Ты строишь то, что хочешь, ты получаешь то, что заслуживаешь, образ окружающей тебя реальности – это образ тебя самого…
Мы познакомились с ним прямо в день прилета.
– Ах, это рай! – воскликнула Юля, не успели мы сойти с самолета. – Давай останемся здесь навсегда!
Вокруг не видать ни зги, но тяжелая влажная ночь говорила сама за себя! Пахло морем, хотя не сильно. А, может, и не пахло. Но чем-то южным точно, совсем незнакомым и почти приторным. Кажется, у нас даже в середине лета не бывает так жарко. А тут тепло давило, как упрек за бессмысленно прожитые годы…
Для меня эта ночь была совершенно ненужной (хоть и приятной) роскошью, в очевидном конфликте с привычкой удовлетворять страсть к перемене мест поездкой на дачу. И если б не Юля, пять лет – с рождения ребенка – никуда не выбиравшаяся и наслушавшаяся рассказов людей, уже отдохнувших там-то и там-то…
– Мы же нигде не были, ни разу не были заграницей! – ужасалась она. – Где мы отдыхали: в Сочи, в Ялте?!
– Верх морального падения сибарита! – парировал я.
– Тебе б только на диване лежать и смотреть свой теннис, ничего тебе не нужно! Господи, за кого я вышла замуж! – с небольшими вариациями третировала она меня. – А мне, знаешь, хочется увидеть какую-то другую страну, вспомни, о чем мы когда-то мечтали!
О, когда это было! Тогда легко было мечтать: все равно никуда не попадешь. Тогда и возник этот комплекс восхищения всем чужим, с которым надо было что-то делать. Вот мы и решили махнуть, вдвоем, как европейцы... В самый по московским меркам не сезон. А на площади перед аэропортом шелестели подсвеченные фонарями пальмы, пахло все-таки, наверное, морем и какими-то неизвестными цветами, – и не требовалось больших усилий, чтобы довести кого хочешь до умеренного экстаза. Эта ночь и правда казалась несколько неправдоподобной, особенно вспоминая, что под ногами, наконец, настоящая заграница, а еще о том, что несколько часов назад с неба падали одинокие снежинки.
– Погоди восхищаться! – предостерег я ее на всякий случай, поправив на плече ценную сумку с теннисными ракетками.
И как в воду глядел. Для начала нас никто не встретил. Потом местный таксист привез нас не в тот поселок. А их тут оказалось множество, все на одно лицо – и один плавно переходил в другой. Хуже было то, что в этот поздний час не у кого было спросить: куда же нам теперь деваться?
Мы стояли у своих чемоданов на пустой неширокой улице у закрытого, как выяснилось, бара, в совершенно неизвестном месте, над нашими головами шумели пальмы – но это уже мало радовало. Утешало лишь то, что замерзнуть нам не грозит.
– Ну, сделай же что-нибудь! – потребовала Юля. – Ты же мужчина! (Ударение на слове «ты»). Юля вспоминала об этом всегда избирательно и всегда к месту.
Я оглянулся по сторонам, в поисках объекта, к которому я могу приложить свое героическое «что-нибудь», и пошел вверх по улице, с одной стороны которой стояли дремлющие двухэтажные коттеджи южной конструкции – а с другой просто росли пальмы и еще всякая всячина, окаймлявшие большую лужайку, простиравшуюся до следующей линии молчаливых коттеджей. Я ощущал себя среди неизвестных просторов, как древний витязь, отправленный на сказочный подвиг, точнее, играющий его актер, – и скоро увидел освещенный бар. Он был пуст, но еще открыт. На своем школьном английском я спросил у двух молодых людей за стойкой, как мне найти такой-то «вилледж»? Узнав, откуда я, ребята развеселились и сказали, что позвонят человеку по имени Олег – и он решит наши проблемы. Звучание имени обрадовало, даже с ударением на «о».
– Нам надо ждать ;лега, – объявил я жене, гордым тоном победителя.
– Какого еще ;лега?
– ;лега. Чего тут непонятного? И он все решит.
– Ты можешь объяснить по-человечески?! Кто этот ;лег – или как его?!
– Если бы знал, то объяснил.
Пока мы ждали ;лега, ребята дали нам по стакану вермута за счет заведения, хоть я и предложил заплатить. Но появился не ;лег, а какой-то Гарри, седовласый дядечка в белой рубашке, приторно любезный, словно желал предотвратить наши поползновения поскандалить, если бы они у нас возникли. Он снова обещал нам ;лега – и старательно произносил английские слова, чтобы даже нам было понятно. Он был ложным спасителем, и его роль сводилась к тому, чтобы просто караулить нас до появления кого-то, кто спасет нас по-настоящему: ;лега. Я и сам был рад отдаться в руки соотечественника, если это было возможно, – но, однако, стал привычно злиться, чувствуя нелепость положения. А Юля стала злиться на меня.
И вот, минут через пятьдесят, появился сам ;лег. По виду он был вполне обычен – и не очень похож на решающего все проблемы богатыря, светловолос, молод, в такой же белой рубашке и с таким же, как у Гарри, ненатурально услужливым лицом. Он с усмешкой принял нас на руки – с рук облегченно вздохнувшего Гарри, и представился как менеджер-переводчик здешней английской ко¬м¬пании, которой принадлежал домик и поселок, в котором мы должны были жить. Не очень он мне понравился, честно сказать. Он извинился: это он должен был встречать нас в аэропорту, но мы так быстро взяли такси, то есть попали под гипноз этого пройдохи-испанца, что он ничего не успел сделать. И я сразу ему не поверил, ибо гипноз стал действовать на нас лишь примерно через полчаса бесплодных ожиданий. Все это время он ждал нас у нашего дома… «Нашего»! Увидеть бы его, наконец!
Он схватил самый тяжелый чемодан и повел в сгущающуюся темноту: оказывается, тут было рукой подать. По дороге Юля приставала к нему с вопросами, а он не то чтобы охотно отвечал. Так, я бы сказал, лаконично. А напрасно: домик, вдруг открывшийся за небольшой пальмовой рощицей, был по нашим меркам царским, с обсаженной цветами терраской, огромным французским окном, вентилятором на потолке, гладкими кафельными полами, кухней-гостиной-прихожей с плетенной мебелью и белой чистой спальней. Роскошь, которая показалась нам ослепительной. Плох был лишь застоявшийся сырой воздух с запахом известки.
Юлечка открыла окно и вдохнула рванувшийся вовнутрь ветер, небо, звезды, все, – как выброшенный на берег утопающий. Олег (вернем ему ударение) спокойно выдержал это, снисходительно глядя в угол, лишь предупредил, что воровства тут практически нет, поэтому не стоит слишком усердствовать, все закрывая, запирая и пряча, как принято дома… Голубая густая ночь, шелестели пальмы, и цикады орали, как майские коты.
– Я же говорила – это рай! – опять воскликнула Юля, забыв и про Олега, и про свойственную нордическим людям сдержанность. И правда, не знаю, как другим, но нам, людям с севера, иного рая, вроде, и не положено.
Тем не менее, я стал испытывать дискомфорт помещика – и попытался унять Юлю, – куда там: она все ходила по дому, заглядывала туда и сюда и восклицала! Олег понял мои трудности, кривенько усмехнулся и, наконец, ушел, пожелав нам приятного отдыха. И как ни хотелось мне воспользоваться советом – Юля потащила меня смотреть ночное море, то бишь океан, до которого было меньше полукилометра – по мощеной дорожке в пальмах, олеандрах и еще каких-то ярких цветах, как она мне потом сообщила – гибискусах...
– Даже не знаю, за что нам это? Неужели мы заслужили?...
– Нет, – чистосердечно ответил я.
Океан мы узнали по шуму. Никто из нас никогда не был на океане – и в темноте он казался огромным и пугающим. С теплой и невозможно соленой водой. Попробовав босыми ногами докатывающие до нас языки волн, я разделся, и совершенно не осознавая, что делаю, пошел в белеющий прибой по горбатой, режущей ноги гальке. Дно тоже было так себе. В этот момент я забыл, что я давно не стройный юноша, когда-то прыгавший с высоких скал в темные ямы совсем другого моря.
– Что ты делаешь, у нас же нет даже полотенца! Может, здесь нельзя купаться!..
Тем не менее, помедлив, стыдливая Юля сделала то же самое. Голые, обнявшись, мы качались под звездным небом на черных волнах и смеялись от ужаса и восторга. Наверно, это была реакция на стресс перелета.
– Мог ли ты представить это сегодня утром?! – задыхаясь, шептала Юля. – Я – нет!..
Мы сохли на берегу под ветром, снова обнявшись, голыми задницами на крупной гальке, дрожали и снова смеялись. Я жалел, что не взял с собой ничего выпить.
На обратном пути, почти у дома мы неожиданно услышали знакомую речь:
– Я из Москвы приехал, бл…! Ты понимаешь?! Я из самой Москвы приехал, бл…! Я его привез, эта, из самой Москвы! Мне говорили, тут будет заяб…! Ты понимаешь?!..
Понимающим или непонимающим оказался Олег. Перед ним стоял и жестикулировал лысый детина, в одних шортах-трусах, абсолютно пьяный на вид. Олег понуро смотрел в землю и только слегка кивал в ответ на каждое «понимаешь».
По выговору лысого было очевидно, что если он правда приехал из «самой» Москвы, то он осчастливил ее собой не очень давно.
– Не надо мне на бошку срать! Если ты мне его… (непонятно что), я тут все расху… к ****… матери, и ничего мне не будет! Понимаешь, бл…?!..
Олег продолжал невозмутимо рассматривать что-то очень интересное у себя под ногами.
Я испугался, что дойдет до драки, но вмешиваться не стал – и мы молча прошли мимо. Кажется, «спорящие» нас даже не заметили.
Через пять минут я слышал тот же мат, слегка разбавленный прочими словами, уже из окна нашей спальни. Однако теперь посреди ночной улицы лысый тип рассказывал невысокому чернявому парню какую-то веселую историю, суть которой, судя по его жестам, сводилась к тому, что он где-то кого-то отмутузил… По виду визави я не был уверен, что он русский и хоть что-то понимает. Во всяком случае, он понимал, что человека заклинило, и лучше его не трогать.
– И тут то же самое! – сказала Юля мрачно, закрывая окно.
Я предложил выпить припасенного коньяка – за приезд. А потом уже мы остались один на один с сахарными простынями…
На следующее утро, как нам было обещано еще в Москве, мы оказались в экскурсии (входила в стоимость тура). Начали мы ее с того, что в компании десяти соотечественников, в основном пенсионного возраста, ждали «вечно опаздывающего» Олега, стоя около маленького автобуса. Припаркован автобус был у бара или паба, как тут говорят, принадлежащего поселку, на втором этаже которого находилась контора нашей администрации. Это было удобно, но Олега, тем не менее, не было и там. Люди, которые сразу признали в нас новоприбывших соотечественников, стали быстро забрасывать нас разной полезной или не очень, как водится, информацией, восхищались красотами, что-то нам рекламировали посетить или увидеть. Олег вызывал у них двойственное чувство: кто-то его хвалил, кто-то ругал.
– Не надо было его слушать! Всегда у него так! – возмущался сухопарый престарелый мужчина, обращаясь к толстой, скорее всего, жене. – А дни короткие, что мы увидим в темноте?!
– Я тебе говорила, давай посидим в баре! – возразила она, обмахиваясь платком. – А ты все торопил!.. Такая жара!..
Люди то садились в автобус, то снова выходили из него, чтобы не умереть внутри. Десятилетняя девочка мучилась в компании двух бабушек (?) и требовала купить ей чипсы…
Олег, как и вчера в чистой белой рубашке, появился с непроницаемым лицом и лаконично предложил всем садиться, не обращая внимания на посыпавшиеся замечания. Был он не один, а с ночным лысым грубияном, который неожиданно извинился перед всеми за задержку: мол, все это из-за него. Это был нестарый, но уже расплывшийся представитель мелко-среднего бизнеса, во всяком случае, по виду. Свежий, в чистой майке, пахнущий одеколоном. Я был уверен, что если бы мы с Юлей отправлялись на экскурсию с такой же расторопностью – нас бы никто ждать не стал.
В этой веселой компании мы совершили первую поездку по острову. Шоссе было идеально ровным, справа за живой оградой блестел океан, рассекаемый белой пеной супрематических поселков с кисточками недавно посаженных пальм, слева тянулось что-то вроде горной цепи. Мы созерцали красоты пейзажа, слушая короткие комментарии Олега, – и делали остановки в специальных местах. В одном месте мы купались на красивом песчаном пляже, полном женщин топлес, ели паэлью в местном испанском ресторане, как бы хранящем местный колорит. Чуть-чуть забрались в горы, где наш лысый вип гордо в одиночку полез по склону, полуголый, как Тарзан. Тело его хоть и слегка расползлось, но было еще крепко, при этом без признаков татуировок. Впрочем, здоровый золотой крест на толстой голде – компенсировал их отсутствие.
Кажется, мы объехали пол-острова – и были весьма впечатлены. И все бы ничего, если бы не компания: кто-то восхищался всем подряд, кто-то ернически комментировал, рассчитывая на дешевый успех, кто-то вспомнил, что в Москве уже снег, и так не поездишь, нужно менять резину, что вызвало оживление среди сильной половины… Десятилетняя девочка, попавшая в нашу экскурсию, сперва хотела есть, потом пить, потом ее тошнило, потом она хотела в туалет, потом стала требовать телевизор… Толик, так звали лысого випа, так же внес струю раздолбайства в и без того веселую атмосферу: на площади маленького городка, где в ларьках продавали всякие туристические сувениры, он вдруг с полпинка заговорил на комическом «испанском», подражая речи и жестам темнолицых от загара торговцев, чем спровоцировал их бурный смех.
Напоследок, уже вечером, мы попали в развлекательный центр на набережной ближайшего Лос Бананоса, как местные городки называли старожилы, прожившие здесь долгие десять дней. Да, пальмы, солнце и вода двадцать два в конце осени: Юля была довольна, и я, в общем, тоже…
Помимо океана и пейзажа я обнаружил здесь огромное количество гольфовых полей, а, главное, много теннисных кортов.
…Олег подошел к нам, когда я паралитически перекидывал мяч через сетку Юле и иногда получал его обратно. Спортивный и элегантный, в белых теннисных шортах и майке, и белой же бейсболке, хотя солнца не было, – он был хорошо закамуфлирован, так что я даже его не узнал. В общем, он имел вид опытного теннисиста. Подача у него и правда была неплохая. Худой, довольно высокий, с развитой, словно у пловца, грудной клеткой, он метался по корту с приличной скоростью – и разделал меня в пух, дав выиграть лишь пару геймов, и то на своих подачах. Я хоть играю в теннис давно, но в основном только летом, от случая к случаю, когда попадается время, корт и партнер, имеющий противоестественное пристрастие к этой жлобской игре. Из-за патологического отсутствия партнера я стал учить игре Юлю, но почти не преуспел.
Тут, в баре по соседству, мы и закрепили знакомство за бокалом сока. Для Олега этот рай казался давно наскучившей рутиной, и на пальму за окном он смотрел так же спокойно, как я на клен в нашем московском дворике. Не в рабочей обстановке он показался совсем другим: таким поджарым, спортивным европейцем, следящим за собой, как за красивой вазой. Все его время было жестко регламентировано – и, выходит, нам сильно повезло, что мы застали его в этом «неформате».
Он был на машине («Мне приходится много ездить», – объяснял он), которую водил очень лихо, на большой скорости вписываясь между медленных драндулетов добропорядочных испанцев, когда мы возвращались с корта, ибо он любезно предложил нас подвести. За окном было тридцать градусов жары, мы мчались по серой пустыне со случайными пальмовыми оазисами, а в машине звучало: «...А вокруг белым-бело, и снегом замело...»
– Что это, для ностальгии?
– М-м… Для контраста, – последовал лаконичный ответ.
– А-а… Давно ты здесь? – задал я давно мучивший вопрос.
– Это как судить… – Помолчал. – Два года, – наконец, сказал он.
– Понятно…
Действительно, как судить?
– У вас тут, наверное, дефицит общения? – спросила сзади светская Юля.
– В смысле соотечественников? Шутите?
– Ах, да, мы слышали, как это… «я из самой Москвы»!
– А, Толик!..– Олег усмехнулся. – Я видел, вы проходили мимо.
– А я была уверена, что вы нас даже не заметили!
– Из-за чего был сыр-бор? – спросил я.
– Посеял мобильный телефон. Но он-то уверен, что у него украли. Кому он тут нужен?
– Тяжелый, кажется, тип.
– Своеобразный, я бы сказал.
– Кто он вообще? – спросил я.
Олег посмотрел на меня и слегка улыбнулся.
– Откуда же я знаю, бизнесмен надо думать. В России же теперь все, кажется, бизнесмены?
– Вот, вы уже рассуждаете, как иностранец!
– Неужели? Разве это не объективный факт?.. – Его манера говорить была сродни юлиной, и мне было не понятно, шутит он или говорит серьезно.
– Но он так себя ведет, будто он тут на особых правах! – заметил я.
– Ну-у… есть малость. Но это информация, которую я не могу разглашать… – И он широко улыбнулся. – Здесь я вас высажу. Ко мне на прием, наверное, сто человек, самолет уже прилетел…
Вечером в пределах средств мы с женой решили честно поддержать «ку¬рортный имидж», как я это назвал: прошлись по местным магазинам и барам. У каждого поселка были свои бары и магазины, различавшиеся внешним видом, но похожие по ассортименту. За три-четыре дня мы изучили всю местную русско- и англоговорящую колонию. Последняя в основном состояла из пожилых плохосохранившихся людей, бешено пьющих слабый алкоголь и смолящих сигарету за сигаретой. Тренажерные центры, корты и бассейны стояли пустые, а они ходили из бара в бар, танцевали под местное караоке или под живых музыкантов и с неестественным энтузиазмом болтали друг с другом. Некоторые особо общительные пары пытались знакомиться с нами, но утыкались в проблему языка…
Были, впрочем, оригиналы, которые ходили с клюшками по гольфовым полям или ездили по ним на небольших машинках. За полями тщательно ухаживали, без конца поливали и стригли, словно болонок.
На пятый день, преодолев скепсис к испанским такси, мы поехали в ночной Лос Кристианос, – и здесь встретили все те же знакомые лица. Мы бродили по залитым светом улицам, усаженным толстобокими финиковыми пальмами, вдоль ресторанов и баров, откуда лилась сладкая музыка и щекочущие нос запахи, словно нас приглашали насладиться предельным жизненным счастьем. Мы улыбались – и шли дальше.
Я был прав: видно, мы не заслужили еще этого «рая» – словно оазис в пустыне так и остался миражем. Странность заключалась в том, что, делая то же самое, что прочие «коротышки» («Незнайка на Луне»), я ощущал непонятную скованность: и когда заказывал что-нибудь, и когда расплачивался, и даже когда ел. Даже когда просто шел по улице, изображая расслабленность и беззаботность, я ощущал себя чужаком, самозванцем, актером не в своем спектакле. Я боялся спросить Юлечку: чувствует ли она что-нибудь подобное?
От этой постоянной фрустрации, а еще – отсутствия средства передвижения, мы предпочитали проводить вечера в «нашем» доме: секции двухэтажной жилой гусеницы, вытянувшейся вдоль берега, с подсвеченным по ночам бассейном, болтали, пили пиво на террасе, бродили вдоль моря (то бишь океана) (ку¬па¬ться ночью уже не тянуло). Это было доступнее и как-то реальнее. В общем – убивали дорого купленное время.
Купались мы теперь совсем не в том месте, где полезли в воду первый раз по незнанию («старожилы», когда мы рассказывали, где купались в день прилета, делали круглые глаза и называли нас самоубийцами, – а потом признавались, что делали то же самое, если не хуже…). В положенном месте были даже лежаки, и галька из черного мелкого керамзита, которым засыпан весь остров (бывший вулкан). И вход в воду был получше. При этом океан на удивление ничем не пах: не было этого привычного запаха водорослей, йода, чего-то такого, к чему мы привыкли… Вокруг нас лежали иностранцы, то бишь ребята из «настоящей» Европы, вроде и похожие на нас, но какие-то другие. Загорелые и молодые были ничего, даже красивы: более спокойные, более холеные, более расслабленные… Более веселые и естественные. Белые, северные и средних лет – были дурны лицом и телом.
– Странно, мечтаешь-мечтаешь попасть на курорт, пролетаешь тысячи километров, – начал я добродушно-ехидно, добравшись до номера, измученный и взмокший. – Ну, сходил на море, искупался…
– И что?
– И ничего! – развел я руками.
– Ничего? Тебе не стыдно? По-моему, ты говорил, что твой дед в тридцать лет погиб на лесоповале?..
– Не понимаю ассоциации… – сказал я обижено.
– Вот мне действительно плохо! – сказала она и упала на диван.
Она имела в виду свое слабое сердце, неприспособленное к жаре и даже небольшим подъемам.
Я искупался в пустом бассейне, полежал в полном одиночестве в шезлонге, прикрывшись тенью магнолии, выкурил сигаретку, выпил банку пива, послонялся по «номеру», даже книгу взял почитать… Но это я мог делать и дома.
Наконец, я предложил пойти в бар. Я уже знал от «старожилов», что Олег ужинает в нем по вечерам – и тогда с ним можно обсудить какие-нибудь планы на завтра. Планов, кроме тенниса, у нас не было – и именно это можно было обсудить.
Юля охотно согласилась на бар, но навязываться Олегу посчитала невежливым. Впрочем, у нас было мало шансов навязаться: к его столику в дальнем углу на большой открытой веранде текла беспрерывная очередь – и не только русских, но и местных англичан. Эти хотели просто дружески поприветствовать и чуть-чуть поболтать. Кто-то притащил ворох фото – и компания обоего пола долго их рассматривала, комментировала и смеялась. Рядом с ними играли интернациональные дети.
Мы сидели недалеко от его столика и пили пиво. И уже собирались уходить, когда аудиенция закончилась, и мимо нас прошел сам Олег, все еще окруженный людьми, словно звезда. Он прощался с приятелями, на нас не обращал никакого внимания. Однако, выходя на улицу, он вдруг оглянулся – и я робко помахал ему рукой. Он поколебался – и подошел.
– Добрый вечер! Вы что-то хотели?
– Просто поздороваться. Но к тебе не пробиться.
– Мы не хотели вам мешать, – добавила Юля.
– Мешать? Ну, чем бы вы помешали? Не надо стесняться! – усмехнулся Олег.
– Мы поняли… Ты куда сейчас?
– Домой.
– Может, вместе пойдем?
Он приветливо махнул рукой. Мы уже знали все от тех же «старожилов», что он живет здесь же в поселке, значит, нам было хоть недолго по пути.
– Ну как, нравится здесь? Хорошо проводите время? – начал он официально. – Никаких проблем?
– Горячая вода в ванной быстро кончилась, – пожаловалась Юля.
– Там бак такой в шкафу, всего на пятьдесят литров. Экономят, буржуи.
– Скучно, – пожаловался я, изображая пресыщенного завсегдатая курортов, которого ничем не проймешь. – Сходил на море, позагорал – и что дальше? В теннис вот поиграли, пива попили…
– А разве вы не за этим сюда ехали? Это скоро кончится.
– Да, там зима, если ты забыл, снег. Небо в тучах полгода и мороз, – добавила Юлечка с мстительной интонацией.
– И работа, работа!.. – простонал я.
Я посмотрел на подсвеченный голубой бассейн, мимо которого мы проходили. Темный силуэт какой-то экзотической «елки» казался авангардной скульптурой в еще не до конца погасшем небе.
– Все говорят: рай-рай! – вздохнул я. – Согласен! Умом я понимаю, что и правда, наверное, рай, но почему-то ничего не чувствую… Была бы тут какая-нибудь компания…
– В преферанс сыграть!... – закончила за меня Юля. – А у вас тут есть компания?
– Ну да, молодые менеджеры со всего мира… Тесный профессиональный круг.
– И только?
– Не только. Тут много молодежи, в основном из Англии. Кое-кого вы сейчас видели.
– Кажется, симпатичные люди, – сказала Юля.
– Н-да.
– То есть, тебе здесь не скучно?
– Скука – не самая страшная вещь на свете, – резонно заметил Олег.
«Философ» – подумал я. Было в нем что-то, что меня раздражало. Этакая закрытость и чуть ли не надменность. Или это была искусственно выстраиваемая граница? И эти сентенции вместо прямого ответа – для чего?
