Глава 11, повесть

                Глава 11

          Солнце бьет в розовые гостиничные занавески. Комната от этого кажется легкой, как воздушный шарик. От этой легкости и воздушности невольно поется: «А все-таки море останется морем и нам без него не прожить никогда». Заправляю кровать, умываюсь в душном умывальнике.

          На берегу реки Лузы стоит Покровская церковь. Одна- одинешенька. Кто ее построил? Купцы Максим и Семён Пестовские в 1763 году. Для чего?..

          Погода сегодня менялась несколько раз. С утра было солнце, потом воздух остыл и накрапывал дождь. После обеда снова солнце. Иду на переправу, церковь стоит на противоположном берегу. Деревянный тротуар проложен до последнего дома на центральной улице. За городом начинается песчаная почва. Хорошо выбитая десятками ног тропа струится между сосен, сухого ягеля и обобранного черничника. Меж стволами деревьев блестит река. Но она, скорей всего, представляет из себя ствол дерева, растянувшийся на сотни километров:  сплошным потоком движется сплавляемый лес.

          Паром не пришлось ждать. Шофер тяжело груженого МАЗа нетерпеливо газовал, отравляя пространство отходами сгоревшей солярки. Еще несколько машин стояли в очереди. Когда путь к парому освободился, МАЗ взревел и медленно стал спускаться к реке. Паром сначала накренился под тяжестью передних колес, а затем осел почти  до контрольной линии под грузом одной машины. Шофер выпрыгнул из кабины и начал крепить машину. Паромщик, крепкий мужчина, с красным, как спелое яблоко лицом, кричал, обдавая всех винным запахом.

         - Никого больше не пущу. Хватит. Успеется.
         Он закрыл ограждение парома, нажал кнопку пускателя, но паром не двинулся. Надсадно гудел электромотор.
         - Ну-ко, Васька, помогай, - кричал он шоферу, - хватит с девками щупаться. Бери багор. Расталкивай бревна. Смотри их сколько наплыло пока стояли.

         Высокий белокурый парень спокойно расталкивал бревна перед паромом и продолжал шутить с девушками.

         Паром медленно отошел от причала. Со скоростью перегруженного муравья, с остановками, стал приближаться к противоположному берегу.
 
         Паромщик объяснял мне:
         - Как сойдешь - направо. Пройдешь верст пятнадцать по бережку - и будет церковь. Я работаю круглосуточно. Успеешь.

         Тропа повела меня вдоль крутого берега реки, мимо пахучих зародов, по скошенным лугам. На противоположном берегу чернели крыши деревянных домов. Было тихо и тепло. На каждом повороте река оставляла пляж из чистого песка. Тропа обходила повороты реки, спрямляла путь, иногда вообще шла вдали от реки и, казалось, что она совсем оторвалась от этой извилистой ленты и бежит куда-то самостоятельно.

         Заливные луга раздвигали свои просторы. Здесь в низовьях реки сенокосные пабереги оттеснили лес, и только кусты черемухи на лугах, как острова в половодье, растут широко и защищают жизнь. Заберешься на такой остров - и теряешь чувство времени. Здесь ягоды черемухи, малины, жимолости, шиповника. Выбираешь самую крупную и сочную ягоду черемухи. Наклоняешь ветку и снимаешь губами, как медведь, сладкую и вяжущую массу. Чтобы очистить язык от остатков черемухи, опускаешь руку вниз и срываешь ягоды жимолости. Серо-голубая овальная ягода в руках синеет. Кисленькая жимолость очищает оскомину во рту от черемухи. На десерт малина переспелая, сладкая-сладкая. Но время идет.
Тропа вновь через лес и заросли травы вышла к реке.

         Двое загорелых мужчин в плавках ловили миногу. Они доставали со дна реки длинными шестами, с двумя крючьями на конце, речной ил, а вместе с ним светло-серую, извивающуюся, как уж, миногу и выбрасывали на берег мальчику.

         Мальчишке, лет двенадцати, давно надоело подбирать эти неприятные существа. Он давно сбился со счета, сколько выловлено миног, и канючил:
         - Хватит уже, хватит. Уж штук сто есть. Куда их девать-то потом.
         Но старшие настаивали:
         - А ты считай еще раз.

