Сцена из современного Фауста

Жаркий солнечный день на берегу моря.
Отдельный пляж – каменная площадка, зажатая между обрывами скалистого берега, - заполнен разноплеменными отдыхающими. Тут всегда тесно, морская свежесть смешивается с горячим запахом загорелых тел. Тут говорят на разных языках, тут немцы и немки,.. Американцы и англичане, норвежцы, шведы, австрийцы. Немцы то играют в карты, то, сопровождая их громкими возгласами «Яволь!», обмениваются какими-то бесспорными истинами. Американцы без конца листают иллюстрированные журналы. Северяне, молча сосредоточенно подставляют солнцу то лица, то грудь или спину.
В поисках тени поднимаюсь по каменным ступенькам в маленький садик, усыпанный галькой. Здесь просторно, пусто, только на одной скамье сидят двое мужчин в шортах. Один совсем молод, у него длинные волосы и обвисшие плечи, лицо нежное, бледное, в веснушках. Другой намного старше, худой, мускулистый, с серебрящимися волосами, в толстых очках, на которые надеты темные стекла от солнца. Сажусь на соседнюю скамью и невольно вслушиваюсь в их разговор.
-Скучно, скучно, - говорит мужчина в очках; голос у него высокий и резкий. – Ваше уныние, ваши вопросы: что делать? что делать? – все это, уверяю вас от снобизма, от неумения мыслить разумно. Скучно…
Неожиданно вспоминаю пушкинскую «Сцену из Фауста»: « Мне скучно, бес…»
Кто же он – Мефистофель или Фауст? А он тем временем продолжает:
-Что делать? Чего проще – изучите какую-нибудь науку и живите ею. А если вы не в состоянии посвятить себя науке – погибайте! В мире ничего не изменится от болтовни и ребячьих бунтов. Века, тысячелетия, жизнь не менялась – человек дрожал от страха, мерз в пещерах, погибал в схватке с более сильными животными, умирал от пустяшных болезней. А теперь…Ну, да вы сами видите, наука революционизировала жизнь. А вас почему-то тянет к старому. Удивительное дело: современные молодые люди душой, разумом, стары – молодые старики. Они устают еще прежде, чем начали жить. В век точных знаний, они волнуются из-за химер, поддаются соблазнам, обману, суевериям, культивируют секс без любви, одурманивают себя наркотиками и поверхностными идеями, видят сны наяву и, конечно, устают, стареют, размякают…А нужно только одно: знаний, знаний, знаний…
Я слушал полный удивления. Память снова услужливо подсказала пушкинские строчки: « В глубоком знанье жизни нет, - я проклял ложных знаний свет…»
И я стал с нетерпением ждать, когда вступит в разговор второй собеседник. Но он молчал и глядел куда-то перед собой. Потом он заговорил, как будто обращаясь к самому себе:
-Теплоты и счастье – вот что мне нужно.
-От счастья проку нет! – возразил первый. – Счастливы нищие духом. Счастливы пьяницы. Ваши коллеги, подстегивающие себя всякой дрянью, - счастливы. Их счастье продолжается минуты, самое большое – несколько часов. А плата за это  - вся жизнь. Не доверяйте грезам о счастье. Ваша обязанность – изучить науку.
-Зачем?
-Чтобы познать мир!
-А станет ли он от этого лучше? Что бесспорного дала людям наука?
-Объективное познание.
-Да, объективное познание вместе с атомной бомбой. Вместе с городами, где уже нечем дышать, с отравленными реками. Познание законов природы?
Но ведь оно неисчерпаемо. Ну и что из того, что за последний век мы еще кое-что поняли? Высшую половину существа человеческого наука отвергает вовсе…
-Какую это высшую половину?
Душу человека. Душевную боль. Что мне делать, если у меня душа болит? Или вы в это не верите?
-Нет, почему же. Но, разумеется, и тут следует обратиться к науке. Душа, конечно, вещь субтильная и сложная, на первый взгляд она не подвержена   миру законов и формул. Однако, как вам известно, наука уже умеет обезболивать роды, тяжелые операции. Почему не предположить, что будет найден и душевный анестезиатор? Притом, уверяю вас, на вполне материальной основе. Почти убежден, что это будет химическое средство.
Молодой человек усмехнулся:
-Пилюля?
-Да, может быть, и пилюля. Вас это шокирует?
