Песнь ветра северного моря черновик

Здравствуй, мой любопытный читатель, нашедший эту записную книжку, оставленную на столике в кафе на улице… в городе (курортный городок на северном море). История, которую я хочу тебе рассказать, поведав ее клетчатым страницам этой книжечки, началась задолго до того, как я стала тем, кем я сейчас являюсь. Сейчас я собираю волосы в гладкий пробор, хотя именно сейчас, когда я это пишу, они ниспадают волнами на плечи, всеже раньше я предпочитала такой романтичной укладке рваные стрижки с неровными прядями. Эта история началась тогда, когда я еще не была уважаемым доктором-физиологом, работающим на стыке медицинских наук генетических заболеваний и имеющем несколько публикаций на тему врожденных физиопатологий плода и способах их лечения, когда  у меня еще не было своей практики в достаточно крупном городе по меркам Европы. Нет, случайный соглядатай и читатель моей исповеди, тогда я была глупой маленькой девочкой двадцати четырех лет из страны, название которой вспоминают только изредка в новостях, говоря о последней диктатуре Европы, совершенно не зная историчсеких процессов и менталитета народа, власть в стране которого они осуждают. Тогда я не была гражданкой Федеративной Республики Германия, а девчушкой из маленькой, но красивой славянской страны, расположившейся на перекрестках средневековых торговых путей из России в Западную Европу и прозванной  Alba Ruthenia. Это название тебе ничего не скажет, даже если я назову ее теперешнее имя - Беларусь.
Иногда я задумываюсь, насколько бывает связана судьба двух совершенно разных народов, их государств и жителей, начиная с Северного крестового похода и заканчивая Второй Мировой. Когда-то моя страна приютила бежавших от осуждения немецких протестантов, построивших на наших землях свои Кирхи и обращавших в лютеранство определенную часть жителей западных земель, а потом и сама Германия приютила некоторых представителей моей страны, неугодных власти в силу своих политических и мировоззренческих убеждений, писателей, музыкантов. Нечто подобное приключилось и со мной.
Я мечтала об этой стране, учась в школе и слушая раскатистый бас вокалиста Ramstein на магнитной пленке кассеты. Мне нравился этот язык, его ритмичность, основательность, склонность к слиянию простых слов в сложные конструкции. Я учила его сама начиная с 10 или 11 класса, уж не помню, когда точно это произошло. Но я точно помню, как на четвертом курсе университета, учась на переводчика решила взять академический отпуск на год и поехать в страну своей мечты на  волонтерский год. Тогда я еще не знала чего мне ожидать от него, честно признаться я ожидала лишь окончания своего детства. Я была мечтательницей, слушающей тяжелую музыку начиная от поп-панка и заканчивая прогрессив-металлом, и иногда перекраивающей в своем уме мировое устройство. Я думала об анархии и свободе, свободном волеизъявлении, которого жаждала путник жаждет  глотка воды в засушливой пустыне. Помни меня правильно, я была хорошей домашней девочкой, которая всегда слушала маму и повиновалась голосу разума,  а не чувств, хотя часто эти самые чувства бурлили во мне  с неистовой силой, порождая весьма смелые фантазии зажатой гимназистки. Мне хотелось вырваться из-под опеки родителей, университетских кураторов, взрослого сознания своих однокурстников, которые мечтали о карьере и семье. Мои мечты сильно отличались от  того, что готовили мне мои родственники и знакомые. Я хотела кататься на скейте, преодолевая искусственные препятствия города и играть на бас-гитаре или барабанах в какой-нибудь гаражной группе, которая однажды бы обрела популярность своими текстами и концертными выходками подобно Sex Pistols.
Именно поэтому я решила уехать достаточно далеко от того, что держало меня в рамках окостенелого общественного сознания, туда, где меня никто не знает, и где я смогу хотя бы на время стать той, кем всегда была в своей душе.
Так и началась эта история. В одной из фирм моей северной прародительницы мне предложили программу Социального и Экологического добровольного года в Германии. Вся проблема состояла в том, что по-немецки я говорила не очень хорошо, а для экологического года это было очень большим минусом. Однако, мой дорогой читатель, мне повезло. Из нескольких человек выбрали все-таки меня и я отправилась в маленький город в Баварии, где располагался центр для людей с ограниченными возможностями. Нельзя сказать, что решение далось им легко, так как я принадлежу к ряду людей с довольно-таки миниатюрной комплекцией, но я говорила, говорила и говорила – так много я не говорила никогда в моей жизни с незнакомыми мне людьми, и мое чувство юмора и некий опыт общения с такими людьми в интернете перевесили чашечку весов в мою пользу.
