Государство и революция - бестселлер В. Ленина 2

[Глава книги  МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА (ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬТЕРНАТИВЫ: 1903-1929 гг.). В 2-х книгах. Кн. II. Большевистская концепция демократии (1917—1929 гг.). Часть первая.— Кишинев: Editura «Arc», 1995.—XVI+280 с.]

3.2. Сочинение В. И. Ленина «Государство и революция»— теоретико-пропагандистская утопия (и ребус) большевизма, «литературный памятник» радикальнопримитивно-демократической,
революционно-охлократической (ясный смысл) и партолигархической (сокровенный смысл) политической культуры, выразитель психологии, менталитета стихийных движений пролетарских, люмпен-пролетарских масс




3.2.1.3. Первая и вторая аксиомы большевистской концепции «у/у»

Вторая проблема, с которой (наряду с проблемой аутентичного реконструирования взглядов вождя) приходится сталкиваться исследователю ленинской концепции, состоит в выяснении теоретических предпосылок ее, аксиоматических положений, лежащих в ее основе.
Можно выделить несколько теоретических постулатов, на которых зиждется концепция поэтапного вовлечения всех пролетариев, а затем и всех трудящихся в управление.

Постулат первый. Ленин открывает собственный псевдозакон (антизакон) упрощения функций управления, согласно которому на базе крупного машинного производства и связанной с ним технической инфраструктуры происходит якобы такое упрощение громадного большинства <<функций старой государственной власти>>, что они могут быть сведены к «простейшим операциям регистрации, записи, проверки» и стать вполне доступными всем грамотным пролетариям[52].

Именно благодаря «закону» «упрощения функций управления» и реализуема, по Ленину, идея поэтапного вовлечения всех трудящихся в управление.

Прежде всего, возникает вопрос: об упрощении каких именно функций у Ленина идет речь?
Если он имеет в виду делопроизводство, типичную канцелярскую работу по регистрации входящих и исходящих бумаг (судя по названным им двум, из трех простейших, операциям: регистрация, запись), то Ленин отчасти (да и то с оговорками), может быть, и прав.
Возможно, он также прав, если подразумеваются низовые работники административного аппарата — простые исполнители.

 [Заметим в скобках, что создается стойкое впечатление — и этот момент надо особо подчеркнуть,— будто Ленин переносит достижения систем Ф. Тейлора и Г. Форда, господствующих на промышленных предприятиях, на государственный управленческий процесс[53]. А для систем тейлоризма и фордизма как раз и было характерно четкое выделение исполнительной функции, сужение поля деятельности каждого из исполнителей и сведение их задач до простых элементарных движений и операций, выполняемых в строгом соответствии с указаниями начальства.]

Однако в тексте Ленина речь фактически идет не только об элементарных, но и о множестве других функций управления, а значит и о прогнозировании, планировании, организации, распоряжении, регулировании, контроле, учете.

Очевидно, что с увеличением масштабов, количества переменных объекта управления (а именно это должно произойти — и данный момент не учитывает Ленин,— когда в ходе пролетарской революции будут ликвидированы частная собственность и свободный рынок и осуществится переход к государственной собственности на основные средства производства и централизованно-командной системе управления экономикой; нет нужды перечислять другие факторы такого же рода) упомянутые функции никак не могут быть сведены к операциям записи или регистрации.

Да и проверка, контроль, учет нуждаются, в зависимости от сложности объекта, в более или менее значительном объеме знаний, высоком уровне умений, одним словом, в компетентности, опытности проверяющих, контролирующих.

Вот тут-то встает и другой ключевой и, по сути, риторический вопрос: как могут хотя и грамотные, но в целом некомпетентные (ввиду отсутствия специальных знаний и навыков), в управлении народным хозяйством, отдельными предприятиями пролетарии контролировать работу тех, в должности которых (инженеров, агрономов) они сами работать не могут?
Ответ более чем очевиден — не могут!

Аналогия же, которую проводит в работе Ленин, не вполне удачна и к тому же касается иного вопроса: по мнению вождя, как инженеры, агрономы подчинялись капиталистам, точно так же и даже еще лучше они будут подчиняться вооруженным рабочим[54].

Ленин здесь прав лишь в том смысле, что каким образом хозяева предприятий, предприниматели принимают ключевые решения и отдают важнейшие распоряжения по управлению принадлежащими им заводами, фабриками, а специалисты, работающие у них по найму, их выполняют, таким же и предполагаемым новым хозяевам — «вооруженным пролетариям» (Ленин подразумевает, что они в свою очередь будут следовать указаниям своего авангарда — большевистской партии) придется отдавать распоряжения, а инженеры, агрономы и т. д. будут их исполнять.