-Нет, скорее забавляет. А смогут ли пилюли устранить и причины моей боли? Меня ведь мучают отнюдь не физиологические явления – несправедливость, жестокость, лицемерие, обман. Или вы верите, что наука, в конце концов, изобретет и пилюли против войн, порабощения, тирании?
-Представьте, верю.
-Вы это серьезно?
-Совершенно серьезно, - ответил человек  в очках. – По видимому, вам не очень-то многое известно о том, чем занимается современная наука. Вы, наверное, и не подозреваете, что она уже решает проблему расшифровки человека…
-Как это понимать?
-Очень просто. Физики расшифровали атом, ядро. Биологи расшифруют человека. Вернее, то, что есть в нем таинственного. О генах и хромосомах, вы, надеюсь, слышали? Каждый из нас, и вы и я, в сущности, результат генетической лотереи. Измените набор генов, и человек будет другим. Ясен механизм мутаций генов. Следовательно, становится возможным вмешаться в эту святая святых, положить начало генетической техники. Генетическая хирургия – искусственная коррекция, замещение, удаление и ли добавление генов – новое мощное средство преодоления человеческих недостатков. Можно даже сказать, что это будет преодолением человека…
Молодой собеседник снова усмехнулся:
-Старо. Человек есть то, что надо превозмочь, говорил Заратустра. И Гитлер попытался осуществить это на практике. Правда, без генетической хирургии. Надеюсь, что это вам известно?
-Ну, разумеется. Но мне известно также, что Гитлер и многие другие дикие, неистовые, пьяные деятели истории были шизофрениками. Шизофрения часто была спутником истории. А шизофрению теперь лечат. Если бы вы занимались не философией, а, например, медициной, вы бы скорее разобрались в истинных проблемах человечества. От ваших спиритуальных занятий пахнет шаманством и черной магией. Другое дело – достижения современной науки о мозге.
-К чему же пришла эта наука?
К тому, например, что память имеет молекулярную основу, ее механизм напоминает пульсирующие электрические схемы. Если обучить подопытную мышь следовать определенным маршрутом, а потом подвергнуть ее электрошоку, она забывает все, чему ее учили. Но если применить электрошок только через сутки, память сохраняется. Или другой пример: крысы любят темноту, но можно приучить их к свету. Если такую крысу, привыкшую к свету, убить и, сделать вытяжку из ее мозга, ввести ее в мозг другой крысы, то и она будет любить свет. Но только три дня, не больше. Любопытно, не так ли?
-Да, может быть… Откровенно говоря, перспективы обучения крыс меня не интересуют.
-Опять невежество! Уверяю вас, что если бы вы занимались наукой, то не рассуждали бы так легкомысленно. Вам неприятны сравнения с животными, но что делать – механизм памяти почти одинаков у всех живых существ. Вы думаете, что ваши воспоминания, ваши волнения и чувства уникальны и не поддаются точному анализу? Не спорю, тут много тонкого и еще не понятого. Но если в один прекрасный день вам предложат «пилюлю памяти», способную воскресить то, что вы уже забыли, например, приятные воспоминания детства? Такие опыты уже ставятся. Или вам помогут забыть неприятное – разве это уж так плохо? Есть и другие проекты: связать мозг с компьютером и написать в нем быстро и легко сведения, которые пока еще приходится добывать всю жизнь упорным трудом запоминаний…
-Какой ужас!
-Ужас? Что вы находите ужасным?
-Получить за один день знания, необходимые на всю жизнь? Это ужасно…
Почему? Посмотрите на муравья, на пчелу – они рождаются со всеми необходимыми знаниями. Целая социальная схема записана в генах муравья. Кстати, она ведь и предохраняет его от всего того, что мучает людей: хаоса, голода, бессмысленных войн.
-И вы хотите свести человека к муравью?
-Человек, как и все другие живые существа, есть результат пробных нащупываний природы, игра шансов и случайностей. Множество шансов она не использовала. А природу нельзя считать непогрешимой. Почему же нам не заняться этим самим? Почему не использовать разум для более разумной организации разумного существа? В этом отношении можно кое-чему научиться и у муравья с его безошибочными инстинктами. Вы знаете, что муравей старше человека на много миллионов лет?
-Да? В таком случае можно предположить, что он тоже был разумным существом, как и мы? Может быть, разум лишь этап на пути к инстинкту? Может быть, разум может превратиться в инстинкт? А вдруг то, чем вы так восторгаетесь, лишь ускорит создание муравьиной цивилизации среди людей? О, тогда, конечно, не будет ни чувств, ни боли. И наступит конец, как говорят: финита ля комедия!
