Пути казачьи

                .                А. Карин


                Пути  казачьи

                Повесть в двух частях
               
               
                ... Памяти Александра Бибарцева.
 
1.    Повечеря

В начале мая месяца, когда жара еще не пала на красавицу Кубань, одетую в белое, подвенечное платье цветущих фруктовых садов, ходко бежала по обновленной ее дороге в сторону Ростова, «Нива», с разукрашенным донскими пейзажами, прицепом-коновозкой. Здесь красовались и усатый молодец поднявший коня на дыбки, и чернобровая казачка вплетающая красную розу в смоль-косу до узкой талии и табун дончаков в цветущей степи.
      Рыжему жеребцу с белой звездой на лбу, вытанцовывающему внутри из-за вихляющей, разбитой проселками подвески, приходилось несладко. Бедняга жадно хватал тонкими, трепещущими ноздрями сладкий весенний воздух, яростно мотал головой пытаясь освободиться от боковых, удерживающих его растяжек и негодующе храпел на хозяина, который, впрочем, никак не реагировал на его требовательные призывы остановиться и передохнуть.
     Худой, жилистый казачина лет сорока с черной стрелой усов под горбатым носом,  конечно же слышал: «об чем гутарит? - ему конек», но солнце едва клонилось к закату и тормозить тут, среди виноградниками зарисованных склонов, чтобы дать отдохнуть животине на редких съездах с чахлыми полянками, совсем не хотелось.
Он, Анатолий Рябов, продолжатель древнего рода Войска Донского, славно выступил вчера на смотре конезаводов, вез кубок-приз за джигитовку, рубку лозы и прочие дисциплины, подарки детям, молодой, жаркой жене, предвкушал почет станичников и обильные застолья, а конь.., Ну что конь? – Обождет! Чай не кляча городская, а боевой дончак и выдерживать ему надо всякое – нехай привыкает! Правда, не подвел хозяина ни при работе шашкой и даже двумя – рубке лозы, капустных голов, а так же поднятие с земли предмета на галопе и прочее... А ведь он Рябов еще и стоя исполнял несколько элементов – пику двумя руками крутил, колол чучела пеших и малое кольцо в конце дистанции с шестка шашкой снял! Они, Рябовы издавна славятся подготовкой коньков! Вообщем, и дончак молодец, конечно, но нехай терпит - ехать надо! 
      Однако, верст через двадцать, остановиться все же пришлось.
Рябов заметил, стоящую на противоположной стороне такую же коневозку с УАЗиком в дышлах и водителя в сбитой набекрень казацкой фуражке, что подавал ему знаки о помощи. Возле ног этого кряжистого человека зеленела канистра. - Ну, ясно дело, прозевал бензоколонку, а теперь попрошайничает. Не стоило бы потакать таким дурням, однако водительская солидарность, а скорей всего возможность разжиться куревом, все же, заставили чемпиона сбавить скорость и встать прямо перед кубанцем.
Рябов, впрочем, не выскочил сразу из кабины, а перво-наперво внимательно рассмотрел крупное лицо человека, с твердым взглядом и с пышным еще чубом, затем глянул на его коневозку с выглядывающей красивой вороной головкой и лишь потом выключил двигатель и вышел из машины:
-  Ну, что, казак, овес кончился?
Тот улыбнулся, подошел и протянул руку:
-  Да, бензинчику бы не помешало чуток, здоров!
-  Ага...
Чемпион вяло пожал его сухую, твердую ладонь:
-  Малость горючки дам, а парой сигареток не угостишь в ответку?
Кубанец радостно закивал и вынул «Мальборо»:
-  Возьми хоть пачку!
Рябов сразу повеселел:
-  Так это ж другое дело!
Он закурил и с наслаждением выдохнув иностранный дым, присел на корточки:
-  Ща все будет. Подустал малость.., с самого Краснодару рысачу не становясь – коня вон замучил, но уж очень тута ночевать не хочется, вот ежлиб в лесочке, иль  в поле, а тут, нет - вишь, одни виноградники, чтоб их!..
Он негромко ругнулся, закашлялся, похвалил табачок и тут ему что-то показалось странным в лице кубанца:
-  Слышь, а мы с тобой случаем не знакомцы?..
Тот спокойно присел на канистру:
-  Так ведь одного роду-племяни, може где и стыковались пути.
-  А ты откель будешь? 
-  Чирской станицы, но с детства живу в Темрюке.
-  Ну да, ну да... А я, вишь, с Дона, Рябов моя фамилия, не слыхал?
-  Не доводилось.   
Рябов пристально глянул на него, повертел в коротких, смуглых пальцах сигаретную пачку:
-  А далеко едешь-то?
-  Не, пацанятам дочуры, кобылку прикупил на день рождения.
-  Ого! Дела идут, значит?
-  Если б! Просто задешево взял - дружок на 2-ом конезаводе помог выбраковать, а кровей неплохих, чуток бы и до дворянок дотянула! 
Рябов недоверчиво хмыкнул:
-  Повезло. И все ж я на лица дюже помнящий... Ну, да ладно, щас пятерочку плесну и разъезжаться будем, - дотянешь?
-  Да. Кстати, хошь заночуй у нас, лошадку мою обмоем, погутарим.
Того почему-то взяла злость:
-  Не об чем!
Кряжистый резко встал:
-  Да, видно и впрямь подустал ты....
Рябов спохватился:
-  Чета я, вроде, сгрубил - точно дорога приморила! А за приглашение благодарствую.
Он извинительно  глянул в стальные глаза казака, выкинул окурок и полез в машину.
     Канистра была завалена амуницией, свертками, он провозился пару минут, а когда вызволил емкость и вышел, кубанец пнул пару раз переднее колесо штиблетой и с сомнением заметил.
-  Толь ты кольнул его где, толь просто подкачать надо, правда, автостанции рядом не видал. Запаска-то имеется?
Тот опешил:
-  Дык, вроде только что все в поряде было...
Кубанец открыл свою канистру:
-  Дорога, она и есть дорога – у меня бензин кончился, у тебя колесо, вишь, шалит. Лей что ли? 
Рябов медленно, стараясь не расплескать драгоценное топливо, стал половинничать свой запас:
-  Ты говоришь, дочь недалеко тут?..
-   Рядом. Смотри, если что...
-  Угу.
Помолчали. Кубанец вытер тряпкой канистру и передал Рябову:
-  Запашина от него на жаре – страсть!
Тот согласно кивнул, тоже тщательно промакнул капли бензина и снова полез в кабину.
Когда он выбирался обратно, то словно наткнулся на серые, немигающие глаза казака:
-  Ну, я поеду, Рябов, а ты че решил? Федором меня, кстати, зовут.
-  Будем... А я - Анатолий. Гм... Ну, ладно заверну на часок - запаска у меня лысая, падла!
Федор оглянулся по сторонам и пошел через дорогу:
-  Подкачаешь колесо, чай погоняем с сушками, а там решишь как дальше.
-  Добро!
Вскоре Рябов уже разворачивал свой караван и медленно ехал за Федором. Жеребец его, почуяв кобылу, совсем потерял покой и так призывно ржал, так бил чечетку копытами, что Рябов рявкнул на него во всю глотку. Федор услышал и высунулся из джипа:
- А толку-то?..    
                ***
Дом его дочери и впрямь оказался близко, но ни ее, ни внуков не было. Это не смутило отца. Он пошарил под крыльцом, вынул ключ и открыл синей покраски дверь:
-  Входи, сейчас явятся, - крику будет на всю округу!
Рябов помедлил:
-  Качну, пожалуй, колесо сначала...
-  Ну, да, верно.
-  Слышь, Федор, кобылку-то щас будешь определять?
-  Надо бы... 
-  Хошь помогу, а то мой дончак совсем с ума сошел!
-  Ну и дурак, она не в охоте...
-  Поди втолкуй!
-  Може сначала чайку хлебнем? - Ну их!..
-  Можно и так.
Федор ушел в сени, а Анатолий завистливо оглядел двор: - за крепким, высоким забором с воротами и калиткой, крепко вцепились в землю двухэтажный добротный дом, банька, сарай, конюшня. Это удивляло: - Чи с домом приобрела конюшенку дочура кубанца, чи Федя недоговаривает чего, а може подторговывает выбракованными лошадками и здесь отстойник?..