Олег махнул на дом, к которому мы подошли. Вот где, значит, он жил. Очень миленький домик, брат-близнец нашего.
– Спасибо за прогулку, – сказала Юля. – Мы пойдем.
– Ну, если хотите, можете зайти… – милостиво предложил он.
– Это, наверное, неудобно, вы устали за день!
– Ничего…
Он открыл дверь и включил свет.
– Только я переоденусь. – И он скрылся в комнате.
Я огляделся. Не знаю, чего я ожидал. Мне почему-то казалось, что он живет как-то весело, в компании молодой русской или местной девушки, из тех, что загорают на берегу топлес.
На самом деле он жил почти в такой же «квартирке», как наша, только раза в два меньше. Однако она была оформлена не сухо по-гостиничному, как все остальные, а весьма тщательно, ярко и по-домашнему, как настоящее жилье. Впрочем, скорее жилье холостого человека с богемными вкусами, чем простого клерка. Это удивило меня: все эти картиночки, странные фото, запах благовоний, африканские или местные украшения, циновки и коврики. Большая коллекция компакт-дисков, хорошая система с серьезными колонками. Словно человек обосновался всерьез и надолго. Никаких признаков девушки я не нашел.
Затянутый днем в униформу, белую рубашку и темные брюки, по дому он ходил в самодельных джинсовых шортах с торчащей бахромой. Тело его было довольно для юга бледное. Он вежливо предложил нам сесть.
– На что вы жаловались? – спросил он.
– Нет, я не жаловался. Это, вроде, философский вопрос…
– А-а…
– Да. Только я не знаю, как объяснить?.. Предположим, живу я в нашей богоспасаемой России, ничего больше не вижу, не видел никогда, если только в кино, смотрю на обычный пейзаж вдоль дороги: все эти чахлые березки, бетонные заборы, грязь, помойки, запущенность нашу тысячелетнюю – такая, в общем, честная жесть!..
– Красиво начал! – заметила Юля.
– Да. В общем, все, как на самом деле, ничего не прикрыто, не приукрашено. И вот приезжаю я сюда, гляжу на местные аккуратные обочины, красивые деревья, на заботу эту – и должен по идее радоваться. А меня почему-то не радует. Скорее наоборот. Загадка.
– Это не загадка: просто колет глаз. И ты знаешь, что у нас так никогда не было – и не будет, – с легкой издевкой ответил Олег. – И это обидно. И, может, даже кажется несправедливым.
– Может – и кажется. Да не в этом дело! Почему-то мне все кажется здесь плоским, легким, м-м, ненастоящим. Слишком приторным. Вся прелесть здешней жизни не стоит одного хорошего русского сабантуя – после баньки, с шашлыком и водочкой!.. – воскликнул я с пафосом.
– Чаю?
– Нет, спасибо, – отказалась за нас Юля.
– Да, может показаться, что здесь чего-то не хватает, – после паузы начал Олег. – С непривычки. Масштаба, может быть.
– Или на самом деле она не такая, как кажется… – закончил я.
– Кто?
– Жизнь.
– А какая?
Я пожал плечами:
– Но вот художник, скажем, всегда приукрашивает, – начал я опять. – А за фасадом? Ведь, наверное, есть же здесь, э-э, недостатки?
– Сколько хочешь.
– И все так же плохо – или лучше?
– Лучше... Не знаю, трудный вопрос. В конце концов, все зависит от человека: кому-то везде плохо, кому-то везде или почти везде хорошо.
– Ну, а тебе?
Он сделал неопределенный жест.
– Я уже привык.
– Мне кажется, что я просто не могу расслабиться…
– Понятно… Может, все же чаю?
Юля на этот раз кивнула. Он поставил компакт диск с какой-то нейтральной музыкой
– Кстати, проблема очень распространенная… – сказал он – и стал заваривать чай.
– Туристы бывают трех сортов, – сообщил он назидательно, приглашая нас к столу. – Всем довольные европейцы, непроницаемые, как самураи, японцы и всем недовольные русские. – Он усмехнулся. Мы не отреагировали. – Европейцы придумали туризм, ездят по курортам последние двести лет без перерыва, привыкли, чувствуют себя, как дома, и хоть немного различаются по возрасту и национальности, но, в общем, составляют такой однородный базис. Ну, с японцами все ясно, они – туристы поневоле… И, значит, русские: такая орда (он усмехнулся) с завышенными ожиданиями… Которая приносит большие доходы, но совершенно изменила туристский пейзаж. Первые русские, которых я здесь увидел, напоминали солдат, только что вернувшихся с войны. Снаружи целые, относительно, а внутри…
– Это лучше, чем орда, – заметил я.
– Такая искалеченная орда, полная комплексов. Которую никто не понимает, и которая сама, если что-то и понимает, то как-то очень по-своему…
Он говорил откровенно, совершенно не боясь нас задеть, – как объективный незаинтересованный наблюдатель. Мы сидели молча, словно пристыженные.
– А вы не такой? – спросила Юля едко.
Олег улыбнулся.
– Трудный вопрос. Наверное, я хорошо научился скрывать. Или островной воздух лечит.
– А в баранов не превращает?
– В баранов?
– Это из сказки.
– А! Не знаю. Во всяком случае, не внешне.
– Это точно!
– Нет, мы и правда такие, – начал я.
– Любимая песня самоумаления… – взъерепенилась Юля.
– Я не вкладываю в слово орда негативный смысл, – возразил Олег. – Это просто эпитет, который пришел в голову, наверное, не очень удачный. К тому же ситуация год от года меняется.
– В смысле? У орды появляются приличия?
– Вроде того.
– А вообще, нас тут презирают?
– Только не хозяева гостиниц!
– Но остальные!
– Они, скорее, в недоумении.
– Да? Почему?
– Ну, у них есть такой миф о России, о которой они знают понаслышке, на уровне европейского… подсознания… И ожидают, что приезжий из России будет такой, э-э, не знаю, такой философствующий меланхолик с духовными безднами, жертва климата и режима, с горящими глазами, с трагедией на лице. И вдруг видят что-то совсем другое, вообще ни на что не похожее. Таких гуннов без луков и копий. Некультурных, скандальных…
– И без бездн, – закончила Юлечка, умная девочка.
– Да.
– И все же не все такие! – возмутилась она.
– Ну, конечно!.. На самом деле, все вообще сложнее… – и замолчал.
– В смысле? – спросила Юля.
– Не знаю, я не философ… В наших людях есть свои достоинства.
– Какие?
– Вы такие вопросы задаете!
– Нет, ну, все-таки!
– Ну, вот, например, желание говорить на такие темы…
– Какие? Как мы выглядим?
– Да.
– Толку-то! – буркнул я. – Да и кого волнует? Знаешь, раньше мы отдыхали в Ялте… Вот где гунны! Но еще более натуральные. Даже не гунны, а такой жалкий провинциальный сброд, ни вида, ничего! Рвануть сюда – у них денег нет, а Ялта – в самый раз. Поэтому я Ялту возненавидел!
– Звучит высокомерно, – заметила Юля.
Я пожал плечами.
– Это интересно, – произнес Олег. – Все же надо знать, что делается на родине...
– Ты, что, ни разу не ездил домой?
Он покачал головой.
– Работа? – спросила Юля.
– А зимой, когда нет сезона?.. – предположил я.
– Зимой тут самый сезон.
– Ну, летом...
Он кивнул, как бы подтверждая: да, мог бы…
– Но я предпочел съездить в Англию. А потом в Италию.
Мы понимающе кивнули.
– Смотрю иногда CNN. Там если и показывают Россию, то или крайне депрессивно или ее трудно узнать.
– Ты думаешь, это CNN так показывает? – усмехнулся я.
Он пожал плечами.
– В общем, я ничего не знаю. В шести тысячах километрах от Москвы все кажется немного нереальным. Может, оно и к лучшему.
Прощаясь, он предложил нам для разнообразия записаться в экскурсии на единственную местную гору, Тейде, бывший вулкан. По его словам, это одно из самых красивых мест на острове. Завтра после завтрака автобус, как всегда от паба. Но лучше подойти заранее, чтобы были места.
Уже упомянутым «старожилом» и главным источником информации оказался «Толик из Москвы», живший в аналогичном блоке по соседству. Я имел счастье шапочно пообщаться с ним утром – по его милости.
…Он появился на дорожке перед терраской нашего дома, в сияющей в утреннем солнце майке – и замахал мне рукой. Пришлось подойти.
– Здоров! – весело сообщил он, смерив меня взглядом и протянув руку. Я не понял: относилось ли это к моему росту или было приветствием? От его рукопожатия я поморщился. – А рука слабовата. Спортом занимаешься?
– Да не особо, – скромно признался я.
– А ракетки зачем?
– Ракетки?
– Я видел тебя с ракетками.
– А-а… Да, так, в теннис играю… иногда.
– Молоток! Мне, эта, Сампрас нравится, видал, как он Иванишевича раздолбал, а? А него подача – пушка! 220 км/ч – а?! А чего – дылда такая! Во – это теннис! Но я больше Агасси люблю, арти-ист! Тебе он как?
– Агасси? Да, артист.
– Нам повезло, старик, уже никогда таких не будет! Согласен?
– Наверное… Сам-то играешь? – спросил я, почувствовав знатока.
– Не, я только по ящику. Может, ты меня, эта, потренируешь, а? Ха-ха-ха! Ну, будь! – он хлопнул меня по плечу – и побежал по дорожке. Только теперь я заметил, что он оделся для бега.
А через час мы уже ввязались в новую, теперь платную, экскурсию. Ибо я почувствовал, что еще один день курортной жизни – и я взвою… Честно сказать, я сам себя не мог понять – просто принял как необъяснимый факт загадочной русской души.
Увы, из-за ветра фуникулер на самую вершину не работал, но и здесь, на 2900 м, после тяжелого затяжного подъема на слабеньком автобусе, мы дико замерзли, насладились марсианскими видами в щедро отпущенное время (испанец-экскурсовод с неплохим русским с гордостью объявил, что здесь снимались «Звездные войны»), в густом тумане проехали через горные сосновые леса, поели местную пищу в маленьком ресторане в предгорьях, покопались на местном сувенирном развале на окраине какого-то города, погруженного в почти европейскую осень – и с радостью вернулись к лету, комфорту и холодному пиву.
А едва сгустилась темнота – Юля потащила меня гулять, дышать этим удивительным воздухом!
Олег был персоной важной и посему неуловимой. Проще всего его было встретить около паба поздно вечером, когда он неформально «принимал посетителей». И еще рано утром, когда он спешил в контору – мимо веранды паба, где перекусывали туристы. Тогда он по привычке интересовался, нет ли каких проблем? – и шел дальше. И если его не схватить за руку, он тут же превращался в мираж, который материализовывался на просторах поселка с удивительной произвольностью – или не материализовывался вовсе. Но уж если материализовывался, то без задержки уйти ему никогда не удавалось.
Собственно, в лице Олега я хотел понять современного западного человека, как он живет, на что похож его быт, привычки, увлечения? И понял лишь то, что «внешний» человек, официальный, на людях, на работе – и внутренний, дома – могут сильно не совпадать. Это как две разных ипостаси одной и той же личности, и обе для нее естественны. В отличие, например, от меня. Хотя у меня закрадывались подозрения, что подобная метаморфоза – черта самого Олега, а не «западного человека» вообще. Который, если присмотреться, такой же, как и все, как и я, только без «бездн»...
За короткое время знакомства я уже увидел его несколько раз в его официальном амплуа. Он и правда, как мистер Вульф, должен был разрешать проблемы, встречать клиентов, устраивать их, инструктировать, предлагать туры и развлечения, переводить и первым являться по разным экстренным вызовам. Тем не менее, казалось, что он не злоупотребляет обязанностями, иначе, откуда у него еще оставалось время для тенниса – и чем он там еще занимался?
В тот день все было, как обычно, за исключением того, что мы оказались в пабе в неподобающе ранний час. К нашему приходу Олег уже беседовал с группкой недавно приехавших русских:
– …Съездите в Лос-Гигантос. Это такие огромные скалы на востоке, или на северную сторону. Это почти другая страна. И природа там совсем другая...
– А еще какие развлечения?
– Яхты, лошадки, рыбалка, гольф...
При слове гольф на него смотрели с некоторым изумлением и сожалением: гольф... Ну, ты совсем обалдел, приятель!
– Олег, не в службу, а в дружбу – покажи, где тут можно хорошую трубу купить, подзорную! – закричал ему из-за столика уже знаменитый в здешних краях «Толик из Москвы».
С утра он уже сходил на море, пробежался – и теперь сидел, нахмурившись, за столом и изучал карту.
– Как где, в городе, – спокойно ответил Олег.
– Я втыкаю, что в городе! Но где конкретно?! Ты ж здесь все знаешь, небось.
– Думаю, в любом супермаркете. То есть, даже уверен.
– Давай слётаем по-быстрому. Выпивка за мной.
Олег замотал головой.
– Не могу. Встреча с боссом.
– Во-во!.. У босса он все, якобы! – громко пробурчал сухопарый старик в компании толстой жены.
– Чем вы недовольны? – спросил Олег, гордо выпрямившись.
– Почему вас никогда нету?! – встряла толстая жена.
– Да! – поддержал ее муж. – Вы нас должны обслуживать, мы, между прочим, свои деньги платим, они на деревьях не растут, правильно я говорю?.. Мало вы работаете, знаете ли!..
– Что я не сделал?
– У нас в доме телевизор не работал, телефона нет. Приехали, здрасьте! А еще говорили: сервис, условия! – закончил он патетически, оборачиваясь к присутствующим, в том числе англичанам, как к зрительному залу.
– Телефон здесь не предусмотрен, я уже говорил…
– Еще у нас в спальне лампочка перегорела! – вспомнила жена.
– Я через час зайду, вы будете?..
– Зайдет он, как же!
– А телевизор?!
– Я вызвал мастера…
– Вызвал… И где он?
– Двери ужасно скрипят!
– Ну, ладно, Олег, не в службу, а в дружбу! – не отступал Толик.
– Я объясню, как найти.
– Ну, скатай со мной, чего тебе, занят что ли!
– Мне надо новый купальник купить, а здесь такие страшные! Попроси его вызвать нам такси! – обратилась жена к мужу.
– Во, Олег, им тоже в город надо – давай, не артачься!...
Они поспорили по поводу свободного времени Олега, даже начали изучать карту. Олег при этом проявил редкостную изворотливость, так что всем стало ясно, что он отсюда не сдвинется, как панфиловец. Самолет прилетал каждый день и почти каждый день он выдерживал такие или похожие сцены.
Увидев нас, он подошел и спокойно сел за столик. Босс был неожиданно забыт.
– Тяжко приходится? – посочувствовал я. – Мысленно я тебе аплодирую.
– Спасибо. Здесь это называется dogsbody. Мягкий вариант перевода: «на побегушках». Я же волшебник: обязан разрешать все проблемы местного населения. Русских, то бишь. Не замечали этого феномена: многие наши дорогие соотечественники заграницей становятся бестолковы, как дети. К тому же никто из них не знает толком языка. За всякой справкой, всякой блажью бегут ко мне... Я им даже розетки чиню!
– Ну, ты даешь!
– И что – поедете? – спросила Юля.
– С Толиком? Не знаю, посмотрим…
Я удивился:
– Неужели ты со всеми ездишь? Это же его блажь!
– Нет, слава Богу, – но есть некоторые – особо равные, так сказать.
– Понятно. Может, пива выпьешь?
– Нет. Если начну с утра, к вечеру лягу под пальмой. И тут как раз самолет прилетит. А посидеть посижу, ничего, подождут… Их много, а я один.
Едва Олег нас покинул, нас пригласил к своему столику Толик – лишь затем, чтобы рассказать несколько смешных историй: одна была связана с фирмой, где он работал и, возможно, возглавлял, другая – с плаванием на корабле по Средиземному морю… У него нашлась довольно богатая жизнь и неплохое чувство юмора, что слабо вязалось с предварительным впечатлением. К концу утреннего застолья сквозь его речь вдруг проступил другой человек, по какой-то причине тщательно скрывающий свое лицо.
…Толю мы увидели в этот же день еще раз, на прибрежной авеню ближайшего Бананоса. Точнее, это он увидел нас с площадки итальянского ресторанчика, где он сидел за столиком с кружкой пива и пиалой чего-то, словно в Москве на бульваре. Он закричал и призывно замахал рукой. Пришлось подойти.
– А, соседи, ну, как вам тут?! – азартно закричал он, едва мы сели рядом.
Вальяжно развалился, живот вперед, цветастые шорты-трусы до колен, майка с эмблемой острова, яркая кепка. Чувствовалось, человек вполне акклиматизировался. На соседнем стуле огромный целлофановый пакет из местного супермаркета.
– Ну что, глядите, купил! – самодовольно посмотрел он на нас, словно совершил какой-то немыслимый подвиг, – и достал из чехла длинную раздвижную трубу и уставился вдаль. Я уверен: будет разглядывать местных девушек топлес. – Буду окрестности изучать, – словно возразил он мне. – Еще всякой дряни накупил – родственникам, пусть радуются! Люблю делать людям приятное!..
Он поглядел через трубу на море, на берег, на стойку бара, над которой работал телевизор.
– Гонки, – прокомментировал он. – Хорошо…Устал я. Целый день эту гребанную трубу искал: дефицит! – сообщил он весело. – А он-то брехал: повсюду! В рыболовном нашли, наконец.
Нам оперативно принесли меню. Они тут были на всех основных языках, в том числе на русском.
– И хорошо тут кормят? – спросила Юля светски.
– А фиг знает, я тут нашего шефа жду, обещал заехать… Может, заказать чего?
Он достал из нагрудного кармана очки, словно профессор, и уставился в меню.
– Вы Олега ждете? – переспросила Юля.
– Ага… Улетел по делам, но обещал вернуться…
Он заказал подошедшему официанту водки, мы – пиццу.
– Ха-ха-ха, вот ведь чудак! – воскликнул он вдруг, пряча очки. – Целый день с ним ездил, подкалывал его так и сяк, а он, как каменный, честно! Не хочет он со мной общаться, ха-ха-ха! Нафиг он мне тогда сдался, а? Я его спрашиваю, где тут самые злачные места – он меня ведет во что-то, ну, вроде этого, ха-ха-ха! Это что, самое злачное место?! Не знает ни шиша, ничего, я сам найду, ха-ха-ха! Польза! Знаете, как его тут зовут: «маленькая польза»! Ха-ха-ха! Точняк, маленькая польза!.. – И увидев на наших лицах изумление, добавил: – Что-то не так?..
– Кажется, это у Чехова, – пробормотала образованная Юля.
– Что? – спросил я.
– Маленькая польза.
– А-а… – сказал Толик. – Буду знать…
Он критически осмотрел стакан с водкой, теряющейся во льду.
– Что за хрень! – кинул он с отвращением. – Рюмок, видите ли, у них нету! На каком-то там году Перестройки! Ха-ха-ха! Как это прикажете пить?!
Однако кое-как выпил и посмотрел с прищуром на нас.
– Непонятен он мне. Всяких я видел людей, но он – фрукт, «маленькая польза». Не находите?
– Чем же? – спросил я.
– Он что: студент? Подрабатывает тут летом?..
– Осенью, – поправил я.
– Один… фиг. Сколько ему лет?
– Какая разница? – удивилась Юля. – Понятия не имею.
– Скрывает… – Толя погрозил кому-то пальцем. – Я его спросил, он не ответил. Нехорошо!
– Ничего, он, кажется, не невеста, – возразила Юля.
Толя разразился смехом. Попробовал соломинкой высосать остатки водки.
– А я думал: студент…
– Почему – студент?
– Работа для пацанов, нет что ли?
– Я видела тут шестидесятилетних менеджеров. Нас встречал…
– Во-во! – перебил он ее и достал сигареты. – Мне бы такое местечко, когда на пенсию пойду, ха-ха-ха... Ну, да, устроился он тут, хрень собачья!.. – крякнул Толя с нотками зависти, глядя в сторону черных, трепещущих на ветру пальм и горящего на горизонте в заходящем солнце острова Ла Гомера. – Веселье тут, гляжу, нон-стоп! Ну, точно, а что тут еще делать?.. Интересно: платят много?
– Думаю, нормально, – предположил я.
– Вот, платят еще, а с нас берут, ха-ха!.. – Помолчал. – Он что тут, эта, – один живет?
– В смысле?
– Жена есть?
– Нет, кажется, мы не видели.
– Я тоже… Ну, правильно, куда спешить, тут холостым, небось, веселее, – и он заговорщицки засмеялся. – Я ему так и сказал!
– Не понимаю, зачем вы к нему пристаете? – холодно поинтересовалась Юля.
– Я пристаю к нему? – искренне удивился Толя. – Я просто развлекаюсь. Ну, и других хочу, эта, развлечь… Не нравится – не буду!
Юля посмотрела на него снисходительно. Я испугался, что ее терпение уже истощилось (на нее иногда находило) – и начал поспешно есть пиццу.
– Сами-то вы женаты? – спросила она нейтрально, как попутчика в купе.
– Я-то? А то!.. – и Толя демонстративно показал ладонь. – Окольцованный… И не раз, ха-ха-ха! А мне это не мешает!.. У меня на фирме такая девушка есть, ух! Надо ему предложить: пусть приезжает, сразу женю!
Он изо всех сил изображал веселье и все как бы искал слабое место нашего менеджера.
– А вот и он сам! – воскликнул Толя и замахал рукой. – Эй, босс! Мы тут!
Олег шел по улице, худой, белый, усталый на вид.
– Чего стоишь, садись! – предложил Толик. – В ногах правды нет.
– Здрасьте… Мы, вроде, ехать собирались.
– Да-да… А еще я спиннинг купил – буду рыбу ловить! – похвастался Толик с детской непосредственностью – и достал из сумки телескопический спиннинг. – Надо обмыть!
– Анатолий!
– Что?!
– Мы же договорились.
– Да что такое, дорогой?! Выпьем с соседями по пятьдесят грамм – и закусим. Я жрать хочу!
– Как хочешь, я поехал!
– Олег, может быть, посидите с нами! – воскликнула Юля. Я не понял: хотела ли она общаться с Олегом или боялась, что он оставит нас одних с Толиком из Москвы.
– Да, босс, какая тебе разница? Считай, что ты на работе, ха-ха-ха! – засмеялся Толик. – А у меня к тебе серьезные вопросы есть.
– Неужели?
– Да!
– Неотложные?
– Еще как! – И Толик с комической экспрессией освободил стул от своего пакета. Он умел быть смешным, когда хотел.
Олег смерил улыбающегося Толю испепеляющим взгляд, которого тот, впрочем, не заметил, и сел на краешек стула.
– И?
– Ты должен улыбаться клиенту, чего не улыбаешься?
– Может, мне еще сплясать?
– Ха-ха-ха! Да я пошутил, не кипятись!.. Мы тут выясняем: платят-то вам как, много?
– Кому «нам»?
– Ну, менеджерам – или как там вы зоветесь?
– Нормально.
– Сколько?.. А-а, секрет!
– Я же не спрашиваю, сколько ты получаешь?
– Спроси, я скажу! – откликнулся Толик охотно.
Олег покачал головой: мол, неинтересно.
– Хоть в зеленых платят?
– В разноцветных.
– Что? В фунтах что ль?
– В песетах…
– В песетах, ха-ха, я и забыл, это ж Испания, мать моя! А у нас всем в зеленых платят, а у нас, что, блин, Америка что ли, а? Ха-ха!!!
– Как, все в песетах? – удивился я.
– Шутка, – пробормотал Олег устало.
– Блин, а я поверил! – и Толя полез в пристегнутую к поясу «инфарктницу». – Во, поди, они и правда разноцветные! – Толя достал толстую пачку «евриков» и стал их внимательно рассматривать. Потом опять замахал рукой.
– И безо льда!.. – крикнул он вдогонку официанту на всякий случай. – Переведи ему!
– Они уже хорошо понимают, – отрезал Олег, откинулся на спинку и стал смотреть на море, где в полосе прибоя стояли босоногие девушки с обувью в руках.
Теперь по телевизору показывали футбол – и Анатолий, глядя в трубу, начал комментировать:
– Полосатые и красные… Отойди, не видно! – закричал он кому-то. – Я за полосатых…Ты, кстати, давно тут?
Наступила пауза.
– Да ты чо, обижаешься что ли? Спросить ни о чем нельзя?