Но на этом аналогия завершается. Вождь опять-таки обходит молчанием следующий вопрос: буржуазия там, где непосредственно управляет, обладает и требуемыми знаниями, навыками, умением, и, следовательно, ее распоряжения профессиональны, квалифицированы, там же, где она непосредственно повседневно не занята управленческой деятельностью, она доверяет ее, доверяет контроль над специалистами тоже специалистам: экономистам, менеджерам, юристам, сведущим в данных вопросах и имеющим опыт в науке и искусстве управления, экономике, праве.

Кроме того, что также немаловажно, «научно-образованный персонал» и буржуазия привержены одним и тем же культурным ценностям и одному и тому же общественно-экономическому порядку, поэтому особого политического надзора за специалистами, а тем более создания системы государственного террора, не требуется.

В том же гипотетическом случае, о котором пишет Ленин, наоборот, контроль доверяется в целом некомпетентным людям, а главное — инженеры, агрономы и др., в массе своей не разделяя ценности нового общества, не могут, кроме как по нужде и/или под страхом быстрой расправы, работать на «вооруженный пролетариат», и такой характер труда никак не может быть более эффективным, чем в первом случае.

Второй постулат взаимосвязан с первым. Согласно ему, субъекту власти и управления при социализме предстоит управлять народным хозяйством, организованным в масштабе всей страны, как почта. Более того, по Ленину, все общество в целом «будет одной конторой и одной фабрикой», одним всенародным государственным синдикатом[55].

О том, какая опасность поджидает общество, практически переустроенное, организованное и управляемое по такому проекту, писали в свое время западные ученые более чем достаточно. Исторический опыт СССР наглядно показал обоснованность этих предостережений. Поэтому ограничимся тем, что приведем теоретико-практические соображения на этот счет Л. фон Мизеса, который в ряде своих трудов («Бюрократия», «Антикапиталистическая ментальность») специально и не раз анализировал именно второй ленинский постулат[56].

3.2.1.3.3. Критика Л. фон Мизесом второго постулата В. И. Ленина

Вначале следует хотя бы пунктирно обозначить в целом теоретическую позицию Л. фон Мизеса по проблеме «управляющие/управляемые». Будучи приверженцем либерально-демократической модели, он полагал, что в современном обществе четко различаются два вида управления: а) управление во имя прибыли и б) бюрократическое управление («управление такими делами, которые невозможно контролировать при помощи экономических расчетов»), неизбежное в аппарате государственного управления[57].

Исходя из этой парадигмы Л. фон Мизес полагал, что основное зло состоит не в самом факте существования бюрократического управления и бюрократии (ибо они неизбежны в сферах, где неприменим баланс прибыли и убытков), а в расширении сфер, где применяется бюрократическое управление, т. е. в экспансионизме бюрократии.

По мнению Л. фон Мизеса, государственное управление не может не быть формалистичным и бюрократическим. Никакая реформа не способна устранить бюрократические черты государственных учреждений. Бесполезно обвинять их в медлительности и нерадивости. Ибо при отсутствии безусловного критерия успеха «почти невозможно найти стимул, обеспечивающий максимальную самоотдачу подавляющего большинства людей, тогда как в бизнесе, ориентированном на получение прибыли, ему можно без труда обнаружить в денежной смете доходов и расходов»[58].

Точно так же бесполезно критиковать бюрократа за то, что он педантично соблюдает жесткие правила и предписания; такие правила необходимы, писал Л. фон Мизес, «если мы не хотим, чтобы сфера государственного управления вышла из подчинения высшим должностным лицам и выродилась в господство второстепенных клерков»[59]. Более того, эти правила являются единственным средством обеспечить верховенство закона при ведении государственных дел и защитить граждан от деспотического произвола.

И вообще, резюмирует ученый, люди не могли бы говорить о неизбежных недостатках бюрократического управления, не будучи в состоянии сравнивать бюрократическую систему с предпринимательством, ориентированным на получение прибыли. Ибо только постоянно критикуемая система «презренной» погони за прибылью заставила людей заботиться об эффективности и стремиться к максимальной рационализации. Таким образом, следует примириться с тем, что к департаменту полиции или к службе сбора налогов нельзя применять методы, хорошо себя зарекомендовавшие в бизнесе, ориентированном на получение прибыли[60].

Однако дело приобретает совершенно иную окраску, справедливо указывает исследователь, если принять во внимание «фанатичные попытки превратить весь механизм производства и распределения в гигантское бюрократическое учреждение. Ленинская идея взять организацию государственной почтовой службы за образец для экономической организации всего общества и сделать каждого человека винтиком в огромной бюрократической машине заставляет нас продемонстрировать неполноценность бюрократических методов по сравнению с методами частного бизнеса»[61].

Первым существенным недостатком бюрократического управления народным хозяйством является,по Мизесу, то, что в отличие от управления во имя прибыли, действующего в условиях свободной рыночной экономики, не существует какого-либо метода определения успешности деятельности бюрократических институтов в народном хозяйстве путем экономического расчета, только и могущего обеспечить рациональность и эффективность производства (излагаемый тезис о невозможности эффективного и рационального ведения хозяйства при социализме ученый впервые сформулировал еще в 1919 г. и затем в течение более полувека неуклонно его отстаивал и развивал).