Тут, собственные же мысли почему-то опять его так разозлили, что он снова накричал на жеребца и стал быстро подкачивать колесо.
Странно, но уже от нескольких качков силы будто ушли в камеру покрышки. Анатолий закмелел и даже присел рядом с «Нивой» на клочок сплющенной, дворовой травы, отпнув допотопный, двуручный насос: - «Сколько лет по стране по стране мотаюсь, а электрический качок никак не приобрету – то жмот заест, то деньги утекут на водочку!»
 Вдруг, скрипнула калитка и во двор вошли два крепких казака, сильно схожие с Федором.
– Привет, земляк!
-  Здорово...
Анатолий хотел привстать, но они, будто сразу же забыли об его присутствии:
-  Игнат, я в кузов?
-  Давай.
И младший, с прижатыми ушами и при редких усах, открыл дверь-сходню, влез в коневозку Федора, приветливо цокая языком и оглаживая лошадь, быстро развязал растяжки, а седоватый Игнат стянул ее за хвост во двор.
Анатолий довольно улыбнулся их расторопности: - «Эка, навык у парней, как в деннике на соломке родились! Опять же, кобылка ладная, трехлетка поди, да еще при чулочках на передних ногах – ать хороша!»
 Молодой сразу увел ее в конюшню, плотно закрыв за собой дверь, старшой присел на трап коневозки, закурил и стал молча, угрюмо рассматривать Анатолия...
Тот не выдержал и шутканул:
-  Може я тебе рубль должен?
Казак не меняя позы кончил сигаретку, тщательно вмял ее каблуком в землю и сплюнул:
-  Может... 
Затем, он вразвалку подошел к «Ниве», встал перед капотом и так же в упор, как прежде на Анатолия, уставился на его жеребца...
Конек неожиданно затих и лишь изредка всхрапывал, налаживая сбитое эмоциями дыхание. Игнат, с сожалением больше похожим на скрытую угрозу, заговорил:
-  Я, вот, помню тоже по молодости дважды ошибся. Во-первых – повез своего коня на смотр, как ты нынче, кривой дорожкой – скоротнуть хотел, а получилось трижды дольше - он и подзадохся малость. Мне в пору выступать, а конь все квелый, как я с похмелья и потом, поле ипподромное оказалось не таким, к которому он был привыкший – наш песок мелкий, а тут хоть и трамбованный, но все ж зерно-зерном! Ну, так жеребчик мой, его все время и щупал ногами, как будто в речку незнакомую входил – топко ему казалось. Мне бы дурню задки дать, домой вернуться от позору, а я, вишь, выступить надумал - гонор взыграл, а как же в станицу возвращаться?! Вообщем ошибся я и второй раз...
   Анатолий напрягся телом, встал, захлопнул окно коневозки и сделал вид, что полез в кабину убирать насос. На самом же деле, от невесть чего пришедшего и сжавшего душу мистического страха, он принял экстремальное решение. Мигом заведя мотор, Рябов рванул к воротам, желая смести их с пути и вырваться из двора, но дубовые створы лишь качнулись от удара, тогда как нос машины сплющился и стал похож на бульдожий. Жеребец захрипел, заскользил по полу коневозки, видно валясь на бок, под капотом взвыл мотор и заглох.
К «Ниве», так же вразвалку подошел Игнат:
-  Ты ж меня чутка не сбил, казачок, вылезай!..
Тот повиновался:
-  Погодь только с беседами, коня влезу поправлю...   
-  Эт-то первое дело - давай!
Он ухмыльнулся, сделал шаг назад и стал медленно закатывать рукава рубахи...
Анатолий пинками поднял жеребца на ноги, отвязал и выпустил во двор. Дончак, дрожа всем телом, остался у машины, переминаясь с ноги на ногу и дергая головой, будто все еще пытаясь освободиться от растяжек:
-  Оп-па, оп-па...
Огладил его Анатолий, успокаивая, затем грозно повернулся к кубанцу.
Но тут, из дома, будто сговорившись, вышел Федор, из конюшни - младшой и стали молча, хотя и с интересом рассматривать помятую «Ниву», жеребца, а более того казаков...
Анатолия всегда трясло перед дракой. Зубы его нет-нет да клацали, кулаки налиливались тяжестью, от которой свобода одна – ударить противника!
Так стояли они пару минут, изучая друга друга... Их молчание нарушил Федор:
-  Не спеши, свояк, махаться, вон твои детишки с Полиной идут.
Анатолий глянул на калитку и обомлел – малолетка-станичница, которую он ссильничал по пьяне, лет пять назад и невесть куда исчезнувшая потом, действительно вводила во двор двух крепышей в одинаковых красных панамках. Она расцвела за эти годы, подобрела телом, но не изменилась красивым, пусть и сильно конопатым лицом:
-  Здравствуй, Толенька, все ж решился заехать, на казачков наших глянуть?
Тот смолчал... Тогда она подтолкнула к нему детей:
-  Петя, Коленька, а вот и батька вернулся из Лукоморья, подите погутарьте.         
Ребятишки радосто подбежали и Анатолий, от невероятной их схожести с собой, вдруг, неожиданно для самого себя, подхватил их подмышки и расцеловал.
Федор и братья-крепыши довольно расхохотались:
-  Гля, признал!
-  Так они ж копия!
-  И че в ворота тюкался? 
-  Игнат, он же тебе, поди, пояснил, что с дороги устал, а ты рукава засучать...
-  Да, ладно, братуха, може мне жарко?
-  Ага, а то мы тебя не знаем молотобойца!
И братья снова рассмеялись, скаля друг другу крепкие, кипельно белые зубы. Полина же, повелительно хлопнула в ладоши:
-  А ну, добры молодцы, несите-ка стол во двор, повечерим - не каждый день всей семьей встречаемся!
Те безропотно скрылись в доме и скоро, осторожно вытащили стол, покрытый цветастой скатеркой с бахромой и уже заставленный тарелками с салатным крошевом и холодной закусью.
Дети наперебой пытали объявившегося тятьку:
-  Почему столь долго пропадал?
-  Какие подарки привез?
Тот же, бормотал несвязное про дела казацкие, покос приплел почему-то и, в конец смутившись пред их чистой наивностью, да новой родней, подарил им жеребца.
Федор, со стуком поставил на стол бутыль самогона и сухо образумил:
-  Брось, Анатолий, государственный он и больших денег стоит. Ребятишкам пока кобылки хватит, а уж опосля...
Иван поддержал:
-  Там жисть сама укажет!
Игнат-молотобоец хохотнул:
-  Ванька, вон, в двадцать с гаком всю ее уже понял!
Угрюмость с него сошла, как загар, он просветлел взором и быстро ставил стаканы, будто и не было распри меж ним и Анатолием. Ваня же, ничуть не обиделся и, аккуратно раскладывая ложки с вилками, улыбнувшись урезонил:
-  Погодь, вы еще за советами ко мне потянятесь, дайте только жениться, да в Мексику съездить!
Полина потянула Анатолия за рукав:
-  Присаживайся. И далась же диточке эта Мексика!
Братья серьезно пояснили ей эту надобность в далекой стране: 
– Дык, там казачки посмуглей, а лошади пониже!
-  Ну, да, взял их подмышку и в курень родимый...
Иван мечтательно согласился:
-  Оченно хотелось бы!
Мальчишкам тоже понадобилась добыча из Мексики и они пришепетывая строго заказали равную доставку: «И мне! И мне!».   
   Ох и весело стало за столом! Анатолий, не выпуская вопящих детей из рук, присел рядом с Полиной на скамью, усадил Петю с Коленькой на свои колени и будто во сне слышал, видел все вокруг, растерянно поглаживая сыновей по хрупким спинам и нет-нет да взглядывая, как в зеркало, на их скуластые, уже с горбинкой на носах лица, не уставал поражаться сходству с ними.
Федор плеснул всем самогонки, пожелав здоровья и долгих лет. Выпили.
И только потом, когда питье обожгло грудь и разом разгорячило кровь, Анатолий, куснув огурец, округлил вслух происшедшее:
-  Канистра, колесо и прочее... А ведь вы все продумали заране, родня! 
И тут снова рассмеялись братья, а Федор уточнил: 
-  Это Полина пожелала, а уж мы так, одной левой...
