СНОП 3-я часть

Часть третья

глава_1
Так, незаметно, подошел и праздник Крещения Господня. Я думаю, что все читатели знают, что в этот праздник совершается Великое освящение воды; совершается дважды: первый раз накануне, в Крещенский сочельник, а второй раз в сам праздник Крещения. Крещенская вода особая: она освящает человека, пьющего ее; освящает дома, квартиры, машины, окропленные ею, и плюс ко всему обладает она и целебными свойствами. Если налить ее в чистую стеклянную посуду, закрыть, и поставить в чистое место,-так как это святыня,-то она может стоять сколько угодно времени, порой годами, и не испортится.
Тут мне некоторые могут возразить: мол, не портится потому, что когда воду освящают, то погружают в нее серебряный крест, да и находится сама вода в серебряной, или посеребренной емкости. Вот ионы серебра и не дают-то воде зацвести и испортиться. Нет, дорогие читатели, я с вами тут в корне не согласен: Вода освящается не веществом, из которого сделаны крест, или купель, а Божественными энергиями, то-есть действиями, которые и не дают воде испортиться. Например, один мой знакомый батюшка, который уже давным-давно порвал отношения с Московской Патриархией, и сейчас живет и служит в поселении (в месте, где проживают те православные, которые отказались от ИНН, Российских паспортов с шестерками в символике, словом, все те, кто не признают нынешней антихристовой власти), всегда освещает воду только деревянным крестом в обычной алюминиевой купели; и эта водичка стоит годами, чистая, как слеза. Напротив, один знакомый мне архиерей, на праздник Крещения освящает воду огромным крестом из чистого серебра, в огромной посеребренной чаше, и эта вода не стоит даже и двух месяцев: зеленеет, и портится; понимаете-ли, исходит от нее нехороший запах, как и от того владыки, в нравственном, конечно плане. Вот и получается, что вещество, из которого изготовлены крест и купель, тут не причем; а чистота духа священника, который освящает воду, имеет доминирующее значение. Эти Богословские истины я привожу тут для того, чтобы читателю стало ясно, какого духовного уровня достиг наш главный герой,-батюшка Виктор.
Так вот, Богоявленская вода, освященная батюшкой, не стояла и двух месяцев: сперва она становилась мутной, а потом зеленела; запаха же никакого она не издавала, что очень выручало о. Виктора.
Когда батюшке задавали вопрос: "Скажите, а почему вода так быстро помутнела, а потом еще и стала зеленой?", он отвечал: "Это все от того, что вы нерадиво живете: погрязли во грехах, в церковь не ходите, а если и ходите, то крайне редко; Богу не молитесь, а если и молитесь, то молитесь без сердца; жертвуете на храм несоизмеримо мало, детей своих молиться Богу не учите, постов не соблюдаете, живете не венчаны, аборты делаете, курите, пьете; короче,-смотрите на себя: каковы вы, такова и вода!"
-Да, батюшка, мы согласны со всем этим,-отвечали люди,-мы грешники, но почему тогда та вода, которую освятил о. Николай стоит, и не портится, а портится именно ваша, объясните нам?"
-Все тут предельно просто,-отвечал о. Виктор,-среди нас, епархиального духовенства, о. Николай слывет самым отъявленным мошенником! Есть достоверные факты, что вода, которую он так-сказать освящает, вовсе не святая, по той причине, что он лишился Божественной благодати за непослушание архиерею и властям.
-А что, разве для того, что-бы освятить воду нужно оказывать кому-то послушание?-спрашивали его люди.
-Конечно же нужно,-отвечал батюшка,-разве вы не знаете, что послушание важнее поста и молитвы?
-Нет, не знаем,-говорили ему,-мы даже не знаем, что такое послушание, и зачем оно нужно. Знаем лишь одно, что та вода, которую он освящает, стоит годами и не портится, и на вкус она всегда свежая, как-будто ее только что из колодца почерпнули, а ваша, о. Виктор, никуда не годится.
-Вы меня не дослушали,-раздраженно продолжил им батюшка,-о. Николай добавляет в воду антибиотики, и вкусовые добавки, этим все и объясняется,-и вкус, и свежесть. Он просто обманывает вас, а вы, дураки, ему верите. Моя же вода, как детектор греха, реагирует на малейшую вашу нечистоту, поэтому и мутнеет, а после и зеленеет, обличая вас во грехе, и в том, что вы каяться в нем не хотите. Но тем не менее святости от этого она не теряет,-ведь она же не воняет, запаха-то нет, правильно?
