Сумерки в Дели, ч. 2, гл. 6. Ахмед Али

Сумерки в Дели. Ахмед Али

Часть вторая

Глава шестая

Затем наступил месяц Рамазан, и правоверные стали поститься. Дни без пищи и воды казались бесконечными и длинными. Но пошли дожди, и поститься стало не так сложно.
Рано утром, задолго до рассвета, приходили факиры и криками будили всех. Тогда вся семья принимала легкую пищу, чтобы быть готовыми к встрече дня. Как только Низар Ахмад призывал к утреннему намазу, начинался пост. До вечера никто не мог есть, пить или курить. И когда Низар Ахмад призывал к вечернему намазу, прерывался пост.
Затем приходили нищие, они визжали, пели, просили хорошо поставленными жалостными голосами, благословляя даже до того, как что-нибудь получат, в предвкушении подаяния. Бегам Нихал или Мир Нихал просили Машрура пойти и дать им что-нибудь, хлеб, муку или один пайс. Или посылали Дилчайн, и она шла, что-то бормоча, к двери. Нищие приходили весь день, но чаще всего – после заката или в обеденное время. Многим везло и они делали неплохой бизнес. Один из них, например, однажды попросил Шама заполнить для него квитанцию на перевод и отослал пятьдесят рупий домой.
Что бы там ни было, они всегда регулярно приходили в одно и то же время, пунктуально почти как по часам. Все настолько привыкли к их голосам, особенно к голосу одного нищего, всегда приходившего в обеденное время, что все ощущали беспокойство, если тех не было.
«Что случилось с бедным факиром? – говорила Бегам Нихал. – Наверное, он заболел».
Другие нищие приходили в другое время дня.
Среди них был Железный Шах. Он носил тяжелые железные цепи на шее и руках, оковы на ногах, и тяжелый железный прут в руке. На нем было не меньше двадцати килограмм железа, если не больше. Говорили, что еще мальчиком он стал учеником одного факира, который приказал ему носить железо всю жизнь. И он в точности исполнял указание своего учителя. Это был высокий и хорошо сложенный человек, который очень любил заниматься физическими упражнениями и пить бханг, напиток из конопли. За ним обычно шла большая и грязная коза, так хорошо выдрессированная, что она везде следовала за своим господином. Он не кричал, но пел Нур Нама, около религиозную поэму, рассказывающую о семи небесах. У него был очень сильный голос и в его мелодии слышались зычность и пафос. Его голос доносился издалека, становясь громче и насыщенней по мере приближения:

Шестое небо сделано из красных рубинов,
Седьмое – из зеленых имеральдов, пел он.

Он совершал свой обход в десять часов вечера и исчезал, делая мир более молчаливым и одиноким, чем до этого…
Были также другие, приходившие в разное время года, в разные месяцы и во время разных праздников. Они приходили, совершали свои обходы и затем исчезали, чтобы вернуться на следующий год, вероятно, когда у них кончатся прошлогодние накопления или им захочется накопить средств на приближающийся год.
Одним из таких нищих был Шах Макбул. Он приходил в месяц Рамазан и исчезал через несколько дней после Ид. Он обычно приходил по утрам и громко выкрикивал нараспев свои написанные наполовину стихами, наполовину прозой просьбы:

Пришел Шах Макбул,
Он возьмет один пайс,
Или отрез ткани,
Подайте сегодня или завтра,
Но вы должны будете дать в день Ид…