Он опять налил самогонки, Анатолий поблагодарил, медленно выпил и спросил:
-  И что ж, выступление мое на ипподроме и награждение видели?
Опередил всех Ваня:
-  А как же? Мне, к примеру, у тебя учиться, да учиться! Ты ж, в свои сорок на вольной джигитовке, под шею жеребца ныряшь, лишь мах ноги пользуя, без петель на луке, как цирковые, али хитрюки здешние!
-  Я ишо и под живот пролаз делаю...
Ваня расхохотался:
-  Во дает! Слухай, а уж твой «Терский заезд» в конце джигитовки – всех, думаю, уважил! – Каждое движение чисто точеное! – Оп! И рука на «комплимент» - кра-сиво...
Игнат, терпеливо выслушал восторги брата, но, в свою очередь, отметил недочеты:
-  У тебя, чемпион, протягу при рубке лозы шашкой не хватает – тута, ведь, кисть с плечом неразлучны – вроде рука расслаблена, однако ж потом – хрясть! Но, в общем, молодцом! 
И все, даже ребятишки подхватили: - «Молодцом, молодцом!» Рябов смутился, покивал, мол, спасибо на добром слове и чрезмерно старательно закусил остатки самогонки крепкими грибочками и балыком.
Неожиданно и коротко сработала сигналка «Нивы».  Сыны побежали к машине, а Анатолий положил руки на стол и прилег на них отяжелевшей головой:
-  Убить меня мало, Поленька!
-  Эт-то точно!
Согласился Игнат. Федор секанул его  взглядом:
-  В кого ж ты такой кровожадный? 
Тот, с хрустом откусил край стакана, разжевал, сглотнул и спокойно ответил:
-  В предка наверно. Помнишь, нам дед Заруба рассказывал, что как посечет Василий турков в ночной вылазке, замрет потом на бугре в видимости нехристей, седло под ним поскрипывает, а атаман наш, царствие ему небесное, сидит слушает пенье пуль, пока им соловьи на сменку не придут - заговоренный!
Федор отмахнулся:
-  Так, то ж война и, може, байка така! Заговоренный...
Игнат снова закусил стеклышком:   
-  Не скажи...
Полина возмутилась:
-  Остановись, братишка, ты ж не птица, чтоб для пищеваренья абы че глотать?   
Игнат, кивком согласился с доводом, встал из-за стола и пошел к ребятишкам. Федор обеспокоенно пробормотал:
-  Ему бы в Запорожской сечи народиться, да в набегах удаль показывать, а он в 20-ом веке мается! Нет у человека страха – в любую заваруху влезет! Подарила же царица Катенька землю головорезам!
Голос Полины напрягся и дал неожиданного для девицы баска:
-  Ты той же крови, Феденька!
Но он будто и не слышал, продолжая размышлять о брате:
-  Ну вот че с ним делать?
-  Ха-ха-ха! Женить Игнатку!
Вдруг рассмеялась Полина. Только тут Федор глянул на сестру, но она уже отвернулась и нежно гладила Анатолия по седеющей голове:
-  А у тебя, Толечка, от молодой жены две дочки сказывают?..
Рябов с трудом оторвал отяжелевшую голову от стола:
-  Точно. Куда ж ты, Поля, уехала тогда?..
-  А вот, братишка Федор забрал от сплетней, а дом продал.
-  Жаль...
-  Не об чем, Анатолий, ты тогда и думать не думал о серьезном – гулял!
Глаза его увлажнились:
-  Прости дурака, Христа ради!
-  Не в обиде, - вишь каких молодцев подарил! А то ведь могло сложиться и плохо как-то...
Анатолий взял ее руку и поцеловал:
-  Дай Бог вам здоровья, а в остальном помогу!
Она мягко выпростала ладошку из его загрубелых от хозяйства и воинских дисциплин, пальцев:
-  Здоровья не помешает, а об матерьяльном не думай – кубанец за меня один сватается: и добрый, и покладистый, - я тебя оповещу коль на то решусь, но ты детей не оставь, а заезжай чаще, чтоб родную кровь чтили!
Ваня поспешно отодвинул тарелку:
-  Мудрей тебя, сестра, я и в Мексике не найду! Будя вам печалиться. Ты, Анатолий, жеребца своего подвяжи покрепче – мне все ж не терпится проводку кобылки перед мальчонками сделать. Не против, Федь?
-  Нет. Сиди, Анатолий, я сам.
Он улыбнулся и пошел к дончаку. Тот стоял, впрочем, на удивление тихо и то ли ушибся в кузове, то ли от долгой дороги понурил голову и вяло отмахивался хвостом от мух. Федор все же подвязал его покороче чумбуром, дивясь, на перемены:
-  Анатолий, чего он затих, как мерин? Вон уж и кобылка гнется-мнется, а этот как в думу погрузился...
Он толкнул жеребца плечом:
-  Эй, паря, очнись!
Тот чуть качнулся и только... Рябов медленно повернул голову, пристально посмотрел на коня:
-  Да, странно, на него не похоже...
Впрочем, он тут же вернулся к тихой беседе с Полиной, а Федор ощупав  грудину коня и суставы передних ног сильными пальцами, еще раз внимательно оглядел жеребца и, в недоумении, так и ушел к визжащим от счастья ребятишкам.
     Иван, будто на ярмарке, водил перед ними кобылку, нахваливая и стать, и гибкость тела, дозволял погладить, затем обнажил лошади зубы и, как настоящий чревовещатель, почти не шелохнув губ, поздоровался с Петей и Коленькой:
-  Привет, казаки!
Те, забавно сунув руки в боки, хором ответили:
-  Привет!
А Коленька добавил грозно:
-  И смотри у меня!..
Петька же, лихо сплюнув через переднюю щербинку, уточнил строгость брата: 
-  Кабы плеточкой не уходили по бокам, если шо!..   
Игнат же, все это время, стоял перед капотом «Нивы» и мрачно рассматривал ее увечья. Он клонил голову то вправо, то влево и, казалось, что казак не видит и не слышит происходящего вокруг. Выгоревшие его брови, шашкой в ножны сошлись на переносице и по стальным, как у Федора глазам, кроваво заплескалось закатное солнце отраженное ветровым  стеклом машины.          
   Стало быстро темнеть. Дети явно устали: Коленька начал требовать шаблю, Петя норовил ухватиться за кобылкин хвост, а та волновалась, стрежа острымя ушами и Полина, заметив это, заставила ребятишек расцеловаться с батькой и увела их в дом укладывать.
         Иван сразу вернул лошадь в конюшню, Федор подошел к столу запалил пару свечей, они с Анатолием закурили и не заметили, как Игнат оказался возле жеребца... Только тяжкий вздох и глухой звук его падения перед казаком на колени, заставили их вскочить и в два прыжка оказаться рядом.
Длинный тесак почти по ручку вошел коню под сердце, и чем ниже его вмиг ослабевшее тело опускалось к земле, тем глубже вонзалось окровавленное оружие в еще трепещущие грудные мышцы...
Зрелище было настолько страшным, завораживающим неожиданным исходом жизни из плоти, что Федор и Анатолий застыли рядом, не пытаясь что-либо предпринять...
        Наконец конь завалился на бок, казаки отскочили, а он пару раз ударил в пустоту жизни задними ногами и затих.
Игнат спокойно произнес:
 - Амба!
И хотел уйти, но мощный удар Федора сбил его на круп жеребца. Он, впрочем, тут же привстал на локти, тряхнул головой, возвращая на миг ушедшее сознание, и криво улыбнулся:
-  Спасибо, братушка, но лучше уж я животину положу, чем этого многодетного Толю. Он мне, падло, весь свет в душе загасил!      
 И тут, будто невидимые, струнные колки держащие человеческое тело прямо, разом ослабли в Анатолии, он вмиг расплющился лицом, ссутулился и, размахивая полусогнутыми в локтях руками, мелким старческим аллюром пересек двор и скакнул за калитку.
     ... Как не кричали потом в темноту Федор и Иван, сколь не искали вокруг и на дороге, тот, как сквозь землю провалился.
Полина из дому не вышла, Игнат так и остался лежать на трупе жеребца, подложив под голову руку, и мечтательно разглядывал яркие звезды, словно выбирая на какую бы ему улететь с этой пресной напрочь планеты Земля. Струйка крови, то подсыхая, то вновь оживая в углу его рта, пятнила шею и рубаху, но он даже не удосуживался ее сплевывать.   