Вторым существенным недостатком бюрократической системы управления народным хозяйством в рамках всей страны является закрепощение личной инициативы и вообще значительное ограничение личной свободы работников всех уровней. «Все люди, за исключением Царя производства,— отмечает ученый,— должны будут безоговорочно соблюдать инструкции, законы, правила и предписания, разработанные верховным органом»[62]. И все это происходит потому, что, как образно и справедливо пишет Мизес, «почтовое отделение стало моделью Нового Иерусалима. Почтовый служащий стал прототипом человека будущего. За воплощение этого идеала в жизнь были пролиты реки крови»[63].


В “Антикапиталистической ментальности” Л. фон Мизес продолжает анализ ленинского постулата. Но на этот раз он пишет не о негативных последствиях воплощения постулата в жизнь, а об основной причине, по которой Ленин его сформулировал: непонимание вождем большевизма и его соратниками механизма функционирования рыночной экономики.

В начале соответствующего фрагмента своего сочинения Л. фон Мизес констатирует, что, будучи марксистом, Ленин не представлял себе тех трудностей, которые неизбежно приходится преодолевать при любой системе общественной организации, когда дело касается производственного процесса: неизбежная ограниченность факторов производства; невозможность заранее знать условия, которым должно соответствовать производство; необходимость выбрать из огромного множества технологических методов, пригодных для достижения заранее спланированных целей, те, которые в наименьшей степени противоречат этим целям, т. е. такие, при которых издержки производства будут минимальными[64].

«В писаниях Маркса и Энгельса,— продолжает ученый,— об этом нет и намека. Из рассказов товарищей, которым доводилось иногда работать в конторах, Ленин знал о бизнесе, что там много бумажной волокиты: записей, цифр. Так, он утверждает, что «учет и контроль» — это основное условие организации и правильного функционирования общества. Но учет и контроль,— продолжает он,— «упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответствующих расписок». Вот вам во всей красе философия чиновника, - резюмирует Л. фон Мизес, -  занятого перекладыванием бумажек с места на место»[65].

И хотя Л. фон Мизес в приведенном нами выше тексте редуцировал проблему генезиса ленинского постулата к одному фактору, упрощая ее, выявленный аспект исследован им вполне адекватно[66].


             3.2.1.3.4. Третья аксиома В. И. Ленина
Согласно третьему постулату, полное воплощение идеи поголовного участия всех трудящихся в управлении должно осуществиться не только в связи с отмиранием государства, но и вообще с упразднением универсального начала любой власти и управления — отношения «начальствование» (командование)/«подчинение» (повиновение).

Здесь обязательно следует дать один комментарий. Адекватно интерпретировать текст «Государства и революции» чрезвычайно сложно. Это объясняется тем, что лексическая и стилистическая неряшливость Ленина, полисемантизм используемых им ключевых терминов при рассмотрении ряда основных вопросов, в том числе и, анализируемого, просто поразительны.

Ленин излагал интересующий нас вопрос так неясно, противоречиво, с такими недомолвками и уточнениями, что текст его сочинения можно толковать двояким (если не трояким) образом. Создается стойкое впечатление, что родоначальник большевизма еще для самого себя не до конца уяснил вопрос и поэтому преднамеренно оставлял себе возможность, в зависимости от политической конъюнктуры, для того или иного, политически выгодного для большевиков, варианта интерпретации своего текста.

Третий постулат Ленина зиждется на его другом теоретически ошибочном исходном положении, согласно которому само бытие атома политический материи — отношение «начальствование/подчинение» — всецело обусловлено господством частной собственности, наличием эксплуатации и классовых антагонизмов и пережитков старого общества в сознании людей.
 
Именно опираясь на это положение, Ленин предполагал, что по мере устранения в ходе революции упомянутых факторов упразднится и универсальная клеточка (атом) политической ткани — подчинение одного человека команде, распоряжению другого, подчинение одной части населения начальствованию другой его части и люди, привыкнув к соблюдению «элементарных условий общественности», будут их выполнять добровольно без насилия и подчинения.

Очевидно, что исходя из современного уровня знаний о природе человека и общества, третий постулат Ленина ошибочен и иллюзорен и не требует пространных опровержений. В основе его лежит утопическая идея доброкачественной, альтруистической разумной природы человека, которого достаточно избавить от общественного зла, присущего капитализму, вообще «эксплуататорскому» обществу, должным образом просветить, воспитать и вовлечь в коммунистическое строительство, чтобы он в подавляющей массе своей в масштабе всего общества стал способным добровольно, без принуждения, точно и в полной мере соблюдать все общественные нормы и выполнять все решения должностных лиц.