Мальчик, в который уже раз вырывал ямку в песке, опрокидывал ведро с водой и миногами и начинал считать. Вода в ямке пенилась от большого количества живых существ, как во вскипевшем котелке. Мальчик брал за голову миногу, поднимал до уровня глаз, смотрел на пляску миноги и уныло и тягуче говорил:
         - Ра-а-з, - и бросал миногу в ведро с водой. Опускал руку в ямку и снова противно тянул:
         - Два-а.
         Не успел он сосчитать до десяти, как вода в ямке вся ушла. Миноги, как черви, стали уходить вглубь песка. Мальчик все так же вяло раскапывал песок, хватал миног за хвост и произносил:
         - Тридцать тр-р-и.
 Он досчитал до девяноста семи и решительно заявил:
         - Хватит.
         Поставил ведро на песок и пошел бродить по  берегу.

         Мужчины еще некоторое время потаскали ил со дна, но миног стало меньше, да и видно, что это занятие им порядочно надоело. Побросали на берег свои шесты и плюхнулись в воду отмывать засохший на теле песок.
 
         Я побрел дальше. Река петляла в своем песчаном русле, тропа все стремилась спрямить эти повороты. Луга сменялись лесом, но тропа всегда приводила к воде. На одном из поворотов реки, над лесом, вдруг вознесся восьмерик, увенчанный крестом. Покровская церковь. Светило солнце, над куполом собралась большая синяя туча. На фоне этого величия природы контрастно просматривалось белое и стройное величие человеческого труда.
Казалось, цель рядом, но река здесь делает круг километра на три. Я решил искупаться. На ходу снял рубашку, шел, размахивая фотоаппаратом. Белый песок плотно облегал кеды, ноги проваливались глубоко, и от этого шаг был коротким. До воды было метров пятьдесят, и вдоль реки, насколько я мог видеть был сплошной песок. Казалось, я один на этом золотом пляже. Но нет. Мое появление не понравилось чайкам. Они кружили надо мной и кричали, своё:
         - И-и-ха-ха.
         И пока я медленно шел к воде, чайки все смеялись надо мной.
         - И-и-ха-ха. Но одна из чаек рассердилась не на шутку, и ее «И-и-ха-ха» стало походить на старушечье ворчание.

          Я вошел в воду. Большая серая стая мальков бросилась врассыпную. Упругое песчаное дно ласкало разгоряченные ноги. Я медленно погружался в воду под ругань чайки. Течение подхватило мое тело, но я поплыл против течения, нырял, фыркал, стучал от блаженства ладошками по воде.  Такая вольность человека совсем вывела чайку из равновесия.  Она, как нервная баба, от ругани перешла к делу. Чайка стала делать круги над моей головой и пикировать, как бомбардировщик. Я ее встречал брызгами воды. Остальные птицы улетели, а эта все кружилась надо мной, сердито кричала, гнала прочь. Кричала до тех пор, пока я не вышел на песок. Здесь еще раз чайка набросилась и, заметив, что осталась одна, жалобно застонала: «Пи-и, пи-и», замахала крыльями и бросилась догонять своих.

         Туча закрыла солнце. Надо спешить, иначе я не успею до дождя  добраться до церкви. Дорога упрямо отходит от реки и опять через лес, через деревушку вывела меня в заросли красной и черной смородины. Красная смородина была такая спелая, что через пленку ягоды просвечивались косточки. Начал накрапывать дождь. Дорога в этом месте шла по леску. Молодой, густой сосняк обступил ее с обеих сторон.

         Но вот она - Покровская церковь. Стоит совсем одна. Ближайшее поселение из десяти домов - в трех километрах. Стоит, как забытый часовой, с первой половины ХVIII века. Такая стройность и величие украсили бы и Большой проспект в Питере, и любой уголок Москвы. Но судьба этой церкви стоять одиноко на берегу северной реки Лузы.

        Дождь усилился. Я бегом перемахнул через жердевой забор и влетел через окно на первый ярус церкви.

        Тишина. Некогда прекрасно расписанные стены первого яруса исцарапаны ножами, гвоздями, исписаны углем. Каменный пол разобран. Песок разрыт конскими копытами. В алтаре раздвинуты толстые половые плахи, в которых просматривается черный ход.
И в этой тишине вдруг: «Гу-у». И снова тихо. На улице идет косой, частый дождь. Нижние ряды иконостаса растащены. Верхние устремились к куполу, они целы и даже сохранились отдельные образы. А  под самым куполом, на крепежных перехватах... снова... «Гу-у»... Это голуби.

