История о чудачестве фрау Фришмуут

ИСТОРИЯ О ЧУДАЧЕСТВЕ ФРАУ ФРИШМУУТ.

Или. История о том, почему фашистская Германия начала войну с социалистическим СССР.
Или. История – обращение с благим намерением к правительствам  всех государств мира с просьбой о прекращении любых войн на планете Земля.
Или. История-рассказ «умершего» человека.

Как бы ни оправдывалось любое развязывание новой войны, агрессивное вторжение одного государства в иное. Какие бы «гуманистические» объяснения не лежали в её основе, в её причине, всё равно они будут являться абсолютно античеловеческими.
 
Каких бы мелких масштабов война ни была, пусть даже от минутного обстрела до нескольких часов. Какие бы боеприпасы в ней не использовали, пусть даже только одни камни, либо чугунные ядра.

Всё, это и подобное  не оправдывает ни какую войну.
 
Давно уж следует понять, что в современной мировой масштабной войне будет использоваться весь арсенал вооружения хомосапиенса. От бездымного пороха до термоядерного, тектонического, электрического и другого вида оружия. Победителя не будет. Оставшиеся в живых лишь на время отсрочат свою смерть - они попросту вымрут от пагубного воздействия средств ведения войны на живую природу планеты Земля.
 
Давно уж следует понять, что природа локальных, «малых войн» только радикализирует социальную, политическую обстановку региона. Озлобляет местное население против страны интервента, против всей социально-экономической формации, которую представляет страна агрессор. Такие войны похоже на то, что раньше называли «разорительные набеги диких племён». Ворваться, всё растоптать, пограбить, бросить население на произвол, уйти. Подобные войны лишь приумножают скорбь автохтон. Проблема усугубляется, заганивается в подполье, где произрастает изощрёнными жесточайшими формами сопротивления в отместку.

Давно уж следует понять, что гибель всего  лишь одного человека, либо даже ранение, либо даже испуг людей в войне являются совершенно недопустимыми в нашем современном сообществе. Ибо подобное циничное, бесчеловечное действие есть нарушение всех гуманных ценностей. Это есть акт бессовестного, насильственного, сознательного умерщвления личности. Лишение людей самого дорогого – жизни. Такое не должно быть на нашей земле ни когда.

Человечество должно жить  мирной, счастливой, созидательной, дружной, равноправной жизнью.               

Guten Tag! Здравствуйте!
Меня зовут Вальтрауд Фришмуут. Коренная жительница города Берлин. Немка.
У меня остаётся мало времени. Поэтому я буду говорить своим старушечьим голосом где-то торопливо сбивчиво, где-то нервно скомкано, где-то костно, где-то зло. Да и тот человек, который помогает мне писать данный мой рассказ, отвратительно знает немецкий язык. Если это вообще можно назвать «знает». Мы оба просим у Вас извинения за возможные грубейшие грамматические, фразеологические ошибки.

Ещё одна просьба. Убедительно прошу Вас, читайте медленно, осмысленно, не спешите. Читайте так, как если бы Вы сами с огромным желанием рассказывали бы эту историю другим людям. Проникновенно, эмоционально, личностно.

Представьте себе, что герои повествования это Вы. И Вы страстно, сильно желаете донести свои переживания всему человечеству.

Представьте себе, что Вы талантливейший актёр, одарённая актриса на высокой сцене перед огромной аудиторией зрителей. Ведёте свою почтенную публику. Ведёте свой монолог-спектакль. Ваша задача пронзить сердца слушателей своим словом. Удивить, ошпарить, разбить в дребезги предвзятое мнение. Донести, тем самым, до них, до глубины души главную мысль – война противоестественна здравомыслящему человечеству.
Отложите свои дела. Занавесьте свои окна. Плотнее прикройте дверь. Отключите всю связь с внешним миром. Останьтесь один на один со мной и моими героями. Не отвлекайтесь на постороннее. Предупредите своих родных, близких, знакомых, чтобы не отрывали Вас от чтения.


Я прожила долгую жизнь. 96 лет. В годы своей молодости, мне как миллионам моих современников, пришлось хлебнуть ядовитую разрушительную горечь Второй мировой войны 1939-1945 годов.

 Ужасы пережитого горя до сих пор не дают мне успокоения. Страх по сей пору овладевает моим умом, моим сердцем. Этим обусловлено настоящее обращение к поколению, которое живёт сейчас, чтобы Вы тоже поняли меня. Потому что война и мир в Ваших руках. Какое решение Вы примите так тому и быть. Либо смерть, либо жизнь.

Послушайте меня старого человека. Все проблемы следует решать только совместной, добросовестной работой. Обо всех вопросах следует говорить предельно честно. Пусть даже если это будет сопровождаться откровенной руганью, высказыванием неприятных слов – высказыванием слов горькой правды. Не надо что-либо замалчивать в силу лживой, лицемерной, так называемой, «политкорректности», держать камень  за пазухой. Все, все разногласия, недопонимания, возможно, уладить мирным путём. Надо только  по-настоящему этого захотеть. Надо только призвать мужество, прямоту, предельную откровенность, чтобы установить истину. Я выступаю за мир. За открытость до конца.

Пожалуйста, ни в коем случае не развязывайте новые войны. Всё равно ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Лишь понапрасну побъёте великое множество ни в чём неповинных людей, уничтожите города и сёла, всепожирающим радиационным огнём сожжёте добротный труд мирного времени, вовлечёте население в апокалепсический хаос, выживших обречёте на горестные тяготы. Медленную, мучительную, страшную смерть. Разве это справедливо?!

Один из не праведных парадоксов войны в том, что воевать и умирать ужасной гибелью, становиться инвалидами будут в первую очередь не дети и даже не родственники организаторов войны (уж они-то будут защищены до последнего), а совершенно посторонние люди. Простые граждане разных стран. Иваны, Гансы, Джоны… Водители, слесаря, учителя…. Солдаты рабочих, мелких служащих, крестьян. За мнимые амбиции, за сиюминутную выгоду, за жадность, за алчность, за ошибки организаторов войны, именно эти несчастные военные и гражданские станут «пушечным фаршом», у которых даже не спросят. Нужна ли им эта война.  Разве это справедливо?!

Ещё одна несправедливость, когда командиры воинских подразделений не всегда разумно, честно руководят своими подчинёнными. В силу своей слабости характера, либо простой трусости, либо закулисных игр в штабах, такие командиры бросали (а эта опасность присутствует в любой войне) солдат на верную ничем не оправданную погибель. Лишь бы «не портить» отношения с вышепоставленным начальством. Разве это справедливо?!

Последнее. Если ваша страна ведёт агрессивную войну за «тридевять земель», это ещё совсем не говорит, что она не коснётся Вас. Если её не прекратить, будьте уверены, она доберётся до Вас, придёт в Ваш дом бедой. Так или иначе. Либо в виде прямого столкновения. Либо в других опосредованных формах.

За всю историю человечества, все государства, развязывавшие враждебные войны, в конце-концов сами становились жертвами своей глупой военной авантюры.

Захватническая, агрессивная война есть политэкономическая категория, которая имеет свой собственный изощрённый жестокий разум! Не организатор войны управляет ею – она управляет организатором! Сначала играет в поддавки, затем доводит его до полного разорения.

Противность войны заключается ещё в том, что её результатами (возможными «благами»  завоеваний) будут пользоваться отнюдь не участники сражений, а люди, которые вовсе не принимали ни какого боевого участия в событиях. Сами же участники-фронтовики – убитые, раненые, искалеченные постепенно втихомолку будут обделены и забыты.

Поэтому, любая захватническая война по своей природе есть глубокая социально-экономическая ошибка человечества, трагедия. И для самих военных, и для мирных граждан. Такая война абсолютно бессмысленна с точки зрения здравого смысла. Такие войны могут начинать только духовно не полноценные люди, испытывая внутренние психологические комплексы, маниакальное удовольствие от убийств, разрушений, трагедии людей.

Мой рассказ начинается.

                Молодость моя! Ты меня слышишь?!
                Прощай!


Мне было тогда 28 лет. Жили мы в местечке под названием Вестенд (Westend). Юго-западная часть Берлина.

Конец лета. Погода просто изумительная. По совету доктора Буля я часто проводила время на свежем воздухе, прогуливаясь по парку Рувальд (Park Ruwald). На тот момент моя беременность составляла 28 недель. Мы с мужем с нетерпением ждали нашего первенца.

Конечно, беременность создавала определённые трудности, не удобства, тем не мене я была счастлива, мы были счастливы. Всем своим видом каждому человеку, каждому прохожему я словно говорила: «Пожалуйста, посмотрите на меня. Посмотрите. Я беременна. Я вынашиваю в своём чреве новую жизнь. Я готовлюсь стать матерью. Пожалуйста, порадуйтесь за меня, за нас в месте со мной…». Я гордилась своим положением. Превращения, которые происходили со мной, во мне, вызывали огромное моё любопытство. Всё это было у меня в первые, всё было интересно. От меня исходил сильным потоком свет радости. Я буквально вся сияла аурой счастья.

Встречая женщину в положении, улыбнитесь ей, окажите ей уважение, окажите помощь, если потребуется. Ей будет очень приятно. Это будет хорошая эмоциональная поддержка. Вспомните Вашу маму, в своё время она точно так же вынашивала Вас и так же нуждалась во внимании.

 Парк Рувальд. Удивительный парк. Спокойный, тихий. Он очень мне нравился, это был настоящий лес. Обильный, плотный воздух парка с сильным насыщенным запахом сосновых пород деревьев кружил голову. Чувство такое, словно дышишь густой, вязкой жидкостью еловых ароматов. Утренние концерты певчих птиц создавали иллюзию сказочной дубравы. Пристраиваясь на длинную, широкую дощатую скамью, слушала и слушала волшебную трель с вокальными переливами. Наслаждаясь дыханием животворящего аромата леса.

Настроение было м-м-м-м…, очень и очень хорошее. Даже какое-то игривое, весёлое по-детски. Солнце пригревало всё сильнее и сильнее. Приятный тёплый воздух располагал к неспешному шагу по дорожке.

Перед самым выходом из парка стояла скамейка. Присела. Возле моих, чуть отдутловатых ног в белых туфельках, бегали муравьи. Говорят, что они могут переносить груз гораздо больше собственного веса. Просто удивительно. С неподдельным интересом, внимательно стала рассматривать работу маленьких шустрых насекомых. Весьма  любопытно. Смотрела, смеялась…
11 часов летнего утра. Дневное светило всё ярче и ярче заливало всю округу приятным светом. Я просто наслаждалась этим счастьем…

Так совпало, что когда я намеревалась встать со скамьи и идти домой, в это время подходила группа мужчин из шести человек к выходу из парка. Один из них, подошёл ко мне, предложив свою помощь.

Сначала, я обратила внимание на его обувь, носки которых встали в линию рядом с моими муравьями. Незнакомец загородил солнце, я оказалась в его тени. Медленно поднимаю голову.
Ботинки были аккуратно вычищены чёрным кремом до блеска.  Крепко сбиты из прочного материала, элементы прошиты суровой нитью и плотно стянуты круглыми чёрными заклёпками. Шнуровочные отверстия прошнурованы  правильным горизонтальным ромбом. Во всём чувствовалась основательность.