Ты удивлен, что я общалась с такими людьми в интернете? Отчего же? Изначально я и не знала, что шестнадцатилетний парень, о котором мне рассказала моя подруга, является как принято называть их в нашем обществе «инвалидом». Я тогда частенько ошивалась на одном американском сайте для готов под названием Vampirefreaks.com, куда затащила и свою университетскую подругу, такую же отличающуюся от большинства как и я. Она была очень религиозна и фанатична в некоей мере, и еще она писала стихи и слушала «The Beatles» и «Queen». Самое смешное заключалось в том, что говорить с ним о религии выпало на мою долю. Моя память теряется и разводит руками, когда я пытаюсь вычленить из сознания момент, почему так получилось, и он все время ускользает от меня. В то время мне приходилось с ней часто советоваться и обсуждать, о чем написать ему. Он был из Голландии и у него был рак крови. После операций и терапии он с трудом ходил и чаще перемещался в инвалидном кресле, чем на своих двоих. Иногда мне даже казалось, что я влюбилась в него по фото. После той истории, которую я тебе расскажу, мой милый читатель, я стала задумываться нет ли у меня синдрома медсестры…., когда женщина влюбляется в физически неполноценных мужчин и вечно пытается их спасти.
Да, история, о которой я поведаю здесь, это история любви, боли, отчаяния и осуждения, в некоем роде даже, возможно, история какой-то душевной болезни двух людей. Ты ведь читатель любишь такие истории, необычные, незатасканные, не утрированные обыденной жизнью, истории меньшинства, больных одиночек и отщепенцев от общества. Они твои герои, щекочущие чувства и дарящие ощущение того, что своими действиями они искупили твои собственные, ведь мир жесток и нам необходимо лишний раз в этом убедиться, поэтому мы так любим несчастные и прекрасные истории любви. Только в этой истории все будет немного по-другому. Как физическая  болезнь может привести к более здравому взгляду на мир, так и эта болезненная история принесла излечение, пусть и не всем ее участникам.
Итак, мне было 22 года. Хотя нет, нужно же для начала представиться!
Я не буду называть своего настоящего имени, хоть оно и повсеместно распространено среди представительниц моего поколения и пола, ведь эта история все-таки реальная, а посему я назову свою героиню именем моей матери – Валентиной. Признаюсь сразу истинные имена всех задействованных в этой истории лиц будут изменены, дабы не оскорблять чувств их родственников и не сделаться ответчиком по судебному процессу, а то и не по одному.
Мне было  22 года. Летом меня можно было увидеть на улице ближе к вечеру, когда солнце стояло еще высоко, но уже готовилось совершить свой замедленный марш-бросок к западному обиталищу, уступив место своему бледнолицему двойнику. Я ходила в потрепанных кедах, обрезанных джинсах и майке Offspring со времен их альбома Americana, с рюкзаком за плечами и короткими волосами чаще всего красно-рыжего цвета. Вон она я перехожу дорогу на светофоре! Мне нравилось сидя в кафе или просто на улице наблюдать за людьми. Вон кто-то о чем-то спорит, а этот задумался о чем-то очень значимом для себя, похоже,  у него какая-то мало разрешимая проблема, кто-то идет и говорит по телефону, обсуждая предстоящую встречу или последний поход в клуб с друзьями, кто-то просто застыл в оцепенении, ожидая транспорта на остановке. Я наблюдала за людьми из своей открытой засады и слушала музыку, думая о том, чтобы пойти на журналистский факультет. Скоро всему этому предстояло уступить дорогу новым впечатлениям и встречам, маленьким открытиям во время пеших прогулок в окрестностях и новым чувствам.