         Парадный вход на верхний ярус закрыт на большой замок, но есть пролом вверху. Я лезу в него. Чистые, как будто вымытые вчера, ступени ведут вверх. Верхний ярус разрушен меньше. Сцены из жизни святых в большом сводном зале торжественны. Я поражен, какая красота создана здесь в глуши и брошена сейчас на разграбление. Никогда русский народ не будет богатым, не ценит своих трудов, не сохраняет.

         Узкий проход в стене ведет вниз, в темноту, и вверх на колокольню. Тесный спиралеобразный ход, кирпичные стоптанные ступени. Я поднимаюсь на колокольню. На верхнем марше деревянная опора лестницы сгнила. Лестница накренилась и держится только одной стороной у стены. Перила и ступени завалены голубиными отходами. «Лезть или не лезть? Выдержит или не выдержит?» - думаю я. Лезть, только вперед! Пол на колокольне давно сгнил, ходить можно только по балкам и нишам восьмерика. Колокола давно сброшены.
Вид с колокольни необыкновенный.

         Дождь все еще идет, но туча освободила солнце - и тройная радуга во все небо. И ты чуть не на ее вершине.

         Я прошел по всем восьми нишам. Везде лес, луга и тишина. Ради такой красоты стоило сюда идти.
         Дождь кончился. Солнце совсем приблизилось к западному горизонту. Я еще раз взглянул на это гордое в своем величии, взметнувшееся над лесом на пустынном берегу реки создание рук человеческих. Поклонился. И пошел обратно в Лальск.

         Я шел по знакомым уже для меня лугам, перелескам, пляжам. Я торопился, но из этого ничего не получилось. Спелые ягоды удерживали меня. Я запаздывал. Быстро темнело. Я начал составлять план, где мне лучше переночевать. На паромщика я не надеялся. Значит, надо добираться до переправы, а там есть домик. В нем можно переночевать, если он не закрыт.

        Мне повезло. На противоположном берегу трое мужчин что-то делали в зарослях ивняка. Лодка была уже вытащена из воды далеко от берега. Я на всякий случай крикнул им:
        - Эй, парни, - голос в темноте прогремел неожиданно, как из громкоговорителя.
        - Че? - последовал ответ.
        - Перевезите, пожалуйста, а то я на паром опаздываю.

        Парни обменялись мнениями. Я особенно не надеялся, люди устали в конце дня, до меня ли им. Но двое мужчин стащили лодку на воду. Один из них ловко орудуя веслом, раздвигая бревна, причалил к берегу.
        - Садись. Где так долго задержался?
        - Ходил смотреть церковь.
        Эти трое были те самые люди, что ловили миног.
        Я поблагодарил и извинился, что задержал их у реки.
        - Ладно. Дорогу-то знаешь?
        - Нет.
        - Выходи через ивняк, там и дорога.

        Я пошел по незнакомому для меня берегу реки. Начала подниматься луна. Было совсем безветренно. Один за другим обогнали меня на велосипедах те, кто перевез меня на этот берег. И обгоняя, каждый хотел меня подбодрить:

        - Еще немного - и будет деревня, а еще через две деревни будет переправа.
Я улыбнулся этим заботливым незнакомым людям. Я не устал и не боялся темноты. Мне было приятно идти по этим местам.

         Вскоре показалась деревенька. Черные стекла отражали стальной лунный свет. Собаки опомнились, когда я подходил уже к последнему из трех домов. Они не решились выскочить из подворотен. И снова тишина. Луна холодными дорожками пересекает реку. Напеваю привязавшуюся мелодию: «И все-таки море, останется морем...» и шагаю, шагаю в ночи.

        Но не все люди спят ночью. Где-то застучал мотор автомашины. Я иду вперед, а машина все не может меня нагнать. И только у третьей деревеньки тускло блеснул огонек фары, его яркость не превышала мощности слабого карманного фонарика. На машине везли сено. Когда кабина машины поравнялась со мной, шофер открыл дверцу и спросил:
        - Куда?
        - В Лальск.
        - Садись в кабину. - Кабина старого разбитого ЗИСа была занята ребятишками.
        - Ну-ко вы, сгрудьтесь, - скомандовал шофер. Ребятишки сжались в комочки.
Старая машина натужно шла под тяжестью большого груза, качалась на ямах, и шофер постоянно открывал дверь кабины, высовывался, смотрел на груз, молча гремел железной дверью. Мы медленно продвигались вперед.

        В гостиницу я пришел в два часа ночи.