Понятно также, что третий постулат основывается и на другой ошибочной идее, согласно которой коммунистическое общество будет бесконфликтным, социально однородным обществом с идеальными, всесторонне и гармонично развитыми личностями, в котором исчезнут все предпосылки для коллизий между интересами его членов, для противоречий между отдельными личностями, группами людей и общественными институтами, и в котором, та часть, что в данный момент согласно очередности управляет, будет принимать только правильные, безошибочные управленческие решения (видимо, обладая интеллектуальным всемогуществом и даром предвосхищать события), с которыми будут согласны все остальные члены общества, в данный момент не управляющие, и которые они будут неуклонно исполнять.

Но исходная позиция Ленина, обусловливающая третий постулат, не только иллюзорна в практическом плане и ошибочна в теоретическом, но и внутренне противоречива с формально-логической точки зрения. Вдобавок Ленин прибегает к элементарной демагогии и софистике в ходе своей аргументации. Убедиться в этом при внимательном чтении текста не составляет труда.

Прежде всего, укажем, что Ленин различает два вида управления, соответствующие двум этапам решения проблемы «управляющие/управляемые», преодоления бюрократии как профессионального слоя управляющих. Кроме того, он обозначает и третий этап, при котором и вовсе отомрет управление, ибо не будет ни актов командования, ни актов подчинения.

Первый вид, специфический вид управления, названный Лениным «начальствованием», есть, по его мнению, особая функция особого слоя людей — бюрократии, отчужденной от трудящихся. Этот вид управления Ленин жестко связывает лишь с политическим господством привилегированного меньшинства и функционированием только бюрократии в сфере государственно-административного управления в интересах меньшинства с опорой на принуждение. «Начальствование» как вид управления необходимо, по Ленину, тотчас же после завоевания власти пролетариатом начать за¬менять простыми функциями «надсмотрщиков и бухгалтеров», учетом и контролем, доступными уровню развития горожанина.

Второй вид управления, согласно взглядам Ленина, осуществляется в целом не бюрократией, не профессиональными управляющими», а организованным вооруженным пролетариатом, которому подчиняется и научно-образованный персонал инженеров, агрономов и вместе с тем те рабочие, трудящиеся, которые не могут обойтись без контроля, без «надсмотрщиков и бухгалтеров». Именно в этот кратковременный период предполагается функционирование старой бюрократии.

Напомним, что Ленин предусматривал формирование и немногочисленного профессионального слоя управляющих из числа рабочих, сменяющего со временем старую бюрократию. Кроме того, не надо, конечно, забывать о действующем за кулисами третьем слое управляющих — партийных функционерах и олигархах, формирующих и второй слой профессиональных управляющих из числа пролетариата, всего на¬рода, а главное руководящих основной массой второго слоя — вооруженным пролетариатом, вовлеченным в управление.

И, наконец, Ленин выделяет этап, в течение которого, по его мнению, произойдет отмирание феномена подчинения одних людей воле других, что означает и исчезновение феномена командования равнозначного отмиранию управления как такового, властных отношений как таковых. Как раз в схеме третьего этапа нагляднее всего обнаруживается внутренняя противоречивость позиции вождя, уязвимость его аргументации.

Так, в одном случае Ленин пишет не об отмирании управленческих функций, а о превращении их из политических в простые административные, т. е. о сохранении управления и властных отношений как таковых[67] (не будем говорить здесь, что упомянутая идея «превращения» по сути своей также иллюзорна, как и идея «отмирания», хотя мера иллюзорности первой на порядок меньше, чем второй). Однако в других случаях тут же на страницах «Государства и революции» Ленин прямо пишет об упразднении самого феномена управления или отмечает, что при коммунизме исчезнет подчинение одних людей другим, а это равнозначно смыслу первого высказывания.

Вместе с тем симптоматично, что Ленин в той или иной мере осознает (в чем можно убедиться, при внимательном чтении текста) теоретическую слабость своей позиции, не-
достаточность своих доказательств. В противном случае не объяснить двойственность его аргументации, непроясненность смысла ряда суждений и терминов.

Ленин, повторяем, как бы оставляет себе пути для теоретического отступления.

Например, в одном фрагменте текста проблему отмирания феномена подчинения одних людей воле других он сводит к несколько иной проблеме отмирания принудительного подчинения людей элементарным общественным нормам, полагая, что люди к моменту наступления коммунизма привыкнут выполнять эти нормы добровольно, в то же время оставляя без внимания ключевой вопрос отмирания принудительного подчинения решению должностных лиц[68].

В другом месте текста в одном и том же предложении Ленин вначале пишет, что все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми трудящимися по очереди, затем здесь же утверждает, что эти функции станут у них привычкой и, наконец, с явным опозданием умозаключает, что они отпадут как особые функции особого слоя людей[69].

Прямой смысл высказывания ясен: именно управление посредством бюрократии, как и условия, ее порождающие, являются причиной управления людьми с опорой на принуждение. Привлечение же всех трудящихся к управлению должно привести, по мнению Ленина, к упразднению необходимости принуждения, а затем и самого управления.