Нет, я вижу, что с вами положительно невозможно говорить на научном языке. Неужели вы не понимаете, что мы подчиним себе развитие нашего собственного тела и мозга. Научимся удалять низшие качества и развивать высшие…
-А кто будет решать, что надо удалить, а что следует сохранить?
-Ну, это же ясно каждому…
-Извините меня, но это совсем не ясно. Кто знает, каким должен быть улучшенный человек? Он должен быть белым или черным? Нужны разнообразные типы или лучше иметь поменьше типов, зато с одинаковыми качествами? А останется  ли еще такой «сделанный» человек человеком? Не превратится ли он в промышленный продукт?
-Инерция мышления. Суеверия, старые предрассудки. Уверяю вас, как только вы научитесь мыслить научно, все это представится вам совершенно в ином свете.
Собеседники замолчали. Их разговор возбудил во мне множество ассоциаций. Я словно бы присутствовал на симпозиуме о великих и мучительных проблемах, волнующих человечество. И я вспомнил уже не только пушкинскую «Сцену из «Фауста», но и горестные, страстные рассуждения героев Достоевского о муравьях и людях. Я вспомнил Олдоса Хаксли, его роман «Новый прекрасный мир», изображающий общество, созданное при помощи научных средств, весьма похожих на генетическую хирургию. Подтверждает ли этот разговор двух умных, образованных людей, принадлежащих, вероятно, к одному обществу и одной социальной среде, старые пророчества? Далеко ли ушел современный Фауст от гётевского и пушкинского героя? И кого из этих двух собеседников следует считать Фаустом?
-Но знаете что? – внезапно сказал первый, тот, кто начал весь разговор и, видимо, имел какое-то непосредственное отношение к науке. – Знаете что главное? Это то, что, Как бы мы не расходились во мнениях, что бы ни  думали вы или я, ничего от этого не изменится. Многие озабочены теперь деструктивными возможностями современной науки, последствиями ее быстрого развития. Однако прогресс науки остановить нельзя. В ее движении не может быть никаких мораториев. А если обратного пути нет, так не лучше ли нам всем готовиться к новой действительности, чем давать волю своим пессимистическим предчувствиям, или заниматься бесполезными спорами о том, что хорошо и что плохо?
Молодой человек подумал.
-Нет, - сказал он. – Я решительно не согласен с точкой зрения, что сомнения и тревога совести бесполезны. Мне кажется, что современная технология дает новое оружие в руки узколобых неандертальцев, тех диких пьяных деятелей, которых вы сами назвали шизофрениками. Генетическим манипуляциям, которые будут проводиться под властью шизофреников, я лично предпочитаю конец, просто конец…
-О чем вы говорите?
- О возможности конца жизни, конца человека. Процесс технологического созидания дает иллюзию могущества, но продукт созидания может обратиться против созидателя. Кто играет со стихией, может восстановить ее против самого себя.
-И это старо: легенда об ученике волшебника.
-Да, старо. Но скажите: космическая катастрофа – земля задрожит и уйдет из-под ваших ног, или биологический распад, или атомный  катаклизм – разве с точки зрения науки это неправдоподобно?
-Теоретически все это возможно. Вы правы. Как странно, однако, что вы готовы скорее совсем уйти со сцены, чем попробовать изменить пьесу и правила игры. Зачем дожидаться занавеса? Зачем обязательно ждать вечера и заката? Вместо болезней, экспериментов, страданий, не лучше ли уйти со сцены молодым, утопить сразу все?
Итак, подумал я, теперь, кажется, уже нет сомнений в том, что именно его, этого молодого человека с длинными волосами и нежным инфантильным лицом, следует считать современным Фаустом. Пушкинский герой, узнав от Мефистофеля, что-то, что он видит белеющим в море, - это: « Корабль трехмачтовый, пристать в Голландии готовый; на нем мерзавцев сотни три, две обезьяны, бочка злата, да груз богатый шоколата…» приказал: « Все утопить!». Добрый и наивный юноша, отдыхающий здесь на море, никогда не отдал бы такого приказания, но готов все же примириться с перспективой, что весь мир будет потоплен. Зато Мефистофель, его собеседник, полон энергии и неунывающего оптимизма, твердо верит в прогресс.
Помолчав еще некоторое время, собеседники пожаловались друг другу на жару.
-Пойдемте купаться?
-Да, идемте…
Так просто и спокойно закончился этот неожиданный разговор на берегу  южного моря.