Нюрнберг, а именно в этот город я приехала тогда, встретил меня холодным вечером и дождем. Остановка на маленьком автовокзале была переполнена, водители подгоняли свои автобусы и из них на площадку высыпали люди, чтобы побыстрее справить нужду и разжиться чашечкой кофе и сэндвичем, а может и чем-нибудь еще, благо магазинчик находился прямо там же. Когда меня забрали на машине и повезли в Альтдорф, где мне предстояло работать, я увидела по дороге величественные здания собора с готическими статуями горгулий и святых, и поняла, что мне здесь определенно нравиться и я хочу приехать сюда еще раз поскорее при свете дня. А дальше… холодная комната на две кровати, хотя ко мне так никого и не подселили, и письменным столом у окна, выходящего на крыши города. Всех «гретеллей» женского пола, а назывались мы именно так, размещали в здании старинного университета, где учился герой гражданской войны и каждое лето проводились представления о его жизни. Комнаты, располагались под крышей, и потолок был обклеен не во всех из них, а потому в некоторых взору открывались старые балки перекрытий, огромными черными буквами готического шрифта. Я просто чувствовала всем телом некое время, отражение давно минувшей эпохи в этих стенах, и пусть там, внизу располагались группы, где мы работали, здесь на верхнем этаже, к которому вела деревянная винтовая лестница, царил свободный дух былого студенчества богословского факультета!
Как раскала мне Настя, которую я встретила в общей кухне-столовой, здесь обычно собираются «гретели» всех мастей и устраивают вечеринки. Кстати, среди них есть один панк, который каждый год выбирает себе новую пассию, и мне, возможно, предстоит стать одной из них. Это известие напрягло все мои члены, как выразился бы классик, так как в мои планы никакие парни не входили. В свои 22 года я была девственницей и собиралась оставаться в этом статусе еще долго. Учение в книгах влекло меня больше, чем отношения. Так было до того дня, пока я не увидела его. Нет-нет, дорогой читатель, ИМ оказался вовсе не панк, о котором мне говорили. Юноша, который покорил мое сердце, был одним из тех, с кем мне предстояло работать.
Николас не был худым и он не был тем, кто вызывает жалость. Первое о чем, я подумала, когда увидела его, были объятья и поцелуи. Даже на коляске и с немного согнутой спиной он источал необычайно сильные феромоны. Больные люди не пугают девственниц. От них не ждешь угрозы, кажется, что они способны только на платонические чувства, которых так часто тщетно ищут особо впечатлительные натуры, вскормленные романами современной и не очень прозы.
Когда я увидела его глаза в первый раз показавшиеся мне голубыми, так сильно они контрастировали с его черными волосами, обрамляющими лицо длинной косой челкой, и бледной кожей. Потом оказалось, что они светло-зеленые, а его натуральный цвет волос ближе к моему собственному  светло-русому. Да, мне всегда нравились блондины! Ну, или почти всегда. Мне стыдно признаться и поколебать свой авторитет среди моих друзей, музыкальных педантов, но он открыл для меня Slipknot, казавшиеся мне слишком брутальными когда-то, и восхитительных фольклорных In Extremo.  Мы часами могли сидеть, слушая музыку, и обсуждать ту или иную песню. Для своего возраста, 16 лет, он был весьма развит ментально. Не в смысле интеллекта, я не имею в виду этого, я имею ввиду его воззрения на жизнь. Наряду с еще детскими выходками вроде утопить печаль в вине, он был склонен к размышлению и анализу. Поэтому нам было легко вдвоем.
Он мог ходить, но ходьба причиняла ему боль, поэтому он старался избежать упражнений любыми возможными средствами. Я считала его в этом плане глупым лентяем, хотя он был просто ребенком, который не хотел каждый раз получать ожог, поднося руку к огню, потому что не собирался становиться факиром.
Однажды мы слушали какую-то песню Papa Roach, и я предложила ему потанцевать. Он сразу предупредил, что он тяжелый, но мне-то что, многие больные с мускульной атрофией очень тяжелые, в отличает от больных с дистрофией, мышцы которых истощаются и поэтому они достаточно легкие. Когда я попыталась его поднять, я сама чуть не рухнула и почувствовала жар с спине, но он сам мне помог и мы стали кружиться. Правда продлился сей прекрасный момент не долго и мы рухнули на пол. Наши лица оказались настолько рядом, что мы не удержались от поцелуя. Это был мой первый приятный поцелуй! Никакого языка и слюней! Его пухлые губы были такими гладкими, нежными и приятными на ощупь, что мне казалось, я не хочу от них отрываться как от куска самого вкусного торта с желе.