                музга

                Часть вторая               

Средь заснувшего от безветрия и жары пшеничного моря, колыхалась и плыла в полуденном мареве, голова в казацкой фуражке, исчезая и вновь выныривая, как бы тревожно маякуя тусклым бликом затертого козырька, солнцу и встречным.
Был и таков... Пожилой, широкоплечий казак в кубанке, полулежал на обочине дороги, невидимым течением рассекающей золотой урожайный водоем, и закусывал. На ситцевом старом платке плавился домашний сыр, лежали: ополовиненный кромам хлеба, три облупленных головки лука и кренился глиняный кувшин с недопитым молоком.
Казак дожевывал мякиш и, удивленно хлопая неожиданно черными для его возраста ресницами, казалось внимательно наблюдал за белой каплей стекающей по посудине, но, на самом деле, медленно переходил из дремы в сон...
Невесть откуда прилетевший жестяной шелест колосьев никак не тревожил сморившегося от жары и проделанного пути старика, пока прямо перед ним не скрипнули чьи-то сапоги... Он резво привстал и, прищурив серый с синевой глаз, подозрительно глянул на путника. Тот, в ответ, устало улыбнулся, снял фуражку, небрежно бросил наземь серый пиджак и сел рядом:
-  Здорово ночевали? 
-  Слава Богу! Кабы ты не шуганул, так може и соснул часок...
-  Извиняйте, конечно, но полуденный сон дюже опасен с религиозной стороны, да и здоровья бы вам поберечь....
-  Слыхал эти детские б;йки, а телесной немощи пока не скоро жду!
Он более внимательно оглядел шутника. Тот мощным налитым телом и ручищами смахивал, скорее, на коновала или молотобойца, но, заправленные в пыльные яловые сапоги, брюки с остатком стрелок над коленями, его шалый проход через поле, явно выдавали в нем горожанина:
-  Э... Ты, парень, гляжу, не из станицы будешь, ишь намял пшенички-то...
-  Извиняйте, заблудился, а сам и впрямь не местный, - из Темрюка я.
-  А... Ну, устраивайся удобней, може новостями подивишь, да молочка испей - не погребуй, или вот че домашнего...
-  Спасибо, пивну чутка, а есть невмочь – духота!
Он глотнул молока и вспушил взмокший от жары чуб:
-  Уф! Игнат я, а вас как величать, коль знакомство в охотку?
-  Та почему ж нет, ежли человек хороший, - Дементием Ивановичем зовут.
-  Ишь ты! Щас такого имени сроду не услышишь...
-  Може и так... И че насчет новостей, и куды путь держишь?
По смуглому, спокойному лицу Игната, тенью скользнула некая досада, а может обида, но он тут же широко улыбнулся и пошутил:
-  Значить слухайте, - баб в городе все больше, а вот казаки дюже мельчают и посему послан я самим губернатором на хутор «Заруба» отыскать еще не скурвившихся.
Дементий аж крякнул от неудовольствия:
-  Ты, Игнатий, выдыхай, да в сторону, а то ведь я оттэда и есть!..   
Кубанец странно оживился и в глазах его, как на лезвии шашки ночью, опасно полыхнула синь:
-  Ха! Дык че в обидку впадать? Оно же зараз видать, что ты дяденька и есть настоящий казак!
В это время, из внутреннего кармана его пиджака выполз нос тесака... Дементий, от неожиданности, отодвинулся:
-  А это тебе губернатор в помощь штоли выдал?..
Игнат спокойно вынул нож и отрезал кусок сыра:
-  В дороге я, аль нет? Или може все лиходеи на Кубани перевелись и никто боле по башке во сне не дает лесиной, абы по карманам пошарить?    
Дементий отмолчался. Уж очень крепыш смахивал на этих самых грабителей. Он начал, было, даже, собираться, но тут Игнат, будто саблей отсек ножом горбушку от его домашнего хлеба, с хрустом раздробил ее белыми жерновами зубов и малыми глотками стал запивать молоком, с усмешкой поглядывая на казака. Тот переждал...
Наконец, пришлый встал, надел фуражку, махнул тесаком по рукаву пиджака, будто по точилу, сунул его в карман и потянулся:
-  Благодарствую за хлеб, значится, за соль, как говорится, Дементий Иваныч, и не думайте обо мне паскудно, - я, кроме жеребца этой весной, в жизни никого не порешил, - за него семьей и выслан временно... Ну, да, это лишь меня касаемо. А вот покажите-ка поточней направление к хутору, а то опять буду шугаться из стороны в сторону, да колосья волком гнуть.
Старик, так же молча, встал и махнул рукой в конец дороги. Игнат засомневался:
-  Э... Тах-то мне один хлопец уже показывал, но потом враз началось поле... Дементий подвязал опустевший узелок к поясу и пошел:
-  Я тебе не хлопец, - иди как сказано и прощевай!
-  А... Ну, добро! И вам счастливо добраться...