И все же если спорность содержания высказывания еще может быть предметом обсуждения, то логическая его уязвимость бросается в глаза.

Действительно, смысл фразы «будут выполняться всеми по очереди» и означает, что уже нет особого слоя людей — бюрократии — выполняющего эти функции. А раз так, то и управленческие функции, ранее выполняемые особым слоем людей (т. е. бюрократическое управление), без самой бюрократии тоже трансформируются, ибо без своих носителей они не могут называться бюрократическими. Правда, функции небюрократического управления наследуют у своих предшественников все тот же аспект особости управления, состоящий в опоре управления на принуждение. Но все таки это хотя и особые функции, но уже выполняемые не бюрократией, а значит нетождественные особым функциям особого слоя.

В целом же вместо трудоемкого самостоятельного логического анализа возможных моделей властных, управленческих отношений при коммунизме Ленин прибегает если и не к софистике, то к заклинанию пророчеств, утверждая, что поскольку все будут управлять по очереди, то и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял[70].

Но разве тем, кто будет поочередно управлять, не придется принимать решения и отдавать распоряжения, обязательные к исполнению теми, кто в данный момент не управляет, и разве в дальнейшем, когда люди привыкнут добровольно выполнять управленческие решения, не надо будет их все равно каждый раз принимать заново, а значит и командовать и соответственно подчиняться, хотя бы и добровольно?— достаточно задаться этим простым вопросом, чтобы понять явную неудовлетворительность ленинского аргумента с логической стороны.

Правда, могут возразить, что Ленин специфически трактует термин «управление», применяя его лишь для обозначения бюрократического управления с опорой на принуждение, а процесс управления без бюрократии и без принуждения управлением не называет[71].

Но такое возражение несостоятельно, ибо специфическое употребление термина «управлять» встречается у Ленина спорадически, в других же случаях он ясно указывает на отмирание при коммунизме управления как такового, понимаемого в общеупотребительном смысле[72].

Кроме того, ясно, что от изменения терминологии суть проблемы не меняется.
А она состоит в том, что без атома политической и общественной материи — феномена командования и подчинения — ни в обществе в целом, ни в любой его сфере, ячейке не существует никаких властных отношений, никакого управления, а значит, дезорганизуется, распадается и общество в целом, и любой его сегмент. И поэтому несбыточна надежда неразрывно связать и синхронизировать процесс воплощения иллюзорной идеи вовлечения всех трудящихся в управление с материализацией другой иллюзорной идеи отмирания государства, властных отношений и управления.

Сумма двух нулей все равно равняется нулю.


3.2.1.3.5. Два плана ленинской концепции «у/у» и ее практическая и теоретическая неоднозначность

Столь пространное уточнение позиции Ленина по проблеме «управляющие/управляемые» (необходимое из-за широко распространенной в последнее время в отечественной публицистике и отчасти в специальной литературе — как, впрочем, и ранее за рубежом,— вульгарной версии ее критики) не должно в то же время уводить наше внимание от главных пунктов его воззрения на эту проблему, составляющих сердцевину одной из двух полярных традиций в понимании бюрократии — марксистско-ленинской (наряду с гегелевско-веберовской): слом старой бюрократической системы и аппарата управления, упразднение профессионального слоя управляющих — бюрократии и соответственно поголовное вовлечение всех пролетариев, а затем и всех трудящихся в управление.

Вместе с тем необходимо особо подчеркнуть, что кроме первого (явного) плана, своего смысла ленинские политические воззрения по данному вопросу, как и в ряде других случаев, имеют и второй, потаенный, в котором сокрыты два пункта концепции: во-первых, подразумевается, что становым хребтом послереволюционной управляющей системы в целом, вопреки публичным декларациям вождя в 1917 г., будет властная структура монопольно правящей партии с несменяемой политической элитой — партийной олигархией, трансформировавшейся из профессиональных революционеров; во-вторых, предусмотрена и деятельность нового слоя профессиональных управляющих, «талантливых организаторов», формируемых партией вместо упраздняемой старой бюрократии и занимающих промежуточное положение между привлекаемыми к управлению «сознательными пролетариями» и партийными функционерами, что сказывается соответственно и на выполняемой ими специфической роли.

Мы уже не говорим, что Ленин вообще не поднимает вопрос о необходимости замены специалистов в управлении вещами («инженеров, техников, агрономов»), а лишь об их переподчинении.

Момент уточнения касается только тактики воплощения упомянутых идей первого плана в жизнь исходя из требований и возможностей конкретно-исторической ситуации и культурного контекста России — поэтапности осуществления идеи поголовного управления и соответственно поэтапности упразднения бюрократии как таковой,— сами же ключевые положения, позаимствованные Лениным у Маркса и Энгельса, остаются незыблемыми. Поэтому оценивать ленинскую концепцию, конечно, надо как по основополагающим максимам (а не по конъюнктурной тактике ее воплощения), так и, разумеется, по второму ее смыслу, второму плану.