Я и раньше испытывала электрический разряд в теле, когда видела его, но в это мгновение разряд был особенно сильным. Мы были в его комнате, куда в любой момент могли зайти другие работники, и голос разума всегда оказывался в нас сильнее. Мы размыкали руки, старались сидеть на официальном расстоянии. Мне было особенно тяжело, так как все это желание больше было во мне, чем в нем. Он был уже давно и безответно влюблен в девушку из соседней группы. Мне хотелось ему как-то помочь и когда мы с ним разговаривали, я старалась давать советы и выслушать его до конца. Я знала о его проблемах с матерью и сестрой, о его теплых отношениях с отцом, о том, что родители в разводе, и о том, что Луиза играет с ним, как кошка с мышкой, то предлагая дружбу, то обходясь с ним почти как со своей любовной собственностью.
Когда он сжимал мою руку или просто гладил ее, во мне просыпалось желание. В экстазе я закатывала глаза. Хорошо, что тогда он не видел того, как все мое тело от его прикосновений тряслось в гедонической пляске оргазма, потому что я стояла за его спиной, положив руку на плечо. Он часто говорил мне, что хотел бы чтобы его сестра была похожа на меня и ему было бы с ней же так же легко как и со мной. И я разыгрывала любезную старшую сестрицу, борясь с приступами вожделения и фантазиями о том, как затащу его в свою постель.
Однажды во время перемены он поднялся на гретльшток из школы, чтобы повидаться со мной. Он стоял на ступенях, ведущих от лифта, а я вернулась из прогулки по городу, так как у меня был выходной. Я думала о путешествиях, о городе с развалинами средневекового собора, который нашла совсем недавно, гуляя ночью в окрестностях. И что же я сделала. Я не нашла ничего лучше, кроме как устроить сцену и выпроводить его обратно в школу. А потом зайдя в сою комнату, по которой была разбросана одежда, а из мусорной корзины торчала пачка использованных прокладок, где на столе в беспорядке валялись книги, вырезки из газет и полупустые обертки от нашего с ним любимого темного шоколада с перцем, я взглянула на не убранную кровать с в беспорядке скомканным одеялом, одиноко и с укором взирающей на меня, я закрыла лицо руками и начала плакать от того, что причинила ему боль. Почти каждое утро после влажного сна, я шла в душ и там под каплями воды, разбивающимися о мою кожу, я чувствовала, как каждая клеточка моего тела шипит под напором воды, я надеялась, что вода может смыть с меня грязь и похоть, но каждую ночь все повторялось опять.
Мне так хотелось его плоти и ласк! Мы оба были девственниками, и нам было негде спрятаться. На нас косо смотрели и делали мне замечания. Иногда не в силах справиться с собой я совершала необдуманные поступки, например, могла завалиться к нему в конце рабочего дня группы, а потом объяснять ночному сторожу почему задержалась. Я разыгрывала из себя благородную девушку, пекущуюся о его эмоциональном здоровье, но чего мне это только стоило! И когда год закончился, я была даже в чем-то рада, что больше не будет этих колючих взглядов, натянутых улыбок и разговоров у меня за спиной, когда мене в интернате обсуждали все, кому не лень. И в тоже время этот период был наполнен горечью расставания с предметом своей приятной истомы. Садясь в автобус и уезжая прочь я думала, что больше никогда его не увижу, не услышу его голоса и не обниму.
В моих мечтах, в которых я забывалась, стоя у открытого окна столовой на гретльштоке с сигаретой в руках, я была с ним, и мне было все равно, что он никогда не сможет ходить, что с прогрессом болезни будет становиться все только хуже: после ног откажут руки и он пересядет в кресло с электроприводом и уже не сможет о себе нормально заботиться, мне было плевать на голоса в его голове, которые твердят ему о том, что его никто не любит, потому что я его любила и готова была терпеть все, только лишь, чтобы он улыбался намного чаще, чем грустил и не приличествующей доброжелательной улыбкой, которую мы все натягивали себе на лица, чтобы убедить больных, будто все прекрасно и надо радоваться, а от души. Я знала, почему на меня косо смотрели, осознавала это и контролировала себя на сколько это было возможно: он младше меня на шесть лет, он пациент, а я санитар – неуставные отношения на работе нигде не приветствуются, а уж тем более если несут такую окраску. Мне самой было неприятно, но за такую свою наклонность к подросткам я должна поблагодарить двух мужчин, которые предлагали поехать с ними ****ься, когда мне было 13, а когда мне было 12 лапали меня пока я коротала время за просмотром журналов в витрине ларька. Именно тогда я стала ненавидеть мужчин, не то, чтобы всех, нет, но у меня было отвращение к близости, после всей той грязи, и того что я наслушалась от других. Ник излечил меня, даже не взирая на свою повышенную агрессию, он был до неприличия добрым и галантным. И мне было больно его покидать. Хотя все эти правила поведения были придуманы как раз для того, чтобы ни обиталели этого пансиона, ни работники не привязывались друг к другу слишком сильно и не страдали, когда кому-то приходилось уйти, особенно это касалось нас гретелей, которые менялись каждый год.