Затем тёмно-серые брюки с хорошо отутюженными передними линиями. Пиджак такого же материала. Из левого наружного кармана выглядывает угол светлого платка. Белоснежная сорочка. На ней чёрный галстук без каких-либо расцветок. Левая рука согнута в локте, с неё свешивается свёрнутый лёгкий серый плащ. В правой руке не большой чёрный портфель с золотистым замочком, к портфелю прижата серая фетровая мужская шляпа с чёрной окантовкой.

 Его лицо. Его лицо я не видела. Всё его лицо было одной большой улыбкой. Он так искренне улыбался, а глаза излучали такое мощное добро, что меня это сразу обезоружило. Я терялась в догадках. Одновременно с этим  почувствовала, что это улыбка родного для меня человека.  Да, да… Не зная кто он, что он, находясь в большом удивлении, почувствовала только одно. Его открытая, лучезарная улыбка была словно пароль. По нему мы узнали друг друга.
Вот бывает же такое.
 
Наверное, и у Вас происходило подобное. Встречаешь совершенно незнакомого человека, а такое чувство, что тысяча лет его знаешь. Что это именно он, именно тот случай, ради которого стоит жить. Что роднее и ближе никого, никогда уже не будет. Здравствуй «мой дорогой человек», человечище!

Незнакомец продолжал улыбаться. Смотрел мне в глаза прямым всесокрушающим откровенным мужским взглядом. У меня даже дыхание перехватило. Не могла себе объяснить, что происходит. И… Не хотела. Мне это было интересно, мне это нравилось. Я желала этого…
Игривым, где-то даже артистическим, напористым, уверенным голосом он произнёс.

Незнакомец. Machen wir uns bekant?! (Будем знакомы ?!).

Опустив портфель и шляпу на скамью рядом со мной, он протянул мне свою правую ладонь. Я решила поддержать эту игру. Так же искренне улыбаясь, глядя ему в глаза откровенным, испытующим женским взглядом, ответила уверенно.

Вальтрауд. Ja. Naturlich! (Да. Конечно!).

Протянула свою правую ладонь, вложив её в тёплые чуть грубоватые руки незнакомца. Он крепко её сжал. Сделал движение вверх- вниз, затем ещё раз вверх-вниз. В тот момент мне подумалось, что и он тоже, наверное, почувствовал во мне родного для него человека. Что мы оба правильно оцениваем происходящее. Улыбаясь обворожительной улыбкой, он продолжил.

Незнакомец. Frau! Guten Tag! (Госпожа! Здравствуйте!).
Вальтрауд. Morgen! (Добрый день!).

И снова ему улыбнулась. Всё это время он держал мою руку. Ещё раз вверх-вниз, вверх-вниз. Обернулся к своей группе, что-то им сказал на иностранном языке, те направились к выходу.
Затем он сел рядом со мной. Обнял мои обе ладони своими ладонями. Внимательно разглядывая моё лицо, спокойным голосом продолжил.

Незнакомец. Ich heise Nikandr. (Меня зовут Никандр).
Я тоже представилась.
Никандр. Ich bin aus der Sowjetunion. (Я из Советского Союза).
Вальтрауд. Sprechen Sie deutsch. (Вы говорите по немецки).
Никандр. Ja. Ich spreche etwas deutsch. (Да. Я говорю немного по немецки).

Затем пошла обычная светская беседа. Рассказы друг о друге, оказалось, что с Никандром мы ровесники. Это ещё более сблизило нас. Мне было хорошо с ним. Мы не задавали друг другу откровенных вопросов личного характера. Оба прекрасно понимали, что это ни к чему. Тон приятельского общения на нейтральные темы нас обоих вполне устраивал. Обсуждали погоду, Берлин, реку Шпрее, которая протекала недалеко. Мы говорили об объединении. О замечательном будущем. Наши страны заключили мирный договор о сотрудничестве и не нападении. Что может быть прекраснее дружбы.

 Всё было замечательно. Однако меня немного начинало тревожить. В его внешнем виде было что-то не соединяемое, взаимоисключающее. Но что? Я не могла пока ответить. Тогда я спросила.
   
Вальтрауд. Was machen Sie beruflich? (Чем Вы занимаетесь?).

Никандр замолчал, отвёл свой взгляд. Вновь обернулся на меня. Серьёзно посмотрел. Медленно произносит.

Никандр. Ich bin Soldat. (Я солдат).
Вальтрауд. Ja, ja. Soldat. (Да, да. Солдат).

Повторила я чуть рассеянно. Словно медленно приходя в сознание. Конечно, конечно. Если его костюм был сугубо цивильным, тогда как ботинки были солдатскими.

Я слышала и знала, что наши дружелюбные государства обмениваются военным опытом. Мы ездили к ним - они к нам. Мой муж, военный лётчик, тоже практиковался у них в городе Липецк.
Разговор прервался. Мы оба замолчали.

Никандр. Ich mochte inen nach Hause Begleiten. (Я хочу Вас проводить до дома).
Вальтрауд. Das ist eine gute Idee! (Прекрасная мысль).

Он встал. Предложил свою помощь. Я оперлась на его сильную ладонь, тоже встала. Взявшись за его правую руку под локоть, мы медленно пошли. Перейдя Шпандауэр Дамм (Spandauer Damm) вышли на Майнингеналлее (Meiningenallee). По пути Никандр зашёл в продуктовую лавку и вынес большой бумажный куль. Расставаясь, он вручил мне эту покупку. Там оказались большие, ароматные красные яблоки.

Никандр. Sie mussen essen Gut. (Женщина в Вашем положении должна хорошо питаться).

Глядя спокойным, родным взглядом мне в глаза спросил, расставляя паузы между слов.

Никандр. Ist es Moglich,  uns morgen zutreken ? (Возможно нам завтра встретиться ?).

Внутренне я ждала этого предложения всю дорогу.

Вальтрауд. Ja, naturlich. (Да, конечно).
Никандр. Also, um elf Ur neben dasselber Bank. (Тогда в 11 у той же скамьи).
Вальтрауд. Ja, ja. Sehr Gut. Abgemacht. (Да, да. Очень хорошо. Договорились).
Никандр. Valtraud. Auf Widerseen. Alles Gutte. (Вальтрауд. До свидания. Всего хорошего).
Вальтрауд. Alles Gutte. Nikandr. (Всего доброго. Никандр).

Никандр вновь пожал мою правую руку. Приставил ноги в месте, склонил свою голову в мою сторону.

Пока он не скрылся из моего вида, я всё смотрела и смотрела ему вслед, на его удаляющуюся фигуру. Обернувшись три раза, каждый раз махая мне рукой, он ушёл.

И конечно, меня как любую женщину начало лихорадить. Я ощущала двойственное ощущение. С одной стороны эмоционально желала этого свидания. С другой стороны был некий страх. Тем не мене я торопила время. Скорее, скорее. Завтра, завтра. Какого-либо угрызения совести перед моим супругом не испытывала. Это нормально, когда муж, жена имеют право на личную жизнь. Разве можно запрещать друг другу общаться с людьми. Тем более это всего лишь беседа. Интимного влечения к Никандру не было. Он вызывал интерес чем-то другим, более возвышенными чувствами что ли. Это как большой друг, надёжный, мужественный. Рядом с ним я почувствовала себя ребёнком, маленькой девочкой. От него исходило великое душевное спокойствие. Как будто он знал того, чего я не знаю. Словно следовало бы просто доверить ему свою судьбу и успокоиться. Он знает что делать. Мне было с ним легко, непринуждённо, психологически комфортно. Это такой человек, который понимает тебя, разделяет образ мыслей и поступки, тот, с кем легко в разговоре и не требуется объяснений. Вот, пожалуй, так. Я ждала завтра…

Конечно. Конечно, я могла удариться в глупую бабью истерику. Не разобравшись ни в чём начать усложнять ситуацию на пустом месте. Объявить, что он обманщик, что все они паразиты одинаковые. Могла даже (и это всегда на поверхности женской психологии) с абсолютно беспочвенным негодованием решить, что я неполноценная женщина, что он пренебрёг мною. Такая мысль, унизительна для женщины. Хотя всё это надуманные, ложные внутренние глупые страхи… Он не пришёл…

Он не пришёл. Я готовилась, я приготовилась. Сколько было затрачено душевных волнений. Сколько было сомнений в себе, в своём внешнем виде. Сколько было придумано женских хитростей, чтобы скрыть, как мне казалось, какие-то свои недостатки, дабы чувствовать себя более уверенным. (Хотя, в моём ли положении что-то скрывать). Предстать перед ним в лучшем нарядном, красивом, выигрышном виде. Всё женское во мне, что можно обозвать словом «самка», всё это обострилось до предела.

А он не пришёл. Я прождала с пол-одиннацатого, до трёх часов дня. А он не пришёл. Расстроившись, глотнув глубоко, надув щёки я выпустила воздух. Словно продырявленный полный воздушный шар испустила дух. Взяв себя в руки начало трезво анализировать произошедшее. Единственное, чем смогла объяснить случившееся, тем, что он военный человек. Скорее всего, вышел приказ. Да, да. Именно приказ. Его отозвали, ему приказали… Он, прежде всего человек военной службы.
 
Вскоре эта мимолётная встреча затмилась совершенно другими событиями. Я вновь вернулась в круговорот прежних дел. Мы готовились к моим родам. Муж получил повышение по службе. В стране происходили изменения, мощь Германии прирастала экономикой других европейских государств. Чтобы мы не захотели, всё у нас получалось. Наше правительство вселяло в нас уверенность на тысячелетия. Мы строили новое государство. Мне это очень нравилось, чувствовать себя богоизбранной нацией.

А потом…
А потом мы напали на них.
А ёще потом случилась трагедия. Не Сталинград, не Курск и даже не 45 год, а гораздо раньше. Ещё в 1941 году, когда наши бравые генералы весело рапортовали о победах на Восточном фронте, уже тогда эти русские в августе месяце умудрялись каким-то образом бомбить промышленные районы Берлина!

А потом… стали возвращаться первые раненые и первые убитые. Выжившие рассказывали, как большевики самоотверженно, отчаянно дерутся, даже находясь в полной безысходности. Это было не похоже на ранние войны. Гестапо боролось с распространением таких «ложных» разговоров. Однако народ передавал тайком трагические сообщения. Здравый смысл подсказывал, что на сей раз всё пошло не так, не следовало ввязываться нам в драку с Советами.
 
Россия! Здесь будет всё по-настоящему. До конца.

До сих пор не могу понять. Нам говорили, что они представляют нам угрозу. Поэтому де мы начали войну с ними.
 
 Как? Как они могли нам угрожать, если воевать они начинали, в том числе с оружием 19 века. По началу, у них не хватало даже винтовок – «одна на троих». В атаку ходили голыми руками, палками, малыми пехотинскими лопатами.

В небольшом русском сельском музее видела солдатскую фляжку для питьевой воды. Она сделана была из толстого сине-зелёного стекла. Экскурсовод рассказывал, что такие фляжки были в начале войны в Красной Армии!!!

Как? Как они могли нам угрожать, если ретирада была у них на улице. Общий материальный  уровень населения был очень низкий.

Как? Как они могли нам угрожать, если у них даже нормальной обуви не было. Часть селян взрослые, дети больше ходили в плетёных липовых корзиночках.

