Потоп

"Прошу не судить строго, так как это было одно из первых моих произведений в таком жанре."

Перекрой воду  кричала Марина, бегая босой по холодной воде. Я сидел на подоконнике не спеша курил сигареты и наблюдал, как вода подхватывала легкие вещи и несла их из кухни в зал, они плыли медленно, натыкаясь на стены. Останавливались, потом подпираемые другими вещами срывались с места и плыли дальше, пропадая с поля зрения. Из стены торчал обрубок трубы, с него мощным фонтаном била вода, рядом на полу лежал оторванный кран. Я не знал где перекрывается вода, и ни чем помочь не мог, поэтому просто сидел на  подоконнике и наблюдал за Мариной. Она бегала по всей квартире в закатанных до колен брюках, с пластмассовым ведром в руках, иногда наклоняясь и зачерпывая ведром воду, бежала в ванну и с шумом выливала там. Её усилия не спасали квартиру, воды становилось все больше. Осознав свои бесполезные попытки вычерпать воду, она забежала на кухню и став на колени у обломанной трубы попыталась заткнуть ее тряпкой. На долю секунды у неё это получалось, затем вода сильным напором выдавливала тряпку и та, отлетев на полметра, падала в лужу на полу, после чего подхватываемая стремительным потоком уносилась в зал. Скоро вся квартира была заполнена водой выше щиколотки. Все легкие и деревянные предметы мерно и не спеша плавали по ней. Марина, оставив какие либо попытки спасти ситуацию села на пол прямо посреди кухни, поджала к груди коленки, обняла их руками и заплакала. Она сдалась, она не знает что делать. Её не волнует то, что она промокшая насквозь, голая по пояс, сидит на бетонном полу и дрожит от холода и  паники. Мне смешно наблюдать за ней. Я смотрю на неё и вспоминаю рассказ одного моего знакомого ветеринара. Он рассказывал как наблюдал за животными в стрессовых ситуациях, так вот животные, не найдя выхода из сложившейся проблемы, очень часто реагируют странным образом, они ложатся на землю, сворачиваются калачиком и засыпают. Странно наверно выглядит со стороны, но он говорил, что это защита психики на раздражители, с которыми животное не может справиться. Наверное, так и Марина, в какой- то мере животное, устав бороться с водой, решила на все плюнуть и закрылась в себе. Мне её жаль, ничего я ей скоро помогу, я им всем скоро помогу, или уже помог? Я слышу как в дверь напористо стучат чем то тяжелым и ругаются матом. Наверное, пришли благодарить. Хорошо, что у меня металлическая входная дверь. Я жду, когда же из трубы польется молоко, или например кетчуп. Так приятно сидеть на подоконнике окна седьмого этажа и смотреть, как завораживающий поток воды вырывается из трубы. Приятно мечтать о том, что может вытечь из неё, во что может превратится вся вода, что может случиться. Хотя наверно все что могло, уже случилось. Моя квартира превратилась в бассейн, и до сих пор превращается. Но все равно, какое-то чувство защищенности, внутреннего спокойствия поселилось во мне. Я понимаю, что все, что сейчас происходит – правильно и я не в праве ничего менять. Я и не меняю, я сижу на подоконнике и ни чего не делаю, и не собираюсь делать, Я все сделал, и сделал все правильно, я в этом уверен. Крики  с улицы  долетают до меня, в основном это проклятия и другие грубые слова, направленные в мой адрес. Под окном наверно собралось много народу. Они не понимают, как я помог им. Я дал им жизнь, миг настоящей жизни. Теперь у них будет, о чем сплетничать ещё месяца три, если не больше. Я дал им пищу для размышлений, ничтожную, но все-таки пищу. Их ним жалким мозгам этого хватит надолго. Они не понимают, как я помог им, как сплотил их. Теперь они хоть раззнакомятся друг с другом, соседи все-таки. И это все благодаря мне. Жаль, они не поймут, какую услугу я им сделал. А то, что разбудил их в три часа ночи так это нестрашно. Не оценят, сволочи, моего широкого поступка, ну да ладно, это всего лишь мелкие людишки, массовка на фоне моей великой жизни. А все-таки интересно, сколько этажей затопило?