-Да,-отвечали ему,-запаха действительно нет.
-То-то же,-торжествующе подчеркивал батюшка,-ведь наличие запаха есть первый признак того, что вода не святая, а с моей водой вы этого не наблюдаете. Кроме того, та Богоявленская вода, которая находится в церкви, не мутнеет, и не зеленеет! А это еще раз подчеркивает то, что вы сами виноваты в том, что она у вас становится  такой,-живете то ведь во грехах!
Тут о. Виктор говорил неправду: вода, которую он оставлял в церкви для различных нужд, тоже мутнела, и зеленела. Просто батюшка ее вовремя выливал в яму, наливал новой, свежей воды, и в нее добавлял несколько капель той самой мутной, что-бы она освятилась: все-таки как-никак, а она ведь Крещенская. И так продолжалось все время, уже много лет. Поначалу такое дело с водой мучило совесть о. Виктора, но потом, постепенно, все это прошло; тем более, что батюшка со временем узнал, что не один он такой, несчастный: в епархии были еще священники, в основном маститые протоиереи, крепко стоящие на ногах материально, и почтенные многими церковными и светскими наградами, у которых с Богоявленской водой тоже были аналогичные проблемы. Но подобные явления ими тщательно скрывались от народа церковного, а в случае проявления их наружу существовали отговорки, вроде той, что придумал батюшка Виктор. И надо сказать, что в эту туфту верили многие, ведь что поделаешь, народ-то у нас ленивый: своими мозгами шевелить не хочет; а хочет, что-бы за него подумали, разжевали, в рот положили, да еще и проглотили, а ему осталось бы только переварить. Вот поэтому-то и развелось у нас на святой Руси столько проходимцев и аферистов, начиная от президентов и депутатов Государственной Думы, и кончая обычными, самыми заурядными мошенниками! Умные же люди сразу понимали в чем тут дело, и церковь батюшки Виктора более не посещали.
Впрочем, мы с вами отвлеклись от главного; а главное заключалось вот в чем: в прошлом году, на приходские деньги, была куплена бочка на колесах, из-под пива, емкостью так примерно куба на два. Эту бочку сняли с колес, поставили на специально изготовленный для этого постамент, вымыли, покрасили, нарисовали кресты по бокам, и написали: СВЯТАЯ ВОДА. И если раньше батюшка освящал воду в купели, а потом ходил, и кропил святой водой людей и ту воду, которую те принесли с собой на освящение, то теперь вода должна была освящаться только в бочке, а затем уже разливаться по бутылкам и банкам.
Раньше, при освящении, каждый кидал на церковный поднос сколько хотел,-в основном кто рубль, кто два,-теперь же святая вода должна была разливаться по литрам, и каждый литр стоил десять Российских рублей. Не трудно подсчитать, что продав два куба Крещенской воды, можно было выручить около 20 000 рублей. Вот какое новшество ожидало прихожан Свято-Благовещенской церкви города Глухов в новом году. Надо сказать, что данное нововведение по достоинству оценили далеко не все;
во-первых: кран у бочки с водой был всего один, а желающих набрать Крещенской воды, естественно, очень много; и несмотря на то, что разливом святой воды занималось четыре человека, очередь продвигалась очень медленно.
во-вторых: люди давно уже привыкли к тому, что при освящении воды их тоже освящали,-кропили святой водой. Теперь же этого не было: батюшка Виктор боялся, что если он начнет кропить людей, то капли святой воды могут попасть в емкости с той водой, которую они принесли для освящения; вода освятится, и люди уйдут домой не заплатив ему.
в-третьих: это конечно же денежный вопрос; ведь раньше каждый давал столько, сколько сам хотел, в независимости от количества освященной воды. Теперь же была жесткая такса,-10 рублей за литр; а ведь многие приезжали в церковь с окрестных деревень, и привозили с собой фляги по 40, 50, и более литров,-так сказать на всю деревню. Теперь же эту воду их заставляли выливать, и заливали им во фляги святую воду по жесткой цене. Нетрудно подсчитать, что сорока-литровый алюминиевый бидон теперь обходился в 400 рублей; причем никакие возражения типа,-"денег нет", или "оставьте хоть немного на бензин, на обратную дорогу", тут не проходили.