Марксистско-ленинская традиция решения проблемы «управляющие/управляемые», отражая чаяния, представления части пролетариев, обездоленных, угнетенных низов города, а главное — стихийного социально-политического движения их и будучи созвучной их ментальности, должна была сыграть и играла на первом этапе завоевания власти роль социальной утопии, т. е. способствовала кристаллизации чувств зависти и ненависти к экономически и политически господствующим классам и слоям, канализировала энергию протеста и объединяла вокруг себя представителей эксплуатируемых классов, направляя на взрыв существующего общественного и политического порядка, оправдывала и легитимизировала режим революционной демократии.

Более сложную и неоднозначную роль призвана была сыграть марксистско-ленинская концепция на втором этапе — этапе стабилизации режима, перехода от биполярного к «полуторному режиму».

С одной стороны, она не могла быть положена в полной мере в основу конструирования и функционирования «каркаса» новой управляющей системы, ибо последняя, в этом случае, была бы фатально деструктивна, дисфункциональна, а значит, не только неэффективна, но и просто пагубна для существования организованного социума.

С другой стороны, она не могла не быть положена в основу конструирования и функционирования управляющей системы, ибо новый виртуальный режим по своему характеру предполагался не только автократическим, зиждущемся на насилии, но и являлся бы также специфической (тоталитарной, коллективистской) формой демократического, базирующегося на поддержке масс и на их контролируемом участии в управлении.

Поэтому принцип поголовного вовлечения в управление, провозглашенный Лениным во многих работах 1917 г., публично декларировался не только с целью обмана и манипуляции массами, но и для материализации в жизнь на местном уровне в контролируемых партией формах.

Наиболее трудные вопросы для данного вида режима, проистекающие из самой его природы, как раз и состояли в нахождении оптимального сочетания двух традиций в решении проблемы «управляющие/управляемые»:управление непрофессионалов и управление профессионалов, управление с участием широких трудящихся масс и управление без их активного участия,— в отыскании оптимальной меры разграничения сфер компетенции и применения форм и методов функционирования упомянутых видов управления.

Оценить (теоретически и практически) концепцию Ленина по проблеме «управляющие/управляемые» ввиду двухслойности, двухплановости ее смысла однозначно невозможно.

Если исходить только из первого плана и ограничиться формально-логическим аспектом рассмотрения, то ленинская концепция, базируясь на упомянутых выше иллюзорных, ошибочных теоретических предпосылках, внутренне непротиворечива и обоснована. Другими словами, она ошибочна, но логически аргументирована.

Действительно, ведь если предполагается, что с течением времени под воздействием научно-технического прогресса функции государственного управления («управление людьми») будут упрощаться и вместе с тем параллельно, пусть и асинхронно, будет сходить на нет необходимость в «управлении людьми» (как следствие формирования свободного от «пережитков прошлого» нового человека в ходе коммунистического строительства), а останется только потребность в «управлении вещами», то становятся ненужными вначале специальный, особый социальный слой, профессионально занятый управленческой деятельностью, и достаточно будет привлекать к управлению поочередно или/и одновременно все более расширяющийся слой трудящихся, не профессионально, но компетентно занятых «управлением людьми», а затем — и само «управление людьми» как таковое.

В то же время под углом зрения практической значимости даже первый план концепции уже не может быть оценен так однозначно, как в теоретическом ракурсе.

Ведь, с одной стороны, пропагандистское клише «поголовного участия всех в управлении» способствовало (наряду с другими факторами) вовлечению в левое радикальное движение и в управление на местном уровне широких трудящихся масс, поддержанию их общественно-политической активности, консолидации вокруг большевистской партии, что упрочивало и стабилизировало режим, в котором господствовали большевики, однако,с другой стороны, тактический лозунг и стратегическая установка на временность бюрократии как таковой (т. е. не только старой, но и новой) и на поэтапное, но неотвратимое вовлечение всех трудящихся в управление содействовали в определенной мере (в конкретном сцеплении с другими факторами, среди которых главенствующую роль играло своеобразие политической культуры и правосознания низов, сопряженное с особенностями конструкции постреволюционной политической системы) развитию в послеоктябрьский период нового типа бюрократии, ибо, кроме всего прочего, не благоприятствовали серьезному и беспристрастному изучению проблемы «управляющие/управляемые», адекватному выявлению природы и причин существования как бюрократии вообще и ее нового типа в частности, так и бюрократизма и выработке системы факторов, противостоящих злоупотреблению и экспансии бюрократии.

Еще более противоречивыми и неоднозначными в теоретическом и практическом аспектах являются результаты оценки концепции во всей полноте ее содержания.