                ***
Дементию очень хотелось обернуться и посмотреть – последовал ли странный прохожий его совету? Но он сдерживал себя и лишь долго, напряженно прислушивался к шагам за спиной, однако – тишина...
Лишь через версту с гаком, когда совсем уж истомился от любопытства, он глянул и остановился – казак исчез. Дементий флюгером крутнулся по сторонам – ни души! – Неужели опять бирюком по посевам побрел охальник?! - Старик даже выругался непотребно, но тут же покаялся и перекрестился: - Тю, напасть... И ведь ишо намекал о каком- то вреде сна полуденного! Тут он уронил свой узелок, а когда поднял и выпрямился, то чуть не вскрикнул – Игнат стоял в метре от него и угрюмо молчал...   
-  Ты... Ты че, парень, опять заплутал?
-  Нет. Я хотел прояснить – впрямь ли великий атаман Заруба был из Сечи?
-  Дэк, это всем на хуторе нашем известно – запорожец он, герой! Их когда Катенька-царица на острове войсками обложила, так он не рванул на Дон, не уплыл ночью в Персию, а пробился
ажныть досель и перед погибелью крикнул: - Моя земля и чужбине душу христьянскую не продам! – Стали сечь его солдаты пулями, а он до конца лишь шашкой от них отмахивался как от мух!
Игнат пожевал выгоревший ус:
-  Вот и мой предок был из Сечи! А ты, я сморю разговорчивей стал, - навроде как напужался чего... Не меня ль?
Если бы мог, Дементий враз бы покраснел от такой обидной правды, но его бородатые щеки давно уже утратили краски юности и он лишь буркнул:
-  А хто тя знаить? Являсся аки тать из дремы!..
Игнат дурашливо поклонился ему в пояс:
-  Бью челом, станичник, но не низко – муть накатыват на жаре, - городские, вишь ли, железками настукали – скопом беруть, подлюки! А путник я – верный, скорей землю обниму в послед раз, чем товарища дозволю обидеть! 
От такого серьеза в его словах, Дементий как-то разом успокоился и даже почувствовал некую гордость, - эдак бы все их желторотые хуторским старикам честь оказывали! А вслух он посочувствовал:
-  Ты, я вижу дюже крутоват, поберегись чутка, - поди детей ишо не нажил, куреня свово не построил...
В ответ, Инат сплюнул в дорожную пыль и спросил:
-  И как ты, дяденька, пешки по пескам мыкаешь, а? – Дыхмя не дышится!   
Диментий возмущенно развел руками:
-  Вот те на! Сам наше зерно, будто цепом на базу, сапожищами оббивашь, а меня поучать?!   
Тот молча шагнул к придорожным зарослям, вытянул за хвост волка двухлетку с перерезанным горлом и пояснил:
-  Где его семья протопала, я уже, урожаю не во вред был, а вот выслеживал серых с самого заката и шли они ак-курат к твому хутору поживиться – дарю! Хм... Глядишь бабке своей воротник скорнячишь по зиме!   
У Дементия подогнулись колени и он присел возле крупного, но еще не заматеревшего зверя. Язык того безвольно пал в пыль, а  глаза, открытые скошенные к носу, наоборот остались полны яростью и злобой:
-  И чем ты его?..
Игнат хитро улыбнулся:
-  Ножичек-то мой, помнишь?
-  Ага. Но как?..
-  Волки, дяденька, оне, как известно, страсть пужаются когда их за хвост кверху дергают...
-  Да будя тебе!
-  Ну, ладно, тогда без детальев. Пока ты, значится, тут пылюку месил, серые задремали, а я ближнему в бочину тесак-то и метнул, а когда остальные сыпанули кто-куда, то поддавил подранка малость и мордой к смерти запрокинул – ждал пока кровь стечет, а то давно б тебе объявился.
Дементий встал:
-  Да ты, паря, и впрямь древней запорожской крови – ишь каким хватом берешь! И сколь их было?..
Игнат вынул тесак, отрезал зверю язык и швырнул через плечо на другой край дороги:
-  Шоб не дразнился, падло! А было их четверо, к тому ж, папашка – хромый. Може встречу ишо... У него след  дюже памятный – будто чикиляет и окурки в землю вкручивает. Ха-ха-ха!   
Диментий с опаской глянул в пшеничный лес и прислушался... Игнат заметил и еще больше развеселился:
-  Не, Дементий Иваныч, - отбой тревоге, шашки в ножны! Оне, зараз, уже к ближнему яру подбегают. Ха-ха-ха!
Казак насупился:
- Мне пужаться неча! Ты еще подсолнухи лузгал, када я с седла на волков скокал!
Игнат оборвал смех, сделал на туше несколько надрезов и, упершись сапогом в хребет, стал умело сдирать шкуру: 
-  Што вы, - верю, скокали, но вот покажите-ка мне такого коня сердитого...
Дементий вмиг разгорячился и, сдвинув кубанку на затылок, стал загибать татуированные пальцы на левой руке:
-  А!.. Дак, то ж на 1-ом конном, аль в Буденовке, иль ишо лучшей в Богородском хозяйстве, да сызмальства надо было выбирать-подмечать таких-то и стигунками ишо к подлючему волчьему духу приучать, а тах-то на дуру хлестать опосля плеткой - без пользы, – ни вжисть не пойдеть он рядки со зверем, - так шуганется в сторону, че и с винта опосля не достанешь серого, ежели, конешно, сам усидишь верхи!..       
Игнат, поначалу, согласно кивал старику, но когда закончил со шкурой, выпрямился, шагнул к обочине и, стирая землей, а потом и травой кровь с рук, выразил скрытое недоверие:
-  Могеть быть...
Дементий аж зачесался от нервов:
-  Ась? Как понять?.. Бряхню пущаю?!
-  Та не... Просто по иному слыхивал.
Игнат валиком скатал шкуру и протянул старику:
-  Вот и вся недолга! Не отказуй, возьми - с уважением дарю.
Старик подобрел лицом и взял еще теплое волчье одеяние:
- Оно, конешно, благодарствую, и нащет других обучательств, - спору нет! Этож как при заездке молодняка – один хозяин губу коньку сыромятинкой закрутит, - мол, не дергайся покуда мешок на седушку не приторочу чрезсидельником!.. И опосля давай его на аркане по кругу гонять, штоб обвыкал, а вот другой, - аль казачонка свово посадит, а то и сам, не глядя на годы...
Игнат сделал вид, что ему понравилось такое грамотное разрешение его сомнений и вежливо предложил:
-  Ну, Дементий Иваныч, вы, я гляжу, дюже горячий казак, куда горячей меня и идите-ка, от греха, впереди, а я за вашей спиной уж как-нибудь схоронюсь до хутора, - мабудь волки и не загрызуть...
Тот, чуть было, не рассердился на такой подвох, но заметив доброжелательность в голосе и веселые искорки в глазах Игната, тут же переменился и, хохотнув, зашагал с ним по дороге, возобновляя приятные, а главное, понятные обоим беседы про казачий быт и историческую принадлежность обоих к Запорожской сечи.

                ***   
      
А шел Игнат на хутор «Заруба» к своему дядьке Семену и намеривался остаться аж до самой зимы. Еще в апреле, когда тот гостил в Темрюке, пообещал он родственнику крышу куреня отремонтировать, да и вообще по хозяйству помочь, ну и шел переждать, пережить конфликт с братьями, с любимой сестрой Полиной, хотя о содеянном ничуть не жалел, - ну, подумаешь, лошака зарезал? Так ведь не хмыря этого Толеньку, отца детишек ее?! Вообщем, обомнется как-нибудь со временем, забудется, а сейчас и думать об том не хочется.   
     Пред самым хутором, знакомцы попрощались и разошлись. Дементий двинул к своему куреню, а Игнат к дядькину.