-Нет денег,-отвечала матушка Ольга,-значит берите меньше воды, а там, потом, между собой сами разбавите. Надо сказать, что на протяжении всего времени продажи святой воды, матушка стояла рядом с краном, и пристально следила, что-бы никто не ушел не заплативши.
Все это создавало на церковном дворе ужасную толчею, и вызывало  у людей ропот: "Совсем этот поп уже оборзел, все мало ему, и мало...когда же он уже наконец нажрется?"
Некоторые люди видя этот беспредел, разворачивались, и уходили к о. Николаю; там все было по-старинке: освещалась вода, ею обильно кропились молящиеся, и никто никаких денег ни с кого не требовал.
Сам же батюшка Виктор объяснял это нововведение тем, что теперь каждый имеет святую воду из-под креста, а не из-под кропила, и тем, что освящение воды это тоже труд, а за каждый труд надо платить.
-Ходите на каждую службу,-говорил он,- покупайте свечи, жертвуйте десятину ваших доходов, и тогда вода для вас будет безплатной. А если вы не хотите соблюдать финансовой дисциплины, то тогда платите за все,-нам тоже как-то жить надо!
Все это вызвало различные толки, ропот и недовольство, но о. Виктор не придавал этому никакого значения. Во всех своих жизненных обстоятельствах, он всегда твердо следовал своему главному жизненному принципу: бабло-превыше всего.

глава_2
Но вот, наконец-то праздник Крещения Господня минул, все страсти вроде как улеглись, и утром третьего дня после праздника, после крепкого, здорового сна, и сытного завтрака, наша благочестивая пара села в гостиной, за большим столом, считать крещенский барыш.
-А ты знаешь, Оля,-обратился о. Виктор к матушке,-в этом году мы с тобой собрали почти в три раза больше, чем в прошлом. Хоть это наше новшество с бочкой и вызвало разные недовольства и толки, но результат налицо. Жалко, конечно, что некоторые поуходили,-к Николаю пошли,-а то было-бы еще больше бабла. Надо будет этот вопрос более тщательно продумать; сделать так, что-бы не создавалось очереди и толчеи; ну, например, еще пару кранов на бочку поставить, или купить помпу, опустить ее внутрь, и пусть себе водичку качает. Ведь ушли то в основном из-за того, что пришлось долго в очереди стоять. В общем, надо будет этим вопросом заняться, что-бы к следующему Крещенскому водосвятию мы с тобой подошли во всеоружии.
-Да, Витя, народа конечно в этом году поубавилось, но зато те, кто остался, возместили нам тех, кто ушел: заплатили за них. Цена то теперь фиксированная: не заплатишь,-воды не получишь. А все ведь хотят получить воду именно из-под креста, ту, в которую ты крест погружал; а она только в бочке теперь. Хочешь-нехочешь, а плати,-иначе без воды останешься; а разбадяживать им, я смотрю, не больно-то охота: они считают ее не совсем святой, а только наполовину.
Витя, а что там Лева? Уже и времени-то прошло достаточно, пора-бы и к делу приступить...ты бы сходил к нему, напомнил о себе; ведь он тебе обещал, что в январе будет сессия депутатов, на которой должны принять решение насчет предоставлении тебе права создать похоронный дом. Я узнавала в мэрии, и мне сказали, что сессия была позавчера. Так что ты давай, не сиди сложа руки, напомни о себе, ведь знаешь же, что под лежачий камень вода не течет.
-Хорошо, Оля, я завтра же схожу туда, и все узнаю. Не кинул бы он только нас...столько трудов, волнений и риска я натерпелся с этим спиритическим сеансом, не пошло-бы все это псу под хвост.
Честно говоря, батюшке вовсе не хотелось идти в мэрию и напоминать о себе: не сделать бы этим поступком себе хуже. Но выхода не было: Лева молчал, и приходилось действовать на свой страх и риск. В это время раздался телефонный звонок; матушка поднялась из-за стола, подошла к телефону и взяла трубку. Из церкви звонила продавец свечей,-свечница Нина.