– У меня, между прочим, рабочее время.
– Да ща, десять минут. Промочу горло и тронем. Чего он несет так долго, а? Лед выковыривает?
Появился официант с бокалом, который немедленно стал пустым.
– Я парень простой, говорю, что болит… пью – что горит, ха-ха-ха! Сейчас придумал! – он оглядел нас. – А некоторые обижаются. Кстати, не выпить ли нам нормально водки? – спросил Толя с энтузиазмом. – Закажу бутылку, а то он рожает раз в час… – Он сделал призывный жест рукой.
– Это без меня! – заявил Олег, вставая.
– Погодь! – Анатолий схватил его руку и прижал к столу своей ручищей. – Два вопроса – и лети, как птица!
– Ну?
Толя наморщил лоб, словно раздумывал.
– Ну, подружка-то у тебя есть? – начал Толя. – Девки тут ух какие жаркие!.. Ха-ха! Молоденькие испаночки, а?..
– Анатолий… – леденяще начала Юля.
– Можно Толя! – махнул рукой Толя, стараясь воткнуть вилку в оливку.
– Хорошо, Толя, а вам не кажется, что это все-таки не совсем ваше дело?
Толя отрицательно покачал головой. Схватил трубу.
– Во, забили красные, так и знал! Кто играет-то хоть?.. Местный чемпионат, небось, испанский. Смотришь?
– Нет.
– Да? Чего так? – Ответа не последовало. – Не любишь? А-а, чего с тебя взять – совсем ты тут о-ди-ча-ал, «польза»…
Олег сделал шаг от стола, но далеко не ушел: Толик вскочил, схватил его за плечи и, что-то нашептывая на ухо, почти силком усадил за столик. Выглядело это нелепо, словно ссора двух педерастов.
Потом он критически осмотрел появившуюся бутылку, пожал плечами, налил себе и Олегу полстакана.
– Ну, за жизнь! – и махом выпил. – А что, хорошо под водку идут, – сказал он, схватив пальцами и закинув оливку в рот. – Горькая, падла, ну, ничего. – Посмотрел на Олега, который сидел в явном нетерпении уйти. – Чего не пьешь?
– Я за рулем.
– Тут полиция вроде не строгая.
– Привычка.
– Привычка, – повторил Толя. – Ну, правильно. А мне нормально, я отдыхаю…
Он опять налил и хватил полстакана, откинулся на спинку стула и достал сигарету.
– Я тебя понимаю, тяжело все время быть вежливым и пушистым. Я просто с тобой поговорить хочу. Тут, говорят, гражданство дают? – он посмотрел на Олега. Тот молчал, словно ожидая продолжения. – Много тут наших?
– Если честно, не считал, – хладнокровно бросил Олег.
Толик усмехнулся, поглядел на Юлю, словно ее присутствие только его и волновало.
– И как тут отношение? У местных?
– Вежливое.
– Ну да... понятно, вежливо все. А чего не вежливо, когда живут – мама не горюй, да еще на Тропике Рака, так, каж, его звать? – и сам себе засмеялся.
– Они такие, потому что никому не завидуют. А живут там, где хотят, – произнес Олег с расстановкой и очень отчетливо, словно внушая ребенку общеизвестную истину.
– Свободные люди, да? Ха-ха! А мы чего, нет? Хотя, мож, ты прав. Несвободные мы ни хрена, даже с баблосами. И здесь нас почти за обезьян считают… Вот и хамим им, ха-ха-ха! Руки чешутся им про зайцев спеть, а?! – Толя оглядел пространство, словно прикидывая, с чего начать.
– Не стоит! – сказал Олег. Он явно начал нервничать.
– Не-е! Пусть хоть боятся, падлы, коли не любят! Как раньше-то было, а!.. Сука Горбачев – такую страну развалил! А что, мы плохо жили?! – вдруг вскричал Толя. – Пиво было – 37 копеек! И полтинник «Бархатное», так-то, студент! Да ты не помнишь! И девки были! И водка само собой. Закуска – тоже. Комедия по ящику. Все, что надо. А кому мало – пусть валит! Ха-ха-ха!
Я перестал понимать: говорит он серьезно или нет, да и какая разница? Мы молчали. Толя опять поднял, на этот раз нетвердым жестом, трубу и уставился на экран.
– Чего там у нас за котовасия, а? Вы не в курс;х? Блин, по ящику показывают – ни хрена не втыкаю. Хаттаба с Басаевым еще не поймали?
Мы были не в «курс;х».
– Воюют они там, ха-ха! Бандформирования! У меня сосед Руслан, в школу вместе, эта, бегали, списывал у меня, крендель... Прилетаю, эта, к приятелям в Минводы, а мне, эта, говорят, что Руслан, эта, – полевой командир! Ха-ха-ха! Втыкаете?! Руслан – полевой командир!!! Ха-ха-ха! Да я его знаю, как!... В соседнем доме жил… Полевой командир!!! Да он такой же полевой командир, как я Гагарин!.. Ха-ха-ха!!!
Он был уже пьян – и никак не мог соскочить с темы про метаморфозу соседа-Руслана, излагая ее поочередно мне, Юле, Олегу, подошедшему официанту, причем делал это подчеркнуто громко, так что нас смотрело уже полресторана.
– Анатолий, потише, пожалуйста, им не интересно! – посчитал нужным заметить Олег.
Толя посмотрел на него с крайним изумлением:
– А мне, эта… по барабану… Чего вскочил! – закричал он вновь поднявшемуся Олегу. – Садись, выпьем еще по пятьдесят – и баста! А то мне нельзя…
– Знаешь… – начал Олег.
– Ну, и чего? – прервал его Толя, уставившись тяжелым взглядом на Олега. – Ты эта… воспитываешь, что ль? Я нормальным языком сказал: мне выпить надо, позарез! Неужели не понимаешь? Сядешь ты, блин, или нет?!
Олег криво усмехнулся и покачал головой.
– Люди нормально сидели, отдыхали, пиццу кушали…
– А я что, мешаю? Ладно-ладно, все под контролем… Сядь, пожалуйста, дорогой, щас выпьем и поедем… Лампочки твои вкручивать, ха-ха-ха!!!
– Я скоро приду, – сказал Олег и куда-то ушел.
– А чем вы, собственно, отличаетесь от ребенка? – вдруг спросила Юля.
– От ребенка? – переспросил Толя и стал смотреть на нее, ожидая продолжения.
– Да, от ребенка!
– А ничем!
– Вот именно!
– А-а! – он махнул рукой. – Думаете, кто я?
– Кто?
– Клоун! – заявил он гордо.
– Клоун?
– Клоун! Двадцать лет, эта… в цирке… ишачил… И ни хрена не видел! То есть видел, и это всё говно видел (он широко махнул рукой), – только через щелку. Нас даже в город не выпускали, боялись, суки, что удерем… Я такое видел, чего никто из вас…
Бутылка и бокалы на столе зазвенели – это Толя промахнулся локтем мимо стола.
– Что же вы показывали? – спросила Юля миролюбиво. – Какой у вас был номер?
– У меня-то? Эта… Я исчезал…
– Исчезали? Как это?
– По-разному… Мог посреди арены.
– Интересно… И как вы это делали?
– Просто. Надо, эта, перестать быть заметным... – И он пренебрежительно махнул рукой.
– Правда?
– Ага. Как разведчик… Ха-ха!..
– Я как-то плохо представляю, чтобы вы – перестали быть заметным, – улыбнулась Юля.
– Мы заметны, эта, потому что хотим быть заметны. А вот, возьмем, эта, солдаты в строю: один пропадет – никто не заметит.
– В нашей армии – точно, – вставил я.
– В нашей, не нашей… – Он опять уставился трубой в экран. Новости сменились музыкой. – Вопросы они решают, блин… Вот, как надо решать… как американцы с япошками… А, знаете, мне Жирик нравится! Безбашенный мужик и режет правду-матку. Всегда за него голосую! Он тоже клоун… Ха-ха-ха!
– Это точно! – бросила Юля.
– Все мы – клоуны… Но хороших клоунов – единицы! Я покажу, что такое клоун… Может, спеть им что-нибудь, как они отнесутся, а, шеф?
– Не надо, я прошу… – Олег, появившийся в этот момент, сел, придвинул стул и положил руку на плечо Толика. – Я прошу, дружище…
– Знаешь, я хорошо пою! Может, даже зааплодируют.
– Да? – спросила Юля. – Тогда пойте!
– Петь?
– Пойте! Всё же развлечение.
– Не, тогда не буду…
– Почему? Вы же хотели!
– Не хочу… развлекать. Я сам хочу, чтобы меня развлекали, раз в жизни…
И он долгим взглядом уставился на почти пустую бутылку.
– Мне пить-то нельзя, а вот пью. Все, еще по полстакана и пойдем.
– Мы уже пойдем, – сухо сказала Юля.
– Стойте, пять минут!
Но Юля уже замахала рукой и по-русски попросила счет.
– Эй, вы куда! Ну, люди вы или нет?! Человеку надо выговориться, а вы!..
– Вы уже достаточно, сказали, Толя! – бросила Юля, вставая и надевая на плечо ручку сумочки. – Разве нет?
Он не очень твердо встал и стал рыться в сумке. Неожиданно он наклонился, уперся в стул руками и мощным толчком вскинул ноги вверх… но почти тут же потерял равновесие, и вместе со стулом полетел на землю,– на встречу с подоспевшей через бордюр пальмой, от которой едва не оторвал всю иллюминацию. Через секунду Олег был рядом, бодро замахал официантам, мол, нет проблем, и склонился к Толику. К этому времени Толик уже твердо сидел на земле и изучал причиненный себе ущерб.
– Еба…я пальма! – стонал Толя. – Убился весь…
Руки и щеку он действительно ободрал до крови.
– Завтра с топором приду, вырублю их всех на х…! Насадили тут говна всякого!
– У меня есть топор, я дам… Но сейчас давай встанем.
Но Толя вставать не спешил, а одному, пусть и крепкому Олегу поднять Толю было не под силу.
– Помоги! – велела Юлечка.
Мы взяли его под руки и с тихими проклятиями выволокли стокилограммовую тушу сперва из-под пальмы, а потом в направлении улицы. Юля сзади тащила его пакет и трубу. Люди из ресторана и с набережной смотрели на нас, как на комическую шоу-группу, хотя и с откровенным страхом тоже.
– Что смотрите?! – закричала Юля, обернувшись. – Русские отдыхают!
– Точно… – пробормотал Толик. – Я завтра приду, еще… отдохну… Пусть го…готовятся.
– Он там, кажется, не заплатил… – заметил я.
– Ничего, они пришлют счет по почте…
– Это… хорошо… – отозвался Толя.
– И штраф тоже пришлют, в случае чего.
– Плевать, пошли они на…!..
– Хотел ведь про зайцев… Держишь слово, – пробормотал я.
– Хе!.. Это все – говно!.. Не ссы, ты меня еще не знаешь!..
– Ну, да, размах еще не тот.
– Плохо мне, отпустите меня! – вдруг воскликнул Толя.
Мы опустили тушу на деревянную лавочку, отчего она протестующе заскрипела. Юля протянула влажные салфетки – промокнуть кровь.
– Чего ржешь! – вдруг заорал Толик на смеющегося во весь рот иностранца из соседнего кафе. – Что, обезьяну увидел, а?
Иностранец пожал плечами.
– Что молчишь, презираешь, а-а?!
Иностранец демонстративно отвернулся.
– А, обосрался, фашист! Или, может, ты не понял? Так я могу объяснить!
– Может, ты его остановишь?! – воскликнула Юля, глядя на меня.
Я переглянулся с Олегом. Олег похлопал Толика по плечу.
– Чего?
– Ты уже дозрел, пятьдесят метров строго на север.
– Я, эта, еще песню спою…
– В другой раз.
– Где у них, эта, сраное караоке, сейчас любимую… про зайцев!
– Нет у них караоке.
– Врешь, везде есть!..
Я смотрел на Олега и ждал, что он будет делать?
– Повезешь?
– Нет, здесь брошу, гада, не могу больше его видеть!
– А как же он – доберется? – спросила Юля. – А если в полицию попадет?
– Тем лучше!
– Ничего ему там не будет?
– Нет. Не знаю. Если будет тихо сидеть. Полиция тут довольно жесткая… Иногда.
– Не похоже, что он будет тихо сидеть…
– Еб…л я их в рот! Э-э, – застонал Толя. – И Испанию эту вашу гребанную! В футбол они играют… Зимы нет – вот и играют…
– Может, найти ему такси? – спросил я.
– Какое, едрить, такси?! – воскликнул Толик.
– Желтое!
– Не хочу такси, не надо!.. – Толя вдруг встал со скамейки. – Слышь, красавица, музыка какая, давай танцевать! – вдруг заявил он с какой-то тоскливой мечтательностью в голосе, а глазами уперся в Юлю. – Две минуты – и готов к тыр-тыр-спантировке… Зуб даю!..
Мы встали между ними, сделав живую изгородь, но он внезапным движением раздвинул нас, как кегли, и рванул посередине, могучий, как бык. Юля вскрикнула и отскочила, но он промчался мимо, словно не заметил, и через секунду уже был на танцполе кафе, рядом с которым мы стояли.
– Не нравится мне это, – пробормотал я, отчего-то тяжело дыша.
Таким макаром ведут себя люди, которым уже на все плевать, и которые на все способны. Было почти темно, танцпол заволакивал разноцветный дым, разрезаемый вспышками стробоскопов. А Толик встал посреди пола, дыма – и делал какие-то дикие движения, напоминавшие сольный танец Ельцина на выборах 96 года. На него смотрело все кафе, кто-то хлопал. Официанты ухмылялись и поднимали вверх пальцы.
– Толя доволен… – съязвила Юля, а Олег призывно замахал рукой.
Но Толя лишь махнул рукой в ответ и переместился подальше в дым.
Мы переглянулись и остались стоять, наблюдая за происходящим. К нашему удивлению рядом с Толиком уже танцевала какая-то девушка. Потом еще одна, совсем юная, я даже не понял, откуда она взялась. В конце концов, едва не полкафе оказалось на ногах. Фигура Толика то и дело исчезала среди дыма и танцующих – и в какой-то момент исчезла совсем. Я оглянулся, посмотрел на Юлю.
– А где Толик? – спросила она, стреляя глазами вокруг.
– Блин! – воскликнул Олег и устремился в гущу танцующих.
Через пару минут он вернулся и развел руками. Я и Юля присоединились к поискам Толи. Даже под столы заглядывали. Иностранцы со смехом смотрели на нас.
Битый час мы искали его внутри и вокруг кафе, в соседних заведениях, на набережной и даже на берегу. Толя испарился. Наши расспросы ничего не дали.
– Сбежал мужик, а зачем?.. – пробормотал я. – Вроде, не обижал никто.
– Жалкий тип, – заметила Юля. – А строит из себя!
– Вы были свидетелями: я старался, как мог…
– А что, могут быть неприятности?
– Для моих боссов, когда они не получат его денег.
– Тоже мне потеря…
– Не скажите… Пошли, там моя машина.
Мы шли по вечерней улице с замощенной плиткой широким тротуаром. Лавровый бордюрчик, агавы среди стриженной травы, дежурные пальмы… Уже зажглись фонари, и картина стала напоминать что-то арбатское. Людей было мало, местных испанцев не было совсем, только бледнокожие северяне среднего возраста, некоторые приветливо нам улыбались.
–Тебе-то какая разница?
– В смысле?
– Возиться с ним?
– Никакой. С одной стороны. Но если с ним будут большие неприятности…
– То?
– Не знаю…
– Уволят? – спросила Юля.
Он пожал плечами:
– Теоретически могут.
– Но вы же ничем не виноваты!
– Это никого не будет волновать.
– Несправедливо!
– Возможно.
– А пожаловаться?
– Кому? На кого?
– Но почему?
– Выбросят, как крайнего, – кивнул я, понимающе. – У нас так же.
– Ну и ничего, вернетесь на родину! – категорично заявила Юля.
– Да?
– Не хочется?
– Проснуться утром, выглянуть в окно, а повсюду Толики?
– Ну, не повсюду! Не преувеличивайте!
– Нет?
– У человека от денег башку снесло. Вы видите просто определенных людей.
– Ну, да, герои-мелиораторы сюда не приезжают… почему-то…
– А мы?
– Вы? А вы – герои-мелиораторы?
– Нет. Но и не «Толики», как вы говорите!
– Не знаю, может, вы уцелевшие Бонни и Клайд. – Олег посмотрел на меня с усмешкой, отчего я машинально полез в карман щупать кольт. – По виду трудно судить.
– Спасибо! – буркнула Юля.
– Я просто служащий компании, а не какой-нибудь «новый русский», – как бы извинился я. – Я езжу на «москвиче» – уже десять лет. А ты считаешь, что все здешние русские – бандиты с «ролек¬сом»?
– Наверное, я отстал от жизни. Скоро сюда доярки будут ездить, да?
– Презираешь?
– Нет, наоборот: честное слово, лучше доярки, чем все эти инвалиды бизнеса.
– Классовый антагонизм?
– Вряд ли классовый. Хотя – почему и нет? Я тоже просто служащий компании, как и ты. У меня нет ни своего дома, ни даже своего «мос¬квича». А сказал я... черт его знает... Может, потому, что почти у каждого здесь рано или поздно начинается кризис… И они начинают отыгрываться на персонале.
– Как?
– Как видели. Все они считают, что я должен бегать туда-сюда по любому их чиху, поддерживать любую тему – и даже оказывать известные услуги, когда им становится скучно... – Он усмехнулся. – Тут куча возможностей для любого заработка. Если бы я всеми пользовался, я бы таких, как Толя, за пивом посылал.
Мы засмеялись – не очень искренне.
– Если бы вы видели, какой срач у него в номере! Уборщица отказывается убирать. А она из Африки приехала, много чего видела.
– Человек из цирка, чего ты хочешь? Отдыхает…
Мы сели в машину.
– Олег, а вам – сколько лет? – вдруг спросила Юля…
– Ну, вот, опять… Я веду себя, как ребенок?
– Нет, я совсем не в этом смысле. Ну, честно?!
– Зачем вам?
– Интересно! Я хочу понять: правильно я догадалась?
– И сколько же мне, по-вашему?
– Шестьдесят… – шепнул я.
– Перестань! Нет, я понимаю, что точно больше тридцати. Хотя вначале я думала, что вам меньше.
– Мне почти сорок… – вдруг сказал Олег.
– Правда?!
– Не похоже?
– Знаете, не очень.
– А вам, простите, сколько?
– И нам тоже, в общем, в этом роде, ха-ха! Вот странно…
– Не странно, я так и думал. Ровесников на самом деле легко узнать.
– Значит, вы почти в сорок лет стали… менеджером?
– А что – рано? Или поздно?
– Не знаю, – ответила Юля и замолчала.
– Нет, все правильно: в сорок лет ты или босс или полный дурак. Другое дело, что я не уверен, что смог бы стать боссом, да, в общем, и не очень хочется. При альтернативе босс или полный дурак – полный дурак все же имеет больше шансов остаться собой. То есть лизать задницу в размере зарплаты.
– Это как?
– Зависит от зарплаты. В моем случае: не очень сильно.
– Особенно, если у него нет семьи, – закончила Юля.
– Да, особенно…
– Какой же он тогда дурак? – пошутил я.
– Прикрой голову, сейчас ты по ней получишь! – предупредила меня Юлечка, котик.
Мы вырвались из города, и ветер снова засвистел в открытых окнах. Всю дорогу мы молчали.
– Вы сказали, что скучаете, – вдруг вспомнил Олег, подруливая к нашему дому.
– Это он скучает, у него ужасный характер!
– Окей, завтра я свожу вас в Санта Крус.
– Правда? Здорово! А что такое Санта Крус, здешний город?
– Столица острова. Это, конечно, громко сказано, но увидите…
Это предложение было неожиданным. Все привыкли, что он страшно занятый – и вообще не склонен к благотворительности.
– Самолета завтра не будет, – объяснил он, словно оправдываясь. – Забастовка.
С утра мы успели сходить на море, обсудить вчерашнее и придумать планы на оставшийся день – прежде чем на террасе появился Олег. Мы уже и не ждали.
Он извинился: все же обнаружились неотложные дела – и резко, как всегда, вдавил газ, отчего на извилистой дороге от поселка до трассы я почувствовал себя на ралли «Монте-Карло». Вспоминать вчерашнее никому не хотелось. Толик нашелся, добрался, но как – он не помнит. И как он исчез и зачем – он не помнит тоже. Его состояние, по словам Олега, было умеренно плохое. Лежит у себя в доме, не выходит. И, по-видимому, ни о чем не жалеет. Попросил у Олега книг. Теперь читает Тимоти Лири, «Искушение будущим»… Я усмехнулся, хотя имя автора мне ничего не говорило.
Мы мчались по выжженной серой пустыне с одинокими пальмами. Олег уже объяснил, что тут может расти лишь то, что искусственно поливают.
– Однако вы тратите на нас столько времени, – заметила Юля.
– Да, – всполошился я. – Дай я хоть за бензин заплачу.
– Не волнуйся, компания оплатит.
– Почему?
– Это считается работой.
– Какой?
– Развлекать соотечественников, раскручивать их на тайм-шеры. Сейчас я провожу с вами как бы рекламно-озна¬комительную поездку.
– Имей в виду, мы не собираемся ничего покупать! – предупредил я.
Он усмехнулся:
– Очень жаль. Я бы вам нашел... Дешево и сердито. Как Толику. С видом на море.
– А Толик, что, покупает тут что-то?
– Конечно, а почему, вы думаете, с ним так носятся?
– Это весь секрет?
– Ну, да… Компания оказывает мне редкую честь, которую обычно не оказывают иностранцу.
– Ты серьезно?
– Абсолютно.
– А что такое тайм-шер? – спросила Юля.
– Это когда ты вроде как покупаешь здесь дом, но можешь пользоваться им лишь две недели в году.
– Не понимаю, какой смысл?
– Дешевле. А потом – ты можешь ехать не сюда, а в какой-нибудь другой дом, принадлежащий компании, в Италии или Греции, на Багамах, у черта на рогах… На те же две недели. Ты, в общем, покупаешь себе две недели отдыха в любом доме из домов компании, а их довольно много, поверьте мне. Только надо вовремя подать заявку. Да, еще в ваше распоряжение предоставляется бесплатная машина.
– И сколько же это стоит?
– От сорока до восьмидесяти тысяч долларов, в зависимости от запросов.
– Нам не потянуть, – сказал я убежденно. Это и правда было так: лишь недавно мы с Юлей стали выбираться из финансовой ямы, в которую попали с большинством соотечественников.
– Жаль, – усмехнулся Олег.
– Восемьсот на десять лет… – начала считать Юля. – Те же восемьдесят тысяч. Это, наверное, имеет смысл.
– Восемь, – поправил я ее. – Восемь тысяч.
– Ах, да! Все ты портишь! Тогда я не понимаю смысла, – опять начала Юля. – Это потому, что – можно жить по всему свету, да?
– Во-первых, не по всему. Во-вторых – все лучшие места, как правило, заняты. В-третьих, с вас еще возьмут за электричество, уборку, охрану и так далее. Пятьсот в год примерно.
– Это же кидалово! – возмутился я. – Кто это придумал?
– Честные англичане, поборники прав человека.
– Вы всех об этом предупреждаете? – спросила Юля.
– Нет, конечно.
– Зачем же нам говорите?
– Да просто потому, что вы не клиенты.
– Как вы догадались?
– Вы же сами сказали про «Москвич». Хорошо, что мои боссы этого не знают. Им кажется, что если человек хорошо одет и долетел сюда, то у него чемодан денег. Впрочем, если одет плохо – тоже чемодан. Он же из России – а там у всех чемодан денег и «калашников» на стене. И он ищет тех, кто научит его, как эти бешенные деньги поскорее спустить.
– Нас учить не надо, мы как-нибудь сами… – уверил его я.
Он кивнул и резко ушел на поворот.
– Лихо водишь, – сказал я, машинально вцепляясь в ручку двери.
– Старые привычки.
– Пригождаются?
– Редко. Как и многие другие…
– Скучно, – сказал я.
– Еще как.
– А люди тут умирают? – спросила Юля.
– Кажется, нет.
– Чем же тут занимаются?
– Играют в гольф.
– Наверное, это единственное дело, которым занимаются души в раю, – глубокомыслиничала моя жена.
– Не лишено основания.
– А я не умею! – забеспокоилась Юля.