Так, в теоретическом ракурсе ключевой постулат о поэтапном вовлечении всех трудящихся в «управление людьми», совместимый с сопряженным положением о поэтапном упразднении старой бюрократии и не вполне (о чем ниже) согласующийся с положением о частичном формировании вместо старой бюрократии новых профессиональных управляющих из числа трудящихся при допущении, что лишь часть управленческих функций упраздняемой старой бюрократии передается трудящимся, а оставшиеся (за исключением тех, которые вовсе отпадают) — новым управляющим, и в принципе сообразованный и с положением о сохранении, говоря современным языком, технократии, противоречит подразумеваемому, но не артикулированному Лениным тезису о руководящей, господствующей роли большевистской партии в политической системе переходного общества.

Упомянутая же выше неполная согласованность двух идей проистекает из-за непоследовательности теоретической позиции Ленина (или редакторской недоработки текста) и состоит, в следующем:
в одном случае в тексте говорится, что функции (сохраняющиеся) упраздняемой бюрократии будут исполняться только вовлекаемыми в управление трудящимися, сочетающими управленческую деятельность с основной работой, а в другом — что не только трудящимися, непрофессионалами, но и новыми профессиональными управляющими, хотя и отличающимися от бюрократии тем, что они не отчуждены от народа и не имеют привилегий.

Модель же гипотетической новой управляющей системы (многослойный человеческий компонент которой представлял собой симбиоз старых специалистов и бюрократии, контролирующих их пролетариев, постепенно и поголовно вовлекаемых в управление, новых управляющих и партийных олигархов и функционеров) в практическом ракурсе обладала большими потенциальными политическими возможностями и позволяла соединять в деле управления знания, умения и опыт одних (интеллигенции, чиновников), социальную энергию и энтузиазм, поддержку (и жестокость и стихию насилия) других (народных низов), и политическую волю и централизованную властвующую, исполнительно-распорядительную вертикаль третьих (большевистской партии).

Но если в политическом плане сочетание знания, квалификации и опыта специалистов с энергией и энтузиазмом малокомпетентных контролеров и учетчиков было просто жизненно необходимым, то в сугубо управленческом плане такое сочетание, очевидно, было мало совместимым и оказалось не только неэффективным, но и дисфункциональным.

Таким образом, одним из парадоксов концепции пролетарской демократии является двойственность в практическом плане ее ключевых положений: те из них («упразднение бюрократии», «поголовное участие всех в управлении», разумеется, сопряженные с другими упомянутыми постулатами концепции «управляющие/управляемые»), которые в дальнейшем в практическо-политическом плане сыграли в основном положительную (для упрочения и стабилизации «большевистского» режима) роль, в то же время в плане практико-управленческом сыграли в основном отрицательную — дисфункциональную, деструктивную  роль.

ПРИМЕЧАНИЯ

52См.: Там же. С. 44.
53См.: Советская управленческая мысль 20-х годов: Крат.имен.  справ./  Корецкий  Э.  Б.  и  др.  М.:  Экономика,   1990.С. 215.
54Ленин В. И. ПСС. Т. 33. С. 101.
55Там же. С. 50, 101.
56Мизес Л. Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая  ментальность. М.: Дело,  1993.  С. 98 — 99,  181—182.
57Там же. С. 43.
58Там же. С. 98.
59Там же.
60 См.: Там же.
61Там же.
62Там же. С. 99.
63Там же.
64Там же. С. 182.
65Там же.
66Опираясь в своей оценке второго ленинского постулата непосредственно относящегося к экономической сфере, на выводы такого признанного исследователя экономики социализма, как Л. фон Мизес, в то же время надо заметить, что по ряду других вопросов его критика марксизма, теории и практики большевизма или его мнение о СССР не вполне корректны, а порой и просто ошибочны.

На некоторые из таких весьма спорных моментов, в частности на явно заниженную оценку Л. фон Мизесом роли СССР в разгроме фашизма, указано в редакторском предисловии к первой в России публикации его трудов.

Отметим еще некоторые случаи некорректности.
1.Утверждая,  что  тактика   марксистских  партий  в  различных европейских странах, начиная с конца XIX в., безнадежно не совпадала  ни с одним из  противоречивых направлений в учении Карла Маркса (там же, с. 122), Л. фон Мизес упускает из виду  (впрочем,  то же самое делало и делает большинство западных и отечественных исследователей марксизма) амбивалентность марксистской политической доктрины, в частности то, что К. Маркс и особенно Ф. Энгельс на протяжении всего своего литературного творчества и политической деятельности    предсказывали    возможность (что мы попытались доказать в параграфе 8 первой главы первой книги нашей монографии) двух путей развития революции и возможность  формально-демократического и относительно  мирного  пути  пролетарской революции.

2.Является сильным упрощением и искажением политической доктрины большевизма точка зрения Л. фон Мизеса (также весьма распространенная среди критиков большевизма), будто большевики предполагали, согласно своей доктрине,  править послереволюционной Россией традиционными методами царской полиции, а Ленин верил в эффективность террористических методов царской тайной полиции и  в  свою способность  их  существенно улучшить (там  же, с. 124—125).

