Поморский. Унежма. картинка по памяти

И было Белое море, лениво разлёгшееся за лесом….
И была пустая синь неба над головой….
И был задумчиво-тихий день вокруг….

Лес зудел комарьём.

Взмокший, третий час хлюпаю сапогами сначала по издрызганной колёсами колее, потом по набухшему мху, где следы тотчас наливались водой.
Очередная мшистая перина болота розовела неспелой клюквой и пахла вереском.
К концу лета в природе накапливается усталость, которую замечает  глаз.

Шагаю в заброшенную поморскую деревню Унежму.

Для меня это «терра инкогнита» - земля неизведанная.
Конец августа, отпуск, стали временем «великих географических открытий»
для одного отдельно взятого меня.

Дорога, как и положено, была непроезжей, а потом и вовсе кончилась.
В буквальном смысле.
Всё, дальше идти некуда.
 
Есть время посидеть, отдышаться, подумать о скоротечности жизни.

Правда, комары начисто отбивают философский настрой и подгоняют дальше к морю, где ветер их просто сдувает. 
Чешутся закусанные руки, шея, лицо.

Где у нас море? 
Попробую, как советовал мужик, дойти до Унежмы  по отливу.

Наугад резко забираю вправо, ещё с полчаса обхожу краем  какое-то рыжее болото с чахлыми соснами.

Интересно, километров десять одолел или…

Тишина до звона в ушах.
Дело шло к полудню.


Через станцию Унежма ежедневно проходит поезд «Вологда-Мурманск». Отсюда до  поморской деревни было более двадцати километров  ходу.

С  утра сизые посёлковые бараки, жмурившиеся на солнце окнами с геранью.
Девушка в коротком платьеце  неуклюже процокавшая каблуками по мосткам.
Штабеля шершавых брёвен у станции. Цистерны с жирными подтёками на боках.
Маневровый тепловоз, елозивший по путям  взад-вперёд.
 
На станции сидели трое парней, скучно грызли семечки, тихий перемат.
В тридцатые годы здесь было полно лагерей, заключённые-пронумерованные винтики, под лай сторожевых псов и матюги конвойных, прорубали в скалах железную дорогу.
Враг напирал, стране нужна была победа любой ценой. 
Многие потом остались.

Щуплый суетливый путеец долго объяснял дорогу на Унежму.
Ещё хорошо какой-то грибник на мотоцикле подвёз километра три.

Долго ковыляли с ним на «Урале» с коляской по колдобинам и лужам.
 
-Чем тут занимаетесь?- интересуюсь у него.
 
Брезентовая куртка на клетчатую ковбойку, щетина и перегар.

-Да кто чем: водку пьют, уток стреляют, сетки ставят, клюкву на болотах собирают,- собеседник громким щелчком отправил окурок в лужу.

А  ты в Унежму-то  зачем?

-Поглядеть.

-Ну, погляди, погляди,- кривит губы в улыбке. Глаза какие-то наивно-равнодушные.

- Дорога хоть какая-нибудь туда идёт?

-Дорога, дорога…. Какая такая дорога? Выходи на море на Сосновый наволок держи, вот и вся дорога. Лучше по убылой воде морем идти, чем по болотам пихаться,- голос бесшабашный, с прокуренной хрипотцой.

- На вот, спички возьми - пригодятся.

- А ты?

- У меня есть. Тебе вон туда, а я сейчас волнух нарежу  и домой, мне сегодня в вечер.
Родина со всех сторон обступала лесом и болотами. Впереди было ещё две речки, про которые говорили мужики.

Ну, наконец!

Тихое, словно в дрёме, море без линии горизонта, сливающееся с бирюзовым небом.
Волны с тихим шипением лизали камни, потом волочились обратно в море.
У кромки травы шеренга крепеньких толстоногих подосиновиков.
Дурманящий настой из запахов: болотной прели, грибов, вереска, морских водорослей. Запах леса мешается с запахом моря.

Время здесь какое-то домотканое.

Костерок нехотя дымил топляком, над котелком висел пар и никаких комаров вокруг. Сижу на сучковатом топляке, пью чай, смотрю на море.
Ноги отдыхают от резины сапог.
Через полчаса огонь долизал головешки.

К тишине примешалось какое-то отдалённое тарахтенье.
Ещё через несколько минут стал различать звук лодочного мотора.
Вдоль берега шёл длинный карбас. На корме сидел мужик в дождевике и ушанке.
Ближе к носу угнездилась замотанная в платок баба. За ней виднелась плетёная  корзина.
Стою у воды, призывно симафорю мужику руками.
Меня заметили, помор привернул карбас к берегу, заглушил мотор.

-В Унежму?– не верю своей удаче.

Мужик кивает, потом закуривает, пряча огонёк спички в ладонях.

-Повезло тебе, парень,- выпустил он носом  струйки папиросного дыма,- а то б сидел ещё часов пять ждал, пока море  отойдёт.

-Далеко до деревни?

-Не близко. Давай, садись,- он осторожно подгребает к самому берегу.

Закинув рюкзак за спину, осторожно, чтобы не черпануть голенищем воды, перелезаю через борт.
 
Мужик развернул карбас, сильно стал выгребать против ветра, причмокивая вёслами, потом завёл мотор, и мы вразвалочку побежали дальше в сторону Соснового наволока. 
Назад неторопливо утягивались выглаженные морем прибрежные скалки, кое-где между ними топорщился сизый топляк.   
Красноватые стволы сосен вдоль берега.

-Тут кругом тундра.

-Какая тундра?

-Болото по-нашему. По убылой воде можно во-он до тех островов дойти пешком.



Унежма - несколько никудышных скособоченных изб на кочковатом лугу среди трёх скал, завалившийся на бок сруб церкви, фиолетовые метёлки иван-чая; в траве рухлядь сгнивших карбасов.
На выгнившем борту одного из них сидят две стрекозы.

-А когда-то людно народу было в деревне.

-А ты из этих мест?

-Нет, я из Малошуйки, у жены здесь бабка жила.

-Камбалку да наважку ловили, по убылой воде рюжи ходили проверять, а по осени селёдка косяками прёт. А вот сёмга сюда почти не заходит.
 
-Богатая была деревня?

-Старики говорили, что отцы их в Норвегу бегали морем. Кофий поморы в избах пили, это при царе-то.

На другом конце у костерка стоял мужик в выгоревшей майке, кирпичный от загара и  вглядывался в нашу сторону.

-Это местный?

-Какое там, рыбаки летом живут, а осенью охотники гуся на перелёте бьют.

Здесь из местных только старуха осталась.

-Что и зимует здесь.

-А то.

Кошка мимо нас хищно-грациозно протащила серебристую навагу.

Почти до темноты ходил я по берегу, по стиральной доске морского дна, много снимал, разглядывал студенистых розоватых медуз в лужах солёной воды, морских звёзд...
Вечером в темноте жарко горел костёр, наваристо кипел котёл с ухой.
Курили, неспешно травили байки рыбаки.
Над головой переливалось, мерцало, жило, забитое звёздами небо. 
Огромная плоская луна таинственно высеребрила всё вокруг.

Со всех сторон обступали тени навсегда ушедшей жизни.
 
В одну реку не войти дважды, да и зачем. 
Ничего нельзя не повторить,  не исправить.
 
Я всматривался в притихшее море, карбасы приезжих рыбаков, приклеенные носами к берегу,
и  мне казалось, что бородатые  унежемские поморы вместе с жонками и ребятишками ушли на вечный морской промысел, туда, где море становится небом.


Таганка, май 2013.



фотография автора.