Он приходил каждый день, совершал обход и уходил прочь, не останавливаясь ни перед одной дверью, если, конечно, какой-нибудь богобоязненный человек не задерживал его. Он никогда не принимал ничего, кроме одного пайса или отреза ткани, если находился человек, дававший ему подаяние. Если давали ему хлеб или муку, он без колебаний отказывался. У него была своё чувство гордости и достоинства.
Для детей он был неизменным напоминанием о приближении праздника Ид. И взрослые тоже относились к нему хорошо. Когда пришел на этот раз Шах Макбул, все они стали думать о празднике Ид, который уже был не за горами, и совсем немного времени оставалось до свадьбы Асгара. Изначально она была назначена на месяц Ид, но ее пришлось перенести на декабрь, поскольку старшие сыновья Мир Нихала не смогли получить продолжительный отпуск. Они полностью ушли в подготовку торжеств по случаю коронации Георга Пятого, которые должны были пройти в декабре. И им предстояло послать разные вещи и людей для подготовки этих торжеств из их провинций в Дели.
Но подготовка к свадьбе, тем не менее, шла своим ходом. У людей в доме было дел невпроворот, кто-то шил, другой ровнял, а кто-то продолжал нарезать орехи арека на маленькие кусочки. Поскольку должно было прийти много гостей, и каждый жевал бетель, поэтому надо было нарезать много кусочков этого ореха.
Чтобы ускорить работу, Бегам Нихал послала за двумя своими невестками. У старшой было много детей, и она пока не смогла приехать в Дели. Вторая же приехала со своей мамой Бегам Калим, двоюродной сестрой Бегам Нихал, и со своим четырехлетним сыном.
За несколько дней до наступления Ид, Бегам Вахид приехала вместе с Асгаром. Когда гости вошли в дом, все стали обниматься, все были счастливы этой встрече, произошедшей после долгой разлуки, и дом стал гудеть от смеха и усилившейся деятельности. Повсюду царила атмосфера праздника, и люди выглядели очень счастливыми.
                ***
В этой атмосфере шума и веселья подошел праздник Ид. Дети пребывали в очень радостном состоянии и каждый день спрашивали, не готовы ли их новые одежды, или будут ли куплены для них новые головные уборы, или – говорили, что им нужна обувь. Стоило большого труда успокоить и удовлетворить их всех.
Асгар был очень счастлив, и он выполнял разную довольно тяжелую работу, с чувством гордости и собственной значимости. Он накопил, удерживая из свой зарплаты, тысячу рупий и затем пошел и отдал их отцу. Когда Мир Нихал впервые увидел Асгара, его сердце неосознанно наполнилось негодованием и гневом. Но этот поступок Асгара его удовлетворил, и он простил ему всё…
В день наступления Ид приехал второй сын Мир Нихала, Хабибуддин. Все столпились вокруг него. Он был любимцем семьи, не только для своих родителей, но и для всех остальных родственников, маленьких и больших. Он был красивым мужчиной, с добрыми и выразительными глазами и красивой овальной бородой. У него был великодушный нрав и огромная способность к искренней дружбе. Принципом его жизни, заимствованным им у персидских мистиков, словами Саади, было следующее:

Любой, кто причиняет мне зло,
Будет думать об этом зле,
Мои мысли об этом зле
Будут страшнее самого зла.

Руководимая этим принципом, его жизнь была действительно счастливой, полной дружелюбия и любви, и сам он переполнялся симпатией и пониманием. С его приездом показалось, что появилась центральная ось, и все сгруппировались вокруг него.
Тогда все мужчины и дети оделись в новые и хорошие одежды и пошли на молитву праздника Ид. Окруженный своими детьми и внуками, Мир Нихал ощущал себя счастливым. Он надел на себя тюрбан с туго намотанными складками, закрывавшими часть одного глаза. И в своем мусульманском пиджаке, облегающей тело рубашке, в хороших туфлях и с волшебной белой бородой он выглядел очень величественным. Когда дети сгруппировались вокруг него, кожа на его щеках задрожала  и его глаза заискрились радостью.
На праздничной молитве, посвященной празднику Ид, собрались тысячи и тысячи человек, все воодушевленные и счастливые, умащенные розовым маслом и с подведенными черной краской глазами. Шум от людских разговоров, крики торговцев и плач детей наполнили воздух. Вдоль дорог и на площади перед местом праздничного собрания продавцы игрушек испестрили землю ярко раскрашенными глиняными изделиями. Торговцы продавали разные сладости, многие люди торговали  свистками, дудками и духовыми трубами, оглушая уши беспорядочной игрой на этих музыкальных инструментах.
Затем началась молитва. Люди стояли рядами, один за другим. Собралось так много людей, что они вынуждены были стоять даже за пределами отведенной для праздничной молитвы территории. Когда прокричали «Аллах акбар», на землю низошло внезапное умиротворение. Все замолкли, и казалось, что вокруг не было ни одного человека. Только время от времени там и здесь начинал плакать ребенок, напуганный, возможно, внезапно наступившей тишиной, или – ощущением одиночества в этой огромной толпе. Можно было слышать, как вдалеке ржала лошадь, или как коршун пронзительно кричал в своем полете по небу.
Когда окончилась молитва, люди стали обнимать друг друга, они тепло поочередно прижимали своих ближних к своей груди. Все знакомые люди прошли через это внешнее проявление симпатии. И любящие сердца обрели этот жизненно важный шанс. Пожилой мужчина прочитал эти стихи одному молодому человеку, подняв свои руки для предстоящих объятий, как раз в то самое время, когда семья Мир Нихала обнималась и ждала разрежения толпы, чтобы выйти за пределы собрания:

Наступил праздник Ид, о мой дорогой,
Да, наступил, так позволь мне тебя обнять!
Таков обычай, и, кроме того,
Это – хорошая возможность…