И пусть мне было больно, и пусть яркий солнечный летний деть, для меня казался менее  радужным, чем прежде, пусть мне было больно и горько, как от абсента на губах, но я была счастлива, потому что любила.
Ich sehensuchte ihn у него были почти азиатские глаза
Через пару лет, закончив университет и после тщетных поисков работы, я вернулась в Германию студенткой. Я поступила в …. Университет на медицинский факультет. Еще будучи волонтером я захотела стать медиком, как когда-то хотела моя мать. Она видела меня фармацевтом или как минимум эрго-терапевтом или массажистом, а меня тянуло в последние годы школы на патологоанатомию, но тогда мои проблемы с математикой оттолкнули меня от Медицинского Университета, и я занялась тем, что у меня лучше всего получалось – иностранными языками. Побывав в Германии впервые, работая с людьми, ограниченными в своих возможностях, я кое-что узнала о людях, болезнях и жизни. Тогда-то я решила, что хотела бы заниматься проблемами медицины в этом направлении. Я знала, что болезни эти лежат за гранью того, что сейчас под силу медицинской науке, но мне хотелось облегчить их страдания, а лучше всего в этом мне могла помочь физиотерапия.
Год только начался, мы лишь недавно стали узнавать друг друга, но кто-то предложил устроить вечеринку, чтобы повеселиться на выходных и отдохнуть от  тяжелых студенческих будней. И вот я стояла в незнакомом большом доме со стаканом радлера в руке, прислонившись к стене где-то в углу.  Я скучала, глядя скорее в пустоту, чем перед собой, и вдруг увидела Его. Он спускался по лестнице в развалку, задевая людей стоящих у него на пути. Я не могла поверить своим глазам. Он был так похож на Николаса. Эта фигура, эти широкие джинсы, неизменная майка Slipknot, черные волосы отросшие у светлых корней, задумчивые почти азиатские глаза. Это не могло быть правдой, но это был он, я была почти в этом уверена. Я вся напряглась и выпрямилась, отойдя от стены и подойдя ближе к лестнице. Когда я смотрела на него не отрываясь, не зная, сойти мне с ума или очнуться, он поднял глаза с длинными ресницами, и я прочила в них изумление. Мы застыли, глядя друг на друга, не зная, что сказать. Он первый вышел из этого состояния, улыбнулся своей обворожительной улыбкой полных губ и произнес мое имя, я лишь ответила ему тем же и быстро заморгала, словно стряхивая сон.
- Не может быть, чтобы мы снова встретились, что ты здесь делаешь? – произнес он быстро, подойдя ко мне и обняв за плечи.
- Отдыхаю, - с улыбкой ответила я. – А что ты здесь забыл? Учишься? Ты, кажеться, хотел стать переводчиком.
- Хм, - его приятный мужской голос вновь воспроизвел этот почти стертый из памяти звук сквозь сомкнутые ухмыляющиеся губы. – Я сначала учился в Руммельсберге, а теперь здесь, но это оказалось слегка не тем, чем я ожидал.
Я расплылась в одобряюще-понимающей улыбке, слегка закатив глаза: - Оно всегда так, надеешься на одно, а оказывается совсем иное.
- Как ты сюда попала, я думал, здесь только студенты, или ты с кем-то? – выговария последние слова он заговрнически лукаво заглянул мне в глаза сверху вниз.
Эта его манера вызвала у меня приступ жуткого глухого хохота.
- Нет, просто я тоже учусь здесь.
- Ааааа,- протянул он, так ты студентка! За это надо выпить! Пойдем! – Он потащил меня куда-то вглубь здания, а потом запреметив стакан в моей руке, добавил: - Так у тебя уже собственно есть! Почему у меня нет? Надо исправить!
Он изменился, стал более позитивным, стал шутить, чего раньше за ним я совсем не замечала. «Наверное, просто вырос».- Подумалось мне. – «Да и теперь он уже без колес, а на своих двоих, отчего же не радоваться!»