                ***
Семен Степанович, еще статный, хотя и совсем в глубоких годах казак, встретил племянника с нескрываемый радостью и гордостью. Был он в шароварах, наспех заправленных в новые шерстяные носки, в стоптанных чириках и в чекмене на голое тело с никогда не тускнеющими у настоящих воинов, двумя Георгиевскими крестами:
-  Все же не забыл, Игнатка, уважил старика!
-  Как можно?..
-  Ну, почеломкаемся штоли?
-  Со свиданьецем, дядька!
Они трижды расцеловались, потом в обнимку дошли до накрытого нехитрой домашней закуской столика в тени яблонек и присели. Игнат глянул на тарелки со снедью и шутейно подивился расторопности старика:
-   Ты, чаем не провидцем ли стал, дорогой мой Семен Степаныч, эдак заране подготовиться?
Тот же, довольный оказанным вниманием, гордо ответствовал:
-  Не, зараз таким даром не обладаю, просто я тебя, племяш, ишо с крыши приметил, - глазами-то пока не страдаю, слава Богу!
-  Слава богу!
-  Ты ж с Дементием прибыл?
-  Так точно. Лишь на перекрестке с им и разошлись...
- Добрый казак, но малость круженный... Так вот, а самогоночки холодной я, зараз, из погребу достану, – ибо это первейшее средство опосля пути и при жаре!
-  Так дозволь я схожу?
-  Ни в жисть, - сам тебе уважение выкажу!
Он, почти вприпрыжку, сбегал за напитком и флагом водрузил его в центре стола:
-  Сам гнал его как турка, пока не побледнел он, подлюка, до нужного состояния! – Вишь слезьми исходит по бутылке? Подмерз янычар маненько и просит, значится, разлить его скорей по чаркам, - што я щас и сотворю!
Семен желтым клыком дернул из бутыли пробку, плеснул обоим по сто грамм и изготовился к тосту...
Игнат торжественно встал, зацепил вилкой маринованный гриб, поднял стакан и замер с ними, будто гетман со скипетром и державой.   
Дядька одобрительно кивнул:
-  Масленок, - верное дело опосля глоточку. Ну, племяш дорогой, добро пожалыть, так сказать, со свиданьицем и с большой к тебе любовью – выпьем!
-  Именно! Долгих лет, Степаныч, ты мой!
Они, дружно выдохнули, сглотнули зелье, закусили и Семен налил еще:
-  Пока, Игнатка, турок тольки раненый и залег в нутрях наших, надыть его вторым залпом добить, значится, – огонь!
Родня приняла и эти сто и лишь тогда  дружно застучала по тарелкам, атакуя трезубцами вилок, то огурчики малосольные, то капустку квашенную, не забывая при этом окунать в сметану и холодный картофель.
Насытившись, они прикрыли обед еще стольничком самогона и квелые отвалились на спинки стульев:
-  Мне, дядька, всегда у тебя благостно жилось, да чувствовалось, дай тебе Господь еще сто лет здравствовать!
-  Благодарствую, конечно, Игнатий, но ты ж у меня с малолетства не был – как помнишь?..
-  А вот так, - душой!
-  Ишь ты...
Семен медленно скрутил «козью ножку» и закурил:
-  А вот Полина в письме дюже сокрушалась, шо она у тебе зачерствела напрочь – душа-то... Ет как?
Игнат помрачнел. Будь он сейчас в ресторане, или закусочной при дороге, он враз бы нашел на ком выместить недовольство по поводу столь резкого перехода от благости к неприятным воспоминаниям, но перед любимым дядькой предстояло внятно ответствовать... Он вяло пошевелил мысль и вроде как нужные слова вскоре проявились в алкогольном тумане, но тут же и пропали. Тогда Игнат встал, крутнулся вокруг яблоньки, держась за ствол как за девичью талию, и разом свернул тему:
-  Ты, дорогой Степаныч, все уже прочел в Полькиной записке и не мне повторять тебе храброму и заслуженному казаку как и чего случается в жизни, - было и прошло!
Тут ему на голову красным градом посыпались яблоки, он рассмеялся, поднял одно и, тиранув его об рубаху, с хрустом опробовал:
-  Волей пахнет!
-  Дэк это ж, для казака, лучший запах в жизни, племяш!
Вообщем, не известно чем бы закончилась эта родственная беседа, так как через плетень загорланила какая-то баба, призывая Степаныча выйти начас и тот, ругнувшись, покачиваясь побрел к калитке. Игнат пошел, было, следом, но обнаружил за кустами крыжовника раскладушку и тут же прилег в ее прогнутую годами колыбель, предвкушая сладкое забвение от всех жизненных неурядиц...

                ***
Однако, побег из действительности не удался, ибо вскоре возле раскладушки, блудливой товаркой взревела соседка Фекла, будто ее прищемили за причинное место и гаркнул Семен:
-  Тихо, баба! Эдак ты племяша мово дурнем можешь со сна сделать, - толково объясни ему че надыть, а то зараз отконвоирую с базу!
Игнат сел и, борясь с прямо-таки акульей зевотой, попытался понять толстуху. Та, опасливая поглядывая на Семена, тихо затараторила:
-  Я от Демьяна, а он меня к тебе в засыл, я ж тада к твому дядьке, а свинья моя того и гляди ноги протянеть – заколи ее, сынок, уважь, перекормила я ее малость.
-  Чегой-то?!.
Удивился Игнат и встал. Феклу аж передернуло грудьми и животом от такой тупости и она снова начала, было, про последний час своей скотинушки, но Семен опять цыкнул на нее и доступно перевел теткин бред племяннику.
-  Поди кольни ейную падлу, она чи крысу сожрала, чи дыхать разучилась от жиру, а мы потом сальцом поживимся, - дело приятное...
-  Степаныч, да я вжисть их не бил!
-  Подскажу. А Демьян, он шибко круженный, я ж тебе так и сказал – кру-жен-ный! Разбрехал с порога своей старухе, шо ты с какого-то волка шкуру за хвост содрал, та к соседке и вот тебе резон – бери тесак, айда свинью колоть!
Это объяснение дошло до Игната, он, правда, как-то разом замерз, несмотря на жару, но согласно, даже как-то обреченно кивнул дядьке и молча пошел к столу за пиджаком.
     Потом, бредя за неумолкающей соседкой по пыльной хуторской улице, он мысленно клял и ее, и свинью, не пощадил и Демьяна, и даже, как бы вскользь, вспомнил про убитого им жеребца:
-  Во отдохнуть приехал, дурень, вот репутацию схлопотал! И хорошо хоть пока не октябрь-месяц, а то все бы кинулись – уважь, убивчик, заколи кормилицу – тьфу!   
 Со свиньей он церемонится не стал. Пнул, с детства презираемое им существо, хрюха завалилась на бок, Игнат, тут же, наступил на ее правую ногу, левую задрал вверх и засадил ей тесак в сердце по самую рукоять. Та, под охи Феклы, дернулась пару раз и все. Потом, они втроем, с трудом вздыбили ее через крюк под крышу сарая, зацепив веревкой за задние колотушки с копытами, спустили в миску кровь, выпростали в таз вонючие кишки, а дальнейшую обработку туши оставили хозяйке. Та, якобы, договорилась с кумом о паяльной лампе, коя необходима для опалки щетины, но тот чуток задерживался и они с Семеном, обмыв руки, поспешили домой залить это подлое дело самогонкой и вздремнуть, наконец, в прохладе яблоневого сада.
 