– Проще простого. Лупишь что есть силы клюшкой по мячу. Такой хоккей на траве для импотентов. Хотя один англичанин уверял меня, что это настоящая сакральная игра.
– Сакральная? В каком смысле?
– В прямом.
– А вы умеете?
– Плохо, но могу научить.
– Да нет, я еще подожду. Куда спешить? Я же еще не тень в раю, правда?
– Несомненно.
– Нет, правда, я как-то плохо представляю себя с этой палкой. Или вот его.
– Дело привычки. В теннис-то вы играете.
– Это он играет.
– Наверное, тут есть какой-то момент – культурного шока, что ли, – сказал я, подумав. – Во всяком случае, у меня первое время был. («Разве? Не заметила…» – буркнула Юля.)
– У меня тоже, – сказал Олег спокойно.
– Да-да, я смотрю на все это и чувствую себя какой-то неполноценной дикаркой. А ведь казалось, мы такие развитые, ракеты в космос запускаем!
– И сельское хозяйство, – вспомнил я анекдот.
– Не все измеряется гольфом. Как и ракетами. Кто-то из наших писателей сказал, что Запад принял какое-то там дьявольское искушение. И получил весь этот комфорт.
Мы с Юлей переглянулись.
– Однако, вы-то здесь живете, – напомнила Юля.
Он промолчал.
– Ну, тут не только искушение, тут и климат, – заметила Юля.
– Хотите сказать – юг?
– Ну, да!
– Юг – это миф. Который придумали на севере.
– Правда?! Вот так открытие! Что, здесь и снег бывает?
– Нет, снега здесь последние шестьдесят лет, кажется, не было. Только на Тейде.
– Тогда почему это миф?
– Люди все время выдумывали мифы о рае, и юг для современного человека – это современный вариант рая, не очень дорогого и легко достижимого.
Мы немного помолчали.
– Наверное, вы просто устали от этого рая?
– Самая утонченная пытка – это пытка раем… – сказал он туманно.
И мы опять замолчали.
– А вы и испанский знаете? – поинтересовалась Юля.
– Очень плохо. Мои способности к языкам весьма посредственны. Они и с моим английским мирятся скрепя сердце. Хотя я сильно продвинулся.
...Мимо пронеслась мощная иномарка (других тут, впрочем, не было).
– Другой ас?
Олег кивнул.
– Может, наш парень. Это бывает. Видишь крутую тачку, которая чешет неизвестно куда, словно впереди тыща километров, всех обгоняет, фарами в зад светит, – сразу думаешь: свой.
– Откуда же эти тачки? Остров же, – наивно спросила Юля.
– С собой привозят, на корабле.
– Вот оно что!
Хоть Олег и отверг идею рая, ему нравилось показывать и рассказывать об острове, словно он здесь родился. И так ненавязчиво лечил охватившую меня хандру.
– Это, конечно, не Мадрид, но есть несколько музеев и бронзовых кумиров, «тех, кто не пьет» – как у Аксенова... Считается, что гуанчи, коренные местные жители – потомки атлантов. Они светловолосые и голубоглазые.
– Правда?
– Да, впрочем, я ни одного такого не встречал, кроме заезжих шведов. Есть теория, что эти острова – остатки Атлантиды, ни больше, ни меньше…
– Да-а?!..
– Да, и тут есть свои пирамиды, сейчас мы их увидим…
– Вы и другим все это рассказываете? – спросил его Юля, ехидничая на обратном пути, когда нехитрая культурная про¬грамма была почти завершена: – Когда сюда плавали римляне, англичане, испанцы, про Платона там и кого еще?
– Нет, обычно я говорю, где что продается и сколько стоит. Кстати, тут есть куча экскурсий, в том числе с нашими гидами…
– Ты сам неплохо справляешься, – заметил я.
– Правда! – подтвердила Юля.
– На самом деле, я даже не думал, что здесь что-то есть, кроме пляжа, – закончил я.
– Мне даже на пляж будет теперь неинтересно ходить, – добавила Юля. – Нам надо вас поблагодарить.
– Не за что.
– Почему? Вы сделали наше путешествие гораздо интереснее.
– Каждое место интересно. Надо только докопаться до его центра. Даже если остров десять на десять метров.
– Как у Маленького Принца? – спросила жена девочкиным голосом.
– Типа того.
– Надо, наверное, его любить? – предположила Юля вкрадчиво.
– Не обязательно. Любой остров – это мир в миниатюре и в принципе равен любому другому месту. Мне теперь совершенно достаточно этой площади. Даже собственного дома.
Мы с Юлей опять переглянулись. Как надо понимать этого человека?
– Наверное, вы достигли мудрости, – усмехнулась Юля. – На этом острове. А в Москву не тянет?
– Откуда вы узнали, что я из Москвы?
– Не знаю, чувствуется. Я, значит, угадала?..
Повисла пауза.
– Чем дальше, тем мне труднее понять, как я там жил? Мои кошмарные сны, особенно первое время, что я вернулся домой. А иногда… услышу какую-нибудь песню или кино посмотрю – и хочется все бросить и назад на первом самолете!
– Почему?
– Тут все же все слишком другое.
– Да. И европейцы – не самые приятные люди на свете, честно сказать.
– Что ты говоришь?! – удивился я.
Он махнул рукой:
– Это долгий разговор и старые счеты. Может, я к ним несправедлив.
– Ну и?..
– А с другой стороны: зима, холод, страшные люди. То теракт, то дефолт, – он усмехнулся.
– Ну, все-таки – это же наша родина... – начала Юля, так долго звавшая меня сбежать из нее в неизвестном направлении.
– Которая из гадкого утенка однажды превратится в прекрасного лебедя. Надо только уметь ждать… Зайдем, – вдруг сказал Олег, притормозив на площади у огромного католического собора из темного камня, – тут сумасшедшая роспись!
– А по профессии ты кто? – спросил я, открывая дверь машины.
– По профессии? Трудно сказать. Образование у меня техническое. А пристрастия нет. И я всю жизнь следовал пристрастиям.
– Вы явно гуманитарий, – предположила Юля.
– Почему?
– Видно. Не верю я в ваше техническое образование. Кстати, контрольный вопрос.
– Да?
– Что такое синус?
– Ха-ха-ха!
– Ну? Я жду.
– Отношение чего-то к чему-то.
– Здорово! Вообще-то, отношение противолежащего катета к гипотенузе.
– Противолежащего чему? – спросил я.
– Углу альфа, разумеется.
– Вы, наверное, в школе математику преподаете? – предположил Олег, выходя из машины.
– Нет, просто со школы помню. А считать не умею.
– Потрясающе! А я вот уже все забыл.
– Чем же вы занимались?
– Бог знает чем, как вся страна.
– Начинали заниматься и бросали?
Он кивнул.
– Почему?
– По разным причинам. Надоедало делать одно и то же. Или я разочаровывался и бросал. Или меня – отбрасывали...
– И так сильно бросили, что сюда попали? – спросила Юля с сарказмом.
– Именно!
– Всего-то?
Он поднял брови, вроде как: «Не верите?»
– Это, конечно, не мое дело... – начал я.
– Не приставай к человеку! – вдруг оборвала меня Юля, пристально глядя на Олега. – Ему вчера уже досталось...
– Сейчас я вам покажу местного Матисса!.. – вдруг воскликнул Олег, вроде как меняя тему.
Мы прошли еще несколько шагов молча – по замощенной площади перед готически-темной Святой Канделярией, покровительницей острова, как представил нам ее Олег. Храм и правда напоминал больше музей современного искусства. Мы вышли слегка ошарашенные.
– Если тут такое оформление, какие же тут службы? – спросила Юля.
– Повеселее, чем у нас. Наша церковь такого бы не пережила. У нее все должно быть архаично и постно.
– Вы еще и атеист.
– О нет, в чем-то я понимаю больше, чем эти с клобуками и епитрахилями, – без лишней скромности сообщил он.
– Откуда бы вы могли это знать? – спросила Юля.
– Может быть, я вам как-нибудь расскажу, если успею.
Прозвучало это двусмысленно.
– Замерзаете? – спросила Юля, когда мы поравнялись с его терраской, – завершая наш обычный маршрут вдоль берега.
Олег сидел в кресле за столиком, окруженный садиком, как оградой, под звуки цикад и трепещущих на неослабевающем ветру финиковых пальм – с накинутым на голову полотенцем, напоминая араба. Не бросалось в глаза, что он был нам рад. Я уже замечал в нем – эту мрачность и отрешенность, особенно по вечерам, словно он витал в мыслях где-то далеко. Смены его настроений были для меня необъяснимы, здесь, где все было так однообразно...
– Вы нам не рады? – спросила Юля напрямую.
– Нет, то есть – рад… Просто вы будите разные воспоминания…
– Плохие?
– Разные. В том числе хорошие. И это хуже всего…
– На вас не угодишь… Вам холодно?
– Нет, просто ветер.
Он жестом пригласил нас садиться: в такие же плетенные кресла, в котором сидел сам. Скинул полотенце и ушел в дом и вернулся с открытой бутылкой белого испанского вина.
– Угощаешь? – спросил я, скрывая удивление.
– Хорошее, – сказал он вместо ответа. – На мой вкус, лучшее здесь…
– Я думала, вы не пьете.
– Иногда… Под настроение.
– И какое теперь настроение?
– Подходящее.
– Как читается, «Черо Гордо»? – спросил я.
Он кивнул. И стал рассказывать про испанские вина. От них каким-то образом перескочил на древних персов, через некоторое время он уже говорил об индейцах, индусах и т.д. Я не успевал ухватить логики его мысли. Я только понял, что история острова была вовсе не единственной вещью, которая его интересовала.
– Вы обещали что-то рассказать, – вдруг прервала его Юля.
– Я, вроде, и так беспрерывно рассказываю, – улыбнулся Олег.
– Нет, о себе. Теперь мне стало еще интереснее.
– Ты же сама останавливала меня! – удивился я.
– Я женщина и я любопытна.
– О, не теперь! – запротестовал он. – Давайте лучше выпьем.
– Вы напускаете таинственности. А всего-навсего, вы просто любите приключения, вот и приехали сюда.
– Так и есть, – согласился Олег.
– Да я не верю.
– Как хотите. Ваше здоровье!
Мы чокнулись.
– Но вы же не преступник и не контрабандист!
– Ну, это как посмотреть, – усмехнулся он.
– Ну, так расскажите, вы все молчите!
– Молчу? Просто не о чем рассказывать…
Вино и правда было хорошее, с отчетливым дубовым оттенком, может быть, даже через чур.
– Это трудно, наверное, все бросить? – спросил я.
– Когда много всего, тогда, конечно, трудно.
– Нужны, наверное, хорошие стимулы?
– Куда без них! – кивнул он и нахмурился.
– У вас, наверное, что-то случилось? – высказала догадку Юля. – Роковая любовь?
– Ну, было, конечно, чего скрывать?.. Надо было срочно придумать что-то, ломануться, например, к ваххабитам в Чечню. Ну, а вышло сюда… – он сделал вид, что засмеялся.
Я понимающе кивнул головой.
– Это место явно лучше.
– Знаете, как называется этот остров? На местном на гуанческом? «Нико¬гда-никогда». Never-never. Это мне один местный англичанин сказал.
– Правда? Мрачновато, – заявила Юля.
– Я потом проверил: и ничего подобного не нашел, напутал что-то англичанин или пошутил. А, может, угадал тайную суть… Мне это как-то ближе.
– Почему?
– Почему? Я был вегетарианец, ненавидел работу, вел богемную жизнь, носил длинные волосы – верите? У меня диплом престижного вуза. Теперь вот работаю каждый день, в белой рубашке, езжу встречать туристов… Чиню им розетки…
– Необычная метаморфоза! – не удержался я. – Ну, и зачем ты так, ммм, умалился?
– Разве я один?
Я пожал плечами. Действительно, квартиру раз в неделю нам убирала консерваторская профессорша из Тбилиси, Манана.
– Когда-то я ушел в дворники – добровольно, из идейных соображений, – продолжил он. – А теперь полстраны занимается не своим делом – без всяких идей, разве нет?
– И ты из их числа?
– Ну-у, не исключено.
Я снова пожал плечами. Закрадывалось у меня сомнение на его счет.
– Все меняются. – Он помолчал. – Я бы теперь, наверное, и бизнесом мог бы, нет предела совершенству. Но такая жизнь требует таких же сильных допингов… А здоровье уже не то.
Он снял со спинки плед и набросил на плечи. Было и правда совсем не жарко.
– Все люди меняются – и не в лучшую сторону. Жизнь уходит, а им хочется чего-то нового. Может быть, кого-то нового… – зачем-то добавил он.
– Ну, да. Поэтому молодые боссы меняют жен на секретарш... – усмехнулась Юля, закинула ногу на ногу и посмотрела на меня изучающе: не собираюсь ли поменять ее на молодую и привлекательную секретаршу?
– Ты же знаешь, я не босс.
– А, в этом вся причина! А станешь – сделаешь мне ручкой?
– Если твой характер окончательно испортится.
– Они же все дуры! – сказала она предостерегающе. – А вы и хвосты распускаете. Думаете, если моложе, то и лучше. Забыли, кто вам котлеты из хлеба делал, когда вам жрать было нечего, кто с вами все время был, пока вы свои ларьки открывали?
– Кто это «вы»? – спросил я.
– Конечно, старая жена – для прежней плохой жизни, а новая – для новой веселой, – продолжала свое Юля.
– Ты не ответила…
– Я уже забыла, о чем ты спрашивал? А, я сказала, что «вы», эмм, открывали… Но вас, Олег, я не имела в виду. Вы, кажется, не интересуетесь женщинами.
Он улыбнулся:
– Почему вы так решили?
– Мне показалось. Я не права?
– Я бы так не сказал. – Он помолчал. – Женщины похожи на детей. А я сейчас не в таком положении, чтобы становиться отцом-одиночкой.
– Женщины похожи на детей? – переспросил я.
– Он хочет сказать, что мы так же милы, как дети, правда?
– Да, вы так же милы, как дети, смешливы, порой легкомысленны, беспомощны и капризны. И так же неблагодарны…
– Тебе, наверное, просто не повезло, – сказал я после паузы.
– Может быть.
– Я бы не обобщал, даже если ты встречал много таких.
– Тебе-то откуда знать? – вдруг встрепенулась Юля.
– Я не про себя!
– То-то! Тебе-то уж точно повезло, или скажешь – нет?!
– Что ты, повезло, конечно, котик! Каждый день благодарю Бога и спрашиваю, за что такое счастье?!
– Не иронизируй, а то получишь!.. Мне наоборот – мужчины все время казались большими и легкомысленными детьми. И такими беспомощными! Во всяком случае, психологически.
– Они во многом такие и есть.
– Ура, у нас консенсус! Видишь, – обернулась она ко мне: – Мне удалось убедить философа.
– Я не философ, я менеджер. И электрик, – и он опять улыбнулся. – Сантехником тоже могу.
– Не прибедняйтесь!
– Это факт.
– Вы говорите так, словно это проклятие, от которого вы не можете избавиться.
– Так и есть.
– Правда? Вы что – кровью договор подписали?
– В каком-то смысле.
– Философ, заколдованный в менеджера!
– Вот именно… – он усмехнулся и посмотрел на нас, прикидывая реакцию.
– Ну и что тут такого, чего ты прям!.. У меня, в конце концов, похожая работа, – сообщил я.
– Но я так никогда не работал. В таком качестве: врать и выкручиваться целый день, и параллельно решать проблемы разных… достойных людей, у которых просто завелись бабки, например, потому, что они попилили бюджет детского сада… Нет, я не жалуюсь. В начале правда было трудно, особенно когда понимал с пятого на десятое. Да вообще ничего не понимал. Хозяин мне еще попался, фрукт хрен знает какой, хорошо лишь, что сам ничего не понимал и не видел всей моей лажи. Это в бизнесе сплошь да рядом. Но уж очень я хотел доказать, что простой русский парень все может. Да и выхода у меня не было…
– Я поняла! Вас выбросило волной на этот остров с погибшего корабля! И аборигены взяли вас в плен.
– Так и было.
– Но вы когда-нибудь отсюда сбежите! Наверное, уже тайно строите лодку!
– Нет, зачем мне сбегать? Теперь я тут считаюсь вполне уважаемым менеджером, можете поверить. Начальство ругает, но ценит… – он усмехнулся. – Они, конечно, пройдохи – как делать деньги из воздуха. Не нам чета.
– Но вы же хотите свободы?
– Это метафизическое понятие. Метафизическим должно быть и освобождение.
– Не поняла?
– Ну, как в сказке: приплывает красавица, целует чудовище…
– Так вы кого-то ждете?
– Нет, никого не жду. На этот остров никто никогда не приплывет.
– Это, видно, какой-то субъективный взгляд…
– В моем случае, боюсь, объективный.
Небольшая пауза, несколько глотков чая.
– Что же вы будете делать?
– Ничего, просто жить.
– А как это: просто жить, просветите?
– Надо просто жить и считать, что все хорошо. Что у тебя все есть и ничего больше не надо.
– А если все плохо?
– Ну, если действительно все плохо… Но, чаще всего, это не так.
– Не знаю, я бы не смогла: без друзей, без своего дома. Или у вас все-таки есть друзья?
Он отрицательно покачал головой.
– Знакомые. Люди тут довольно пустые: улыбчивые жулики или коммерсанты. Пенсионеры. Щенки. Всем довольные и ничем не интересующиеся. А приезжие слишком быстро меняются.
Он замолчал.
– Хотела бы я так: быть всем довольной и ничем не интересоваться, – бросила Юля.
– Я тоже.
– А-а, то есть тоска все же гложет!
– Ну, не тоска, а ощущение, что жизнь проходит мимо, что ты в ней ничего не делаешь и ничего не значишь.
– Вы говорите, как русский эмигрант, который не может вернуться. Но вы-то можете.
– Разве дело в возвращении?
– А в чем?
– Чем это хуже того, как живет большинство – все равно где, хотя бы в Москве?
– Как большинство – конечно. Даже, как живем мы, – допустил я. Собственно, он повторил мои слова.
– Ну, так что?..
Я пожал плечами, не зная, что ему ответить.
– Почему же вы все-таки не возвращаетесь? – настойчиво спросила Юля. – Не скопили денег?
– И их тоже.
– Вы, наверное, просто не любите родину. Таких много. Все наши друзья такие, если честно.
Повисло молчание.
– Иногда мне снится дом где-нибудь под Москвой. Зима, снег, шум отъезжающей электрички. Тишина, глубокая-глубокая. Снежинки под фонарем кружатся. Вдруг приезжает из города гость – и мы сидим у камина, пьем вино и говорим…
– С морозца лучше водочки – под грибок! – не удержался я.
– А, вот вы каков – у камина...
– Не знаю, чего мне камин запал? Когда-то у меня был. И дом тоже. А тут каминов нет.
Это была проговорка о прошлом, мы ждали продолжения, но его не последовало.
– Здесь, наверное, должно возникать желание что-то осмыслить, – сказала Юля. – Прошлое, например.
– И да, и нет. Здесь нет стимула мыслить, если только сразу по прибытии... Но тогда было не до того.
– А я думала наоборот.
– Я тоже.
Мы замолчали.…
– Все-таки, вы очень серьезны, – сказала Юля.
– Да? Ну, этот чисто московский стеб... Это теряется – без практики…
– Да я не то хотела сказать, – пробормотала Юля. – Лучше, скажите, что все-таки у вас произошло? Может быть, вы шпион?
– Ага, шпионю – и каждый день пишу донесения. Только не спрашивайте, на кого я работаю!
Юля усмехнулась.
– Нет, вы точно что-то скрываете.
Он демонстративно посмотрел на часы. Мы немедленно встали. Он проводил нас до дорожки.
– Завтра, может быть, я вам расскажу.
– Правда? Это наш последний день.
– Знаю.
Утром финиковая пальма шумела за окном, роняя финики, как антоновка свои яблоки. Небо было в тучах, и лил мелкий дождь, словно здесь тоже наступила осень.
Вместо разбушевавшегося моря я учился кататься на лошади – где было еще мне этим заняться? И это оказалось очень непростым делом, с непривычки страшно волнительным. Я не мог понять, как люди тысячелетия пользовались этим огромным и очень норовистым животным?! А ведь в детстве я мечтал быть ковбоем. Всадники мило смотрятся со стороны, но, на самом деле, верховая езда – ужасное испытание для нервов и задницы!
У Юли все получалось гораздо лучше: и лошадь ее слушалась, и вообще была более человечная, чем моя. Впрочем, в детстве в деревне Юля уже ездила на них:
– Лошадь – как велосипед, – объявила она. – Если раз научился – уже не разучишься.
И она гордой амазонкой поскакала вперед, как бы торжествуя надо мной и своей обычной неуклюжестью и немощью.
А вечером на туристском автобусе мы попали на костюмированное представление на окраине ближайшего Бананоса. Какой-то чудак построил настоящий рыцарский замок из бетонных блоков, как в фильме «Замужем за мафией». Он стоял новенький, как с иголочки – такой поп-арт на тему средневековья. У ворот с подъемным мостом нас ждали рыцари в доспехах на конях, перед которыми фотографировались туристы. Имитация средневековья продолжилась сразу за воротами, где в небольшом парадном зале, освещенном факелами, нас ждали король и королева. Гости подходили к королю и жали монаршую руку. При этом никто даже не кланялся королеве. И когда Юля присела перед ней в глубоком книксене – королева улыбнулась.
Сразу за парадным залом оказался длинный открытый турнирный зал, с амфитеатром для публики. Слуги в средневековых костюмах разносили по рядам печенную картошку.
Дальше был просто цирк и средне срежиссированное шоу. Холеные дрессированные лошадки бегали по засыпанной песком арене, напоминавшей хоккейную площадку, карлик-негр глотал и изрыгал огонь, небольшая рыцарская «джигитовка» сменилась абсолютно театрализованными рыцарскими боями с навязчивой работой на публику.
В довершение всем предложили пройти в зал для танцев, в котором взрослые люди играли с серьезным видом в детские игры, плохо плясали и пели, не теряя невозмутимости и хорошего настроения…
Мне все было не мило, словно я чувствовал, что меня надувают, что это не подлинное веселье, не подлинное средневековье, не подлинный рай.
К вечеру распогодилось, появилось солнце, пурпурным кругом уходившее в алые облака, растянувшиеся над темно-фиолетовым океаном. Ветер не стихал – и отчетливо пахло морем, с которым нам вот-вот надлежало расстаться. Это внушило неожиданную грусть. И я вдруг понял, что, может быть, был неправ к этому месту. И ведь всегда так: никакой последовательности чувств!
Мы пришли к Олегу уже в темноте, зато, как обещали – во всеоружии, то есть с трехлитровой бутылью калифорнийского вина и дорогим сыром, лучшим из того, что нашли в местном поселковом магазине. Он был в белой рубашке и белых штанах, словно недавно пришел с работы. Выглядел утомленным и равнодушным.
В садике перед домом мы застали двух странных девушек, красивых, но какой-то кукольной красотой, пестро одетых, говоривших на провинциальном русском, о чем-то пересмеивающихся и совсем здесь лишних, словно приехавшие из глубинки дальние родственники.
Они что-то делали в саду, готовили еду, уносили и мыли тарелки – в общем, были вроде служанок.
– Соня, Ира, – представил он их.
– Кто это? – спросила Юля, округлив для эффекта глаза, только девушки отошли подальше.
– Не знаю точно. Толик утром привел. В пабе познакомился, – они всю ночь отжигали вместе.
– А почему к тебе?
– А он здесь решил продолжить. И оставил их мне, вроде подарка…
– Ничего себе подарок!
– Они не так плохи, как кажутся, – успокоил нас Олег. – Вообще-то, он извиняться приходил.
– Извиняться?
– Ну, да, за все… И еще, что не будет ничего покупать.
– Не будет?
– Да и не собирался, потому что денег у него нет, он просто дурака валял, для веселья.
– Щеки, значит, надувал, – сказал я.
– Вроде того.
Юля снова окинула взглядом девушек.
– Ну, на них-то у него деньги есть. Они тоже туристки?
– Не знаю… Я, честно сказать, постеснялся расспрашивать, да они и заснули сразу, лишь недавно встали.
– Тяжелая, видать, у них работа, – съехидничала Юля.
– А ты не боишься, что они…
– Я думал об этом, – прервал меня Олег. – Или просто любительницы веселой жизни. Тут таких хватает. Ну, ничего, пусть поживут, сколько хотят…
– Или за сколько им заплачено… – презрительно сказала Юля.