Мы уселись на кухне за парой стаканов пива, и начали разговаривать.
- Как тебе это удалось? – Сияла я, как начищенное до блеска зеркало.
- Что именно? – Оторвал он свой взгляд от пепельницы, стряхнув пепел с сигареты.
- Ну, это! Ты же теперь ходишь! Давай выпьем за это! – Я протянула ему стакан и мы дружно выкликнули «чин-чин».
- Странно за это пить, - сказал он, сделав глоток. – Это не моя заслуга. Это все моя мать. – Он говорил, то и дело затягиваясь дымом, как раньше, и пуская табачные кольца, выпускал его через нос, как древний дракон. – Ты же знаешь, какие у меня с ней всегда были отношения…
Да, я знала, отношения эти были не из легких. В детстве, когда оказалось, что у Николаса мышечная атрофия, и он не может, как большинство детей быстро двигаться и соображать, его мать периодически награждала его побоями, стараясь выместить злость за «ошибку природы в генах» двух здоровых родителей на том, кто меньше всего был в этом виноват, то есть на своем малолетнем сыне.  Когда же с браком его родителей было покончено, а он был помещен в в интернат Альтдорфе, и немного подрос, мать пыталась наладить с ним отношения, но воспоминания о том неприятии себя с ее стороны он забыть уже не мог. Отец же, напротив, его никогда не винил ни в чем, и всегда старался относиться к нему как любому здоровому парню, даже разрешал ему курить и предлагал заняться живописью для улучшения моторики пальцев.
- Она зухала в Сети по поводу моей болезни и наткнулась на один экспериментальный метод лечения, путем модификации генов или как-то так. Они разбирают гены по полочкам, находят, где нарушение и стараются ее исправить, так сказать «залатать прорехи и выпрями неверные углы».
- В принципе, это верный подход, лечить истоки болезни, а не ее проявления. – Он как-то странно взглянул на меня. - Прости… И ты согласился?
- Мне было пофиг. Тогда это дало мне какую-то надежду. Она долго убеждала отца и они ссорились из-за этого. Он сказал, что она все еще не может принять меня таким, какой я есть, и забивает нам всем голову туманными бреднями. В итоге я сказал, что согласен попробовать, если они готовы за это заплатить. И вот он я! Как новенький! Я получил возможность ходить и нормально разговаривать, а она …
- Получила здорового красивого сына, о котором всегда мечтала.
- Точно! – Засмеялся он.
- И как тебе, легко далась адаптация?
- Как тебе сказать… Самым тяжелым оказалось сдерживаться, чтобы врезать, какому-нибудь придурку, оскорбляющему девушку, чтобы быть крутым, ведь теперь нельзя уже сослаться на приступ спастику. – Он смеялся, выплевывая дым.
- Да, это уж точно!
- Ну, а ты? Как тебя сюда занесло? Изучаешь историю или кельтологию – на последнем слове он сделал особенный акцент, протянув последние звуки «о».
- Ты будешь смеяться, но нет. Я приехала сюда, чтобы стать физиотерапевтом.
- Так ты будущий врач! – Он по-настоящему был удивлен и рад за меня так, что уголки его губ обнажили зубы, а первая щетина стала еще более заметна. – За это уж точно следует выпить!  И совсем не пива!
Николас схватил бутылку вина, стоявшую в ящике позади нас и два чистых бокала в кухонном ящике. Мы еще долго говорили, смеялись, курили, словно и не было всех этих немногих лет и многих километров, разделявших нас. Мы были старыми друзьями, встретившимися после, легкой недолгой разлуки, словно всего лишь решили раздельно попутешествовать после школы.
- Слушай, а ты была на море? – Вопрос показался мне немного странным, но я не задумываясь ответила.
- Так и не довелось.
- Хочешь съездим, на следующих выходных? У меня и права и машина есть. На Северном море сейчас, правда, холодновато, уже не искупаемся, но там здорово.
- Ты знаешь, Ник, я всегда хотела увидеть именно море Севера и именно, когда там уже не пляжный сезон и почти нет людей. Мне кажется, оно прекраснее, чем в южных странах.
- Оно холодное и темно серое. – с улыбкой ответил он, еще наливая пива.
- Вода цвета свинца! И небо с тяжелыми тучами. Ветер завывает над фьёрдами, а волны с рокотом разбиваются о камни!