                ***

«Сон» Игната, после содеянного, затянулся на неделю... Он изредка приходил в себя, просил у дядьки самогонки и снова погружался в нереальный мир, попросту называемый в народе запоем.
Семен совсем, было, растерялся от происходящего с любимым племянником, обвинил себя и соседей, но тут, к счастью, приехала сочная улыбчивая казачка лет 30-ти, представилась любушкой Игнатия и пожелала срочно его видеть.
Старик провел ее в дом и кинулся в сад, с рассолом и соленостями, выводить страдальца из забытья. Тот, узнав о визите, на удивленье быстро, пошел на поправку, сознался, по ходу дела, о нечаянной месячной симпатии к Ниночке и, гоня впереди себя облако первача, направился в хату.
Сразу учуяв чем страдал ее любезный, Нина весело рассмеялась, крепко прижалась к нему высокой грудью, тут же давшей, очевидно, недостающую энергию для его полного излечения и набросилась на Семена с вопросами, где летняя кухонька и быстро ли казаки растопят печь? Те дружно ответили:
-  Да!
И она, всучив Игнату увесистую сумку, повлекла обоих на воздух, обещая борщ-свежак с лечебной телятинкой.
     Остаток дня пролетел с такой скоростью, что Семен, лишь на закате вспомнил, что нынче не при параде и, наскоро переодевшись, явился к столу в мундире с крестами, хоть и в поношенных чириках.   
Конечно, по всем правилам казачьей науки окончательного выхода из запоя, старик чуток похмелил Игната, затем, легонько плеснул и себе с Ниночкой, а закончили они трапезу целебными щами и чаем с мятою.
 Ох, и давно уже не был в таком радостном состоянии души Георгиевский кавалер Семен Степаныч Заруба урядник войска Кубанского! Он гордо повествовал молодым про победы над немчурой и службе под знаменами Буденого, однако недолго... Глаза Игната и Нины, вдруг, странно заискрились и они, извинившись, поспешно удалились на сеновал.

                ***
И вот уже с самого утра, щербатая от стычек со степными ветрами и метелями, крыша Семена стала столь быстро реставрироваться Игнатом и подручной Ниночкой, что весь хутор дивился и, конечно же, сплетничал. Обронила словечко о скорой свадебке молодых, толстуха Фрося, зашедшая отблагодарить за убиенную свинью, тазиком холодца, пожелал счастья и Демьян, попутно жалуясь, ввечеру, Семену о волках, что, мол, судя по следам, это хромой  вожак утянул с его база теленка и, несомненно, пытали старика ближайшие соседи – когда, мол, семейное торжество и что дарят городским при таком жизненном событии?..
В конце концов, казак не выдержал всеобщего напора и поделился с Игнатом. Тот удивительно безразлично выслушал сплетни и заинтересовался лишь нападением волков. Семен, кстати, отметил, что племяш воспринял потерю Демьяна странно, - странно как вызов серых ему лично... Это, впрочем, мало подивило дядьку, ибо он с детства знал суровый характер Игната, за что и уважал, а вот известие о том, что у Ниночки есть малая дочь и она днями уезжает домой, сильно задело...
Георгиевский кавалер мечтал о совсем другой доле для Игната: – честная девка и чтоб непременно казачка, ну и, конечно же, сбор на свадебку у него и всей родней! Виделось старику, как делают они праздничное поезжанье на бричках в дом невесты, как после венчания, усыпанные зерном на долгое семейное счастье, молодые  садятся за богатый стол и после подарков, пожеланий, традиционного: - Горько! - Зачинает в их честь, своим низким удивительным голосом, старинные казацкие песни Полина...      
     Но мечты Семена остались мечтами, так как в конце месяца Ниночка действительно уехала на попутке в родную станицу близ Темрюка, а Игнат засобирался следом, но после правки забора и охоты на волков.
     Пожалуй, лишь эта предстоящая опасная операция взбодрила удрученный дух старого вояки, - а то ведь при таком раскладе, недолго и самому запить на всю оставшуюся... Он быстро привел в порядок свою военную коллекцию: – карабин, два гладкоствольных ружья, отполировал дареные аж в начале века кавказские кинжалы, проверил на огороде пригодность патронов, распугав в округе всю живность и, вдруг, потерпел настоящее поражение – Игнат заявил, что на разведку они могут прихватить даже Демьяна, а уж брать хромого вожака он будет единолично!

                ***

Старик дулся на племянника три дня. Тот неустанно латал уличный забор, поднимал, павшие на задворках база плетни, а Демьян то «недомогал» в саду на раскладушке, то за ужином, нехотя, оповещал Игната о хищении очередного ягненка у кума Николая и еще двух овец у нижних хуторян.
В конце концов он достиг своего – племяш взъярился, наказал им с Демьяном быть к ночи готовыми, бросил работы и ушел с удочкой на речку.
Семен несказанно обрадовался результату своей стратегии, малость переждал и запылил к дому Демьяна.
Тот, к его удивлению, восторга от такой поспешной охоты не выказал, - буркнул, что на закате, конечно, явится, но что надо бы серьезно обсудить: - где, как, и чем подманить волков, так как ноне они сытые опосля произведенного грабежа и шансов прибить гадов почти нет. Семен не стал перечить Демьяну: - Круженным был казачишка, им и остался, ибо не чует момент, а уж азарта в нем и вовсе поубавилось донельзя!

                ***    
Игнат обсуждать со стариками ничего не стал, - сказал одно, но как отрезал:
-  Ягненка на выгоне к колу подвяжем и нехай до зорьки с мамкой переклик строють, - чай любой бирюк польстится! Айда, уже темнеет... 
Так они и пошли к засаде. Игнат взял карабин, а Семен с Дементием, - ружья.
И как дядька не шипел, про себя, по дороге, что, мол, даже не выпили для куража, да успеха, что и прочие охотничьи ритуалы не исполнили, а понимал – действительно пора: - Волки, оне не коровы, не бодаться придут, а уж и щас, може, за ними приглядывают из кустов...
     Залегли они близко к лесу, на базу Валентина, одногодки Дементия. Овечку тот дал, а сам, спасаясь от радикулита, обмотался собачьей шкурой, крепко выпил и ушел спать.
Как на войне, укрылись казаки в малых скирдах меж выгоном и овчарней и стали ждать врагов.
Игнат, хоть и не обсуждал с дедами почему, да как?.. Но они поняли, - продумал он все верно, - ведь на этом направлении нападений на скотину хуторян не было, а значит, обязательно волки явятся, так как тут их ждать никто не собирался. Удивительно, но толи по странному недомыслию, или за редкостью волчьих летних атак, но казаки «Зарубы», действительно, начинали сторожить лишь там, где уже претерпели от зверюг, а остальные продолжали жить на авось... 
  Итак, овечка исправно блеяла, ей хором сочувствовала мать с родственниками, луна, будто зная об охоте, скрылась за тучами, время двинулось уже к двум ночи, а из леса никто не показывался...
Разумеется, охотники не курили, не переговаривались, хотя поначалу, Дементий и возмутился начет чрезмерной смазки ружей, но так как у Валентина долго еще чадила на базу летняя печка, то запах масла быстро смешался с дымком и сосед перестал бухтеть на Семена.
Где-то через час, он же и разбудил старика:
-  Мы, тут закимарили с тобой сосед, но слава Богу, вторые петухи пробудку мне сделали... Вообчем, нету ни волков, ни твоего Игната, - ушел и карабин бросил.
Семен мигом сел и осмотрелся: - Это как же так?! – Гля... И впрямь не брешет сосед, - даже овечка мирно спит...
-  Вот те на!..
Он протер сухим кулачком глаза и на коленях подполз к скирде племянника, - все верно... Тогда, Семен взял брошенное оружие и, с трудом, встал:
-  Ну, коли так, пошли отседова, - у них молодых, видно, свои думки, - они посильней наших по собственной башке шибають! Ах, стервец!..
Тут, он, почему-то, стал ходить кругами и неразборчиво бубнить, а Дементий, опасливо поглядывая на него, - не тронулся ли старик рассудком? - Вернул агнеца в овчарню и потянул Семена к дому: 
-  Пошли, я тебя провожу малость, а то оружья много, да и чей-то шибко ты расстраиваесся, - Игнат, он ить, определенно намекнул вчорась, што уедет вслед за милой, а значится и волки ему поперек не встали...
Вдруг он словил такой грозный взгляд Семена, что переждал малость, опасаясь его неразумного крика, или еще чего, но тот смолчал и Дементий, паутиной дотянул мысль до конца:
-  Да и не пришли бирюки вовсе,  вишь, какая тишь да благодать, охолонись!
Старик, неожиданно, согласно закивал, скорбно ссутулился, молча дошел с Дементием до своего дома, попрощался и спешно скрылся в саду.