– Заплачено?! – изумился я.
– Не знаю, так предположила!
Олег посмотрел на нее, но ничего не сказал. Он был совершенно серьезен и как-то скован.
– Но почему две? – спросил я.
– От русского размаха, разумеется! – не унималась жена.
– Просто не захотели расставаться, – равнодушно сказал Олег.
– Ну да, я их понимаю, – кивнула головой Юля.
Я все равно чему-то удивлялся:
– Это как – по местным понятиям? Или пустяки?
– Да никак.
– А сплетни?
– Здоровый разврат тут, скорее, приветствуется.
– Здоровый разврат! Вот как это называется! – засмеялась Юля.
– А не думаешь, что он, ну, это… – я сделал неопределенный жест пальцами.
– Хотел меня подставить? – догадался Олег. – Вряд ли, думаю, это от чистого сердца. Поделился, чем мог. Хотя посмеяться – допускаю. Он уже не узнает, насколько успешно: он сегодня улетел.
– А, может быть, он хотел испытать вас? – предположила Юля.
– Это мне не приходило в голову, – чистосердечно признался Олег. – Вы не стесняйтесь, они нормальные девчонки, все понимают. Им наверняка тоже есть, что рассказать. У одной из них все запястья в шрамах…
Я присмотрелся к ним. Если они и были тем, о чем я подумал, то в них не было никакой роковой трагичности или униженности. Печать греха не читалась тоже. Они казались здесь как дома. Оттого, наверное, что в его отношении к ним не было ни тени неравенства, что меня удивило.
– Это ваш друг? – спросила одна из них, пониже и побелей, тихим вежливым голосом. Ее и звали Соня. У нее было нежное девичье лицо, длинные русые волосы – и те самые ужасные порезы на запястье левой руки.
Я неопределенно кивнул.
– Странный у вас друг, – закончила она.
– Он не странный, он хороший, – возразила другая, кричаще и грубо-красивая брюнетка. Все в ней было пересолено: наряд, красота, даже «женскость».
– Я и говорю хороший! Тут таких больше нет. Только их епископ!.. – и они прыснули.
– О чем вы? – спросил Олег.
Девушки снова прыснули и отошли.
Вечер был прохладный, и все мы, включая девушек, чувствовавших себя все свободнее, уселись в его гостиной, перед большим французским окном в сад, за низким круглым столом со стеклянной столешницей. Девушки заставили стол приготовленной ими едой, – и Олега это очевидно смущало, с непривычки что ли.
Есть никому не хотелось, ели больше из вежливости. Девушки уже объяснили, что специально старались, узнав, что у него назначен вечер с друзьями. Втроем они обсуждали жизнь на острове, много смеялись, то и дело упоминая людей и вещи, которые нам были совершенно непонятны, но, видно, составляли важную часть здешней экзотики.
– Ты знаешь всех местных англичан, – заявила Ира. – Кто из них самый приличный? А то ко мне тут клеился один, пошли, говорит, я живу на перекрестке с часами. А сам страшный, как черт, извращенец, наверное…
– Ты перед ним так танцевала! – заметила Соня.
– Я просто танцевала, а не перед ним!..
– Я догадываюсь, о ком вы. Это жуткий ловелас, но, кажется, не извращенец…
Потом Соня по собственному почину сварила всем кофе. В сгустившейся темноте Олег зажег несколько свечей и ароматических палочек, включил музыку, притушил свет и вновь разлил вино, так что обстановка стала разительно напоминать какой-то фильм.
– Олег, я жду историю, вы помните? – напомнила Юля.
– Какую историю? – спросила Соня.
– Да, ерунда, – он ненатурально усмехнулся. – Как я попал сюда…
– О, расскажите, мне тоже интересно! Я много про вас слышала. Все считают вас жутко таинственным.
– Правда, – подтвердила брюнетка Ира.
– Боже, ерунда какая! – пробормотал он с досадой. – Граф Монте-Кристо…
– Точно! – реплика Сони.
– Все ерунда…
– Ну, вот и расскажите. Вы, между прочим, обещали.
– Ну, пожа-алуйста!
– Чего вы, собственно, ждете? Исповеди? Еще рано солить пиво…
Никто его не понял, но это только подлило масла в огонь.
– Ну, пожалуйста, Олежек! Хотите, на колени встану! – воскликнула Ира.
– Бред какой! С чего вы решили, что у меня есть интересная история?
– Простите меня, но я заглянула к вам в спальню… Там столько исписанных дневников! – удивленно проговорила Соня.
Олег вскочил:
– Кто тебя просил?! Как… – он захлебнулся. – Как тебе не стыдно, я пустил вас в дом!
– Извините, это я по глупости… Я никому не скажу.
– Вам первым ничего нельзя рассказывать, растреплете всему острову!
– Никогда, клянусь!
– И я клянусь! – сказала Ира, а даже руку подняла, как в суде.
Он открыл верхний ящик низкого шкафчика и вдруг достал трубку. Этого мы еще не видели.
– Подарок одной барышни. Она любила мужчин с трубкой. Я это делаю, когда меня вот так… нервируют…
– Простите…
Я удивленно глядел на него: он и правда нервничал, хотя не совсем было понятно – отчего?
– Вот ведь, наобещал… Это совсем не то, что вы ждете.
– Набиваете цену? – спросила Юля. – Это умно.
– Дело не в цене… Я понимаю, вам скучно, думаете услышать легкую короткую историю.
– Почему короткую?
– Вот именно, короткой не получится. Вообще не известно, что получится. Вы готовы?
Мы все дружно закивали.
– Вы так легко согласились… Но вы еще пожалеете, увидите.
– Как интересно! – воодушевленно заметила Соня, Ира заулыбалась, а Юля бросила на них ядовитый взгляд.
– Я предупредил… – И он солидно запыхтел трубкой.
Я когда-то курил трубку и видел, что он курит ее не то чтобы очень умело. В этом было что-то искусственное. Да и руки у него заметно дрожали…
***
– Не знаю, с чего бы начать?.. Кончил я, точнее не кончил – один полутехнический вуз, как я говорил… – и ни с кем там не подружился… Это чтобы ввести вас в курс дела… По оказии попал на работу, которая мне ужасно не нравилась, как и тамошние люди. Впрочем, были там и весьма интересные экземпляры, как, наверное, везде… В общем, я побыстрее оттуда сбежал – обогащенный двумя афоризмами: они хотят купить канарейку за копейку, да что б пела, но не ела. И второй: они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем. Это еще при Союзе было, как вы понимаете…
Я кивнул.
– Отец давно ушел, я жил с мамой… Я считал себя художником. Любил книги читать, а больше ничего не любил. А она, вроде, и хорошая, но странная: хотела мной руководить, добивалась, чтобы я вернулся в свой колледж, профессионально рос, много работал, карьеру делал, чтобы все, как в нормальной семье… Иначе за меня никто замуж, мол, не пойдет!.. А я по профессии не хотел, я хотел картинки рисовать и музыку слушать. А она пилит-пилит: все равно, мол, из тебя ничего не выйдет! А у меня дед – художник, почему не выйдет?.. И такая меня тоска взяла!.. Я словно увидел свою жизнь от начала и до конца, как у них, то бишь родителей… И если бы спокойно пилила, а то все истерики, истерики – и вообще я на шее сижу… От нервов ничего не осталось… В общем, ушел я и стал по стране кататься, с геологами в основном – хорошие ребята. На Памире был, на трехтысячные вершины на вертолете летал, на Камчатке жил… Но кроме этого... я тогда совсем не знал, чем заниматься, ну, кроме этих поездок и картинок, которые и правда никому не были нужны. Был глубокий совок, и все казалось таким застывшим. Я не находил в той жизни абсолютно ничего своего, хоть вешайся. Но тут попались правильные люди, с кем-то в дурдоме познакомился – да, я ведь в дурдоме лежал, то есть в психушке, которые мне окончательно все объяснили, диссидентских книжек насовали. Ну, с этого все и началось: не совсем нормальная, с точки зрения того времени, жизнь. Люди разные и очень интересные, и все они, кажется, теперь померли…
Говорил он не в обычной своей манере, холодно-служебной, к которой мы привыкли, и не в надменно-интеллектуальной, которая иногда у него проскакивала, словно по оплошности, – а в иронически-простецкой, в стиле застольного трепа, причем многие слова были непонятны, из какого-то сленга, и он не всегда удосуживался их переводить. Рассказ прерывался возгласами и комментариями девушек, которые в основном останутся за кадром…
– В общем, сдвигаемся к концу восьмидесятых…
– Куда? – спросила брюнетка. – Ты что, такой старый?!
– Не заметно? Я пью кровь девственниц и не старею.
– Где ты их берешь? В детском саду?! – брюнетка захохотала.
– Заткнись! – воскликнула блондинка и щелкнула ее по лбу.
– Итак… В этом замечательном кругу я познакомился с одной барышней… Я сильно обжегся до этого и долго вообще ни на кого не смотрел, а она стала утешать… В общем, я как-то сильно влюбился в нее: то ли потому что давно жил один, то ли потому, что она и правда сильно от всех отличалась. То есть, так оно и было. Она была номенклатурная дочка, своя квартира почти в центре, всегда куча народа… Сперва я просто в гости ездил, траву с ней курил, музыку слушал.
– Что вы курили? – переспросила жена.
– Марихуану.
Девушки прыснули.
– Зачем?
– Ну, в том кругу так было принято… Можно дальше?
– Извините…
– Судьба у нее была не простая: бросила Университет, подсела на опиаты… это понятно? – Мы неопределенно кивнули. – Потом явилась к родителям на последнем месяце беременности. А как родила, они решили, что она ненормальная, стали показывать врачам. Потом нашли в шкафу сумку с маком – и сдали милиции. А оттуда она попала в дурку. Родительских прав ее лишили – родители настояли, ребенка увезли – и так больной, мол, весь. Несколько лет она провела то в дурдомах, то по… квартирам друзей, торчала со страшной силой…
– Торчала? – переспросила Юля.
– Употребляла наркотические вещества, – усмехнулся Олег. – С черной, то есть опиатов, на винт перешла – это психостимулятор такой, очень сильный и опасный…
– Ужас, – сказала Юля машинально. Она еще не знала, что нас ждет.
– Как ее звали, говоришь? – вмешалась брюнетка.
– Инга… назовем ее так. Неважно. Зачем тебе? Ты тогда еще не родилась.
Соня усмехнулась.
– Да? Ну, ладно…
Олег сделал паузу. Пауз в его рассказе вообще было много, словно он обдумывал, что стоит рассказывать, а что нет.
– Потом вернулась домой, ломаться там – то есть слезать с наркотиков. Родители от ужаса выделили ей квартирку. С ребенком видеться не давали. Виделась, конечно, но редко. И при этом у них отличные отношения и какая-то особая любовь. Я видел ее сына, тогда ему было уже лет десять. Совершенно нормальный здоровый ребенок. И родителей ее тоже видел: у них уже пенсия была, дача роскошная под Москвой. Просто маньяки, уверенные в своей правоте. В средние века они бы ее добровольно объявили бы ведьмой, стояли бы у костра и истово подкладывали хворост.
– Мне кажется, вы немного сгущаете? – предположила Юля.
– Не исключено. Я бываю резок в оценках. Особенно, когда это касается прошлого…
Он улыбнулся и налил всем вина.
– Ну, вот: одна, в своей квартире, хорошие книжки, музыка. Друзей уйма, больше из богемы, хотя это громко сказано, охломоны всякие, тоже любили траву покурить. Возлюбленных у нее было много, она к этому просто относилась, а семью заводить не хотела, хотела свободной остаться. А тут Перестройка, кооперативы, демократическое движение, все чем-то торгуют или на митинги ходят. Раньше мы знали, как жить, привыкли уже – своим тесным кругом, а тут враз все изменилось и перепуталось. И мы со всеми своими хорошими идеями вроде как оказались никому на фиг не нужны. Наверное, нас больше всего ностальгия сблизила… То есть, не знаю, это я так решил. Она любила молодых симпатичных мальчиков…
Девушки засмеялись. Олег улыбнулся, снова выдержал паузу, как опытный актер, дожидающийся лучшего момента для своей реплики.
– Молодых симпатичных мальчиков, которые, когда они засыпались на кайфах, брали вину на себя. Двое из них уже сидели, и о ней среди друзей ходила дурная слава. Но я не верил. То есть сперва я ничего этого не знал. Я был для нее тоже вроде юного мальчика, хотя разница у нас была в три года. Этого хватило, чтобы я был ею совершенно очарован: умом, едким юмором, тем, что она всех знает и отлично про них рассказывает…
Он снова выдержал паузу, давая информации улечься в нас.
– Все женщины, которые в меня влюблялись – были сумасшедшими, – вдруг сказал он и сам усмехнулся. Девушки тоже прыснули. – Нет, правда. Что-то тянуло их ко мне. Может быть, ощущение моей нормальности, даже такой ненормальной. Порой я казался себе скалой в океане женского безумия. Или им казался. При этом я-то отлично знал, что у меня самого далеко не все дома. И они, возможно, знали это тоже – и это было вторым доводом влюбиться: мол, я похож на них и лучше их пойму… И Инга была из их числа, хотя я это сразу не понял. Просто для нормальности ей требовалась трава. Марихуана, – пояснил он.
Снова небольшая пауза, словно продолжение его тихой речи. Вообще, он говорил очень тихо, думаю, намеренно, и подчеркнуто спокойно, во всяком случае, до определенного момента.
– А если бы не было: она что – с топором на людей кидалась бы? – пошутил я.
– Нет, конечно. Просто – собой не владела, от нервов на стенку лезла. Все ее нервировало... Или начиналась депрессия. Трава хорошо сглаживает шероховатости жизни… Она уже ни на чем таком не торчала и, в общем, только травой баловалась, хотя и предлагали ей потяжелей, но она даже смотреть боялась, слишком много у нее было с этим связано.
Юля красноречиво посмотрела на меня, типа: видишь, как тебе повезло?! Я лишь сделал большие глаза. Олег на нас не смотрел, задумчиво уставившись на след бокала на стеклянной поверхности стола. Бананово-пальмовый сад за окном сотрясался ветром, но он не слышал.
– Но не в аптеке же вы ее доставали? – сказала Юля. – Это, наверное, не просто было?
– Довольно просто. Почти так же, как какие-нибудь заграничные колготки. Но потом все изменилось. Люди стали деньги зарабатывать, кто как мог. Кое-кого сажали, он выходил и занимался тем же… Сама она на траву была не жадная: отсыпала друзьям, если много было. А однажды спросила: нет ли у меня людей, кто хочет подкуриться? У нее вдруг случилась большая партия хорошей травы – и она решила зашибить чуть-чуть денег. Она жила бедно, хотя имела охренительно дорогие пластинки и книги. Мы потом в тяжелую минуту их продали. А тогда я сказал «поищу», хотя роль пушера меня совсем не прельщала.
На минуту он погрузился в себя, словно прислушиваясь к словам, которые собирался сказать. Девушки курили и внимательно слушали, особенно с того момента, как в его рассказе стало звучать что-то для них, по-видимому, знакомое.
– А нам жить тоже на что-то нужно было. Я-то почти на помойке мог жить, мне, в общем, было мало надо, и никому я не был ничего должен. Такой стиль жизни я считал идеальным и единственно возможным. И она, в общем, тоже. Но если деньги сами в руки шли… Ну, и – как-то это в один день сделалось: появилась у меня новая профессия, – он усмехнулся. – В основном, все у нее дома происходило, но иногда просили куда-то привезти. Или у кого-то забрать. Меня это ломало, торговать кайфом мне было западло, невозвышенно, да и стремно, но как жить с ней стал… А тут герла твоя просит: смотайся, мол, чего тебе, все равно дома сидишь. Может, боишься? Я вот – нет. В общем, один раз съездил вместо нее, второй. Ничего опасного, люди-то все свои. И деньги были, конечно, копеечные, ничего особенного, просто, чтобы не крутиться, работу искать, а жить спокойно, книжки читать, видак с друзьями смотреть, на всю срань, что в стране твориться, поплевывать. А в магазинах, помните, шаром покати, цены растут как сумасшедшие, сахар по талонам, на носки очередь…
Я кивнул:
– Еще бы не помнить! В Америке это называлось Великой Депрессией, а мы так втихую пересидели…
Он улыбнулся и кивнул.
– Теперь про марихуану… Я ее за наркотик не считал, не понимал, почему она под запретом? В нашей среде было мнение, что это международная алкогольная мафия придумала. Чтоб конкурентов отшить. Трава и полезнее, и кайф от нее чище – без насилия. А еще слышал, что тоже мафия, но другая: образовалась еще во времена сухого закона в Америке, когда делала огромные деньги на контрабанде. Сухой закон отменили – и сверхприбыли кончились. Ну, и решили делать их на наркотиках. То есть надо было, чтобы что-то запретили – и оно сразу вырастет в цене. Ну, это закон рынка, который и в совке отлично работал…
– А еще можно презервативы запретить! – предложила брюнетка. – А что, тут католики эти долбанные!.. – Соня ее насилу остановила.
– Вы открываетесь с новой стороны, – пробормотала Юля.
– Вы в шоке?
– Нет-нет, это даже интересно!
– Ну да, куда уж интереснее…
– Правда интересно! – воскликнула Соня.
Юля снова пронзила ее уничижительным взглядом.
– Для нас курить траву – это почти ритуал был, бунт против богомерзкого совка, – продолжил Олег после восстановления тишины. – Ну, и нужны были какие-то оттяги, чтобы с тоски не повеситься. Другие водку жрали, а мы, значит, курили. Время-то было – не приведи Господи... К тому же полуподпольная жизнь была нам как родная: мы так уже давно жили. Криминалом же при совке считалось все: не та литература, не та длина волос, не та одежда, не та музыка, не говоря уже о всяких мыслях. В общем, мы привыкли быть вне закона, хотя некоторые считали, что попасть в менты за диссидентские книжки или за несанкционированный митинг – это да, почетно, а за траву – нет. Мол, они и так все время нас гребут и шмонают, так не надо давать им повода: ничего с собой не носить, ни с чем таким не вязаться, а заниматься чистой ненасильственной революцией…
В этом месте он усмехнулся и мягко предложил вновь защебетавшей Ире заткнуться. Того времени она не помнила, и оно ее мало интересовало.
– Ну, в общем, стал я возить. И брать у одного приятеля, у него хороший канал был. Мы близкими друзьями на этом деле стали. Назовем его Гошей. Посидим, покурим, мыслями глубокими поделимся… Девяносто первый приняли на ура, сами баррикады строили. Нам Парижский май виделся, день неповиновения. За все совку проклятому отомстим! Многие потом этот год проклинали, но не мы. Мы-то ничего не потеряли, у нас не было ничего. В полной, пардон, жопе жили, ниже нас лишь бомжи. А мы самые свободные. Я, честно сказать, иногда бутылки собирал. На Арбате безделушками торговал, картинки писал на продажу, ремонты даже делал. А она преподавала английский на дому – детям знакомых. Это когда денег не было. А их почти всегда не было.
Жена вопросительно посмотрела на меня, я не понял ее взгляда и еле заметно пожал плечами.
– Потом я уже втянулся, стал настоящей своей работой считать. Не пыльной, но по-своему ответственной. Знал, что посадить могут, но тогда такое время было, сами помните, полно криминала, почти все – криминал. Рэкет, чеченцы с автоматами, разборки, пирамиды и всякая срань. Спасайся кто может! Кто уцелел – молодец! Отчаянное было время и по-своему веселое. Безответственное. Казалось, можно наконец-то все, полная свобода! Ну, и укатать в бетон могут, если уж очень зарвешься. Гошу, кстати, в конце концов, убили, тридцать три ножевые раны, по числу лет… – зачем-то прибавил он и усмехнулся. – Но это уже потом было. Слишком он отчаянно торговал, с травы на кокс перешел. А тогда в клиенты как раз «новые русские» стали попадать, мелкие торговцы, кавказцы даже, стремные люди. Бывало, с приятелем такой бандюган припрется, мать честная! Весь синий от наколок, живого места нет. Какого хрена привел! Он же на нас ментов наведет – или своих дружбанов! Нет, оправдывается, он клевый чувак, хоть и бандит и на зоне полжизни провел, во все врубается, уважает таких, как мы, Black Sabbath в школе слушал…
Он посмотрел на нас, видимо, ожидая, что мы засмеемся. Я вежливо улыбнулся, Юля хранила холодное молчание.
– Чего слушал? – спросила блондинка.
– Группа такая. Тебе бы понравилась… Связи, в общем, страшно расширились. Иногда дома сразу компания художников, компания старых хиппей, спорят об искусстве, а на кухне какая-нибудь проститутка, сбежавшая от своего сутенера, по телефону с ним ругается. Ну, следом он сам приезжает, крик, мордобой, она кухонным ножом его пырнуть хочет, все разнимают, потом вместе водку пьем, траву курим, расходимся миром.
– Классно вы жили… – мечтательно заметила брюнетка. – Жаль, меня там не было.
– Да, правда: нам тебя очень не хватало… Интересно, кстати: никакой этой достоевской униженности в них не было. Мол, я продукт отчаяния и обстоятельств, жалейте меня. Наоборот даже: мы ничуть не хуже других, мы свободные, делаем, что хотим… Хотя, конечно, это больше понты были…
Я искоса посмотрел на девушек. Они сидели совершенно спокойно, даже без намека, что информация их как-то касается. Может, и правда касалась не больше, чем нас?
– Интересные люди, кстати, попадались – из этой криминальной среды, – продолжал Олег. – Но внутри все же гнилые, хотя на словах – воровская честь, песни про маму, кинуть друга или не помочь – западло. На деле – рано или поздно – обязательно кидали, потому что никаких принципов на самом деле у них нет, зато эмоции и желания – охринительные! Ну, и жадные тоже…
– Ага, у меня был один: жадный, козел! – подытожила брюнетка.
– Прикол кстати! Дверь не запиралась, никакой конспирации вообще не было! Да какая, на хрен, конспирация, когда ходит пол-Москвы, все приводят друзей, которых в первый и последний раз видишь, новых режиссеров, музыкантов. В одной комнате люди пьют, в другой курят, смотрят видак, слушают свежий музон, спорят, стебутся – и так каждый день. Даже знаменитости бывали. В общем, страшно интересная была жизнь. Менты нас не трогали, видно, не до нас было. Сами кого-то крышевали или настоящих бандитов ловили. Давали нам пожить чуть-чуть…
Мы натужно засмеялись, кроме блондинки, делавшей самодельную папироску.
– А количества тогда крутились солидные, клиентов была прорва. Гоша товар килограммами привозил, хранили почти на виду. О деньгах не думали: сыр, вино, кофе по утрам, домой приезжали на такси. Впрочем, и перебои были, когда нет товара – и все. Ни у кого! Вся Москва звонит, спрашивает, сами звоним, ищем – глухота! И денег тоже нет, потому что ничего не запасали. И продавали почти по себестоимости, как сами брали. Все в основном вместе выкуривали. А курили каждый день. В общем, выгода была лишь в том, что всегда трава была, и как-то концы с концами сводили. Если честно, думали – сейчас трудное время пересидим, потом настоящим делом займемся. Даже искали что-то. Но когда есть трава – то, вроде, все хорошо – и чего еще надо? Полная иллюзия насыщенности и осмысленности жизни. Придут друзья, покурим, музон послушаем, поспорим, тусанемся туда-сюда – иногда несколько дней подряд, нон-стопом. Или наоборот, несколько дней – сплошные книжки, что-то там рисуешь или пишешь даже. По настроению. Если бы траву разрешили – слишком много счастливых стало бы, а это вредно для государства. Они же работать не будут, им и так хорошо.
– Точно! – воскликнула блондинка. – На, дунь! – и протянула ему самодельную папироску.
Он «дунул» и, не выпуская дыма, протянул нам.
– Что это? – спросила Юля.
– То самое, – сказал он, тяжело выдохнув.
Мы быстро замотали головами, и он вернул папироску девушкам. Комната наполнилась странным пряным запахом, раздражающим и как-то веселящим сразу.