Как? Как они могли нам угрожать, если в некоторых регионах страны крестьяне свои избы освещали горящими деревянными сосновыми, берёзовыми палочками – лучинами даже в первой половине ХХ века, почти что до начала войны.
 «… Вплоть до конца ХIХ в. лучина была основным источником света в крестьянской избе. В некоторых местах она сохранилась до 20 - 30-х гг. ХХ в.». (Русская изба. Иллюстрированная энциклопедия. С-Пб. «Искусство - СПБ». 1999. с. 249.).
 
Чем? Чем эта несчастная нация могла нам угрожать?! Не раз насилованная своим правительством, замордованная своими чиновниками, мученная в застенках НКВД, пытанная и стрелянная…

Поэтому мы заслуженно получили 1945 год.

1945 год! Это год краха всей нашей государственности. Обрушение всех наших надежд. Когда эти краснозвёздные потоки военных хлынули бескрайним океаном на просторы Германии, я отказывалась в это верить.
 
И вот они сотни советских воинствующих племён с громогласными выкриками «У-р-р-р-а-а-а!!!» врывались в наши города, сёла на своих тяжёлых, быстроходных танках, на своих скоростных военных самолётах. Приближались к моему родному дому. Разум отказывался верить в такое. Однако это было именно так.

С середины апреля начинается известная, легендарная Берлинская операция советских войск. Наше существование превратилось в кромешный ад. Со временем, из-за постоянных обстрелов и бомбёжек, разрушения домов и коммуникаций мы переселились жить в подвал.

Однажды мимо нас проходили наши солдаты. На вопрос: «Кто вы?». Они ответили: «Отдельное подразделения 27 пехотной дивизии  «Лангемарк» идём оборонять подступы Берлина».

А в начале двадцатых числах апреля авангард советских частей входит на окраины города Берлина. Начинается ужасная паника. Страх, не известность буквально вводила людей в безумие, как нашего старика Фердинанда Клемма. Высокий, худой с седыми растрепанными волосами, в длинном осеннем пальто, в больших не по размеру брюках, которые свешивались гармошкой, в зимних ботинках, часто расшнурованные. Одежда запачкана пылью, грязью.
Случилось это с ним в авианалёт. Он просто не выдержал её.
 
Вам, наверное, этого не понять. Когда вся земля ходит ходуном, словно густая жидкость, твоё тело подбрасывается как спортивный резиновый мяч. Падая каждый раз плашмя, сильно ударяя коленки, локти, голову о каменный пол. Особенно тяжело было примерно 25 или 26 апреля. Мне казалось, что конца и края не будет этой авиационной бомбардировке. Словами не передать того, что мы чувствовали в те дни. Я лежала распластанной. Не отдавая себе отчёта, ломая грязные ногти, царапала твёрдый цемент, надеясь выковырять хоть самую маленькую ямку и глубже в неё спрятаться. При этом сильно-сильно прижимаешь голову, тело, ноги в пол. Вот тогда-то он и заговорил.

Старик Клемм, лежал ничком на полу нашего подвала. Свои ладони сложил рупором, приложив губы к ним, медленно проговаривал: «Серебряная труба. Серебряная труба. Вас вызывает Серебряная труба». Что обозначали такие слова, никто не мог объяснить.
 
Потом, даже в затишье на улице, среди кирпичных развалин частенько слышалось его «Серебряная труба. Серебряная труба». Это безобидный старик Клемм, лежавший  животом на земле, вызывал свою «трубу», обращаясь в какую-нибудь глубокую яму, бездонный провал, либо в широкую воронку.
Животный страх формировался в сознании людей ещё от того, что пропагандисты Геббельса рассказывали о злодеяниях, кровавых преступлениях наступающих в отношении к гражданским лицам. Люди верили, ожидая самого худшего. Тем более мы их пока ещё не видели, а у страха глаза велики.

Через наш район прошла группа мужчин в невоенной одежде. Это оказались бывшие осуждённые уголовники, которых освободили из берлинских тюрем, направив на оборону столицы.

В городе не работают все предприятия. Нарушено функционирование электростанций, электричества больше нет. Газ не поступает в дома. На железнодорожных путях намертво застыли трамваи, метро, троллейбусы тоже стояли. Водопровод, канализация всё не работало. Город встал.

Говорили, что Берлин покинули руководители нашего государства.

Острая нехватка продуктов питания, стихийные разграбления продуктовых, промышленных магазинов. Часто подобная «экспроприация» сопровождалась  злой руганью, скандалами, бесцеремонным вырыванием друг у друга вещей: продукты, рулоны текстиля, носки, колготки… Люди словно обезумели. Мужчины вырывали из рук женщин, женщины из рук мужчин. Общепринятые нормы этикета были попраны природным мощным здоровым инстинктом – выжить. Конечно, это было характерно не для абсолютного большинства, тем не менее, находились люди, которые в первую очередь думали только о своём благополучие, пренебрегая элементарной порядочностью. Психология поведения людей на войне, как самих военных, так и гражданских это ещё малоизученная тема для специалистов. Тема, которая сочетает в себе и самые возвышенные, героические чувства так и самые низменные, чудовищные.

Никто не обращает внимания на развешенные плакаты гестапо о расстрелах за грабежи и мародёрство. Люди начинают жить животными инстинктами. Только бы раздобыть пропитание. Либо то, что можно обменять на еду.
 
Устанавливаются твёрдые нормы продуктов питания на одного человека в неделю. 800 гр. хлеба, 800 гр. картофеля, 150 гр. мяса, 75 гр. жиров. (История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945. Том пятый. Военное издательство министерства обороны Союза ССР. Москва. 1963. С. 274.).

В очередной раз мимо нас проходят немецкие военные. Но они все какого-то ненормально маленького роста. Оказывается это подростки, а некоторые так и вообще дети: «Куда Вы? - Нам приказано с вечера занять оборону».  Самый маленький отстал от основной группы. У него совсем нет сил, тащить тяжёлые боеприпасы, тогда он пристроил себе ящик на верёвке и волочил её за собой. Назвался он Эгоном.
 
Эти дети-солдаты в больших картузах, шинелях, болтавшихся на ногах сапогах, уходили туда же, куда ранее ушли солдаты «Лангемарк» и уголовники. Никто, никто из них не вернётся обратно. Эгон, маленький Эгон, я помню тебя.

Одна из отвратительнейших черт войны то, что в свою чёрную дыру она втягивает детей. Десятки, сотни, таких вот маленьких Эгонов, Иванов воевали, получали тяжёлые ранения, погибали с обеих сторон. Каждый за свободу своего народа, своей Родины. Это сухая, безжалостная правда войны взрослых.

Позже всему человечеству откроется ещё одна, садистская правда войны – пленённые взрослые и дети в фашистских концентрационных лагерях.

Дети Советского Союза, дети стран Европы. Одни становились рабской силой на тяжелейших, опасных работах на полное истощение детского организма. Другие становились биологическим материалом для медицинских бесчеловечных опытов. Третьи источником свежей, здоровой крови. Детей словно живность подкармливали, выдерживали, затем выбирали кровь. Предполагаю, что до сих пор живы те ветераны вермахта, которых лечили такой кровью.
 
«Сестру (ей было три года.- С.В.) уводили с утра, а возвращали вечером. С каждым днём она таяла. Мама её расспрашивала, но она ничего не рассказывала. Или их напугали, или им что-то давали, какие-то таблетки, и она ничего не помнила? Потом мы узнали, что у них брали кровь. Крови, видимо, брали очень много, через несколько месяцев сестра умерла. Она умерла утром, когда пришли снова за детьми, она уже была мёртвая.». (Алексиевич С. Последние свидетели. Москва. «Молодая гвардия» 1985. с. 137.).

Такие варварские явления в большем или меньшем, подобное или похожее, повторяются в каждой войне. Если войны развязывают взрослые, тогда почему они воюют ещё с детьми. Зачем в это гнусное дело втягивать детей. Это подлость! Подлость! Подлость! И по этой причине я говорю. Войны должны исчезнуть с нашей планеты. Нельзя так делать! Нельзя.

От всех ужасов войны. От постоянной артиллерийской стрельбы, бомбёжек, от ураганных залпов реактивных установок, от разрывов их огненных зарядов. От убивающего голода, от бесконечного удушливого запаха гари и сильных гудящих  пожаров. От постоянного отравляющего тошнотворного сильного смрада гниющих трупов убитых людей, животных. Чуть позже ко всем этим противным запахам примешается запах цветущей сирени, как некое издевательство самой природы.
 
От всего этого я начала постепенно деградировать. Часто можно было видеть сгорбленно сидящих одиноких людей в полной прострации, с пустым взглядом, с абсолютным не пониманием происходящего. Я теряла жизненные силы. Я теряла мотивацию к жизни. Я потеряла всё. Я махнула на себя. Мы жили одним днём, одним часом, минутой. Если ты живой, это означало только одно -  смерть придёт в любое последующее время. Итог известен. Это война.

Мне казалось, что во мне умерла женщина. Я превратилась в биологический вид женского пола. Мы не могли мыться. Очень скоро в моей грязной одежде завелись вши и блохи. Мне состригли волосы, моя голова была покрыта кровоточивой коростой, так как я всё время чесала грязную голову. Волосы торчали клоками. От меня исходил сильный, противный запах женского грязного тела. Всё тело постоянно зудело. Я брезговала собой. Одежду не могла менять. Все эти дни ходила, спала, разгребала завалы, в надежде найти пропитание, в одном и том же нижнем белье и верхней одежде. Нашла широкие мужские брюки. Великая радость.  Надела сверх своих серых хлопчатобумажных колготок, так удобнее было лежать на грязном дне подвала и лазить по развалинам разрушенных домов.

Терпение было на исходе. От отчаяния ложилась на землю и ждала свой снаряд или мину, только скорее бы, чтобы покончить с этим кошмаром, лишь раздававшиеся рядом глухие слова «серебряная труба» старика Клемма держали меня от последнего решения – самоубийства. Если старик всё ещё вызывает свою «трубу», значит, он надеется на что-то. Выходит, как тяжело не было бы, пока жив человек, он должен надеяться на лучшее, он должен жить.
 
Так размышляла я, лёжа на земле, глядя в  апрельское небо, застилавшееся густым цветом печали чёрным дымом, ожидая свой кусок смертоносного железа как спасение. Говорят, на войне свою пулю не услышишь, свой снаряд не почувствуешь, всё случается тихо, мгновенно…
Проживая всё это, не могла представить себе, что апогей ужаса будет впереди.

Позади нас за рекой Шпрее (Spree) располагалась 219 русская танковая бригада. Спереди на нас из Целендорфа стремительно приближался советский 7 гвардейский танковый корпус. Мы оказались в окружении как между молотом и наковальней.
 
Вам сложно представить, что такое танковый бой в городе, продолжающийся сутками. Десятки танковых и  артиллерийских выстрелов сливаются в один оглушительный постоянный раскат, гул, со звуками стрельбы автоматического оружия. Не одиночные выстрела с промежутками затишья, а именно сплошной громогласный гул выстрелов. Возможно, Вы когда-нибудь слышали выстрелы праздничных салютов. Громко? А теперь представьте себе, что эти звуки в десять раз сильнее и звучат они постоянно целыми днями...