-Да, Нина, доброе утро, и с прошедшим праздником...Приходил сам Лев Борисович? А что он хотел, чем интересовался? Батюшку спрашивал?...Так прямо и сказал, что не надо его тревожить?...А зачем ему икона Покрова? Надеюсь, ты все правильно рассказала ему за праздник? Ну, хорошо, спасибо, что позвонила и сообщила, ангела-хранителя.
-Вить, ты представляешь,-сказала матушка взволнованным голосом, положив трубку и подойдя к столу,-только что звонила Нина, говорит, что сам Лева в церковь приходил!
-А когда, давно?
-Да нет, вот только что ушел.
-А почему она раньше не позвонила, и не сказала? Я бы сразу же приехал..., и повод бы был спросить за решение, что-бы в мэрию не переться.
-Она хотела звонить, но Лева ей сказал, что не надо, мол не нужно тебя тревожить.
-Так прямо и сказал?
-Ну да, прямо так и сказал?
-А что же он тогда хотел? Неужели помолиться пришел?
-Она говорит, что он купил несколько свечек, поставил их, а потом спросил, где тут находится икона Покрова Пресвятой Богородицы. Нина ему показала икону; Лева долго стоял и рассматривал ее, потом попросил Нину рассказать, в чем суть праздника, и кто изображен на иконе. Ну, что она знала, то ему и рассказала; после этого он попрощался, и ушел.
-М-да-а-а, интересный визит...к чему бы, Оля, это?
-А вот ты Витюша завтра ступай в мэрию, и все узнаешь; заодно и предлог посетить Леву появился.
Однако вскоре за первым сюрпризом последовал второй: воистину, этот день для наших супругов был полон неожиданностей и загадок; где-то часа через полтора после звонка свечницы, последовал другой звонок, но уже из мэрии: звонила секретарша мэра, Алина. Трубку на этот раз взял уже сам батюшка:
-Добрый день, святой прелат,-ехидно промурлыкала на другом конце провода секретарша,-твой господь-бог требует тебя. Завтра ты должен явиться в мэрию ровно на час дня, и смотри мне, не вздумай опоздать. Кстати, ты не забыл, что теперь и я являюсь твоей госпожой,-богиней для тебя? Отвечай, ты этого не забыл?
-Нет, не забыл, я помню,-смущенно ответил батюшка.
-Вот и хорошо,-Алина засмеялась,-тогда не забудь принести для меня торт, и бутылку полусладкого вина. Только смотри, что-бы ты купил не что попало, а хорошее, понял?
-Да, госпожа Алина, я все понял, и завтра принесу.
-Ну хорошо, тогда до завтра,-ответила Алина, и повесила трубку.
Во время этого краткого разговора батюшки с секретаршей, матушка Ольга стояла рядом, и приложив ухо к обратной стороне телефонной трубки слушала.
Тут надо заметить, что она так поступала довольно часто, и как правило, шепотом подсказывала батюшке, что ему надо говорить. Ведь по ее мнению, батюшка был настолько туп, что требовал руководства. Порой ее шепот был слышан на другом конце провода, и это оставляло весьма неприятное впечатление. Однако сегодня матушка слушала, и как говорится, даже и не дышала.
-Так ты что, теперь и эту проститутку признал своей госпожой?-повышенным тоном спросила она о. Виктора.
-А что мне оставалось делать,-оправдываясь сказал батюшка,-мне Лева так приказал; а иначе я не получил бы тогда бабла, и мы с тобой, Оля, сейчас находились не в собственном доме, а на съемной квартире. Может быть тебе этого теперь хочется?
-А почему ты мне раньше об этом не рассказал?
-Да я просто не хотел тебя огорчать. Ведь и так в нашем деле очень много негативных моментов, а тут еще и это.
-Да, Витя, ты прав; просто очень обидно, что эта проститутка теперь стала еще и твоей госпожой.
-А что, Оль, сделаешь? От нее много чего зависит...,ты, впрочем, это и сама знаешь. Ну, а если копнуть тут в самую суть дела, разве Лева, что, лучше ее? Он такой же..., такой же пошляк, матерщинник, любитель потрахать молодых баб,  халявщик..., уж ему то и вовсе далеко до того господа, за которого он себя выдает. А признавать это, и называть его так приходится,-иначе, сама понимаешь..., все наши планы обречены.
