно, - студент третьего курса никак не может быть Абрамом Михайловичем. Разве что пятого курса, или аспирант.
    Определив себе имя Емельян, Раскольников уселся на расстеленную на полу газету и стал думать о старухе процентщице. Старух процентщиц было мало, и на них была очередь. Каждый уважающий себя студент мечтал о такой бабушке, но бабушки были начеку и соблюдали все меры предосторожности.
    Газета зашелестела, и из-под рубрики частных объявлений выполз таракан.
     - Хорошо тебе, - сказал Емельян таракану, - птичка Божия не знает ни заботы, ни труда…
    Насекомое, лишенное дара речи замахало усами и указало лапой на объявление, находившееся в самом конце страницы.
    Оно гласило: - «Дам кредит до 100000 рублей без поручителя и справки о доходах».
    И подпись – «Валерия Грязнорукова. 79 лет квартира 5».
     - Нашел, - закричал Емельян так громко, что таракан упал в обморок. - Ааааа!
    Раскольников взял заранее заготовленный топор и пошел по объявлению, по пути стирая с лезвия пыль. Под пылью обнаружились купленные еще в прошлом году очки, которые он так долго искал. Одев очки, Емельян увидел все в новом свете и этот свет обещал многое, но не все.
     - Ничего, - думал Емельян, - мне бы добраться до старухи, а там увидим…
    Постучав в звонок пятой квартиры, Раскольников достал из-за пазухи топор и повертел им над головой. Жилец из шестой квартиры выглянул на лестничную площадку, увидел топор и со словами – «опять студент» закрыл дверь.
    Прошло две минуты, показавшиеся Емельяну вечностью и вдруг на пороге появилась старуха, облаченная в рыцарские доспехи, поверх которых был надет бронежилет.
     - Ну что, сразимся? – спросила она.
    К этому Раскольников был не готов.
     - Зассал? - улыбнулась бабушка и легонько хлопнув Емельяна по лбу бейсбольной битой, скрылась в недрах жилища.
    Все происходило не по правилам. Раскольников осознал это, когда, поднимаясь к себе на второй этаж, увидел сидящего в позе лотоса следователя, с которым был знаком по эпизоду, к данному рассказу не имеющего никакого отношения.
     - Ну, - спросил следователь, - допрыгался?
    Емельян попрыгал на месте, шумно вздохнул и ничего не сказал.
     - Попрыгай еще, - предложил следователь, а заодно расскажи, как тебе удалось «замочить» старуху. Это невероятно! Я никому не скажу, но пару лет ты все-таки отсидишь.
    Раскольников порозовел, но продолжал молчать.
    Игнат Сидорович (так звали следователя) похлопал Емельяна поп плечу и продолжал:
     - Ты знаешь, что она была у нас на особом учете? И пережила покушений больше, чем тебе сейчас лет. И что на дачу ездила в собственном бронепоезде «Сильный»? И вот теперь ты, сопляк, совершил то, что не удалось даже доцентам. Улики против тебя бесспорны. В квартире найден женский сапог, по размеру полностью совпадающий с твоим. Второй не найден, поэтому выдай его добровольно и, может быть, тебе разрешат переписку в Бараке с Обамой.
    Пока Раскольников старался вникнуть в смысл быстро произнесенных букв, мимо прошел профессор сопромата на костылях и без обуви.
     - У него нет ноги! - закричал Емельян, показывая на профессора пальцем, - видите! И сапог был один. Вот преступник.
     - Не мели ерунду, - рассердился Игнат Сидорович, - бабок процентщиц убивают только студенты и нечего втягивать сюда преподавательский состав.   
     - Милый, - обратился вернувшийся профессор к следователю (и Раскольников с ужасом понял, что тот – женщина), - вечером у меня?
     - А то! – заулыбался Игнат Сидорович, заковывая Емельяна в кандалы и выписывая ему авиабилет на Колыму, - посидим, Достоевского почитаем… А сапоги – дело наживное…