Это были ожесточённые бои. Кровопролитные. Только здесь я поняла, как выглядит, как слышится и переживается настоящий бой, тот бой, который называют «не на жизнь, а на смерть».

Полуокружённые подразделения наших войск пытались несколько раз прорваться из Вестенда на юг. Но всё было тщетно. Красноармейцы,  как клещи вцепились в оборону и не давали выхода нашим солдатам. Советские командиры очень умело, продумано сочетали в боях танки с пехотинцами 28 армии. (История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945. Том пятый. Военное издательство министерства обороны Союза ССР. Москва. 1963. С. 286.).

Мы днями не выходили из подвала. Вновь лежали плашмя на холодном полу. Интенсивность боёв была такой сильной, что мой разум перестал что-либо воспринимать. Было похоже, что не умерев мы сразу попали в ад.

Позже, гораздо позже, мне удалось съездить в путешествие в Калининградскую область России. На две последние недели июля. Так вот есть там местечко под названием Куликово. Летом на берегу Балтийского моря устраивается палаточный городок из отдыхающих. Наша палатка стояла на небольшом возвышении, на голом пятачке. Он располагается между тонкой речушкой (или отводным каналом с полей) впадающим в море – это справа. Слева, чуть вдалеке, начинаются деревья. А этот пятачок, он заметен сразу. На нём нет никакой растительности, только жёсткая, белёсая короткая трава. И ветер сильно-сильно прохладными плотными порывами насквозь постоянно продувает место.
    
Ночью случилась ужасная гроза с яркими, огромными молниями. Раскаты грома прокатывались по всему космически чёрному небосклону. Молнии со страшной силой били в землю, в море, в ветряные высокие электростанции, что располагались недалеко. Кромешное тёмное море,  невидимый берег на доли секунды на бело освещались циклопическими ломаными электрическими разрядами. Вот тогда я вновь почувствовала  тот бой, ту войну. Я лежала на дне палатки, прижимая всё своё тело как можно плотнее к земле. «Лишь бы не в меня. Лишь бы не в меня». Как тогда в 45-ом. Это было очень, очень даже похоже…

А пока шёл реальный бой. Подвал, являлся местом, где полуживые люди либо лежали, беспомощно, предоставив себя судьбе, либо метались, ползали бредящие вслух по полу. Люди перестали стесняться друг друга. При надобности справить нужду, человек отходил в дальний угол и делал своё дело, иногда сразу по несколько человек, кто стоя, кто сидя на корточках. Питание было скудным – ели всё что пригодное, в плоть до мёртвой конины. Часто происходило расстройство кишечника. В помещении стоял зловонный дух человеческих испражнений. Это тоже одна из черт войны. Преодолевая брезгливость, мы всё же возвращались в своё убежище пережидать обстрелы…


Природа «Начала» или «Окончания»  События имеет характер внезапности. Сам, подготовительный либо завершающий процесс, само развитие События занимает продолжительное время, а вот сам момент «Начала» и «Окончания» происходит порой сиюминутно.

Беспощадный, бесконечный бой, сводящий с ума, который лютовал над нашими головами, прекратился одномоментно. Сразу! Обычно слышны отставшие одиночные выстрелы, а тут всё разом смолкло. Первоначально мне показалось, как будто я оглохла не от разрывов, а от этой резкой тишины. Она оказалась громче самого боя. То, что называется «звенящая тишина», мы затихли. По опыту, было ясно, что что-то случилось необычное. Все, как по команде, замерли. Стояли, сидели неподвижно прислушиваясь.
 
Слух постепенно начал восстанавливаться. С наружи послышались осторожные шаги. Кто-то тихо подошёл к металлической двери нашего подвала. Дверь слегка подёрнулась. Сильнее. Пытаются открыть, не получается, дверь изнутри плотно закрыта на два массивных поперечных деревянных засова-бруса. Наши сердца начинают судорожно биться от страха. Это был какой-то новый вид страха, до селе нам не ведомый.

Затем послышались незнакомые слова: «Давай сюда. Давай. Давай».

Вдалеке затарахтел механизм, звук тарахтения стал медленно приближаться. Остановился. По железной двери чем-то заскрежетали. Опять: «Давай. Давай». Тарахтенье усилилось, медленно отдаляется. Одновременно с этим дверь заскрипела. Она была сделана добросовестно. Железный косяк крепко вмурован в бетон, тяжёлые засовы, петли, кованые заклёпки – всё это  скрипело, упорно сопротивлялось загадочной не ведомой силе из вне.

Мужской голос. Давай, давай. Потихоньку.

В конце концов, створ двери выгнулся и с треском вылетел наружу. Внутрь подвала ударил большой клуб пыли и яркий прямоугольный дневной свет.
С той стороны тишина. Мы тоже молчим.

Мужской голос. Эй! Выходи. Geen. Geen.

Мы поняли, что надо выходить. Дневной свет резко ударял в глаза. Не сразу увидели, что нам представилось.

Ствол одного танка смотрел прямо в развороченный дверной проём подвала. Другой танк стоял чуть дальше с тросом позади, рядом лежала разбитая дверь. Нас окружили незнакомцы, они были в простроченных ватных куртках, матерчатых толстых шапках, битых сапогах, ботинках. Курносые, щербатые, худые, круглолицые, усатые и безусые, пожилые и молодые внимательно осматривали нас, держа автоматы наперевес, наставленные в нашу сторону.

До этого момента я слышала о них. Теперь я их видела. Ни чего с тем, что о них говорили, что я сама себе понапридумывала, ничего этого и рядом не было. «Так вот Вы какие русские Иваны!» - подумалось мне тогда.

Это были настоящие советские солдаты, которых мы увидели впервые. От увиденного. От осознания, что произошло. Что такого не могло быть никогда. Это должно было бы быть невозможным. Страна, находившаяся на грани поражения, за четыре года высосав все соки из своего народа, проделав титаническую работу, смогла создать колоссальную армию, не считаясь с астрономическими людскими, материальными потерями, в это не верилось. Это было даже не из области фантастики, а из области фэнтези, то есть несбыточное… И вот они здесь! Они пришли!

Я потеряла сознание и упала в обморок…

Меня привели в чувства. Через некоторое время приехал грузовик с дымящейся тележкой на прицепе -  русская военная полевая кухня. Нас начали кормить горячей пищей. Это была каша, сваренная на воде, хорошо просолённая.

Здесь же произошёл ещё один момент, который потряс меня до глубины души.
Кашу нам накладывал советский солдат. Он стоял на креплении колеса прицепа-кухни. Каблук одного сапога оторван на прочь. На левом рукаве стёганой куртки сияла большая окровавленная  рваная дыра с торчащими клочками белой подкладки, видимо либо пуля, либо осколок пробил. Руки закопчены гарью, машинным маслом. Шапка на макушке. Широкая улыбка.
Потом, я узнала, чтобы накормить нас, советские солдаты добровольно отказывались от горячих обедов полевой кухни, перебиваясь своими сухими пайками.

Он положил мне два больших черпака каши. Смотрит на меня, улыбается и проговаривает: «Кушайте. Кушайте. Bitte».

Я даже не знаю, как описать те смешанные чувства, которые я при этом испытывала. Ещё совсем недавно нам говорили, что они недочеловеки. И вот теперь эти «недочеловеки» проявляя самую суть человеческого, спасали меня, нас, казалось бы своих заклятых врагов, от голода.

Этот простой механический жест накладывания черпаком мне каши, явился в моём понимании, как гигантский символ наивысшей человеческой мудрости советских солдат в людских отношениях в войне. Отношения их, как потерпевших от нас, к нам, как агрессорам. Это был пик их абсолютного человеческого милосердия в нашей нечеловеческой войне!

А ведь мы их на руках должны были бы носить, пыль с их обуви сдувать. Мне кажется, что человечество до сих пор полностью не осознало, от чего они нас всех спасли.

Вечная слава Советскому Солдату освободителю народов от фашистского порабощения!!!

И это тоже правда войны. И об этом мы тоже должны помнить.
 
Впоследствии я пробовала самые разные гастрономические, кулинарные, ресторанные яства. От родной классической немецкой кухни до иностранных экзотических. Но, мне кажется, что я больше никогда, ничего вкуснее этой каши не ела. Спасибо Вам, советские солдаты.

Так для меня совершенно неожиданно завершилась Вторая мировая война. Это был конец апреля начало мая 1945 года.

Иногда, там ещё, на войне  мысленно представляла себе, как может закончиться война. Оказалось совсем всё иначе. Действительно, жизнь гораздо больше, чем нам кажется. Сколько ещё неожиданных открытий ждёт нас всех впереди. Было сильное желание заплакать – не получалось. За четыре года войны, у всех у нас её участников, что-то случилось с нашими душами. Мы все разом повзрослели. Всё человечество разом повзрослело, узнав ужасы войны.
Так я думала в первые, послевоенные годы мирной жизни. Однако то, что стало происходить позже, всё сильнее и сильнее стало наводить на меня печаль. Увы, к  великому сожалению и этот урок истории, похоже, человечество прогуляло.

Грядут! Грядут новые беспощадные военные лихолетья. Остановитесь, пока ещё есть время.


Сложив из битых кирпичей подобие стула, села, начала медленно смакуя поглощать ароматную дымчатую паром кашу.

Приложив к носу разломанный ломоть свежего хлеба, полной грудью вдохнула благоухание тёплой мякоти. В такие минуты происходит просветление человеческого разума. Много ли надо для счастья человеку? Вот есть тишина и ты уже счастливый. Вот ешь ты хлеб и тоже великое счастье. Руки, ноги двигаются и уже счастье.

В обычной жизни мы вечно чем-то недовольны, вечно чего-то для «полного»  счастья не хватает. Но стоит только человека поместить в ситуацию опасности, сразу эта глупая спесь пропадает. Мозги зараз встают на место.

Это диалектика- закон развития общества, закон развития каждой человеческой жизни. И никуда ты от неё не денешься!

Если ты ею не занимаешься, тогда она займётся тобою, притом без всяких сюсюканий. Последовательность правильно принятых решений либо даже одного единственного правильного решения  приводят людей (государства) к своим положительным результатам. Точно также, последовательность принятых неверных решений либо даже всего лишь одного единственного неверного решения  приводят людей (государства) к своим отрицательным результатам, а подчас к жесточайшему краху, либо какого-то периода жизни (существования), либо всей жизни (существования). Всё ранее ошибочное сметается под самый корень начисто. У кого хватает сил, тот начинает жить заново «поумнев». У кого её нет, тот становится полным социальным или политическим банкротом, завершая свою жизнь (существование) в великих несчастиях.

Это диалектика! И никуда нам от неё не деться. Ошибок она не прощает. Война, это всегда горькая ошибка, ибо цена ей человеческие жизни.

После обеда на меня свалилась великая дремота. Вытянув свои ноги в мужских запачканных брюках, прислонившись о выщербленную стену разрушенного дома, подставила своё лицо весеннему солнцу, прикрыв глаза.

Однако недолго пришлось наслаждаться спокойствием.

Сквозь дремоту я почувствовала, что на меня пристально смотрят. Внутренне начинаю сжиматься от страха. Неужели сейчас начнётся то, о чём говорили пропагандисты. Ну да, ох какие они хитрецы. Успокоили, накормили, а теперь произойдёт то, что древние называли «горе побеждённым».