-Ты, Витюша, у меня просто мученик! Далеко не каждый священник, да и просто человек, на такие жертвы, ради благополучия семьи, пойдет. Что-ж, придется нам с тобой все это терпеть. Может быть Лева скоро из Глухова уйдет? Видишь, в этом году он пойдет на место председателя района, а там, смотришь, Иосифа в Москву переведут, ведь он давно туда рвется, а Леву возьмут на его место, в Княженск, вот тогда наши мучения с тобой и закончатся.
-Дай Бог, Оля, что-бы так было, как ты говоришь; ну, а пока нам придется все это потерпеть. Как там в Евангелии написано: "Претерпевший до конца, тот спасется", так ведь?
-Да, Витя, так; я бы в данном случае немного эту фразу изменила: "Претерпевший до конца, тот с баблом будет!" Для нас с тобой это более актуально, чем какое-то мифическое спасение, так ведь?
При этих словах матушки оба супруга засмеялись.

глава_3         
На другой день батюшка Виктор ровно к половине первого дня пришел в мэрию. Он решил прийти пораньше, что-бы чего доброго еще не накликать на себя гнев мэра; ведь мало, что тому может в голову прийти? Тем более, что горький опыт у о. Виктора уже был. Однако сегодня все складывалось по-другому: в коридор вышла Алина, забрала у батюшки торт и вино, не сказав при этом даже обычного "спасибо", и сказала ему, чтобы он ждал,-мэр примет его после всех посетителей. Это ожидание было для о. Виктора очень томительным: чего только он не передумал, и не перегадал, допускал для себя даже самые неблагоприятные варианты. Однако какой-то внутренний голос постоянно твердил ему, что его дело разрешилось благополучно, и именно для того, что-бы сообщить ему об этом, его сегодня и пригласили.
Но вот, наконец, дверь приемной открылась, и в коридор вышла секретарша.
-Ну что, мой доблестный рясоносец,-засмеявшись сказала она о. Виктору,-ты наверное уже заждался?
-Да нет, моя госпожа,-ответил батюшка,-я понимаю, что мой господь сейчас очень занят неотложными делами, и я готов еще подождать, сколько это будет нужно.
-Да, подождать малость придется,-все так-же усмехаясь проговорила Алина,-но ты можешь зайти пока сюда, в приемную, и подождать здесь. Тем более, что у меня есть к тебе одно дело.
Батюшка поблагодарил ее за приглашение, и вошел в приемную. Сегодня Алина была в новом наряде: в коротком платье с открытой спиной, в черных блестящих лайковых лосинах, и в черных туфлях, на высоченной платформе и шпильках. На ее шее висели золотой крестик, который принес батюшка в качестве новогоднего подарка мэру, и медальон. Длинные распущенные волосы были зачесаны назад, и небрежно спадали по открытым плечам и спине. На правой руке красовался массивный золотой браслет, а каждый ее пальчик, с длиннющим наклеенным ногтем, украшало золотое, или серебряное колечко.
Батюшка невольно остановился, и загляделся на такую красавицу.
-Вот это да-а-а-а,-подумал он,-вот, что деньги то делают! Ведь Лева старше ее, лет так, на двадцать пять, наполовину лысый уже, и к тому-же далеко не красавец. И если бы не бабло, то она в его сторону даже бы и не взглянула! А тут смотри-ка, не только служит ему, но еще и потрахаться дает, причем прямо на рабочем месте, и когда этот старый хер захочет. Вот мне бы так! А то Ольга все жиреет, и жиреет,-в ширь растет,-да и честно сказать, рядом с Алиной ее и поставить то нельзя! Ну, да ничего: вот разбогатею, бабло пойдет, так я обязательно себе такую же заведу; а может быть даже моложе, и лучше! Будет у меня воскресную школу вести, с детишками заниматься, или еще какое-нибудь занятие при церкви ей найду, что-бы не было подозрений.
Не известно, какие мысли еще бы пришли батюшке в голову, если-бы их ход неожиданно не прервала Алина: "Ну что уставился, и рот открыл, того гляди и проглотишь,...что, нравится?"
-Да нет,-запинаясь от неожиданности промямлил батюшка,-то-есть, да,...я хотел сказать,-да. Сегодня, госпожа, вы, как никогда неотразимы. Я просто очарован вами,... действительно, вы самая настоящая богиня!