Вдруг что-то прерывает мои размышления и это не шум на улице и не возня за дверью, это в  квартире. Я вижу, как вся вода постепенно краснеет. Почему? Да потому что из трубы хлещет кровь, не молоко и не кетчуп, как мне бы хотелось, а самая настоящая кровь. Мне становится страшно, тело начинает бить озноб. Я перевожу взгляд на Марину. Она больше не смотрит себе в колени. Она все также сидит на полу, но смотрит уже на меня, пустыми глазницами, не моргающих глаз. Руками она хватает себя за волосы и начинает их вырывать. Я понимаю, это она выколола себе глаза. Но зачем? Теперь она не увидит всего того великолепия, которое я хотел ей показать. Я не могу оторвать взгляда от ее лица. Оно все также прекрасно.
-Зачем ты делаешь это с собой Марина? - Спрашиваю  я её.
 Но она не отвечает мне, а берет и кусает свои руки до крови, вырывая из них алые куски мяса, она жует их а потом глотает. Её руки становятся красными, и все вокруг  стает красным, нестерпимо красным, как будто все остальные краски вырвали из моих глаз. Мне больно смотреть и я жмурюсь. Какая поразительная тишина вокруг. Я ничего не слышу, наверно я оглох. Я лишь вижу, как Марина ногтями начинает впиваться в свое лицо и рвать его, скоро лицо покрывается мелкими полосками с зазубренными кусочками кожи, свисающими и дрожащими. Потом лицо исчезает, на его месте образуется кровавое пятно, без форм и граней, кричащая и пульсирующая масса. Я закрываю глаза, чтоб не видеть этого.
  Я проснулся. Я долго моргаю и замечаю, что все еще нахожусь на подоконнике. Кто-то ломает мою входную дверь. Вокруг слишком много шума. Воды набралось почти до колена. В ней плавают стулья и другая легкая мебель. Повсюду колышутся листки бумаги и мелкий мусор, он прилипает к стенкам, создавая узоры, как на какой-то уродской, детской выставке. Марина с топором в голове лежит там, где я ее оставил -  посреди кухни. Это я её убил. Она боялась умереть, но еще больше она боялась жить. Я помог ей преодолеть страх. Я не жалею об этом. Она умерла быстро и безболезненно. Жаль, что она не увидела потопа, который я устроил в её честь. Он бы ей понравился, пожалуй, она  единственная, кто его б ценила по достоинству. Вряд ли она поняла бы смысл моих действий, но хотя бы попыталась. Страх мешал ей жить. Он слепил её, не давая видеть вещи такими, какие они есть. Он ограничивал её и загонял в рамки стандарта, стандарта по которому живут все люди этой планеты, сознательно делая из себя слепых и глухих, немых и безвольных, не имеющих права выбора, не достойных жить. Я помог ей, я избавил её от страха. Я освободил её.
Я слышу, как работает болгарка, мою дверь пытаются вырезать. Что ж, удачи. Посмотрим, что творится за окном. Начинается теплое утро. Солнышко ласкает пока еще не ядовитыми лучами собравшуюся у окна толпу. А людей вышло много, все они рады мне. Надо поприветствовать своих подданных, вон как они машут мне руками, прямо как папе римскому, при его редких появлениях на людях. Я встаю на подоконник во весь рост, подпирая головой оконную раму. Я машу им, они машут мне. Я вижу, как в мой двор съезжаются машины МЧС, милиции и скорой помощи. Я наверно попаду на страницы газет, в хроники происшествий, а может даже меня покажут по телевизору. Не буду разочаровывать своих поклонников. Вытянув правую руку вперед, в знак приветствия, я делаю уверенный шаг за окно. Я лечу вниз и думаю, наконец-то я достанусь своим фонам. Я разобьюсь в лепешку, но это будет не напрасно. Мои обожатели растащат мое тело по кускам, себе на сувениры. Шире круг, господа ненасытные, вот он я