 Моё тело механически сгорбилось, голова приникла к груди. Чужой взгляд продолжал сильнее ощупывать меня. Опускаю свою голову ещё ниже. И всё же каким-то чутьём увидела. Он отошёл от своего пристанища, медленно стал приближаться ко мне. Я вся буквально свернулась калачом. Нервы гудели от внутреннего перенапряжения, сердце неистово колотит в слабую грудную клетку. Кажется, сейчас,сейчас взорвусь. Вот он мой конец. Не авиабомба, не мина, а… прямоугольный кирпич, который он, наверное, приготовил, чтоб размозжить мне голову...

Незнакомец. Erkenen Sie mich nicht? (Вы меня не узнаёте?).

Я судорожно глотаю слюну. Голова кружится, сердце стучит, в ногах слабость. Ничего не понимаю. Единственное, что пришло на ум. Не глядя на него.

Вальтрауд. Wir sind schon miteinander bekannt? (Мы уже знакомы?).
Незнакомец. Ja! (Да!).

Дрожа всем телом нервным припадком, медленно поднимаю трясущуюся голову. И… О, ужас… Мне представилось, что я вновь оказалась в довоенном летнем парке. Это был Он – «Мой Никандр». Именно так, я непроизвольно сказала про себя «Мой Никандр.». Он так же улыбался своей лучезарной, доброй улыбкой. Дрожмя губами, со слезами на глазах, не веря, я промолвила заикаясь.
 
Вальтрауд. Sind Sie…? (Вы…?).
Никандр. Ja, ich bin… (Да, это я…).

Инстинктивно по-женски, желая понравиться мужчине, провожу рукой по своим коротко стриженым  волосам. Кое-как, через огромную физическую силу приподнимаюсь на ноги и падаю ему на грудь. Никандр успевает меня подхватить, загрёб моё исхудалое тело своими обеими руками и сильно охапкой прижимает к себе. Теперь меня прорвало. Ревела, молча, даже на голос не было сил. Моё худое, измождённое тело отвечало на плачь толчками.

Никандр нежно-нежно обнял меня всю. Прижал сильно-сильно к своей груди и ласково-ласково гладил мою грязную, завшивленную, плохоостриженую голову покрытую струпьями, приговаривая.

Никандр. Alle Gutte. Alle Gutte. (Всё хорошо. Всё хорошо).

По моей худой щеке пробежала его солёная слеза. Он плакал.

Я сильнее и сильнее прижималась к его телу. Он отвечал взаимностью. Я хотела проникнуть в него, раствориться в нём. Уйти, забыть этот пережитой ужас. Хотела вновь почувствовать себя маленькой девочкой. С огромным упоением, даже неистовством втягивала в себя его запах. От него исходил дух сильного мужского пота вперемежку с запахом пыли далёких военных дорог, запах машинного масла с резким керосином, запах солдатской одежды. От него исходил запах народа Победителя, запах Победы.

Всё это создавало необычайно дорогой для меня аромат, который стал для меня самым лучшим, ценным  парфюмом во всём мире.

Это запах моего врага и в то же время запах единственного человека, который связывал меня с тем тёплым довоенным летним днём, с той беззаботной, радостной довоенной жизнью. Когда у меня было всё: молодость, сын, муж, Родина, желание жить, мечты.

Я не отдавала себе отчёт, полностью вверив себя своим эмоциям. Жалась и жалась к его груди, оставшимися ногтями расцарапывая его танкистский прочный комбинизон. Продавливая его грудь своей головой, растирая своё лицо о его влажную гимнастерку от моих слёз. А он продолжал говорить мне своим успокаивающим голосом.

Никандр. Alle Gutte. Alle Gutte. (Всё хорошо. Всё хорошо).

Прижав левой своей рукой меня за талию к себе, правой ладонью нежно-нежно проглаживал мою голову.

Все мои соседи из чувства такта отвернулись от нас продолжая молча принимать пищу. Его солдаты давно разошлись по своим делам к боевым машинам.

Вальтрауд. Прижми меня ещё крепче.

Я почувствовала, что я снова становлюсь женщиной, я снова оживала…

Немного придя в себя от неожиданной встречи, у нас началась долгая беседа. За войну, Никандр был произведён в капитаны. Он извинился за неявку на наше свидание в парке Рувальд, так как его срочно отозвали из служебной командировки обратно в СССР. Наши страны подходили в то время к кануну грандиозных, трагических событий. Участниками, которых мы все стали не по своей воле. Обманом, страхом втянули нас в эту грязную авантюру. Другие, как Никандр и его народ вели «священную», оправданную освободительную войну, у них не было иного выбора. Это тоже правда войны.

Неожиданно на большой скорости на место нашего бивуака въехал большой танк Т-34-85 с крутым разворотом. Серая пыль обдало нас всех. Из башни командирского люка выскочил военный. Быстро подбежал к нам. Никандр отстранил меня, оправил свою форму.

Танкист. Товарищ капитан, разрешите обратиться.
Никандр. Обращайтесь.
Танкист. Экипаж  Вахромеева подорвался. Их 134 машина полностью сгорела.
Никандр. Как? Где?
Танкист. На выезде с Кёнигин-Элизабет-штрассе на Кайзердамм. Все погибли. С противоположных домов ударили, с двух сторон. Сначала один выстрел затем второй фаустпатронами.
Никандр сокрушённо разминая правой ладонью свой затылок. Эх…Вахрамеев, Вахрамеев. Жаль…Жаль…Хороший, боевой был командир.
Танкист. Так мы… Того… Этих с-с-с-с….
Никандр. Что значит «Того…». Отвечайте ясно. Не хватало ещё разгадывать Ваши ребусы.
Танкист. Мы нашли стрелявших.
Никандр. Дальше. Дальше. Лейтенант.
Лейтенант. Тут не всё так просто… Они у меня в танке.
Никандр. Как в танке? А ну веди их сюда. И как они там у тебя разместились.
Лейтенант  обернулся к своему экипажу.
Лейтенант. Сержант. Давай сюда пленных.

Из башни выволокли троих немцев. Все, и мы и русские, смотрели на происходящее с неподдельным интересом. Сразу бросилось в глаза несуразность. Немцы были какие-то ненормалные. Маленького росточка в больших, как балахон шинелях. И только тут я увидела знакомые черты одного пленника. Присмотревшись, пришла в оторопь.

 Один из них был маленький Эгон. Только он ещё меньше стал.

Никандр. Эх, Юможат, Юможат. (Эх, Боженька, Боженька.). Так ведь это совсем ещё дети.

Никандр быстрыми шагами направился на встречу. Они о чём-то эмоционально говорили. Затем вернулся ко мне, а дети-военнопленные двинулись гуськом друг за другом в сторону русской кухни. Вновь присев рядом со мной, Никандр произнёс.

Никандр. Вот так и воюем…
Вальтрауд. Как думаешь поступить с ними?
Никандр. По законам военного времени…

… Мне показалось. Что только что хрупко налаживающийся мир вновь рухнул, а я проваливаюсь в бездну недавно пережитого ужаса. Я на мгновение потеряла слух, ощущение реальности, словно глубокий сон: «Неужели я так сильно обманывалась в Никандре». Сердце моё сжалось от предстоящей экзекуции детей. Неужели…

Никандр. Взял честное слово с них, что воевать они больше не будут никогда и ни с кем. Сейчас накормят, потом дадут сухой паёк отпустят домой. Не их вина, что они натворили… Совсем ещё дети. Это, наверное, им как игра. Что сказали взрослые, так они поступили. М-м-да-а. Жаль. Жаль и детей и ребят Вахрамеева. Жаль… Послушай, Вальтрауд. Давай поступим так. Я их оставлю на твоё попечение. Война уже скоро завершится. Потом отправишь их по домам. А то сейчас их могут где-нибудь ненароком пристрелить. Договорились?!

Вальтрауд. Договорились, конечно, договорились. Правильное решение.

После этого его неожиданного предложения ко мне и моего согласия, во мне появилось новое чувство. Я и Никандр,  как бы стали заговорщиками. Я почувствовала куда  большее, чем от его улыбки, приятного разговора, внимания ко мне. Я почувствовала нечто великое.
 
Мы, совершенно чужие люди друг другу, вдвоём совершаем совместное общее гуманное дело. Мы вдвоём противопоставляем себя этим действием всей Второй мировой войне. Где задействованы десятки государств, правительств, миллионы солдат, именитые военачальники, огромная география и многое, многое другое. Мы вдвоём против всего этого только одним  лишь своим собственным решением, маленьким поступком. Пусть на мгновение, на краткий миг, но я тоже становлюсь активным участником войны, наравне с Никандром – исправляю ранее допущенную ошибку, спасаю детей. Это мой вклад в общее дело победы!

В межличностных отношениях между мужчиной и женщиной присутствуют разные спектры причастности: симпатия, интим, принцип одинаковости и так далее. Но, есть ещё одно очень важное чувство, это великое чувство, чувство товарищества. Когда мужчина и женщина проживают совместную жизнь по самому высокому нравственному критерию – по-товарищески. Это роскошное счастье удаётся испытать не всем. Но те, кто это испытывает, те  по истину  проживают жизнь в божественном блаженстве, которая со всей полнотой раскрывает подлинное духовное содержание союза мужчины и женщины. Я уверена, что Никандр почувствовал эти же эмоции, что и я.

 Он посмотрел на меня совершенно другим взглядом. Взглядом мужчины товарища. Меня пронзило райское, благодатное переживание. Я испытала совершенно новое настроение. Моя душа преисполнилась великой благодатью. С глубоким признанием и великим уважением ко мне, немецкой женщине, Никандр, советский офицер, протянул свою ладонь и крепко-крепко, с чувством благодарности сжал её. Убеждена, что этот акт человечности окончательно закрепил моё сущее к Никандру навсегда…

Всю оставшуюся жизнь я прожила одна. Не выходила больше замуж, не рожала детей, не имела любовников. Причин было несколько.
 
Первая, это моя семья. Я верила в жизнь после смерти, поэтому хотела предстать перед своим мужем и моим сыном верной женой и добропорядочной матерью, незапачканной. Если наши родные мужчины честно воевали и так же честно погибали, значит и я так же честно должна блюсти свою женскую порядочность в память о них. Теперь это моя война. Это мой боевой пост. Я хотела честно, открыто, прямо смотреть им в глаза. Может быть, с этого момента незаметно началось в моей жизни то, что позже будет названо: «Фрау Фришмуут сошла с ума…».

Вторая причина – Никандр. За всю свою долгую жизнь, я ни разу не встречала более благородного мужчину, чем он. Другие, как бы ни были хороши, по сравнению с Никандром были слабее его. Каждого автоматически сравнивала с ним:  напористым, весёлым, умным, человечным. Все они были замечательные, тем не менее, проигрывали ему. Я по-хорошему завидую российским женщинам, что у них есть такие прекрасные мужчины, и искренне рада за них.

Третья причина. Война воспитала во мне патологический страх. Боязнь пережить новые возможные потери близких мне людей, на новой предполагаемой войне. Этот животный страх  априори вытянул из меня все душевные эмоции. У меня не было сил, желания на новые чувственные связи, война буквально раздавила меня, убила. Я словно полностью выгорела изнутри. Осталась только голая, жёсткая рациональность.
 