                ***

Однако, видно, не суждено было им обоим выспаться в эту ночь. Пред самым рассветом, Семена вновь разбудил Дементий и, воротя нос, от сивушной вони соседа, горячо и таинственно зашептал:
-  Вставай, казак, мысля одна замучила, - спать невмочь! Давай-ка зараз, возьмем ружья, да к повороту сбегаем, где Игнатка шкуру с волчары драл...
Тот, от радостного предчувствия, аж подскочил:
-  Думашь, там залег племяш?..
-  Ага. Он ить заявлял, что один справится с этим, с вожаком, вот мы и глянем на вояку - айда!   
Семен гордо вынул из-под раскладушки ружья и они зарысили к полю.

                ***
Игнат был действительно там... Под ним застыл громадный волчина с корявой задней лапой, в затылок казаку будто впаялись клыки непомерно длинной волчицы, забитой его тесаком, а в пшеницу уходил широкий кровавый след ее второго детеныша...
     Семен пал на колени сразу, лишь только увидел эту страшную картину и завыл... Дементий снова струхнул за его рассудок, но так как и сам был поражен увиденным, то с места не двинулся, а стал почему-то наблюдать...
Старый Заруба полз к Игнату и, ненужное теперь ружье цеплялось за его ослабевшие ноги, однако, Семен не обращал на него внимания, в желании освободить еще, несомненно, живого Игната от проклятущей зверюги!..
Потом, Дементия почему-то чрезмерно заинтересовал след ушедшего подранка и он осторожно начал заглядывать в глубь пшеничного моря, щуря как при стрельбе глаз...
Так, по-разному, старики пребывали в шоке минут пять или больше, потом Дементий уронил на ступню ружье, малость опомнился от резкой боли, подошел к Игнату и хрипло сказал:
-  А ведь племяш-то твой, приманкой сюды пожаловал, Семен Степаныч, - почуял, что сука ета, ярясь за прибитого детеныша, глаз с него не сводит из лесу! И ишо скажу... Знаешь, бирюки бы нам спящим враз химо перекусили, а казак наш Игнатий...
Тут, из его, полвека не плакавших, с вмиг поседевшими ресницами, глаз полились горючие, будто настоянные за ширмой души,  слезы, и он, в приступе ярости, бросился дырявить кинжалом холку давно убитого вожака...
 Однако, прошел и этот горевой момент, и другой, когда старики в голос стали клясться друг-другу, что и подранка забьют, и вообще всю округу очистят от серой нечисти, пока не пришла к ним какая-то мертвая ясность....
       Они разом смолкли, освободили Игната от зверья, положили тело на обочину, дядька расчесал пятерней запекшиеся от крови, кирпичного цвета кудри героя, Дементий осторожно прикрыл глаза погибшего, полные боли и, вроде как, совершенно несовместимого с ней покоя, затем, сев рядком, казаки заговорили о, возможно, последнем и столь достойном отпрыске знаменитого атамана Зарубы, и что они супротив него - переростки засушенные!
          Как-то незаметно встало солнце... Игнатов мощный остов просел в придорожной мякоти и, казалось, что он полулежа дремлет, сурово сведя брови к переносице, а Семен, наоборот, встал, трижды истового перекрестился и открыл Демьяну, якобы, никому доселе неведанную тайну:
-  Эт он не с волками бился, красавец наш, а с собственной натурой и победил! Смекашь?.. Батьку-то его Александра, чай, помнишь? Царствие ему небесное, - так в Сибири где-то и сгинул... Помнишь?!
Демьян, аж головой замотал от возникших в его воображении картин:
-  Совсем строгий был казак, недоступный для мово разумения!   
-  Да, уж!.. Они, ведь, однажды, с малым ишо Игнаткой попались на острове «Зеленый» под музгу, - мать нашего Ванюшку рожала и Александр дюже надеялся по стоячему льду проскочить, ан нет, не судьба, - грохнула твердь водяная, перемолотилась враз и понеслась... А ты, сосед, знашь, шо ежли эта падла-музга пошла по Дону, то переплыть на санях, аль даже на баркасе, мясорубку энтих айсбергов, невозможно. Но... Продуктов у них оставалось на день, не боле, поток мог накрыть остров в любой миг и братка мой начал валить вот энтим самым тесаком деревцы, вязать ветками плот, потом приторочил к себе Игнатку, как к седлу и до ночи шестом правил, - по касательной спаслись!   
Семен пророчески поднял вверх кривой указательный палец:
-  А потому шо - прямые оне потомки атамана Зарубы, как и я, и, мабуть, таких боле ни вжисть не народится на нашей многострадальной, но гордой земле!
Диментий поддержал это бесспорное мнение, трижды осенив грудь крестом, затем встал на колени и тихо стал читать: «За упокой души новопредставленного раба божьего Игнатия....»      

Музга – дробленый водой лед во время весеннего паводка.

Александр Бибарцев – друг автора, и выдающийся, трагически рано ушедший из жизни режиссер «Ленфильма». Юбилеи его фильма «Объездчик» до сих пор регулярно отмечаются в Доме Кино.

Несколько исконных терминов и пояснений казачьих воинских дисциплин.

Острога – удар острием пики в пешего
Уколы пикой – (на подставке 2м, 20) – шары из сены, дист. 10-12 метров
Рубка лозы – одна или по меткам на точность- 10 см.
Рубка на силу - 3-4 лозы на метровой подставке с дырками(втык лозы) – раньше рубили только справа, ныне можно предлагать и слева и с двух рук , т.е. двумя саблями.
         45 гр. - положение шашки при ударе. Рубили: - помимо лозы - Глиняный конус, кочаны капусты, арбузы, жгут-моченый – типа веревки  – работа кистью, - сложный элемент!
Рубка с протягом от плеча - эдакий хлесткий удар
В конце дист. снимается шашкой малое кольцо  с деревянной стойки.
Джигитовка дист. 210 метров – раньше с отметками 70 метров на каждый элемент (перед ними есть метры на разгон, изготовку).
Элементы джигитовки:
Соскок-заскок, езда стоя в седле - раньше была и атака на галопе стоя!- (Ноги на седле или за седлом.)
Подьем предметов – платки, папахи, монеты кольца из веток
Скашовка  - с ее помощью – обрыв налево-направо т.е. скашивание . Стойка на плече (на шее перед седлом)
Вертушка в конце дистанции –шик.
Рубили и стоя , в атаку ходили стоя!
Есть обязаловка (см. выше), а есть вольная джигитока – уральская вертушка,  терский заезд – помедленней, ибо фиксируешь каждый элемент – поперек седла, например, – рука в сторону (комплимент)- и т.д.