– О чем я говорил? – спросил он. – А-а… Тут как раз первый или, не помню, второй ее мэн, то есть возлюбленный, с зоны вернулся. Думал, она его ждет. Она ему письма писала, говорила – из жалости. Ну, возвращается он, а в доме другой чувак, то есть я, куча народа: кто укурен, кто просто пьян, тусует, видак смотрит… Ему места нет. То есть того места, на которое он рассчитывал. Ну, он в амбиции, потом в истерику, потребовал свои вещи, пластинки, стихи какие-то, которые у нее хранились, которые он ей с зоны присылал. Пока она искала, а на это много времени ушло, он все нам кровь портил, ужасный зануда оказался, моралист. В зоне, видите ли, он много понял, другим человеком стал. Ждал тут настоящей любви. Нашел. Воспитывать нас стал… Жаль, я невнимательного тогда его слушал, мог бы догадаться, что меня ждет… – Олег сделал паузу. – Потом он в церковь ушел. Потом, вроде, опять заторчал и помер. Такая жизнь…
– Мне вот что удивительно! – вдруг воскликнула Юля. – Этот ваш гимн наркотикам! Я знаю, что многие курят, вот вы, но мне это непонятно. Это же вредно и опасно!
– А водку жрать – не опасно?
– Опасно, конечно.
– Но за нее не сажают, и это никого не волнует.
– Но разве не лучше жить без всего этого? Зачем нужно все это: водка, трава ваша?
Брюнетка прыснула.
– Знаете, в одном романе у Хаксли…
– Ха-ха-ха! – истерически засмеялась брюнетка.
Соня схватила ее за руку.
– Писатель такой… Один доктор говорит, что прежде многие произведения были написаны потому, что их авторы были чем-то тяжело больны. А вот он теперь мог бы их легко вылечить – и, следовательно, никаких этих произведений не было бы. А я бы все же предпочел остаться с произведениями.
– Не поняла.
– Я хочу сказать, что так называемый здоровый дух, как и так называемое здоровое тело – не способны делать искусство. И люди специально придумывают разные штуки, чтобы попасть в эти области… То есть в области, откуда все приходит.
– Что приходит?
– Разное. Вдохновение, например, – пояснил он, словно извиняясь.
– Не знаю. Вряд ли все искусство таково, – не сдавалась Юля. – И мы же не о болезнях говорим, а о наркотиках.
– Некоторые так называемые наркотики – это возможность увидеть себя и мир, как он есть. Это каналы к тому, что сидит в глубине нас. Но как бы упорядоченные, а не вызванные случайными болезнями.
– Это все искусственно, я не согласна! Не верю я в такое искусство, которое от наркотиков.
– Не будем спорить. Я же не хочу подсадить вас на наркотики.
– А звучит так, словно хотите…
Он примирительно улыбнулся, налил всем вина, сменил музыку и сделал внушение брюнетке, которая раскачивалась из стороны в сторону и готова была вылететь в окно. Сказать, что Олег был ни капли не похож на того, кого мы знали все эти дни – это ничего не сказать. Теперь он был тем человеком, про которого рассказывал, и было видно, что это доставляет ему удовольствие.
– На чем, бишь, я остановился? А, наркотики! Наверное, и по сей день можно было бы так жить – да бес попутал: наконец мы в бизнес ввязались, квартиры продавать стали. То есть всего одну и продали, если это можно так назвать. Тогда этим многие занимались. И развели нас как лох;в. Такая подстава классная! Друзья нас утешали: это первый раз всегда так бывает, потом умнее будете. Как-то я это «потом» плохо себе рисовал. Деньги-то мы у знакомых бандюков из банка заняли. Филей главного из них звали. Ну, и чего делать? Вот тогда я первый раз сам на Алтай поехал. Все равно уже было: менты ли схватят или друзья-бандиты на счетчик поставят. А я из себя туриста изображал, даже весла взял, с понтом лодка у меня. Точку я примерно знал, и меня там кое-кто знал. Хорошо, как раз сезон был, трава – выше крыши, в буквальном смысле. Не по качеству, по росту. Ну, и по качеству тоже. Я мешок отличных бошек привез, чуть не поседел от нервов, они же пахучие, как я не знаю что! Мне казалось, весь поезд ими провонял… Но довез – и теперь уже без дураков по рыночной цене стал толкать…
– Слушай! – вдруг воскликнула брюнетка. – Я ведь тоже шмаль из Хохляндии возила!
Соня прикрыла ей рот ладонью. Юля закрыла глаза, словно не хотела всего этого слышать. Мне тоже стало от этих рассказов не по себе. Криминальная тема никогда меня не привлекала. Но мы же сами просили его рассказать – некуда было деваться. А чего мы ожидали: мелодрамы?
– Квартиру мы сдали, у друзей жили, так и безопаснее, – продолжал Олег, как ни в чем не бывало, словно бравируя своим странным опытом. – А тут наши бандюки с Филей во главе подваливают, нашли нас… Посидели с нами, покурили, мирно пока, Инга их убалтывает, женское обаяние у нее – просто супер. Они и говорят: хрен с ним с долгом, если такой товар будешь регулярно возить. И нам все отдавать. Они не торговали, они сами курили. Они еще хороший героин любили. Вот тогда я настоящим наркодилером стал. С приятелем, Царем, кличка такая, и еще парой ребят настоящий синдикат образовали. Ненадежного Гошу на хрен послали. Всяким пионерам теперь я сам давал на реализацию. Конспирация на высшем уровне. Тогда как раз, наконец, брать за наркоту стали – пачками. За пустяки помногу лет давали. Многие, конечно, откупались. Многие менты в этот отдел по борьбе с наркотиками и шли за этим: полгода попасут какого-нибудь барыгу, возьмут с поличным, продукт там, меченые деньги, свидетели… И предлагают откупиться за астрономическую сумму. Настоящие дилеры откупались. А менты сразу из ментов уходят, свое дело открывают. Встречаешь его через полгодика, а он уже бизнесмен, твою мать! Никакой больше грязной работы…
– «Никакой грязной работы»! – передразнила Юля и закрыла глаза ладонью.
Но Олег даже не заметил, вошел в раж.
– А у нас бизнес серьезный, хошь-не хошь, бандюки мои нас как бы крышуют – но и долбят постоянно, продукт требуют. В любой час Филя мог вызвать на дом, как шлюху по телефону. Другим я мог отказать, а ему – нет. Сам с ними покурю, обсудим жизнь, ментов, то-се, они вспомнят, как в зоне сидели. Нормальные такие ребята. У них даже привычки в конце появились – поприличнее, пообтесались на заграничных курортах. Зачем им меня напрягать: они меня даже ценили, считали за интеллигента, богему, кто знает там всяких людей знаменитых, слова разные. Им же тоже скучно друг с другом. Филя этот мог даже денег на халяву дать – на какой-нибудь артистический проект. Только потом мог забыть – и вдруг назад деньги потребовать. Смешные люди. Ухо с ними надо было востро держать: не верить ни в чем, в долг не брать, тем более просто так. Они же как дети: то любят тебя, ну, прям как брата, то убить хотят: не угодил чем-то. Переход от любви к ненависти за один час мог произойти, особенно, если долбанутся не тем чем-то или денег много в казино проиграют…
Мне стало страшно за Юлю: зачем ей все это слушать? Но она стоически крепилась, вцепившись пальцами в спинку кресла. Время от времени она нервно хваталась за сигареты, что курили девушки, хотя дала себе зарок в это путешествие не курить. Видя это, я тоже закурил.
– Поставщики мои теперь – не прежние алтайские хиппи, а цыгане, страшные люди, по виду настоящие бандиты, меня от одного общения с ними трясло. Потом привык. Но они и кинуть могли, полную фигню подсунуть. Еще таджики были, довольно приличные ребята, которые иногда из Афганистана привозили – лучший гашиш в мире. Мне многие друзья говорили: завязывай, прикроют тебя рано или поздно. Ну, а как завязать: сперва долг надо было отдать, потом я уровень жизни стал поднимать, участок земли под Москвой купил, дом стал строить, а чтобы туда ездить – подержанный «жигуль» купил… Я уже так привык, что почти не боялся. На свою конспирацию надеялся: дома – никакой торговли, вообще ничего не держал, ну, там, на несколько раскурок, кропалек хороший. Все в надежном тайнике хранил.
Он, наконец, замолчал, давая нам передохнуть. Закурил трубку, разлил вино.
– Вам не скучно?
Я глянул на Юлю. Она словно не слышала, глубоко погрузившись в себя. Я коснулся ее рукой, и она дернулась, словно ее обожгло. Стала сомнамбулически крутить головой.
– Нет-нет, мы же сами вас попросили…
И тут же панически схватилась за сигарету. Чего она видела: Университет, практику на Белом море, походы на байдарках, песни под гитару, диссертация, научный институт, в котором работает по сей день, мышки, цыплята... Ребенок. Все как нельзя нормально, как у всех. И вот сидит и слушает рассказ – непонятно кого, кто, однако, криминальной личностью себя не считает. Может, так всегда и бывает: живет человек давно бандит бандитом, а все думает, что он нормальный, а просто вот такой период, обстоятельства, а так я совсем и не такой, я хороший…
– Скажите, когда надоест. Тут еще долго рассказывать…
Он вежливо подождал, словно ожидая от нас протеста. Посмотрел на девушек.
– Давай-давай! – поддержала брюнетка. – Интересно! Я не знала, что ты такой крутой!
– Какой я крутой, дурак я просто… – заметил он скромно. – Инга тогда уже отошла от дел, я один крутился, дома редко бывал, иногда по многу дней отсутствовал. Она с ребенком сидела – у нас тогда мальчик родился, Кирилл. А я вовсе об этом не думал, боялся детей. Но Инга решила, что это у нее последний шанс. Она же материнства так по сути и не испытала. Сама не ожидала, что способна на такое. Изменилась, кстати, сразу. Даже в церковь стала ходить… А потом книжной фирмой стала заведовать. Это я для прикрытия придумал. Легальный бизнес. Я всегда книжки любил, много читал, особенно раньше. И все мечтал, что это со временем станет основным бизнесом. Даже думал открыть издательство… Но пока от фирмы больше убытков было. Как там ее, дилерская сеть, в общем, была плохо налажена, в отличие от планов;й, то есть травяной. Все самому нужно было возить, распихивать. Тиражи не продавались, за аренду подвала надо платить, а там – то потоп, то пожар. То пожарник наедет, то ЖЕК, то СЭС, то электрики, то соседи. Наркотой куда как легче было заниматься: тут я сам себе хозяин, ни налогов, ни бухгалтерии, ни СЭСа никакого. И товар всегда в дефиците: сколько ни привезешь – все купят…
– Мы такую тут шмаль с одним инглишем курили – я до сортира не могла дойти, ха-ха-ха! Он трахнуть меня хотел, а я ему!...
Олег поднял руку, призывая ее замолчать.
– Это ты потом расскажешь!.. Был еще один момент. Встретился я с одним чуваком, по прозвищу Царь, ну, я уже говорил, – я его еще по Системе знал… Теперь он крупным барыгой стал – и жил к тому же почти в соседнем доме. Он очень поднялся тогда и планы были наполеоновские: дома строить, бизнес какой-то, клуб хотел открыть или галерею для художников. Обсуждали с ним… В принципе, он умный был чувак, мощный такой тип. Зашел я к нему как-то, а у него кокса – триста кило лежит! Он мне дал кристалл кокса с кулак: на, говорит, бери, просто так, радуйся… Я отказался.
– Во дает! – воскликнула Ира – и покрутила у виска.
– Но гашик у него брал. Много я видел гашиша, но в таких количествах – никогда! Стали мы с ним партнерами. Количества через нас шли неимоверные, настоящая нам фишка пошла, если можно так сказать. Мы вместе район держали. И тут стали доходить слухи, что новый барыга на нашей территории появился, неплохой гаш сильно дешевле нашего продает. Армянин какой-то. Звонит мне Царь и говорит: надо с ним разобраться, где-то у рынка у него точка.
– В смысле? – моя реплика.
– Сейчас расскажу. И пошли мы искать чувака. Через приятеля быстро нашли его, типа, купить у него товар хотим. Попробовали: хороший гаш. Объяснили ему все: или нам все отдает, или под нами торгует, то есть делится, Или просто валит отсюда, других вариантов нет. Он сперва заартачился, но Царь ему быстро вправил мозги.
– Побил что ли?
– Ну, да. – Олег посмотрел на меня – и невинно улыбнулся.
– И ты тоже бил?
– Нет, он без меня справился. Весь товар забрали, предупредили, что в следующий раз будет хуже.
– Как хуже, убили бы его?! – не поверил я.
– Я сам хотел бы знать, не спросил у Царя, жаль. Убить он, наверно, не убил бы, а сильно покалечить мог.
– Он просто бандит, ваш расчудесный Царь! – сказал Юля с презрением.
– Нет, он не был бандитом. Просто боевиков насмотрелся. Ну, и от денег и кокса крыша поехала.
– А так – замечательный человек!..
– И тебе как – все это, неужели нравилось?
– Нет, зачем, совсем не нравилось. А Царь говорит: надо, я и сам, мол, против, но надо, профессиональный подход к делу. Если такое спускать, то лучше тогда кончать торговлю. А мы как раз во вкус вошли.
– Понятно.
– Но тогда я… Торкнуло меня, конечно, что надо завязывать, что правда могу бандитом стать.
– И что? Завязал?
– Как тебе сказать… В общем, нет. Просто решил от Царя подальше держаться. Тяжело остановиться, когда такие деньги крутятся. Тратил их, однако, не в меру. В квартире ремонт сделал, еще одну под офис снял, где в основном френды сидели и делали вид, что работают, а на самом деле траву курили. Дом достроил, скромненький, но ничего. Строителей не нанимал, все сам с друзьями сбацал. Там даже все удобства были, каких тогда во всей округе не было. Полюбил в деревенскую баню ходить, с мужиками париться, слушать, как они жизнь видят, истории их всякие, анекдоты. Довольно любопытно… Знакомые у меня солидные появились: считали меня серьезным бизнесменом. Стал с Ингой вести что-то вроде светской жизни: клубы, концерты, пару раз заграницу смотались. Для ребенка няню нашли, из хиппей. Шофера завел, бухгалтера. Машина уже, ясен пень, иномарка. Выглядело это немного смешно, я-то считал, что совсем не изменился. Даю друзьям работу. Курю с ними, зову на день рождения. Будто не крутой совсем. Клиенты по бизнесу – серьезные издательства, настоящие писатели домой приходили, думали, я их издавать буду или с продажей тиража помогу. Люди умные, но на самом деле гнилые, а изображали из себя таких тонких, переживающих… Времени не было ни секунды, как у министра, в смысле – о жизни некогда подумать, что меня раньше сильно парило. Да еще самомнение у меня появилось, считал себя умнее всех, тем более ментов. Думал, что я все идеально устроил. И вообще, такой хороший, что Господь Бог обижать меня не станет. Дела веду честно, никого не кидаю, процент беру минимальный, жене не изменяю, друзьям помогаю, даже культуру так или иначе поддерживаю, деньги разным художникам на проекты даю, сам рисую, фотографирую, технику отличную купил, завел себе даже мастерскую для этого… Тогда петух в жопу и клюнул: в жуткую историю влип…
Он вытряхнул и вновь забил трубку. Испытывая наше терпение, долго пил вино.
– Ну-ну, чего там?! – начала вскрикивать брюнетка и даже подпрыгивать в кресле.
– Сейчас… Домик у меня, значит, тогда уже был, загородом. С камином. Там я продукт держал. Ну, не только там, туда уж слишком далеко ездить было. И герлу туда поселил, Светку, наркоманку одну, опиушницу. Она мне помогала подторговывать, курьером у меня была. Ну, и за домом следила. В Москве ей все равно негде было жить – и я из жалости ее поселил. Хорошо там устроилась, кошек завела, мэн туда к ней один ездил, возлюбленный. Тоже древний торчок… Втихаря они там мак за домом посадили, вместо того, чтоб соскакивать, как обещали… В общем, может, от этого все и случилось…
– Что случилось?! – хором воскликнули девушки.
– Случилось, что вдруг однажды зимой Светка позвонила мне ночью со станции, и сказала, что в дом пришли какие-то люди и требуют продукт или денег. Кто-то их навел. Светке показалось – настоящие бандиты. Нож к горлу приставили и стали грозить, что вынесут все, что есть, а потом изнасилуют, а дом сожгут. Мне предлагалось по-быстрому решить проблему.
Он налил себя вина, хоть и до этого пил почти беспрерывно. Блондинка съежилась в кресле, а брюнетка порывалась ткнуть чем-нибудь Олега, чтоб он продолжал.
– Ты так до утра не кончишь, блин, а тут самое интересное!
Юля на них уже не смотрела, словно забыла об их существовании.
Олег криво усмехнулся, и в его лице появилось что-то новое, совсем незнакомое, почти зловещее.
– Это точно… В общем, я смалодушничал и позвонил Филе… Потом я много раз думал: повезло ли мне, что я его застал? Вряд ли… В общем, он позвонил своим орлам, те заехали за мной втроем на страшном черном BMW, пьяные, веселые, словно на развлечение собрались,– и мы понеслись на дачу. На ментов ноль внимания, скорость на скольком шоссе такая, что мне аж плохо, хоть я и сам люблю погонять. А этим, рядом, по фигу: стебутся, матерятся, как дети, футбол какой-то обсуждают. Уверенные такие, знают, что все отлично будет. Ко мне за то, что ночью их вытащил, никакой претензии. Ну, надо так надо, будто мы приятели какие… А я уж не рад был: чувствовал, все плохо кончится… Долетели мы быстро, и все равно чуть-чуть опоздали. Они уже изнасиловали ее. Избили до кучи. Все лицо в крови. Если бы не это… Ну, там побили кое-что в доме, перевернули все, картинки мои, фотографии на полу валяются, стекла вдребезги. Но это пустяки… Всех кошек ее зачем-то повесели… Сперва мои мордовороты хотели их просто побить… Но эти отморозки достали ножи и стали кидать понты. Трое их тоже было. Один не то грузин, не то чеченец, другой на татарина был похож. И даже когда мои приятели объяснили им все честь по чести, что с ними сейчас будет – те не поверили. И напрасно…
– Не надо! – воскликнула Юля.
– Чего не надо! – взвилась брюнетка, – так им и надо!
Блондинка встрепенулась и схватила ее за руки.
– Не наливай ей больше, совсем пьяная, дура!..
– Не хотите дальше? – спросил Олег, не глядя на нас. – Я вас понимаю… Ладно, я кончил.
– Просто я чувствую, что дальше будет еще хуже!
– Да, это в кино хорошо смотреть, а в жизни… – он замолчал.
Юля натужно улыбнулась.
– Ну, все-таки – зачем все это… так жить? Вы же сам не такой!
– Откуда вы знаете, какой я? Вот расскажу до конца, тогда поймете.
Юля залпом допила свое вино, смело взглянула на него.
– Рассказывайте! – бросила она гордо.
Он усмехнулся.
– Спасибо… Думаете, мне легко это рассказывать?
– Думаю – нет.
– За два года, что я тут, я первый раз вообще кому-то что-то рассказываю. Вы, наверное, и понять этого не можете.
– Извините… – Она посмотрела на меня. – Мы слушаем…
– Я хочу, что бы вы поняли: я так долго жил со всем этим, похоронил, прижал плитой, а внутри это все равно, как… нарыв. И теперь я на ваших глазах его выдавливаю. Решайте сами…
Некоторое время мы молчали. Я ждал реакции Юли. За долгие годы супружеской жизни я привык, что надо ориентироваться на нее. Иначе мне же будет хуже. Девушки тоже смотрели на нее.
– Рассказывайте, – был ее вердикт.
– Ух! – выдохнула брюнетка.
– Хорошо…
Олег встал, поставил новую музыку. Блондинка вдруг схватила его за руку и почему-то поцеловала. Он погладил ее по волосам и сел.
– Я пытался их спасти. Уговаривал и тех и других не лезть на стену и найти компромисс. Хотя какой тут компромисс, на хрен, – после того, что они сделали со Светкой?! Я готов был даже выкупить их жизни. Предложил покурить всем травы и подумать, что в этой ситуации можно сделать: кто возьмет на себя вину и будет крайним? У них же там понятия всякие. Но эти… – перли на рожон, боялись, может, что их опустят или еще что-нибудь…
Он замолчал.
– Знаете, что было дальше? – спросил Олег.
Повисла тягостная пауза.
– Кажется, они были уторчены в жопу! Они даже не поняли, что для всего есть компенсации, и им, собственно, это и предлагали. Неопытные были. Договориться-то можно, если не нарываться. Им предложили пройти в лес, вроде как поговорить об этих… компенсациях. Я думал, что как-то обойдется. Но, видно, не договорились. Похоже было на выстрелы, но не очень. Я не хотел даже думать об этом. Филины дружбаны вернулись одни, спокойные такие, будто проводили их до электрички. Даже веселые, но как-то не так веселые. Взяли у меня всю траву, сели в свою беэмвуху и уехали. Посчитали, что сделали свое дело. Да, еще сказали, что эти козлы в лесу лежат. В общем, нам со Светкой оставили заниматься трупами. Можете это вообразить?! Три мертвых пацана двадцати лет. Уж как Светка ненавидела их, а и она впала в истерику. «Зачем, зачем?.. – все твердила, – ну, пусть уж, но зачем убивать?!..» Не знаю, может, таких и надо убивать, типы-то были совсем отмороженные, не мы их – так они нас… Но все равно. Я раньше имел дело только с мертвыми кошками… Ночью мы по одному оттащили их к реке. Я прорубил ломом полынью, лёд был еще не толстый, но все равно всю кожу содрал – и затолкал их под лёд. Были люди – и нет. Сегодня днем еще были, думали о чем-то, если у них было, чем думать… Сами нашли свое счастье. Светка успокоилась. Делала все, словно какую-то совершенно обычную работу, словно не мертвых прятала, а, скажем, мешок плана… Самое смешное, что у нее были деньги, но она не хотела отдавать этим гадам… И продукт был. Если бы я знал – я бы сказал ей: отдавай все и хрен с ними! Только вряд ли бы помогло…На даче я, понятно, больше не появлялся. Со Светкой все отношения прервал: она выдумала для друзей какую-то невинную версию: все, мол, в конце концов обнялись и полюбили друг друга, и держалась ее стойко. Я тоже. Даже Инге сперва не сказал. Но она по лицу прочла, что что-то случилось. Думала про другое. А я спать не мог, нервный стал – жуть…
– Еще бы, – пробормотала Юля. Было похоже, что она приняла информацию неожиданно сдержано.
– Ужасно стремался сперва. Потом понял, что никто меня не найдет. Филя позвонил, спокойный такой, спросил: решены ли проблемы, будто не знал. Я сказал, что решены так кардинально, что я теперь не знаю, что хуже? Он посоветовал не париться, чуваки были совсем гнилые, получили свое, никто их искать не будет. Он хотел лишь знать, как мы распорядились тем, что от них осталось? А я об этом говорить совсем не мог. Заверил его, что все сделал так, словно всю жизнь только этим и занимался. «Ну, и хорошо, – ответил он. – Друзья и существуют, чтобы решать проблемы…» Юмор такой. Впрочем, он никогда не смеялся. Своеобразный тип. Он меня, похоже, совсем за своего считал. Не мог понять, что от таких вещей у человека может крыша поехать. Ему лишь интересно было, кто на меня навел? Узнал бы – одним трупом стало бы больше. А я и знал бы – не сказал. Хватит с меня трупов. Это какой-то светкин клиент, у нее много уродов было. Сама, конечно, виновата… Тогда я надолго завязал. Если бы не Филя. Надо было мне тогда все концы оборвать, уехать куда-нибудь. Но Филя как-то так намекал, что я чуть ли уже не зачислен в штат, видимо, по отделу снабжения, и никуда мне не деться. Ведь за такую «помощь» он считал, что я ему по гроб обязан… Конечно, он мог реально и надолго сесть. Только он не собирался и даже не думал об этом. Эти ребята как-то удивительно смотрят на такие вещи, будто во дворе в войнушку играют. Все не по-настоящему. Они словно и не знают, что живут по-реалу и другой жизни не будет. И что другие тоже живут по-реалу, и что другой жизни у них тоже не будет… Но у Инги-то психика совсем другая. Я ей долго рассказать боялся, думал: тогда нашим отношениям совсем кирдык будет. Они и так уже были не в лучшем виде. Она перестала курить, зато все больше пила. Ну, и ребенком занималась, считала, что надо нормальную жизнь начинать. Только, наверное, поздно уже было.
Он ненадолго передохнул, искоса глядя на нас. Мы стоически молчали.