Это тоже одна из черт войны, что она делает с душами людей, и поэтому я ещё раз говорю, войны должны исчезнуть из нашей жизни. Она одних безжалостно убивает  – от мала до велика. Других делает калеками физическими и психологическими на всю оставшуюся жизнь.
Война суровый учитель. Будет очень горестно, если человечество вновь окажется негодным учеником.

Поэтому я обращаюсь к руководителям всех стран. Уважаемые товарищи, господа, пожалуйста, следует предпринять все возможные и невозможные меры для того, чтобы больше никогда, нигде не было войн, никаких. Прекращайте войны. Не начинайте новых. Хватит осознанно, специально ввергать людей в ад. Это бесчеловечно! Это ненормально!
   
Перед расставанием Никандр оставил мне все провианты, которые ему удалось собрать у себя и у своих товарищей. Снова, как тогда он произнёс.

Никандр. Sie mussen essen Gut. (Женщина в Вашем положении должна хорошо питаться).

Именно эти продукты советских солдат помогли выжить мне и моим соседям до момента, когда советская военная администрация организовала систематическое, бесперебойное снабжение продуктами питания жителей Берлина. Многие сегодняшние немецкие старики живут полноценной жизнью благодаря этой помощи в первое послевоенное время. Это правда. Это тоже надо помнить.

Никандр. Ну, вот и всё. Нам пора двигаться дальше.
Вальтрауд. Мы ещё увидимся.
Никандр. У нас говорят: «Бог троицу любит». Всё может быть.
Вальтрауд. Ты знаешь, где я живу.

Обхватив мою голову своими ладонями, он привлёк меня к себе и поцеловал в лоб. Как любящий отец целует своего ребёнка на прощание ласково-ласково. Сильно прижал к своей груди. Склонил свою голову к моей обнажённой шее и глубоко вдохнул в себя мой запах. Сердце его учащённо отбивало тяжёлые удары. Отвёл голову. Проникновенно глядя мне в глаза.

Никандр. Искренне желаю тебе счастья. Я буду тебя помнить.
Вальтрауд. Береги себя.

Он отстранил меня, поправил воротник моего пальто, провёл ладонями по моим рукам от плеч до ладоней, сжал их и пошел…

Когда они уехали, вновь воцарилась тишина. Только черпачки металлических ложек моих соседей аккуратно скребли по посуде с кашей. Таким я запомнила последний день Второй мировой войны.


Впоследствии Берлин был разделён на две части. Наш район оказался в Западном секторе. Всю свою трудовую жизнь проработала в отделе иностранной литературы. Там же потихоньку начала изучать русский язык. Многие слова Никандра стала понимать гораздо лучше. К моему удивлению, сам родной для меня немецкий язык тоже узнавала по-новому.
 
Выйдя на пенсию, оставшись без работы, меня сильно начало одолевать чувство тоски. Возможно, данное настроение свойственно всем старикам и старухам.

В первый раз это произошло спонтанно. Без какой-либо осознанности, просто так, я вошла в парк Рувальд.

 Мне всё вспомнилось, словно это случилось вчера. Затем, подобные прогулки, превратились в обязательные. Если имелась хоть какая-то возможность –  шла туда.
 
Парк Рувальд немного изменился, однако он по-прежнему был прекрасен. Воспоминания облегчали мою старческую одинокость, место нашей встречи воспринималось мной как сакральное. Я его оберегала, я его охраняла. Я прекрасно понимала, чтобы справиться с тоской, мне надо было чем-то занять себя. Сметала опавшие листья со скамьи, прибирала сор вокруг, подкрашивала краской, дамским зонтиком прикрывала от дождя, протирала серую пыль. Ничего с собой не могла поделать. Я здраво оценивала ситуацию. Каких-либо иллюзий на новую встречу не строила.

Порою, время от времени я мысленно разговаривала с Никандром: делилась своими переживаниями, радостью, спрашивала совета, писала ему устные письма…

Постепенно, люди, знающие меня, начали с пониманием и сожалением судачить обо мне и о моих прогулках. Мол, на старости лет фрау Фришмуут совсем сошла с ума. Она приходит ежедневно в парк к одиннадцати часам утра, усаживается на свою скамью у выхода и ждёт, ждёт своего русского лейтенанта, безотрывно смотря на вход парка – не появится ли  он. Совсем постарела. Говорят, у них была большая любовь. Знаем мы этих лейтенантов… А она всё ждёт и ждёт. Старуха есть старуха. Что тут ещё сказать.
 
Со временем моя персона превратилась в местную достопримечательность. Однажды в 1981 году ко мне обратились сотрудники нового сенатора Западного Берлина по внутренним делам господина Дарендорфа. Они помогли составить запрос в советское посольство о судьбе Никандра. Ответ пришел отрицательный. Конечно, в том далёком 45 году, сколько было таких вот лейтенантов, капитанов в Берлине. Разве всех их учтёшь… Кроме того, что я знала о нём: зовут Никандр, мой ровесник, советский капитан танковых войск. Так он назвался. Вот и всё.

Чем старее я становилась, тем сильнее поглощали моё сознание воспоминания о прошлом. Я действительно начала опасаться за своё здоровье. Вдруг я сойду с ума по настоящему, не сумев справиться с разрушительной силой былых переживаний.

Психологи советуют, что одним из способов спасения от подобных негативных настроений, следует уйти от источника переживаний. Уволиться с ненавистной работы, отчислиться с неинтересной учёбы, решительно порвать плохие межличностные отношения, поменять место жительства и многое другое подобное. Самое-то главное это здоровье человека. Его следует беречь хорошим. Какой смысл тратить её на плохое. От этого умнее не станешь, здоровее не станешь, богаче не станешь, счастливее не станешь.

   Придёт время и обязательно будет желанная, хорошая и интересная работа в хорошем, дружелюбном  рабочем коллективе. Придёт время и обязательно будете общаться с приятными, милыми вам людьми, близкими вам по духу, культуре, мировозрению. Придёт время и обязательно всю жизнь будете жить вместе в радости со своим любимым человеком. Придёт время и обязательно будете учиться в желаемом учебном заведении на вашу любимую профессию. Придёт время и обязательно будете счастливо жить там, где пожелаете. Придёт время и всё самое хорошее обязательно исполниться. Надо только немножко шевелиться, видеть свою мечту, идти к ней, не давая себя свернуть на не то и на не тех. Это диалектика. Если вы ею не займётесь, тогда она займётся вами.
 
За несколько лет до своей смерти я переехала в небольшой городок Цирндорф (Zirndorf), что располагается на юге Германии в Баварии.


Цирндорф. Классический немецкий городок. Живописно раскинулся на небольших холмах. Красивый, уютный, чистый. По городу протекает извилистая река. Есть все условия трудиться, вести хорошую жизнь. Любезные таксисты на жёлтом авто всегда объяснят куда, как пройти. При этом если это не далеко, посоветуют не брать такси, а пройтись пешком. И деньги сохраните, и город лучше рассмотрите. Очень интересен музей детских игрушек.

Здесь я прожила последний остаток своей жизни тихо, не заметно.

В центе города есть фонтан. Берега его не прямоугольные или круглые, а какие-то фигурные, словно лекало портного. Облицовано белым камнем. В яркие солнечные дни свет отражается ослепительно, приходиться жмурить глаза.

Изюминкой фонтана является архитектурная группа механических человечков из белого круглого металла, светлых железных труб. Они что-то строят. Композиция выполнена в динамике. Их тела некая графическая условность.

Каждый погожий день я приходила сюда. Садилась на скамейку, почти что напротив «строителей». Опиралась на пластмассовую клюку, на перекрещенные ладони возлагала свою седую голову. Старческое сморщенное лицо подставляла тёплым лучам солнца.

Моё тело медленно умирало. Мой дряхлый организм, неумолимо погибал. Я это прекрасно понимала.
 
Все обстоятельства располагали к долгой, хорошей жизни. Благоустроенное жильё, достаточное материальное, социальное обеспечение. Германия продолжает успешно развиваться, усиливая свой экономический, политический, социальный ресурс. Мы полны оптимизма, у нас всё получается. Вроде бы живи и живи, радуйся. А вот мои жизненные силы постепенно уходят из меня. И ничего тут не поделаешь.
 
Мимо меня проходили дети, подростки, люди средних лет. Все они жили своей молодой жизнью, у них ещё десятки лет впереди. Интересно, какая жизнь будет в будущем… Я завидовала им, я радовалась за них, я ревновала их – это они будут жить после меня, я опасалась за них… Поэтому в последний раз я с жадностью впитывала в себя всё, что окружало меня. Ненасытно слушала журчание воды, шарканье ног прохожих, шум проезжающих авто, голоса людей, щебетание птиц, дуновение ветра, солнце…

Приехав сюда, я поменяла место жительства, однако память меня не отпускала…

Ещё одним моим душевным отдохновением, кроме фонтана, были часы.

На одном из холмов города располагается высокое большое трёхэтажное здание. Местные болтушки поговаривают, что в 1970-е годы там была женская тюрьма. Возможно, что это и так. В центре, на большой крыше этой казармы, устроена прямоугольная башня. А на стене башни круглый, чёрный крупный циферблат часов.

Просторные, светлые окна моей кухни выходили на эту башню. Часы не работали. Не могла понять по какой причине, это было явно не типично для нас. В Германии абсолютно всё функционирует на пользу народа. Всё подремонтировано, всё смазано, всё надёжно, всё действует и приносит пользу. А тут … Часы у всех на виду и не работают… Нонсенс.

Тогда, я себе придумала игру с этими часами. Загадала. Если часы заработают при моей жизни, в таком случае я ещё раз встречусь с Никандром. Это была искусственная фальш-мотивация к жизни. Хоть чуть-чуть, хоть денёк, хоть часок пожить подольше. Жизнь то она всё же хорошая штука. Каждый раз перед сном я фантазировала о часах, что они заработают: «Завтра, завтра…», повторяла словно молитву-мантру.

Утром, пробудившись от сна, лежала в постели, приводя в движение своё ветхое тело, за ночь оно деревянело превращаясь в «бревно». За тем, свесив свои старческие ноги с кровати, оперев грузное тело руками слева и справа, опустив голову с растрепанными волосами, медленно раскачивалась. Встав на ноги в согнутом положении, охая и ахая, держась за стены, двери, мебель медленно проходила в широкую, светлую кухню.

У меня был обязательный утренний ритуал, выпить кружку кофе. Не чашку, а именно кружку. Заваривала крутой кипяток из свежей холодной воды. Брала любимую большую керамическую кружку. Она миллиграммов на 300 была ярко-оранжевая с крупными жёлтыми горошинами. Полная чайная ложка жёлто-светло-коричневого кристаллического кофе, два сахара. Тщательно перемешав, заливаю кипяток на две треть. Вновь тщательно размешиваю, полностью разминаю сахар. Доливаю натуральные сливки. Смешиваю. И кофе чуть подостывает, и вкус делается мягким. Напиток получается аппетитным, сытным. Склоняю голову к кружке, вдыхаю аромат, отпиваю большой глоток. Задерживаю во рту, проглатываю. Животворящий сок медленно проходил через мои чресла, увлажняя желудок. Удовольствие было непередаваемое. И только теперь, с внутренним содроганием, надеждой я поднимаю свои дряхлые веки устремляя свой взгляд на башню…

Часы по-прежнему не работали. Тогда, отпив новый глоток, я со старческой возбуждённостью проговаривала себе: «Сейчас, сейчас. Появятся мастера-ремонтники на крыше, начнут ремонтировать часы…». Мастера не появлялись ни сейчас, ни позже. Выпив вкусный кофе. Я огорчённая, бубня про себя слова проклятия, медленно вновь возвращалась к себе в постель, засыпала старушечьей дремотой, надеясь на следующий день. Так проходили мои последние дни жизни на земле.