Прежде чем пойти домой, Мир Нихал и Хабибуддин купили детям игрушки и другие подарки; и накупили сладостей, чтобы отнести домой. Дома были розданы праздничные подарки в виде денежных подношений. Все старшие раздавали младшим рупии или монетки по восемь анн. Это делали все, кроме незамужних девушек и маленьких мальчиков, еще не зарабатывавших денег. Даже старая Бегам Джамал и Бегам Вахид  раздали подарки всем детям, с трудом сдерживая свою радость. Все женщины нарядились в свои лучшие одежды, и повсюду воцарилось счастье…
Машрур уже стал запускать воздушных змеев, и когда Хабибуддин  пришел домой, он послал кого-то за змеями и веревками, попросив купить всего этого на пять рупий, и дал этих воздушных змеев Асгару, чтобы тот их запустил. Сам же он с большим интересом наблюдал за их полетом. Даже Шам находился вместе с ними всё это время. Хабибуддин вдохнул радость и жизнь также и в него, и он тоже пытался запустить несколько змеев. Но настоящим героем был Асгар. Он считал, что вступать в воздушный бой можно не ближе, чем через сто двадцать метров, и Хабибуддину тоже не нравились ближние бои. Было более интересно, если змей улетал выше и гораздо дальше. Один из змеев Асгара срезал девять чужих одного за другим, при этом оставшись неповрежденным. Когда его притянули назад, на нем написали слово «Наушреван», «Убивший девять львов». Затем его запустили опять. Но после следующей стычки его, наконец, срезали.
Примерно в половине третьего пришел Мунаввар, торговец мороженым, И Хабибуддин устроил для всей семьи небольшой праздник. Мужчины ели снаружи дома, на веранде, а дети бегали туда и сюда, нося стаканчики с мороженым женщинам внутрь дома. Вскоре у Мунаввара закончилось мороженое. Он вылил воду из горшка в канаву и дети взяли у него соленый лед, насладившись им до полного удовлетворения.
                ***
Протекали дни, наступил сентябрь, и вся семья снова занялась приготовлениями к свадьбе Асгара. К счастью, небо во время Ид оставалось чистым и спокойным, но дожди начались немного раньше обычного, улицы и переулки покрылись грязью, а дом стал  сырым и мокрым. Но приготовления к свадьбе не останавливались.
Небо было затянуто черными и серыми облаками, что наполняло землю свойственной только Индии красотой, всё это вызывало ощущение радости, любви и весны. В близлежащих домах женщины пели печальную, но красивую песню сезона дождей:

Он обещал вернуться,
Вернуться.
Но вот вернулись облака,
А он, увы, не вернулся!
А ведь прошел уже целый год!

Крыша прохудилась, мое сердце болит,
Мое сердце болит.
И молнии ярко сверкают на небе.
Но, увы, он не вернулся,
Хотя прошел уже год.

На фоне этой печальной традиционной тоски индийских женщин по отсутствующему возлюбленному проходили приготовления к свадьбе Асгара. Во всем этом шуме и суете время пролетало незаметно, и вот пришла зима с ее короткими днями и долгими ночами. Перед небольшими камельками женщины сидели и говорили по ночам о прошлом и будущем, впадая в задумчивость и печаль, при этом часто можно было слышать берущий за душу голос слепого нищего, приносящего с собой печаль и тоску. Голос приходил издалека зимними ночами, неся с собой ощущение безнадежности:

Проклятия – это всё, что мы получили,
Мы стремились к несбыточному.

Но он приходил очень редко, поскольку в основном собирал подаяние возле мечети Джама и пел для пассажиров трамваев.
Приходил еще один нищий, которого все называли Бахадур Шах, поскольку он пел только стихи царей династии Моголов. Он был старым и невысоким и выглядел незначительным и тщедушным как стая мух над навозной кучкой или как скелет дохлой кошки. Но ни у кого не было такого заунывного голоса. Поэмы Бахадур Шаха, которые он пел, напоминали людям об ушедших днях, когда Хиндустан еще не был закован в новые печали. Его голос не только передавал тоску Бахадур Шаха, но в нем слышались жалобы на порабощение Индии:

Я свет ни для чьих глаз,
Я – покой ни для чьего сердца!
Я то, что никому не нужно,
Просто горсть праха, вот кто я!

Зачем они приходят посетить мою могилу?
И кладут на прах венок?
Зачем они зажигают светильник в ночи?
Я – могила беспомощности!

Я не задушевная песня,
Зачем же кто-то меня слушает?
Я – крик огорчённой души,
Я – боль разбитого сердца…

Месяцы проходили один за другим, и наступил декабрь. Дели кипел всякого рода деятельностью, поскольку Английский король собирался провести церемонию своей коронации в этом древнем оплоте могучих царей Хиндустана. Жители Дели были поражены и с удивлением смотрели на эту суету, многие радовались в предвкушении подачки, кто-то гневался в своем сердце при мысли о подчиненности иноземной расе…