– Это такая музыка! – вдруг взвизгнула Ира, вскочила и стала кружиться по комнате, размахивать кухонным ножом в каком-то диком, но по-своему красивом танце. Она оказалась очень пластична, на нее было приятно смотреть, если бы не нож. – Ты рассказывай-рассказывай!..
– Сядь и положи нож! Если ты не успокоишься, я тебя выгоню, на хрен, на улицу! – резко закричал Олег.
Соня отобрала у нее нож и схватила за руки.
– Тихо, подруга! Вот же тебя плющит! Хочешь, еще забью, а?
Та подумала, кивнула, села, и ее напарница стала делать новый «джоинт», так, кажется, это зовется.
– Но она видела, что что-то со мной не то, – внезапно начал Олег. – Ну, и пристала: говори правду, что у тебя? Правда облегчит твою участь. Вообще-то она сильная была, большая пофигистка по жизни, но не настолько же. Вижу, думает она, что я ей изменяю, завел себе кого-то, а ей сказать боюсь. От этого постоянно у нас ссоры начались и такое охлаждение, что ужас! «Последний раз, – говорит, – спрашиваю, что у тебя произошло?» Ну, я и выложил: «Вообрази, – говорю, – самое худшее, что можешь. Вообразила?» Она головой кивает, а сама побледнела. Знаю, что она вообразила. «Ну, так это – еще хуже», – ну, и рассказываю ей. Она не хотела верить. «Как же ты живешь с этим?» – шепчет. «А что мне делать, вешаться? Я что, думаешь, – хотел этого? Я Светку поехал выручать. Знаешь, что они с ней сделали? Хочешь, позвоню, она тебе расскажет!» Она отрицательно качает головой. «Свой хабар ты поехал выручать!» – говорит со злостью. «Да какой хабар, что ты говоришь! Там его децл был, да и плевать мне на него! Если бы она его и отдала – я что: убивать бы ее стал? Ты же знаешь меня!» «Я думала, что знаю», – мрачно отвечает… Она два дня со мной не разговаривала, в себя прийти не могла. Даже спали в разных местах, словно я заразный стал. Я себя с разными убийцами сравнивал. Все же у меня были оправдания. А эту мразь, которую я под лёд опустил – ну, их словно Бог покарал, потому что они, ну, неправильно они сделали…
Вино кончилось, он послал блондинку сделать чай. Идти было недалеко: кухня помещалась в той же гостиной. Все это время, что она делала чай, мы молчали, хоть Ира и пыталась заставить Олега продолжать.
– Я думал – уйдет от меня. Но она решила, что мне теперь помощь нужна. Добрая такая. Но прежних отношений уже никаких. Не хотела она это на себе нести, а я как напоминанием был. И сама все возвращалась к этому: «Откуда ты знаешь, что они были мертвы, когда ты их под лёд? Может, они были живы?!» «Ты думаешь, я не проверил? Мы со Светкой, думаешь, не проверили?!!» «Но почему ты их не похоронил в земле, как положено?.. Зачем ты так ужасно затолкал их под лед?!» «Да хотел я, хотел! Два часа бил землю лопатой! Но это же камень! Мне два дня понадобилось бы, чтобы похоронить их. В лесу рядом с дачами. Ты думаешь, меня бы никто не заметил?» В общем, все никак не могла простить…
Он разлил всем чай, блондинка унесла полные пепельницы и остатки сыра, принесла печенье.
– И еще, последний раз, об этом. Когда я дом продавал, ну, там некоторое время спустя, в администрации района в коридоре сидел, вдруг старик рядом говорит соседке, что тут по весне три трупа нашли в реке. Та рот ладонью прикрыла: кто, что?! А он: да, местная шпана, укокошили их, и слава Богу, он бы сам руку пожал тому, кто это сделал, жизни от них не было. Наркоманы и бандиты. Никто о них не жалеет. Наоборот, даже. Будь он помоложе и при оружие, как раньше, он бы их сам, если милиция не может… Ну, там, конечно, тетка возражать стала: нельзя так, мол, люди все-таки… Какие это люди! – старик руками машет, – у них только облик человеческий, а сами хуже фашистов!.. Ну и так далее… Все тут мне вспомнилось, даже плохо стало, почти я уже из памяти выбросил. Но очень мысленно старика поддержал. Хорошо, что я имен их не знал, вообще ничего не знал, канули – и все. Будто приснились. Я тогда много травы курил, могло и привидеться хрен знает что… Вот так, в общем, жизнь кидает тех, кто ищет… Я и не искал вроде, само все так вышло. Я думаю, карма у меня такая. Но я тогда еще этого не знал – что она такая…
Он затянулся услужливо протянутым «джоинтом», несколько минут сидел с отсутствующим видом, словно провалился в иной мир или куда там проваливаются? – и что-то там созерцал… Блондинка смотрела на него почти влюбленно.
– А в доме, где я жил, у меня авторитет был, активная позиция. Все же капиталист, подвал свой, дело. Человек я был склочный, и за свои права, за правду-матку, как я считал, горло драл в упоении. Опыт у меня сабачиться с властями был большой. К тому же я юридически подковался, законы там всякие изучил. Ну, и стали ко мне соседи обращаться. Они там себе домсовет сделали, чтобы права свои перед ЖЭКом отстаивать, чтобы своим делом занимался, трубы вовремя менял. Ну, и чтобы всякие там помещения заграбастать заодно, стоянки устроить, заборы поставить, чтоб чужие не ходили и не ездили. Председателем меня в конце концов выбрали. В доме у нас куча военных жила, даже гебисты на пенсии, так радости большей не было, как на них рявкать, посылать их подальше с их великими идеями и претензиями. Они все с безобразиями в районе бороться хотели, сломанными скамейками, джипами на тротуарах, незаконным строительством, бомжами, хулиганами, проститутками, что у нас во дворе кучковались. Дело, конечно, хорошее, но тогда совершенно невыполнимое. Будь я депутатом или еще кем. «Обращайтесь, – говорю, – к депутату. Кто у нас депутат?..»
– Значит, ты был начальником? – сказал я с усмешкой, пытаясь представить Олега в этой роли.
– Я же говорю. И я был хорошим начальником, потому что не украл ни одной копейки. И чего-то при этом добился.
– Я так понимаю, это лишь начало карьеры?
– Как сказать… Конец был уже близок. Так странно вспоминать… – Он покачал головой. – Соседи меня стали в депутаты толкать, – и если бы все сложилось иначе, я бы тут не сидел. Или сидел бы, но в другом качестве…
Он усмехнулся.
– Что же случилось? – спросила Юля.
– Скоро дойдем. В общем, меня просто вынуждали общественную деятельность начать. Ну, и правозащитную до кучи. Капитализм тогда многих достал, особенно такой, как у нас, и некоторые друзья жутко буржуев возненавидели. Совок вдруг стали вспоминать, как там, якобы, хорошо было, справедливо, кто-то, кто помоложе, Ленина вдруг полюбил, даже Сталина. Ребята посмышленее Красные бригады зауважали, Парижский май вспомнили, РАФ, банду Баадера-Майнхоф. Слышали про таких?.. Вот, мол, как надо бороться! Я, хоть и сам вроде как буржуй, а этим очень увлекся. Я-то знал, на чем мой бизнес держится. А в новом справедливом обществе траву, ясное дело, легализуют, все будут братья, работать, ясен пень, никто не будет или будут – так, в охотку, по приколу. Никакой наживы, никакой власти, армию распустить, тюрьмы закрыть. Что делать с теми, кто совершил преступление – неизвестно. Ребята шутили – сразу расстрел, как у Махно. А мне не до шуток: сам видел и как вспомню – так как каменный делаюсь, прямо в беспамятство впадаю. А они лишь читали и в кино видели… В основном мы только трепались, спорили почти до драки, книги теоретические читали, статьи писали, в интернете вывешивали, лекции проводили. Сформировался у нас кружок, назвали Группой А, для конспирации. Разные люди, даже православный поп был, который с Патриархией разосрался... Я пытался старых друзей привлечь, но они в политику не врубались, насилие отрицали, и вообще очень ленивы были. Так что я чуть ли не самый старый был в кружке. Впрочем, был у нас теоретик, еще при совке сидел, инвалидом стал, за анархический социализм проповедовал. Все по этому вопросу знал. Кроме того, что нам теперь делать? В отсутствии революционной ситуации…
Я внутренне выдохнул: эта часть рассказа была доступнее моим мозгам. Да и юлиным, конечно, тоже. Словно после грозы слегка распогодилось.
– Я эти дела финансировал: литературу главным образом. Издание книг, распространение. Еду и вино для собраний закупал. Якобы, за нами уже следили – мне об этом надежные люди сообщили: у меня же знакомые во всех кругах были, все траву курили. Только, думаю, вряд ли. Но меня это вдохновляло, я прежние времена вспомнил, когда с совком боролся. Думал, это акция, перформанс такой, уличный революционный театр. Я все призывал ребят к активности и изобретательности. Не покоряться им, в общем, не давать собой управлять, как в одном хорошем фильме сказано. Например, когда на одном бульваре устроили VIP-ресторан – и перегородили весь бульвар, так что охранники выталкивали людей на проезжую часть, я предложил нашей группе пройти через ресторан маршем и снести все там на хрен, если нас станут останавливать. Тогда все поговорили – и никто не пошел. В результате я свой марш сделал один, с малолетним сыном под мышкой…
– И что? – спросил я.
– Ну, что: они там сперва растерялись, проморгали, потом разорались, стали охрану сзывать: у них же там осетрина на столах, икра, шампанское французское. Так мы становились революционерами (усмехнулся)… Собственно, дисциплины никакой не было, каждый делал, что хотел – или не делал ничего. Чаще всего. Наша так называемая партия была больше информационным каналом. Все наши леворадикальные партии были крайне малочисленны, это я вам как специалист говорю. Сто человек – это уже предел. Дело не в количестве. Когда в совке все стали коммунистами, дело коммунизма накрылось. Так же, как и христианства…
Я уже чувствовал, куда он клонит: из огня в полымя. Не мог человек жить спокойно!
– И все же в этом бардаке надо было кому-то взять роль диктатора. И я взял ее на себя. Стал самым равным из равных. Думал, что у меня есть какая-то харизма, завелась так невзначай. Инга меня, конечно, ни во что не ставила, но молодые ко мне липли: я ведь читал книжки и действительно хотел чего-то изменить, соединить всяких романтиков. Это, конечно, вызвало у нас лишь ссоры. Некоторые слышали про мои параллельные дела, но воспринимали их неправильно. Даже так, что я сотрудничаю с органами, веду какую-то двойную игру. Одной рукой поджигаю, другой – тушу. Этого же во всех революциях полно. Группа поделилась на умеренных и более радикальных. Я был за умеренные действия, но при этом какие-либо действия делали только «радикалы». У нас бутылкой кетчупа швырнуть в посольство – считалось очень радикальным! Очень нас совок заморозил…
Я пожал плечами: политика всегда интересовала меня меньше всего. В школе нас ею перекормили, самого худшего разлива: лживого.
– Но весь анекдот в другом: я-то и правда думал на легальные выборы выходить, агитацию среди жителей района проводить. Программу придумал, вроде как у зеленых, но более протестную. Вначале в местные депутаты, потом – выше пойду, в Моссовет, например. Тогда это легче было. Теперь у вас почти диктатура, слышал?
– Тебя это так волнует? – удивился я.
Он пожал плечами.
– А ты считаешь, от тебя это далеко? От тебя лично, твоих детей?
– Только про детей не надо, ладно! – огрызнулся.
– Как скажешь, – покорно согласился Олег.
– Конечно, зарекаться глупо, – сказала Юля поспешно. – Чего вы начали, не надо лучше!
Пару минут все молчали.
– И ты – что, все продолжал торговать?
– А на что бы я жил? И семья? А партия на что бы существовала? Ну и бизнес мой так называемый? Это тоже была идейная борьба: с алкогольной монополией, с навязыванием людям синьки, за возможность дать людям счастье. Я так и мечтал сказать на суде, если до него, не дай Бог, дойдет, все, что думаю. Про наркотики, синьку, кому это нужно. Большой скандал бы был. Я бы журналистов пригласил. Но до этого не дошло.
Он прервал рассказ.
– Язык устал, простите, – сказал он, нетвердыми руками вновь забивая трубку.
Был он на себя не похож: бледный, с пятнами на лице, взгляд туманный, волосы всклокочены. Как он завтра будет работать? – подумал я. А он, кажется, совсем забыл об этом.
– А что здесь – часто куришь? – спросил я.
– Вопрос в тему. Хотя и провокативный.
– Если хочешь, я тебе достану, – сказала блондинка, оживившись. – Я знаю парня…
– Я сам знаю парня, – оборвал ее Олег.
– Но я хочу тебе что-то сделать!
– Спасибо…
Мы переглянулись с Юлей. Она была бледная и усталая. Рассказ явно мучил ее. Мне же уже просто надоел: не хотелось так долго разглядывать чужое нижнее белье.
– Ладно, продолжаю, – резко сказал Олег. Ему хотелось все договорить до конца, слишком долго он держал это в себе. – Не знаю, чем бы кончилось, но для меня все кончилось быстро. Провокаторов или всяких сомнительных типов вокруг нас всегда было много. Я их сразу вычислял – когда они слишком рьяно за радикализацию и насилие ратовали. Чтобы замарать нас посильнее, и органы нами вплотную занялись. А мне это совсем не надо было, планы у меня другие были. Не исключено, что ФСБ уже знало про меня больше, чем менты. Хотя вряд ли. Не верю я в недремлющее око и их фантастическую мощь. Все же я в совке долго жил, видел все их возможности, очень убогие. Вот менты, другое дело, у этих личная заинтересованность была. В общем, взяли они одного пацана, который сам торговал, а тот, чтобы не сесть – дружков своих сдавать стал, меня в том числе. Менты сразу слежку организовали. Телефон на прослушку поставили – это я потом уже узнал. Ну и своего чувака заслали… А я политику и травяной бизнес не мешал. Две разные жизни. Люди из одной не должны были знать про людей из другой. Хоть из старых друзей – все, конечно, знали. В общем, пришел ко мне чувак, по надежной рекомендации. Он и про политику интересовался, и про книжки. Полезнейшим человеком прикидывался: мол, хочет издать и это и то, и деньги у него на это якобы есть... Потом травы попросил. Друзьям я просто так отсыпаю. А он снова пришел, больше хочет, для своих друзей. Можно сказать, вынудил меня продать. С жучком пришел, менты все это фиксировали, досье собирали. Потом опять пришел, активно в друзья лез. А ментам, видно, совсем меня замазать хотелось, делать им нечего! Ну, еще ему что-то продал, опять не очень много. У самого мало было. Полгода они меня пасли. Наконец, у меня гашиш появился, несколько пластин. Сижу я у себя в книжном, с друзьями курю, людям разным отрезаю, взвешиваю – весы такие у меня были с гирьками, и тут эта сука звонит: спрашивает, нет ли чего? Приезжай, говорю. Долго что-то он ехал, но я не обратил внимания. Пришел, сразу пятнадцать грамм попросил. Тысячу четыреста выкладывает в рублях, двести в гринах. Дунули мы с ним, типа, проверить товар. Людей я уже насмотрелся, нюхом чую. И я уже давно подозревал, что что-то с ним не то, гнилой какой-то чел, много обещает, ничего не делает, слова правильные говорит, а глаза прячет. Я к этому, впрочем, привык. Но обниматься с ним не лез, держал на расстоянии. Но это когда я не укурен. А по укурке – все друзья, само собой! А тут чувствую: какая-то враждебность у меня к нему – ничего не понимаю, никогда такого не было. Мол, он и неискренний, и видно, что продаст при первой возможности… Стыдно за себя стало. Думаю, вот комплексы какие у меня разыгрались, надо с психикой своей срочно разбираться. Ибо все комплексы под травой выходят наружу, как известно…
Юля красноречиво посмотрела на брюнетку: мол, из той точно выходят. Та, впрочем, уже спала в кресле.
– А потом он меня просит выйти с ним на улицу, что-то ему, мол, сообщить мне надо. Я напрягся, но подумал, может, он мне кого-то слить хочет, предупредить о чем-то, если он с конторой как-нибудь связан. Выхожу с ним, вижу, очень он нервничает. У меня как озарение – что сейчас будет! И точно, откуда ни возьмись два человека слева и справа, руки заламывают, из машины, рядом с подъездом, еще двое выскакивают. Из кармана деньги меченные вытаскивают. Наручники, обвинение. Тащат в офис, чтобы там они обыск провели. Предлагают сдать наркотики добровольно, мол, это мне в моем деле зачтется. Поверил я им, сдал все, хотя это практически на столе лежало. Триста грамм первоклассного гашиша. Ну, там же они и протокол составили, только добровольную сдачу не упомянули, а я в таком состоянии был, что не проверил. Я как убитый был. С ментами прежде часто имел дело, а чтобы наручники и все так по серьезу – не было. Еле дали Инге позвонить, предупредить, что не приду домой… Она ночью сама к ним приехала, пока еще что-то исправить можно было, то есть не возбуждать дело. И они ей откровенно говорят: сто пятьдесят тысяч гринов. Если бы мы продали квартиру, машину, все вещи – и тогда такой суммы не набрали бы. Денег, вроде, через меня много шло – а на руках в тот момент даже тысячи гринов не было. Последние за тот самый гаш отдал. Они-то размечтались: крупного барыгу взяли, сейчас в шоколаде будут купаться! Потом другое предложение сделали: давай, говорят, информацию – кто тебе привозит, откуда, кого еще в Москве знаешь, кто торгует? Записную книжку мою мне под нос суют: а это кто, а он чем занимается? А знаешь, сколько тебе грозит? Торговля в особо крупных, от семи до одиннадцати строгого режима с конфискацией. Материала против меня – куча, записи, мол, у них есть, показания каких-то старых знакомых. Не отвертишься. А знаешь, какие у нас тюрьмы? А сколько народа, а туберкулез, а как тебя там прописывать начнут?! Двое суток прессовали. Понял я, что дожимают они меня, и стал намекать, что готов сотрудничать, что есть у меня информация, более того, поважнее, чем марихуана. Только держать меня здесь не надо, мы и так сумеем договориться. Хорошо сыграл, убедительно. Подписал сотрудничество со следствием. В общем, поверили они, выпустили. Стал я к ним на свиданки ходить. Они изо всех сил нормальных ребят изображали, даже травы мне один раз привезли и со мной курили. Мол, мы все понимаем, мы сами такими были, как ты, а теперь ты будешь как мы, вместе с нами. Нам главное – все под контролем держать, чтобы, если и торгуют, то под нами, чтобы мы в курсе были. Подонки такие в полный рост! А то, что я про политику намекал и три трупа – они вообще губу раскатали, считали, что я так обоссался, сейчас им все и выложу, а они ордена получат. Сперва я и правда обоссался, очень садиться не хотелось. Как представлю камеру – так в глазах темнеет. Я же даже от армии откосил, не хотел с этой шпаной бодаться. С урлой, впрочем, и бандюками я уже много пообщался, и что там почем и как себя вести – знал. Но все равно попадать туда не хотел. Целый месяц то у них в конторе, то где-нибудь в Москве в машине встречались. Я все темнил, не хотелось мне в стукачи идти. Ну, они злиться начали. Опять обещали мне предварительное заключение выхлопотать. Если и выйду оттуда, то вряд ли здоровым человеком. А я оклемался, уже в руки себя взял, знакомого адвоката подключил, ну, и говорю: давайте, вяжите, посмотрим. В общем, порвал с ними окончательно. Понял: полное они говно, срань такая мелкая. А, главное, не все еще потеряно…
Он нетвердо прошелся по комнате, снова сменил музыку. Минуту смотрел сквозь окно на темную улицу. Я тоже посмотрел и даже вздрогнул: у меня было полное ощущение, что мы в Москве, и за окном снег, а не какие-то бананы! Весь поселок давно спал, даже цикады свистели совсем сонно.
– Мой адвокат был сперва настроен оптимистично, пока не ознакомился с делом – тут он помрачнел и заявил, что не справится. Посоветовал обратиться к адвокатам Жириновского. Это такие ребята – любого отмажут. Дал телефон. Ну, встретились мы. Ребята и правда – такие: пробы негде ставить, не адвокаты, а братки натуральные, одного Костян звали. Говорит: говна-пирога, восемь тысяч гринов, в основном – судье, что тебя судить будет. Только условие, придется тебе в нашу партию вступить, чтобы Жирик за тебя поручился. Ну, мне уже по барабану, деваться некуда – вступил в эту партию, смех один, заявление написал – у Жирика в кабинете. Квартиру на продажу выставил, денег у друзей назанимал, у Фили-бандюгана в том числе. Запирать меня больше не запирали, только подписку взяли о невыезде до суда, даже без залога. Суд Костян обещал выиграть…
– Так ты с Жириком был знаком? – спросил я.
– Знаком… – усмехнулся он. – Вот бы Толик оценил!
Он отошел от окна и посмотрел на меня.
– Завтра опять будет дождь, – сказал Олег.
– Прогноз смотрел?
– Зачем прогноз? Видел, какой закат? Погоду всегда приносит с моря…
– А у нас самолет!..
– Кончайте уже! – нетерпеливо воскликнула Юля.
– Извините… – Он сел, отпил чая. – Ну… Судили меня осенью, в суде, название которого стало теперь нарицательным, – он усмехнулся. – Судов я раньше не видел. Этот давно не ремонтировался, хотя внутри и был какой-то косметический ремонт. Убогость, бестолковость, толпа народа, как на вокзале. Просто «Процесс» Кафки! Никакого ощущения, что здесь решается моя судьба. Глупость какая-то! Собственно, я мог просто встать и уйти – и все! Вот смеху-то было бы!.. Оделся я, как мог, солидно, чтобы видно было, кто я на самом деле. Пришла куча друзей, Инга само собой, Костян-адвокат, девушка в сером костюме, которая должна была меня защищать. Я ее увидел в первый раз. Она меня, естественно, тоже. Филя-бандит пожаловал с моральной поддержкой. Отец тоже пришел, хоть он давно отдельно жил, – в стороне держался. Заставили нас ждать целый час под дверью. Я совсем истомился, уж хотел, чтобы меня побыстрее судили – и все кончилось. Полгода все-таки под следствием ходил, даже седеть начал… Ну, позвали… Зал маленький, совковый, словно для каких-нибудь собраний на заводе. Только клетка у стены и в простенке между окон доска с вырезанной надписью, что-то из Петра Первого… – Он задумался. – «Тюрьма есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего потребны люди твердые, добрые и веселые…» – так, кажется, – пробормотал он сомнамбулически. – Я все на нее смотрел и учил зачем-то. Приколола она меня очень. Что посадят меня – не верил. Судья – в зловещей черной мантии, лет пятидесяти, но по виду – не строгий. В клетку меня не сажали: сидел в одном ряду с друзьями. Отдельно за столом, около судейского стола – прокурор, рядом секретарша. У другой стены – моя адвокатша. По-домашнему так, без помпеза. Прокурор огласил все мои преступления и настаивал на 228 статье, пункт 4 – торговля и хранение в особо крупных, семь лет заключения в колонии строгого режима. Я слушал его и не мог поверить, что это он все обо мне! И вдруг – семь лет. За что?! У нас и за убийство часто столько не дают. А он изображает дело так, что я страшный преступник – хоть и предложил в силу смягчающих обстоятельств меньшее из того, что я заслужил. Гуманист! Притом что доказательства все такие стопудовые – ну, никак я не отверчусь! Мне прямо поплохело: сижу, рук-ног не чую, в глазах темно. Изо всех сил держусь, чтобы не разрыдаться. Даже молиться стал…
Я заметил, что у него и теперь заблестели глаза, словно от слез. Я представил себя на его месте и пожалел, что теперь нельзя выпить чего-нибудь крепкого.
– Моя девушка-защитница говорила недолго, да судья ее и не слушал: все шутил с прокуроршей, как миргородский судья у Гоголя. Хотя мне и так было ясно, что ничего сделать нельзя, чего стараться?.. Честно сказать, защитить такой речью нельзя было даже кошку, съевшую мышку: согласно словам такого-то, согласно словам сякого-то... Обратила внимание на наличие малолетнего сына, неработающей жены, родителей-пенси¬онеров… Никаких интересных доводов, никакой игры ума. А я-то вспоминал процесс в «Карамазовых», думал, и здесь будет что-то подобное. Нет, рутина и скука, как всегда. Суд, я понял, совсем у нас после совка не изменился. Ни та, ни другая сторона не вызывали свидетелей, и не очень старались кому-то чего-то доказать. Ясно было, что, как решит судья, так и будет. И весь процесс – чистая формальность. Вся надежда была на деньги, которые Костян передал, по его словам, судье. Ну, и на просьбу, подписанную Жириком… Но я уже не верил ни во что, считал, что песенка моя спета, и прощался с этим прекрасным миром… Тут, естественно, я понял, как он прекрасен, как я много теряю, как я был к нему несправедлив – и дал себе слово, что если не сяду, буду жить совсем иначе…
Он усмехнулся, взял чашку с чаем.