Перед самой моей смертью, моя судьба преподнесла мне неожиданную встречу. Своего рода некий привет из далёкого прошлого. Произошло это весной 2007 года, наверное, числа 25 мая в пятницу.

С самого утра всё как обычно. Раскачка в постели, кофе было как всегда отменное, часы не работали, ремонтников не было. Всё как всегда и всё же, что-то не так, появилось некое новое волнение. Может быть, я сегодня умру?

Я сидела на своём дежурном месте у фонтана напротив своих «строителей», подставив лицо тёплому майскому солнцу.

 Его заметила сразу, боковым зрением, слева. При этом я почувствовала сильный тёплый удар в низу своего живота. Что меня несказанно удивило. Скажу честно: не ожидала, что мой старый женский организм способен был на такие позывы. Подобное у меня было только один раз. Когда я в первый раз увидела незнакомого мужчину, который стал впоследствии моим мужем. Тепло благоприятно разлилось по всему моему телу. Я поняла этот знак: это мой человек. Это мой человек!
 
Он был странный тип. В жару умудрился одеть плотную, закрытую тёмную шерстяную одежду. При ходьбе сильно хромал, делая шаг, подтаскивал правую ногу. Правая рука периодически дёргалась, видимо бедолага испытывал сильную спастику мышц. Остановился, не доходя до фонтана. Выискивает, куда можно присесть, на одной скамье сидели путешественники из Индии, шумно обсуждая свои новости на своём диалекте. На другой скамье, обнявшись, сидели мужчина и женщина. Только я одна. Так и случилось. Сильно хромая подошёл ко мне. Перешёл слева на право, на время, загородив солнечный свет, сел справа от меня. Это был молодой мужчина с приятными чертами лица.

Вы не поверите. На его ногах были обуты тяжёлые, чёрные, кирзовые ботинки с заклёпками.
Более-менее зная русский язык, я пошла сразу в атаку. Времени у меня оставалось всё меньше и меньше. Я должна была успеть. Не глядя на него.

Вальтрауд. Давно из России?

Незнакомец, так же не глядя на меня, словно мы тайные заговорщики, точно и он понял, что мы друг другу свои ответил.

Незнакомец. Недавно. Как Вы догадались?

Вальтрауд. По Вашим ботинкам. Сколько времени прошло, а у вас, похоже, там, так ничего и не изменилось. Не удивлюсь, если некоторые ваши горожане из-за неустроенности быта до сих пор отапливают свои квартиры поленьями дров или каменным углём как в средние века…
 
Я медленно начала рассказывать свою историю. Затем он подробно рассказал историю своих ботинок.

Пенсия по инвалидности очень маленькая, а расходы большие. Тратит пенсию только на самое обходимое, минимальное. Нет возможности приобретать модельные сезонные туфли, ботинки: осеннее - весенние, зимние, летние. Поэтому, чтобы не ходить босиком, он купил самые дешёвые рабочие кирзовые ботинки. Эту обувь он носит круглый год. На лето, убирает войлочные стельки,  на зиму вновь подкладывает. Зимой, чтобы подошва не скользила, и было ещё теплее, подклеивает снаружи на подошву ещё одни войлочные стельки. За два, три года полностью износив обувь до дыр, до отваливания подошвы – покупал другую пару. Так бедняк вышел из проблемы, сэкономленные деньги он направил на уплату жилищно - коммунальных расходов.
 
Да уж! Эту нацию ни кому, ни когда не победить!...
 
С этого дня мы начали встречаться у фонтана. Я торопилась. Он записывал мой рассказ, где-то на русском, где-то на немецком языке. Возвращался в свой дом, приводил в порядок записи, переводил с помощью школьного словаря. На следующей встрече он переспрашивал не понятные места, неразборчивые слова и вновь продолжал записывать мою историю. Так продолжалось до среды 30 мая. Это был последний день наших литературно-исторических свиданий. Он должен был вернуться в Россию.

Чем я могла помочь? А мне очень хотелось оказать ему подмогу. Тогда я решила купить ему билет на самолёт. Узнав, как это совершается, я ему забронировала билет до Москвы.

Мы сидели рядом. Наши взгляды устремлены вперёд. Журчание воды фонтана. Мы сидели молча, растерянные. Оба опустошённые. Рассказ мой записан. Черновой текст составлен. Завтра он должен уехать. Я всю свою жизнь прожила среди физически здоровых людей, сама всегда была физически здоровой. Знала, слышала о них, но жизнь не сводила меня с ними. И вот теперь, вся моя огромная прожитая жизнь сфокусирована на этом тщедушном калеке. Который и сам-то еле передвигается и душа-то кое-как держится в больном теле.  А получается, что в нём сейчас заключена вся моя жизнь. От него  теперь зависит узнает мир обо мне, о моём муже, о моём сыне, о моём Никандре, о тех ужасах войны, что нам пришлось испытать, или нет. Могла ли я когда-нибудь представить такое? Конечно, нет. Всегда, всегда считала себя сильным человеком – оказывается, есть ещё сильнее. Этот несчастный калека, который должен, нам всем помочь.

Что он видел в своей жизни? Как он жил?  Что ждёт его впереди?
 
Вся его мечта состоит из желания посмотреть Германию и стать кинорежиссёром художественного кино.
 
Первое он, пусть хоть мельком, но осуществил.  Для поездки в Германию по самой дешёвой путёвке он откладывал мизерную сумму из своей пенсии в течение четырёх лет с 2003 по 2007. Набрав 509 евро, осуществил своё желание.

А сколько надо на платное обучение за пять лет? Со всеми накрутками? Здесь ему, пожалуй, четырьмя годами явно не обойтись! Не случайно у них говорят, чтобы дождаться хороших перемен в России, следует долго-долго жить. Придётся ему жить этак годков под тысячу, может быть даже за.

Вальтрауд. У тебя нет денег даже для пломбы на верхние зубы. А мечтаешь о такой учёбе.

Он смотрит на меня, улыбается и верит в свою мечту.

Знакомец. А мне кажется, что скоро придёт ко мне человек. Посмотрит на меня серьёзными  мудрыми-мудрыми глазами и скажет: «Наш человек! Наш! Хочешь учиться?! Учись! Ты нам всем вот так нужен. И с деньгами поможем, и с поступлением. Ты главное учись. Мы тебя так долго искали. Изучай своё любимое дело. Работай. Твори. Будь счастлив!».

Вальтрауд. Может быть его имя  Бог? Хотела бы я посмотреть на этого святого человека. Эх ты наивный фантазёр.

Мы оглянулись друг на друга и засмеялись громким искренним задушевным смехом обреченных людей.

Я долго не могла определить философию нашей удивительной встречи, теперь нашла подходящие слова: «Встреча двух одиночеств». Если бы нашу историю описывал писатель, в завершении книги можно добавить следующее: «Далее они пойдут по жизни вдвоём, два инвалида, два одиночества, крепко взявшись за руки. Поддерживая, опекая друг друга… ».

Он протянул свою парализованную правую ладонь мне, я протянула свою старческую ладонь. Наши руки заключили дружеское рукопожатие. В этот момент я вновь испытала далёкое приятное чувство родственности с этим молодым незнакомцем, как тогда с Никандром. Жизненный тонус бил из меня буквально ключом. Он, этот непоседа, пробуждал во мне интерес к жизни.
 
Очень важно каждому из нас встречать на своём жизненном пути «своего» человека или «своих» людей, который (которые) окажут помощь. Это является неотъемлемой частью, того, что называется полноценная счастливая жизнь. Я искренне желаю тебе встречи с такими людьми.
 
Ведь когда-то твоя страна, твой великий народ вопреки всем скептикам, победил в самой тяжелейшей войне. В великом голоде, холоде простые рядовые солдаты, труженики тыла, испытывая жуткие бедствия, на своём горбу смогли вытянуть, протащить всю эту изнурительную войну на себе. Ваш народ заслужил право на счастливую, спокойную жизнь.

Смысл великой победы заключается ещё и в том, что в стране победителя обязательно должны осуществляться созидательные мечты потомков победителей. Вы этого заслужили. Иначе та цена, которая была заплачена Вами – около тридцати миллионов погибших, а возможно даже ещё больше, окажется вопиющей несправедливой. Которая сводится лишь к тому, что мой новый русский Знакомец всю свою не простую жизнь калеки  проживает в тяжёлых рабочих кирзовых ботинках, замкнувшись в своей нищете, на ежемесячную зарплату в 2 435 рублей 75 копеек. Это ведь великая не справедливость!

Вальтрауд. А если он не придёт?

Знакомец. Тогда…, тогда, наверное, я умру. Интересно, есть ли у патологоанатомов, диагноз, как причина смерти: «Умер от тоски». Может быть, я буду первый такой умерший.  Жизнь меня всё меньше и меньше радует. Я всё сильнее и сильнее грущу по своей мечте. Словно живая рыба медленно погибаю на берегу без своей стихии. Теряется смысл, исчезают яркие краски. Те несколько дней, которые я здесь жил были для меня одними из счастливейших. Я словно вынырнул из мрака в светлую жизнь. Стыдно признаться. Находясь здесь, на чужбине, вдали от своего дома, я впервые за долгие годы досыта наедался. Даже поправляться начал. Удивительно. На Родине жил полуголодный, всегда себя ограничивал в еде не хватало денег. Со временем живот периодически сильно начал болеть. Видимо из-за скудного питания. Лежишь всю ночь, корчишься от режущей боли из глаз слёзы текут… позвоночник в дугу сворачивается от недомогания. Думаю, что долго не протяну… А тут получилось полноценное питание. Спасибо Вам. Многое из еды пробовал впервые. Что у меня – картошка да хлеб, да крутой кипяток. Вот и вся еда.

 Теперь такое чувство, что возвращаюсь в Россию умирать. Годы идут, а ты проживаешь какую-то тупую, серую, убогую, бессмысленную жизнь. Жизнь с её теплотой, радостью, новыми впечатлениями проходит мимо тебя. Порой задумываешься, есть ли в этом какой-то смысл, зачем всё это. Ведь я живой человек, почему со мной обходятся как с рабом, как бессловесной скотиной. Я ведь тоже хочу жить настоящей полновесной человеческой жизнью. Полноценно работать, творить, другим давать работу. Жить! А не существовать. Мой дед завершил войну в Праге, другой с ранениями вернулся домой. Прадед воевал. Я их внук. Если вычесть все бытовые расходы из моей пенсии, а остаток разложить на 30 дней месяца на пропитание, тогда, наверное, получится, что я живу как на войне, как на какой ни будь оккупированной врагами территории…

Почему такая великая не справедливость? Если бы Вы, уважаемая Вальтрауд, могли только знать, как тяжело жить в бедности, в безрадостье. Жить всё время в тотальном страхе за своё будущее, когда ты можешь тратить только 38 рублей в день (на 2006-2007 годы). Потратишь больше – не будет денег до следующей пенсии, а это просто физический голод. Иногда становиться порой не выносимо. Разве в этом смысл жизни?...Разве для такой жизни в великих муках вынашивала и рожала меня моя родная мама… Разве для такой жизни миллионами погибали наши родные солдаты…

 Если мы с Вами опубликуем Вашу историю, тогда смело можно указать ещё одно название: «История-рассказ «умершего» человека»...
 