Наша монография как раз и посвящена опровержению подобной малосодержательной, «худосочной» точки зрения. В приведенном суждении Л. фон Мизес, конечно, правильно подчеркивает веру большевиков в эффективность методов террора. Но ограничиться этим — означает исказить большевистскую политическую доктрину. Как мы попытались показать это в первой книге и как стараемся обосновать во второй, большевистский политический проект предполагал установление более сложного и динамичного (вначале
биполярного, затем бинарного и, наконец, «полуторного») режима, при котором революционная диктатура беднейших слоев масс во главе с большевистской партолигархией (профессиональными революционерами) первоначально и просто партолигархия во главе с харизматическим вождем — впоследствии, в обоих случаях вместе с террористическими методами по отношению к «классовому врагу» и «несознательным» представителям масс, сочетаются с опорой на первом этапе на революционную демократию масс, их энтузиазм, страсть, ненависть и т. д., а на втором — на контролируемую, направляемую, пульсирующую демократию поддержки масс на местах.

3. Явно ошибочным является высказывание Л. фон Мизеса о том, что якобы введенное Сталиным различие между социализмом и  коммунизмом «открыто противоречило не только политике Ленина, но и принципам коммунистической пропаганды за пределами России» (там же, с.  129). Данный казус свидетельствует, что Л. фон Мизес в ряде случаев (если не в большинстве) был знаком  не непосредственно с текстами В. И. Ленина (в частности с «Государством и революцией»), а с их неполным и, видимо, вольным пересказом.  (Данное обстоятельство, применительно именно к «Государству и революции», фиксируется в примечаниях к русской публикации трудов Л. фон Мизеса. С. 227, прим.  6.) В противном случае ему достаточно было бы внимательно прочитать  соответствующие  места   «Государства   и   революции», чтобы убедиться, что семантические новации ввел не И. В. Сталин, а В. И. Ленин. А в свою очередь текстуальное семантическое сопоставление «Государства и революции» и «Критики Готской программы» К  Маркса убедило бы его в  том,  что Ленин  частично сфальсифицировал   К.  Маркса, ибо, если основоположник марксизма использует три термина («переходный  период»,   «социализм»,   и   «коммунизм»),     но два   понятия   (термин    «социализм»    равнозначен    термину «переходный период от капитализма  к коммунизму»)   (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 9—32), то основоположник большевизма употребляет эти же три термина для обозначения не двух, а трех понятий  (термин «переходный период» Ленин использует не как тождественный  по смыслу термину «социализм», а в иной ипостаси — в значении перехода от капитализма к социализму, отделяя этот переход от собственно социализма)(см.:    Ленин  В.   И.  ПСС.  Т.   19. С. 9—32).

4.В  параграфе «Агрессивность России» работы «Запланированный хаос» прежде всего бросается в глаза сильная антипатия Л. фон Мизеса к Советскому Союзу, к большевистской большой России.

Только этим (или/и очень большой торопливостью при написании) можно объяснить его глубоко ошибочные и несправедливые утверждения (конечно, наряду с верными мыслями) типа: «Россию спасли британские и, в первую очередь, американские силы. Американские поставки позволили русским преследовать немцев по пятам, когда скудость вооружений и угроза американского вторжения вынудили их отступить из России. Они смогли даже громить арьергарды отступающих нацистов. Они смогли захватить Берлин и Вену, когда американская авиация разрушила немецкую оборону... Коммунисты... обходят молчанием тот факт, что единственной причиной, которая не дала немцам взять Сталинград, был недостаток снаряжения, самолетов и бензина... Решающим сражением войны была битва за Атлантику. Великими стратегическими событиями войны с Германией были завоевание Африки и Сицилии и победа в Нормандии. Сталинград, если мерить гигантскими масштабами этой войны, был едва ли больше, чем тактическим успехом…>> (Мизес Л. Указ. соч. С. 131).
 
К процитированному пассажу комментарии излишни. Читая его, остается только молча развести руками и с сочувствием отнестись к слабостям человека Л. фон Мизеса, в данном вопросе полностью подчинившего себе ученого Л. фон Мизеса.

Список спорных суждений Л. фон Мизеса можно было бы продолжить. Но, как справедливо заметил Роман Левита (и с его замечанием мы солидаризируемся), завершая свое предисловие к первой публикации в России трудов Л. фон Мизеса, «не в этом суть. И переводчик, и автор предисловия рассчитывают на читателей, которые, раскрывая книгу, жаждут не уличать, а получать. Получать новые знания, идеи, пищу для размышлений» (там же, с. 8). По отношению к теме нашего исследования и конкретно — к анализу ленинского второго постулата книга Л. фон Мизеса как раз и сыграла роль источника новых знаний для отечественных читателей.
67См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 33. С. 101.
68Там же. С. 83, 89, 102.
69Там же. С. 50.
70Там же. С. 116.
71Там же. С. 48—4.9.
72Там же. С. 102, 116.


(Продолжение последует)