– Дали и мне слово. Я, словно Деточкин, попросил суд меня не сажать, мол, не думал, что этим может кончиться, раскаиваюсь, больше не буду. Ну, точно, как в саду перед воспитателем. Все геройство с меня как-то слетело. Судья быстро заткнул мне рот и попросил всех выйти на полчаса, покурить до вынесения приговора, «только не марихуану», – пошутил он! То есть доказал, что веселье-то у него есть. Мы с друзьями посмеялись и на улице сразу прибили. Меня трясло, но я делал вид, что все нормально. Пока еще нормально, еще несколько минут!.. До этого конца коридора. А дальше – полная неизвестность. Очень мне было худо, сел в коридоре и не мог встать. Друзья утешали: судья, вроде, не зверь, с юмором, все будет ништяк… Полчаса растянулось на два с половиной. Все слонялись по коридору, маялись. Никто не мог понять: почему так долго? Костян успокаивал: если не вызвали ментов – то и не посадят… Ну, позвали нас обратно, судья в пять минут зачитал приговор: виноват по всем пунктам, кроме 4-го: торговля, который остался якобы не доказанным. Плюс положительные характеристики с места прежней работы (мы и их надыбали), из союза художников, где я формально состоял, бумага от «известного депутата» Жириновского, чьим помощником я якобы являюсь. Плюс – первая судимость, бизнес свой… Поэтому не от семи до одиннадцати, а лишь четыре, да и то условно, и пять лет испытательного срока…
– Слава Богу! – выдохнула Юля. – Я так переживала, пока вы рассказывали.
Он улыбнулся.
– Честно говоря: не суд это был, а фарс, где за пять минут решают человеческую судьбу. Даже выговор директора школы за разбитое стекло бывает солидней. С меня словно тонна веса упала, я прямо летел! Жизнь так прекрасна! Ну, конечно, потом мы в ближайшем кафе выпили, посмеялись. Мол, на другой результат и не рассчитывали! Так или иначе мы управляем ситуацией, знаем законы этой Матрицы. И суд этот ваш нам пофигу, и ваше сраное государство!.. Вечером еще на концерт Планта успел сходить – так уверен был, что останусь на свободе, даже билет заранее купил. Словно больше всего и переживал, что вот посадят – и не увижу живого Планта. Обошлось: увидел. Друзья потом страшно разносили меня, говорили всякие банальности, которые я и сам знал. Я уже и сам решил завязать, хотя и горд был собой: никого не сдал, так, тень на плетень навел… Менты больше всех, кстати, Царем интересовались, он же был одним из самых крутых барыг в городе. Но я его не сдал… и он это оценил. Звонил мне потом много раз, благодарил. Потом, в тяжелую минуту, даже денег подвез. Ну, и покурить, разумеется.
– Герой, – пробормотал я.
– Я не буду себя выгораживать. Тем более хвалить. Что было, то было. Об этом и рассказ.
– У тебя водки нету? – спросил я.
– Нету.
– Ладно, извини.
– Коньяка немного.
– Тащи!
Он сходил к кухне за коньяком, разлил нам с ним на двоих, Юля и Соня отказались.
– Скоро кончу, не волнуйтесь… В общем, все, вроде, обошлось, и мой Филя-бандюган, который даже на суд явился с поддержкой, уже через неделю заставил меня поехать в Малахавку за травой. Ведь все нормально кончилось! Да и должок за мной. И как ему было объяснить, что я почувствовал, что уже искусил бытие до предела, и мне было сделано, может быть, последнее предупреждение…
– А разве не так? – спросила Юля. – Это что, не конец рассказа?
– Если бы.
– Боже мой, я больше не могу! – Она даже схватилась за голову. – Может, завтра? – умоляюще попросила, и на меня смотрит, чтоб поддержал.
– Завтра уже не получится, – напомнил я.
Она судорожно закурила, потом залезла с ногами в кресло и закрыла все лицо волосами: мол, не хочу ничего больше знать!
– Давай, Олег, не томи! – почти закричал я. – У нас рано утром самолет. Еще поспать хочется… – Зол я уже на него был.
– Извините, я телеграфно!.. В общем, вдруг выясняется, что прокурорша в виде прокурорского надзора подала апелляцию на решение судьи. Опять начались мои мытарства. Костян божился, что не понимает, почему она так сделала! Видно, так было задумано: сперва развести на восемь, потом еще на восемь. Если вообще кто-то кому-то платил. А я уже в долгах, как в шелках. К тому же по тону Кости и по тому, как он неохотно со мной общался, я понял: шансы мои плохи. Судья назначена – баба очень строгая, любит исполнять директивы начальства, а начальство требует ужесточить наказания за торговлю наркотиками. О том, чтобы вернуть мне деньги – ни слова. Так, туманные обещания сделать все возможное. Но я уже понял, что сидеть мне как миленькому. Оставалось одно – скипать отсюда на хрен! Один мой приятель в сходной ситуации сделал ноги – и теперь жил в Париже, причем еще на положении политэмигранта, пособие получал, комнатку ему дали. Мол – за борьбу с режимом страдает, от Гулага бежал: на Западе это тогда была модная тема. Я попросил его сделать вызов от какого-нибудь аборигена. Он нашел кого-то, потом оказалось негра-пушера из местных криминалов… В общем, выехал я без сучка. Только работы я там не нашел, да и с жильем были проблемы. Мой приятель жил почти как нищий, хотя и с видом на жительство, в общем – дошел до того, что собой в подземном переходе торговал. Дилерством тоже не брезговал. А какой это был район – одни негры и арабы! Зато с травой проблем не было: свистнешь – и тут же как из-под земли малолетний негр-пушер с первоклассным продуктом. Я жил у него в мансарде, спал на полу. Окна на стройку. Жуткий бомжатник. Санузел на лестнице. Но мне еще повезло: некоторые начинали жить в Париже под мостом. Некоторые там и кончали. Но главное, я собирался вывезти и Ингу с сыном. Стал выбивать ей приглашение. Она образованная и умная, я тоже не дурак – мне казалось, мы сможем здесь нормально устроиться. Работы я не боюсь, делать умею многое… Сантехник в Париже за один вызов такие деньги гребет, как я узнал!..
Олег сделал небольшую паузу, как перед развязкой…
– Прошу ее выслать необходимые бумаги, а она все тянет и тянет, причины какие-то придумывает. Я ничего не могу понять, с ума схожу. Думал, она условий боится, и что работы нет. Ну, я даже работу нашел. Так, конечно, работа, только для начала: ухаживать за одной старушкой из пригорода. Дом здоровый, сад, как у новых русских. Она почему-то русских любила, русскую культуру. А к ней в няньки одни негры шли. Она их терпеть не могла, страшная расистка была. Ну, да, их в Париже чего-то действительно страшно много развелось… Хорошая была старушка, только пила сильно. И дети у нее клевые были, из провинции к ней приезжали. Тоже в молодости хипповали. Ну, мы на смеси трех языков как-то объяснялись. Я французский тогда активно стал учить. Комнатку мне она наверху выделила – и жить бы мне не тужить, да тоска такая заела… К тому же смирение было для меня страшное: кормить ее, ее кошек, готовить, стирать, сидеть с ней, гулять. Только перспектива тюрьмы мне помогала. А она все понять не могла: неужели в России так плохо, что такие люди, как я, который и Толстого и Чехова читал, сбегают сюда и соглашаются на такую работу?
Он неожиданно замолчал. Я понял, что мы подходим к ключевому пункту. А я-то надеялся, что все пункты пройдены.
– И вдруг звонит мне мой парижский друг и говорит, что у него для меня плохие новости: ему пришло письмо от одного московского приятеля, где тот прозрачно намекает, что у него с Ингой роман... Я чуть с собой не покончил, честное слово! – после всего – еще и это! Кинулся звонить – прямо по старухиному телефону: «Почему?! – спрашиваю ее. – Что я тебе сделал?» А сам почти плачу. А она так холодно, как чужому: «Я не готова сейчас с тобой это обсуждать». Потом в письме написала: «Ты спрашиваешь, что сделал? Вот именно, что? Я тебя сутками не видела, Кирилл каждый день: а когда папа придет? И что в результате? Ты в бегах, заочно тебе дали семь лет с конфискацией, ко мне приставы ходят, имущество описывают. А тебя-то и нет! И денег, между прочим, тоже. Одни долги. Ты нам бы хоть что-нибудь оставил, ты думал об этом, перед тем, как уехать?!» Тут же она вспомнила, что давно, оказывается, просила меня бросить этот бизнес. И какой я такой, и какой сякой – все мои вины, ничего не забыла… И следом попросила развода... Самое скверное, оказывается, она уже давно мне изменяла, еще до моего побега, а я и не знал…
– Сука, – припечатала блондинка.
– Заткнись! – взвился Олег. – Заткнись и молчи!
Брюнетка в испуге проснулась и стала спрашивать блондинку, что случилось? Казалось, он больше не сдерживает себя, или еще сдерживает, но из последних сил, такая ярость читалась у него в лице. Соня испуганно смотрела на него из-под волос и молчала (как он и велел). А Юля даже и не смотрела. Это действительно был совсем новый человек, от которого неизвестно было, что ждать!
– Надо было долго обшаривать все сортиры, чтобы найти себе в любовники это особо пахнущее говно. Поверьте, это не обида во мне говорит: я давно это говно знал и так всегда к нему и относился. В отличие от нее. Я могу это объяснить лишь тем, что она сошла с ума!.. Много-много лет он стоял за углом и все ждал любого моего промаха, чтобы занять мое место. И вот дождался. На пару с ним она убила, не побоюсь сказать, такую любовь! Был бы он хоть красив… То есть, когда-то в нем было что-то, да ничего не осталось… Как бы его описать… Это такое обшарпанное чмо, бывший торчок, проторчавший свою квартиру и квартиру родителей, алкоголик, человек абсолютно неразвитый, бесталанный, грубый, такой рабочий парень с окраины, угробивший свою жену, которая, подсаженная им на опиаты, выбросилась из окна, оставив ему годовалого ребенка, которого он, естественно, сдал ее родителям, который, по слухам, будучи пойманным, как и я, на драгдилерстве, стал сдавать ментам приятелей… Лишь деньги он умел более-менее делать. Вот такая выдающаяся личность… Зачем надо было столько лет сражаться со мной за свое достоинство, разрушая из-за этого наш брак, чтобы отдать его первому встречному? Столько лет изображать из себя королеву – и сблизиться с таким ничтожеством, хуже которого сто лет будешь искать, не найдешь! После эмпирей, которые, я думал, у нас были, ей понадобилось снова залезть с самую грязь. Если ей себя не жалко, то хоть бы меня пожалела!..
Он посмотрел на нас и замолчал. Человек в страдании эгоистичен. А мы эгоистично не хотели страдать вместе с ним. Все это он отлично знал, но говорил, словно с самим собой, – то, что он, наверняка, уже много раз с самим собой переговорил, но не утешился.
– Я ждал, что рано или поздно она заведет себе кого-нибудь. Это не моя ревность, но неужели не могла найти никого лучше? Как будто личный плевок в меня: вот, кого я избрала после тебя, так что не думай, что ты много в моих глазах стоил! Мне до самых кишок обидно, что я был столько лет мужем и возлюбленным этой похотливой дуры…
Он не мог больше говорить и нуждался в перерыве. И при этом явно уже не мог остановиться – словно весь рассказ и сводился к тому, что он говорил сейчас.
– Если он и правда такое дерьмо, как вы описываете, то стоит лишь пожалеть ее, – вдруг сказала Юля. – А может быть, она нашла в нем какие-то достоинства...
– Нашла, наверняка! – вернул он издевательски. – Ей было плохо, он так хорошо ее утешал… Она мне писала… И что я всегда его не любил, не мог увидеть по-настоящему, а он гораздо лучше… добрее, мол, меня… Ну, ее-то я увидел по-настоящему! Знаете, зачем нужны расставания? Вот для этого! Увидеть человека во всей красе и под ярким светом. Может, от этого и весь бред наших отношений: она никогда не была тем, за кого я ее считал. И вся ее сущность то и дело вылезала наружу. А я принимал это за обаятельные слабости, мелкие недостатки большой личности, без которых она просто затмила бы всех, в том числе меня. Можно ли быть таким идиотом?! Уверен, другие видели ее иначе. Да и я стал видеть в последние годы. Поэтому и расставание далось как-то легко. Само расставания, но не его последствия…
Наступила долгая пауза.
– Вы до сих пор не можете ее простить?
– Ну, сейчас, я уже, можно сказать, простил. У нас же общий ребенок! Но все равно иногда трясет, как сейчас.
– Она так с ним и живет?
– Нет, конечно, прогнала очень скоро!.. Нового нашла, свято место пусто не бывает…
С минуты мы молчали. Олег нервно обхватил себя руками и сидел, как каменный.
– Мне кажется, вам надо успокоиться, может быть, вы еще встретите новую любовь, чистую и прекрасную, и начнется новая жизнь…
Он снисходительно улыбнулся и дернул плечом.
– Ладно, осталось сказать два слова. Я, значит, все это узнаю, а тут и виза моя кончилась – и начались проблемы с местной полицией. Старушка готова была мне ее продлить, но не бескорыстно. Оказывается, она не только русскую культуру любила, но и молодых людей в своей постели. Пал, я, может, низко и еще куда-нибудь был готов упасть, но не до такой степени. В общем, закатилась моя звезда – и совсем я уже решил было возвращаться. Пусть сажают, на все насрать, хуже мне уже не будет… Но тут как раз эта работка подвернулась: знакомый отца устроил.
Он замолчал – и стал смотреть в пространство, словно актер, ожидающий реакции на свое выступление.
Реакции не последовало. Я чувствовал себя обессилившим. Всю жизнь я был хорошим и законопослушным и не мог понять мотивов людей, живущих иначе. Да, в общем, и знать этих мотивов не хотел. Они меня пугали. Ждал неадекватной реакции у неуравновешенной Юли.
– Когда я развелся с женой – и меня занесло на этот остров, – вдруг начал он опять, – я, бывало, плакал по ночам. Слушал музыку и плакал. Хорошо, что нельзя было звонить, писать – да и уехать тоже. Для всех тут был рай, а для меня ад. Место, откуда не убежать, где все надо начинать заново. Главное, что я сам во многом был виноват.
Он забил трубку и долго ее раскуривал, словно забыл, как это делается.
– Первые полгода я вообще не выезжал из поселка. Только по делам. Машину я водил хреново, но лихо, и мне все было так по барабану, что диву даюсь, как я тогда не разбился на фиг!
Появился новый «джоинт», и на некоторое время он замолчал. Взял со стола нож и с внезапным интересом стал его рассматривать.
– За это время мама умерла – без меня. Не от горя – от рака. Инга благородно хоронила, с отцом…
Новый приступ молчания.
– Нужно место, где люди могли бы переломаться. Любовь – это страшнейший наркотик. По силе равный героину. Или даже не любовь, а привязанность. Когда кажется, и любви нет, одна боль и раздражение, а порвать нельзя.
Он нетвердо вышел, вернулся, снова сел. Все это время мы хранили молчание.
– Первые два месяца я делал все как робот, жил как робот, дышал как робот. Потом стал находить преимущества в моем положении. Я был свободен, никто от меня ничего не требовал, я жил так, как мне было легче, как я всегда хотел…
– Так ты же работал, – напомнил я.
– И слава Богу!..
– Значит, вы довольны? – спросила Юля, выпрямляясь в кресле.
Он пожал плечами.
– Это некий опыт. Вся наша жизнь – опыт. Для чего – не знаю.
– Значит, все было правильно?
– Не уверен.
– В чем же ваша ошибка?
Он поднял палец:
– Вот! Это главный вопрос, в лоб… Еще чаю?
Отрицательный кивок.
– В чем ошибка… – Он налил себе, но не чаю, а коньяка. – В доверчивости, наверное. Я слишком доверял людям, романтически считая, что мир, при всей своей говенности, устроен правильно, и для нормальных чуваков в нем есть место. Нет… В общем, я обольщался, воображал то, что мне было приятно… Хотя… Нет… Все же, наверное, я был слишком беспринципным. С какого-то момента. Думал соединить несоединимое. Если этот синтез работает, то может появиться новое качество… Но оно не появилось. Хотя, самое смешное, теперь я вижу, что я об этом знал с самого начала. Зачем же я все это делал? А хрен знает!
Он надолго замолчал. Было видно, что он совсем без сил, да и мы тоже. Рассказ был окончен – и пора было уходить. Девушки что-то не поделили, и блондинка уволокла брюнетку спать на диван.
– А ты не боишься здесь засветиться? – наконец спроси я. – Тут же полно наших, наверное, и менты есть.
– Нет, в международный розыск меня не объявляли. А потом, самое главное, я живу по фальшивому паспорту.
– Правда?!
– Ну, а что тут такого? Что важного в этой картонной книжице, молиться на нее? – и он захохотал. Это прозвучало как-то по-мальчишески дерзко – и особенно этот смех... Видно было, что он совсем пьян.
– Может, вы тогда и не Олег вовсе? – спросила Юля тихо.
– Может, но лучше звать меня Олегом. Это имя меня вполне устраивает.
– Мы, пожалуй, спать пойдем, – вдруг сказала Юля. – Завтра рано вставать.
– Да, конечно! – сказал Олег, поднялся – и бессильно упал в кресло. – Спокойной ночи. Простите, я не смогу вас проводить…
Я с беспокойством смотрел на него: можно ли его оставить в таком состоянии?
– Не волнуйтесь, – быстро сказала блондинка, – я его уложу. И уберу тут все…
– Он в надежных руках! – усмехнулась Юля и взяла меня под руку.
Небо расчистилось и было полно звезд, хотя на востоке совсем побелело. Ветер утих, фонари тщетно освещали пустые улицы. Мы шли мимо кустов олеандра, понатыканных тут, как сорняк, мимо пальм, недавно таких странных, а теперь обычных, – и молчали. Я снова забыл, где я, и не хотел вспоминать…
***
Солнце с утра натужно пробивалось сквозь непонятно откуда взявшиеся облака: явный признак, что после обеда будет дождь. Испанский таксист, как у них водится, где-то заплутал. Пришедший попрощаться с нами Олег тут же сказал, что отвезет нас:
– Мне все равно надо в Город (так он именовал столицу острова).
Он был совершенно как всегда, вовсе не тот человек, которого мы видели несколько часов назад. О, он был мастер перевоплощаться, этот такой обыкновенный на вид Олег! «Олег». Лицедей и актер. А что ему оставалось делать?
Был ветреный нежаркий день. Всю дорогу мы ехали молча. Я пытался запомнить окрестности, увести их с собой в виде экзотических воспоминаний на всякий случай.
В ожидании рейса мы вышли с ним из здания аэропорта покурить на улицу.
– Ну и что – останешься тут? – спросил я. – Навсегда?
– Навсегда? Это вряд ли. Навсегда ничего не бывает.
– Я имею в виду – на Западе?
Он помолчал.
– Не знаю. А что мне там делать? Ради чего возвращаться?
– Снег, электричка, камин с друзьями?..
– Одни друзья померли, другие стали совершенно нормальными людьми.
– А сын?
Он пожал плечами.
– Зачем я ему? Он и думать обо мне забыл. Знаю я этих детей, сам таким был.
– А сам по нему не скучаешь? – Это я вспомнил собственного сына, которого не видел всего ничего, но уже скучал.
– Сперва ужасно скачал. Лучше бы его не было! Это такая привязанность и уязвимость. Он так страшно привязал меня к ней. Ко всей этой истории.
– Вы не общаетесь?
– Я пишу ему, говорю с ним по телефону. Да, я хочу его видеть, но пока не знаю, как это сделать. Может, приеду, если гражданство здесь получу.
– Долго еще ждать?
– Долго. Ничего, работа, в общем, не пыльная, как ты видел.
– Ну, да, хотя работать с людь¬ми, да еще с нашими... Могу лишь посочувствовать, – сказал я, изображая великодушие.
– А, может быть, и брошу все… К тому же лавочка, похоже, скоро закроется.
– Почему?
– Не окупается, что мне было понятно с самого начала, но не этим жадным ребятам.
– Что же ты будешь делать?
– Найду что-нибудь, это не так сложно. А, может, плюну на все и подамся в бродяги… – Он усмехнулся. – Чувствую, что-то во мне изменилось. Знаешь, это глупо звучит, но я решил для себя: никогда не проявлять слабость. Уйду, когда пойму, что исчерпал ситуацию до конца. – Он опять усмехнулся, как бы над самим собой. – А наши люди – вообще особый разговор. Зато понятны насквозь, все у них на лице написано, никакого второго дна. Что говорят – то и думают, даже когда думают, что лицемерят…
– Агрессии в нас много, – пробормотал я.
– Много. И холопства тоже. И зависти. Отсюда, может, и агрессия.
Я почему-то вспомнил, что через два дня мне на работу.
– А как эта блондиночка? – пробормотал я.
– Сонька? Хорошая девушка, сердечная. Как она ухаживала за мной, блин! Не могу вспомнить, чтобы кто-то другой так… Плохо мне было ночью, очень даже… Перекурил, перепил, перенервничал. Вас утомил. Вы уж простите…
– Забудь, старик! Чего ты?!
Он помолчал, глядя в сторону гор.
– Я предложил ей остаться, она мне сейчас нужна... – Похоже, он скрывал смущение.
Этого я не ожидал. Как-то легко он купился на дешевую жалость. Ну, что ж, его дело. Видно, человека совсем допекло.
– Если что – приезжай, приютим, может, и работу найдем…
– Я знаю, в Москве сейчас полно работы. И бабла вы срубаете немерено.
– Не все срубают…
– Это понятно. И бизнес, на самом деле, и бедность – все майя. Ты думаешь, меня это останавливает? Иногда такое бывает настроение, так все осточертеет, ну, это даже мягко сказано. Все, думаю, приплыл. А потом вдруг такая вот Сонька начнет ухаживать, слова всякие говорить, песенку петь, словно маленькому… И подумаешь, ну, зачем-то я живу, кому-то я нужен, интересен, зачем-то я попал сюда, и нельзя сказать, что меня пытают и мне так плохо. Плохо – это когда… железным канатом по яйцам... как говорил мой начальник экспедиции.
Он натужно засмеялся, помедлил, о чем-то задумался...
– И, да, вот еще что... Не рассказывай обо мне там Христа ради!.. Иногда бывает жуткий соблазн на все плюнуть и вернуться. Пусть сажают! И досада берет: какими мы были дураками, ну, просто дети! И вдруг начинаю о чем-то жалеть. К чертовой матери! Надо отрезать это от себя...
Я пожал плечами. И тут появилась Юля.
– Вы тут долго, или ты остаешься? – спросила она, глядя на меня.
Я поспешно взял сумку. Мы успели поговорить с ней утром, и теперь Олег вызывал у нее какую-то собачью жалость.
– Ладно, прощайте. Мне еще надо бумажки завезти. Может, увидимся. Передавайте привет Москве...
– Может, мы еще сюда приедем, а? – Юля взглянула на меня.
– Не приедете.
– Почему? – спросила Юля.
– Помните, как называется этот остров?
– «Нико¬гда-никогда»?
– Ну, значит ты к нам.
Он кивнул головой, дернул плечом: мол, а вдруг...
– Ну, ладно. – Он поднял руку, помахал.
– Едьте осторожнее, – сказала Юля. – Вы все время так гоняете.
Он улыбнулся и отвесил медленный театральный поклон, – и, не оборачиваясь, пошел к машине.
Самолет со страшной тряской, как старый надорванный лифт, взмыл в воздух, не хотевший его принимать, и, наконец, взял курс на Москву. «...А вокруг белым-бело, и снегом замело...»
1999-16
Остров никогда
© Copyright: Пессимист, 2013
Свидетельство о публикации №213051801277
Свидетельство о публикации №213051801277
Рецензии