Вальтрауд. И всё же.

Знакомец. Я очень благодарен своим родителям, своей маме, своему отцу, своей сестре, своему братику Я всего лишь хочу, чтобы Мир знал, что есть такой человек как я! Что рост мой вот такой! Что выгляжу я вот так! И хожу я вот так! И думаю я вот так! И мечта у меня есть вот такая!... Совсем уж не хочется умирать безвестным, как будто вовсе и не жил.
Высказался я Вам, госпожа Вальтрауд, назвал всё своими словами и легче мне стало, как будто исповедь совершил перед Вами, как будто Вы с души моей камень гранитный сняли… Даже удивительно! Каждый из нас родился за тысячи километров друг от друга, за десятки лет друг от друга, в разных государствах и исторических эпохах. Жили на земле не подозревая друг о друге, совершенно разной жизнью. Каждого из нас она крутила, вертела, вела, а теперь самым непостижимым, магическим образом на короткий миг соединила вместе. Просто невероятное чудо…

Вальтрауд. И всё же.

Знакомец. Иногда дело даже не в самом «Деле». Порою, и это очень важно, даже для простого озвучания своей мечты в слух, требуется большое мужество. Сколько людей проживают свою жизнь чужой жизнью. По дурацкому принципу: «Стерпится - слюбится». Приспосабливаясь, обманываясь, подавляя в себе свою мечту. А потом (если есть хоть чуточку мозгов для аналитического мышления) приходит жуткое разочарование… Как бы ни сложилась моя жизнь в дальнейшем, свою эту дорожку завершаю до конца оставаясь верен  своей мечте. Тому мальчику, юноше, которые, живут во мне и с тревогой смотрят на меня, мол: «Не подведи нас, нашу мечту. Мы на тебя надеемся!». Дальше от меня ничего не зависит, я честно сделал всё, что смог, всё, что смог придумать, от этого понимания мне легко и порядочно…
 
Мы сидели молча. Оба растерянные, сутулые. Смотрели в разные стороны опустошёнными глазами. Вода фонтана ласкового журчала. Город продолжал жить своей обычной шумной жизнью. Но мы этого всего не слышали. Каждый из нас был погружён в себя, в свои глубинные печальные размышления, оглушён предстоящей разлукой.

Внезапно правой своей рукой я ожесточённо вцепилась в левый локоть своего знакомца. Зло посмотрела ему в глаза.

Вальтрауд. Ведь ты меня не предашь?! Нет ведь?!
Закричала я.

Вальтрауд. Послушай, у меня уже было такое. У меня была молодость, малолетний сынишка, муж.  Планы, желание жить долгой счастливой жизнью, мечты. Великая надежда. А потом меня предали. Нас предали. Взяли и всё разом отобрали. Всё! Всё! Ты это представляешь. Я была тогда в расстрелянном магазинчике, соскабливала с пыльного пола разбитое размазанное вишнёвое варенье, чтобы не сдохнуть с голода мне и моему ребёнку. В это время начинается сильная бомбёжка. Мой сынок задохнулся живьём, на него упал тяжёлый, громоздкий серый кухонный шкаф. Ты это понимаешь?...

А… а может это твой прадед сидел в этом проклятом самолёте, что убил моего Гунтера!

У меня был муж Геральд Халам. Воевал пилотом на «Юнкерс - 86».  В 1942 году, в декабре, взлетев с аэродрома Тацитская на боевое задание, он обратно не вернулся. Что с ним произошло до сих пор мне неизвестно.

У нас был хороший, добротный дом, интересная работа… И всё, всё это у нас украли. Война всё отобрала. Нас всех предали. Поэтому мне будет ещё горестнее, если ты тоже обманешь меня. Пожалуйста, Живи, Живи, опубликуй эту мою историю. Может быть не сразу, а как сможешь. Может через год, два, три… Я не хочу пережить ещё один обман.
 
Я устала! Устала всё время ждать, ждать, надеяться. Смотреть на эти дурацкие часы, что-то себе всё время придумывать. Я хочу к ним. Понимаешь. К ним. Прошу тебя, умоляю. Сделай так, чтобы мир узнал ещё об одной странице войны, обо мне, о нас. Ведь это будет не справедливо, если всё пережитое уйдёт бессмысленно в песок. Тогда получается, что все жертвы были понапрасну…
 
Может быть, нынешнее поколение хоть на мгновение задумается о трагедии войны. Ты посмотри, что творится в мире. Люди до сих пор с остервенением, с дикой радостью продолжают убивать себе подобных. Они ничему не хотят учиться. Это не нормально! Они все сумасшедшие…


Во второй половине дня в 13:05, 31 мая 2007 года в четверг, мой знакомец уехал к себе в Россию. Пригородным поездом с железнодорожной станции Цирндорф  миновав станцию Фюрт (Furth), благополучно прибыл на центральный железнодорожный вокзал города Нюрнберг (Nurnberg). Отсюда же скоростным поездом он выехал в Франкфурт-на-Майне (Frankfurt am Main) в международный аэропорт. Ночью этого же дня рейсом в 23:55 он вылетел в Москву.
 
Его Родина встретит его сурово, отчуждённо. С недоверием. С утра моросил не приятный холодный промозглый дождь. После красочной Западной Европы он сразу окунулся в серый депрессивный цвет. Этот резкий неприятный контраст заметен сразу по прилёту оттуда, просто даже физически. Только одно большое прямоугольное техническое здание выделялось ядовито красно-оранжевым цветом на территории аэродрома по середине тёмно-зелёной сырой травы. Словно искажённая гримаса.

Его Родина встретит его довольно таки оригинальным образом. Почему то обзовёт его «немцем». Наговорит ему кучу неприятных вещей. А он так рвался домой, так мечтал о нём. Неприятно. Ой, как неприятно, до горечи. Такое чувство, как будто они единственные кто продолжают воевать с тех пор. Но воюют не с внешним врагом, а друг с другом. Печально. Очень печально. Но он пока обо всём этом не знает. Его сердце мерно, весело отстукивает последние мгновения радости – он как маленький мальчик с большим восторгом смотрит из самолёта на ночной город предвкушая ещё более праздничную встречу со своей Отчизной. Так он мечтает…
 
И всё же. Дорогой мой друг, из загадочной и непонятной страны! Я желаю тебе от всего своего сердца удачи. Если уж у нас не сложилась жизнь из-за войны, так как мы хотели. Тогда пусть хоть у тебя она сложиться, так как ты желаешь. Живи долго. Будь здоров. Будь счастлив. Пусть твоя жизнь будет полноценной, интересной, успешной. Чтобы она тебя только радовала, приносило удовлетворение. Пусть твоя мечта исполнится, может быть даже вопреки всему, и ты станешь великим кинорежиссёром художественного кино с мировым именем! Хотя, почему «вопреки»? У тебя самое нормальное желание самого нормального человека. Пройти курс обучения на новую профессию, начать работать. Тем более с инвалидностью. По сути, за это следует всемерно поддерживать людей, поощрять, стимулировать их, а не «бить по рукам». И может быть, даже снимешь хороший полнометражный фильм о нас, об этой Истории. Почему бы и нет. Всего тебе доброго.

Я умерла легко во сне в ночь с 31 мая на 1 июня 2007 года. Когда большой, светлый, просторный самолёт русского Знакомца набирал высоту над городом, закладывая крутой крен для разворота на Восток.  Через стекло больших иллюминаторов хорошо были видны яркие линейные освещения прямоугольных кварталов огромного Франкфурта.

 Часы так и не заработали. Похоронили меня на городском кладбище Цирндорфа, не далеко от мужчины умершем в 1943 году на русской реке Волге.

Вы, возможно, скажете, что теперь я успокоилась, теперь, мол, я всё знаю, поверьте это не так. Здесь всё устроено иначе, чем вы себе представляете об этом. Могу сказать одно. Пожалуйста, цените свою жизнь и жизнь других людей, берегите её. Избегайте ложного,  напрасного. Используйте жизнь только на полезное, нужное, правильное, созидательное.

На кладбище иногда заходят зеваки. Не спеша прохаживаются по центральной аккуратной дорожке. Нередко слышу их пустую, глупую болтовню: «Неужели это та самая фрау Фришмуут, которая сошла с ума из-за своей любви к своему советскому лейтенанту. Да какой он лейтенант - он генерал. Он, так, так любил свою Вальтрауд, что не смог сдержать своих чувств. Сел в свой большой танк и поехал из Сибири к своей возлюбленной в Германию. Ну, а что оставалось делать бедному Адику. Только что выставить свои войска и начать войну с Россией…».

Мне очень, очень горестно слышать подобные глупейшие измышления людей о войне, не бывших там. Пока есть такое «детское» представление о войне всегда существует опасность её возникновения вновь.

Человечество должно извлечь из этой трагедии хороший, правильный, полезный урок. Поэтому я говорю: войны должны исчезнуть с планеты Земля навсегда!

 Хватит, хватит убивать, нагло отбирать у людей жизни, цинично лишать их мечты, их надежды. Пепел сожженных людей, тлен погибших солдат, убитых гражданских постоянно должен биться в Наших живых сердцах. Забывать это, Мы не имеем ни какого права. Помнить трагедию Второй мировой войны 1939-1945 годов Мы должны вечно, чтобы не совершать новых!

Пожалуйста! Помните, Всех нас!
Пожалуйста! Цените, оберегайте свободу, мир завоёванный павшими советскими солдатами, советскими трудящимися тыла! История забывчивость не прощает!
Пожалуйста! Живите, Все в мире!


P.S. Уважаемая, госпожа Вальтрауд Фришмуут!
 
Небольшая сумма «свободных» денежных средств появилась у меня только сейчас, что позволило мне приобрести флешку и воспользоваться платными услугами интернет-кафе, где я частями, одной рукой тихонько набирал текст данного рассказа из черновых записей на электронный носитель.

В память о вас. Я выполняю Вашу просьбу. При благоприятном стечении обстоятельств, данный рассказ должен быть опубликован в международных электрических сетях  интернета на российском литературном сайте на русском языке. Я Вас помню. Спасибо Вам за тёплое, сердечное отношение ко мне, за Вашу помощь.

Вечная память Вам и Вашему знакомому из Советского Союза, советскому капитану танковых войск по имени Никандр.

Вечная память - Всем невинно убиенным во время Второй мировой войны 1939-1945 годов.
С  Днём великой Победы! Будем жить?...

Германия. Бавария. Цирндорф. – Россия. Республика Марий Эл. Йошкар-Ола.
 2007 – 2013 года.
    
                Молодость моя! Ты меня слышиш?!               
                Прощай!