- Мы же не в Норвегию едем, - снова засмеялся он.
- Это не важно, просто, оно создает, наверное, очень сильное впечатление.
- А вот это - истинная правда!  У меня еще сохранились те картинки с кораблями, в штурмующем море, которые ты мне перекидывала. Я уверен, что тебе понравиться. Чин-чин! – Он поднял стакан и мы тем самым закрепили решение.
Дорога была долгой, нам пришлось ехать почти через всю страну на север. За окном менялись пейзажи, перемежевываясь хвойными лесами и небольшими городками, широкие автобаны в бетонных оковах, изрисованных ярким политическим граффити, расстилали перед нами свои ладони. В плеере играла наша любимая музыка – американский поп-панк и англосаксонский металл-кор из Айовы и Уэльса. Выехали мы рано, поэтому начало было тяжелым, жестоким и задорным, чтобы мы не уснули. Ближе к концу пути мы стали проматывать на баллады, так как в ушах уже трещало от рифов, семплов и перкуссий ударных. Иногда мы останавливались, чтобы перекусить или купить чего съестного в дорогу. И к сумеркам под песню «Потерянных пророков» с Туманного Альбиона мы добрались до весьма живописного места на побережье. Дорога шла немного в гору и петляла по началу, но это вовсе не были те горы, которые я видела в Баварии, нет это были просто небольшие возвышенности и холмы, как дома. А там за ними, располагался отель, представляющий из себя несколько деревянных домиков со всеми удобствами, а совсем рядом был пляж и шум прибоя с привкусом соли, которые доносил до нас ветер, приятно щекотал мои чувства. Невзирая на свое обычное внешнее спокойствие мне всегда нравилось буйство стихии. Мы так устали, что просто отправились поспать, перекусив разогретой в микроволновке пиццей.
Утром мы отправились на пляж и устроились среди редких посетителей на покрвтых лаком шезлонгах. Он растянулся, вытянув ноги, и подставив лицо последнему солнцу, а я сидела, скрестив ноги по-турецки, по соседству в длинных джинсовых шортах, очках и хипстерской шляпе, пуская мыльные пузыри. Море было спокойным, но широкие волны с раскатом и клокотом накатывали на песчаный берег. Мы слушали песню ветра, запутавшегося в нотах расплескавшихся из мировой чаши волн.
Он перевернулся на живот и лег лицом ко мне.
- Валя. Скажи, я ведь нравился тебе тогда, правда?
Я опустила руки, прекратив свою детскую забаву.
- Почему ты молчишь? – Его лицо немного искривилось от солнца, в то время как я потупила взгляд. – Ты не хочешь вспоминать об этом?
- Ники, мне… мне просто стыдно. – Выдавила я наконец из себя.
- За что?
- Ну, я ведь старше тебя. Все эти взгляды на нас, пересуды меня на кофе-паузах.
- Они делали это при тебе? Ты же работала в другой группе, а  у нас только иногда помогала.
- Я все знала. Мне рассказывала девушка, которая жила вместе со мной на гретльштоке.
- Да, они тебя недолюбливали. – Он опустил голову в знак согласия.
- Из-за разницы в возрасте, мне все время казалось, что я тебя порчу. Ты ведь этого не понимал, ты был еще ребенком.
- Шестнадцать лет, это не шесть. Я все понимал, и был счастлив. Ты была, да и все еще есть, классная. Я никогда не видел такой красивой девушки в готическом наряде наяву. Знаешь, когда ты так одевалась, ты была как девушки, которых рисует Викторя Франчез, в длинном платье, кружевах, украшениях… А когда ты одевала те черные крылья, я думал, что ко мне спустился ангел.
- Правда?
-Да.
- Ты ведь был влюблен в Луизу. Я была лишней, во всем этом, ты разве не находишь?
- Луиза… - Он снова опустил голову, а потом бросил взгляд на меня. – Мы с ней встречались. Кроме шуток. У нас  с ней все было, но … она оказалась немного не такой, какой я рисовал ее в своих мечтах. Мы расстались. Ей всегда больше нравились нормальные парни, которые могут ходить, и когда я стал таким, она наконец обратила на меня должное внимание. Я не хочу о ней вспоминать, особенно, когда мы  вместе.
- Неужели ты так легко смог выкинуть ее из своей головы?
- Поверь мне, ты не первая девушка, с которой я общаюсь после расставания  с ней. Тем более, что ради общения с тобой я был готов выкинуть ее из своей головы еще тогда.
- Мне передавали твои слова. Ты говорил, что наша дружба для тебя важнее.
- Вот именно. – Он снова перевернулся к морю. – Она чаще поднимала мне нервы, чем радовала, а ты их лечила.
Я улыбнулась, облокотившись на колено, и потрепала волосы под шляпой.
- Ты всегда был таким милым.
- Знаешь, шесть лет – это не такая большая разница в возрасте, из-за которой стоит беспокоиться, если людям хорошо вместе и их тянет друг к другу. Если бы ты захотела, мы бы могли начать все заново вместе, как взрослые люди.
Эта фраза меня не мало удивила, и хоть я честно могла признаться, что хотела этого, я слегка оторопела, услышав это от него.
- Ты теперь почти все обо мне знаешь за эти четыре года, пока мы не виделись, но я не услышал твоей истории этих лет. Что с тобой было? С кем ты встречалась?
- Нечего особенно рассказывать. Я вернулась и закончила университет, потом пыталась найти работу по специальности, но везде получала отворот-поворот из-за отсутствия опыта, и наконец моя университетская подруга помогла мне устроиться в школу в небольшом городке, который по вашему будет проще назвать «деревней», поработав там я поняла, что преподавание это вообще не мое – дети меня просто бесят.
Он засмеялся и глубокомысленно произнес:
- Да, они умеют вывести из себя! Ну а парень?
- Какой парень? Успокойся! Мне совсем не до этого было! Сначала все эти собеседования, навевающие тоску и навязывающие неуверенность в себе, потом работа в школе. Да и не интересно мне все это было. Я смотрела фильмы, аниме, читала книги, завела себе блог.
- Ты похоже еще больший ребенок, чем я! – Прищур его глаз и улыбка до конца дали мне понять, что я действительно по сравнению с ним, напоминаю ребенка, маленькую девочку, разговаривающую со взрослым мужчиной. – Ты, наверное, решила стать карьеристкой? Роль «домашней жены» вообще не для тебя.
Я скрестила руки и мяла в пальцах свои очки:
- Как тебе сказать. Одна девушка, с которой я познакомилась в школе, сказала мне, что я буду хорошей женой, если захочу, когда встречу «правильного парня».
- И как ты поймешь, что он правильный?
- Не знаю, почувствую просто.
- Валя, в твоих словах и фразах так много «говорят», «кто-то там мне сказал», «я слышала». За этим всем я не вижу тебя, тебя настоящей, той, которая приходила ко мне в комнату как ураган Катрина, сносящий все на своем пути и в то же время наводящий порядок в моих мыслях. Ты боишься. Это понятно. Но если я задам тебе один вопрос, ты ответишь на него не раздумывая?
- Это уже сам вопрос?
- Вопросом на вопрос? Хочешь поиграть? Ладно. Ты станешь моей девушкой?
- Что –о-о-о-о?? – Мои глаза округлились до предела, думаю, я была похожа на испуганного попугая в это момент. Сам же Николас от смеха просто свалился с шезлонга, но быстро поднялся, опершись на сиденье двумя руками. Он посмотрел на меня, я на него. Он снял мою шляпу, нахлобучил ее себе на голову (Ему такой стиль всегда был к лицу.) и произнес:
- Моя дорогая, Валентина, – в это раз мое имя звучало на английский манер и было похоже на английского слово «возлюбленный», чем собственно на мое имя. Уже, когда он назвал меня «dear» я стала ожидать какой-то напускной театральности – в это прекрасный осенний и еще солнечный день перед этим морем, таким бушующим, как мое юное сердце – и он поднес к нему шляпу, - и этим небом, - шляпа описала полукруг в воздухе,  - в котором я вижу отражение твоих глаз, я готов признаться тебе, что все это время я не переставал о тебе думать и с нежностью вспоминал наши честно украденные друг у друга поцелуи, думая, что никогда больше не увижу тебя. - Он вернул шляпу хозяйке, водворив на ее законное место, после чего я ее с улыбкой сняла. И тогда он быстро и вполне серьезно добавил:
- Я думаю, что наша встреча – это судьба, а если судьба дает тебе второй шанс, то как минимум опрометчиво им не воспользоваться.
Так мы стали жить вместе.

to be continued......