-Интересно, а что бы твоя попадья сказала на это, если-бы сейчас услышала твои комплементы в мой адрес,-сказала Алина и засмеялась,-мне кажется, что она этого бы тебе не простила; мурло бы тебе сперва основательно своими когтями подрала, да бороденку твою выщипала, а после выгнала бы из дома, и жил бы ты, мой рясоносец, у себя в церкви,-в церковной сторожке, вместо сторожа...был-бы сторожем, и попом,... вот прикольно бы было, да?
От этих слов секретарши батюшке стало очень не ловко,-не по-себе,-он замялся, и не знал, что ему ей на это  ответить. 
Все происходящее явно веселила Алину, которая была к тому-же еще и подвыпившая, и было ей по душе. Ее веселый, игривый вид, и раскрасневшееся лицо, явно показывали, что это только начало, что угомониться она вовсе не собирается, и дальше обязательно последуют новые сюрпризы.
-Скажи мне,-продолжала она,-у тебя наверное и болт уже поднялся, а? Давай-ка посмотрим, что у тебя там, внизу. Смотри-ка, у тебя и ряса уже отклянчилась! Ну и святой прелат,...да-а-а-а,...жалко, что никто тебя сейчас не снимает на камеру, вот это был-бы компромат! Впрочем, сейчас я сама сниму тебя на мобилку,...подожди, сейчас я ее из сумочки достану.
При этих словах секретарши батюшка густо покраснел, и не нашел что ему ответить.
Вдруг шальная мысль пулей пронзила ему голову: "А что, если это умышленная провокация? Ведь может же быть и такое! Вот, сейчас она меня начала прикалывать, и провоцировать на разные, там, ответы и действия. При этом она меня обязательно на чем-то подловит; а тут вдруг откроется дверь, и выйдет Лева, который сейчас стоит за дверью, все слушает, и уссывается от смеха. И тогда будет разыграна сцена, что, мол, я пытаюсь соблазнить его любовницу. Какие для меня от всего этого будут последствия, по-моему, совершенно ясно,...тогда,-прощай все: все мои труды, все унижения, которые я претерпел, короче, все пойдет на смарку! Нет, надо обязательно найти какой-нибудь предлог и убраться отсюда,-пока дело не дошло до греха, пока еще не поздно.
-Моя госпожа, прошу прощения, мне срочно нужно в одно место, вы сами понимаете куда; я ненадолго буду вынужден отлучиться.
-Вот это да-а-а-а,-Алина продолжала смеяться,-ты что, решил пойти в туалет и подрочить? Нет, святой отец, давай дрочи здесь, я тебя никуда не отпускаю! Мне обязательно хочется посмотреть, как ты это будешь делать. Я еще ни разу в жизни не видела попа-дрочера! Ну давай же, снимай рясу и штаны! Давай же, я жду!!!
Алина уже не просто смеялась, а вовсю заливалась смехом, и батюшка понял, что дальнейшее его промедление,-смерти подобно. Нужно было бежать, спасаться бегством. Он развернулся, и направился к двери, на выход. Однако тут произошло непредвиденное: как только он направился к двери, Алина тут-же догнала его, вцепилась в воротник рясы, и стала бить коленом под зад, а правой рукой, кулачком, по затылку и голове. Такого расклада батюшка явно не ожидал, и растерялся. Однако, через мгновение собрался, и как трактор пошел на выход, волоча вцепившуюся в него секретаршу за собой.
-Назад, сука,-визжала Алина,-я сказала назад! Дрочи здесь! Я сказала, что ты должен обязательно дрочить, и дрочить здесь! Я тебя в покое не оставлю, пока ты не вздрочишь! Я хочу увидеть дрочащего попа!
Не известно, чем бы это все закончилось для батюшки, если бы в эту минуту не открылась дверь кабинета, и на ее пороге не показался сам Лев Борисович.
-Что тут за возня,-повышенным тоном сказал мэр,-что за вопли и крики! Вы что тут, совсем рехнулись? Вы соображаете, где находитесь? Это мэрия, а не дурдом. Объясните мне оба, что тут у вас происходит?
От этих слов батюшка просто остолбенел, так и замер в полушаге.
Алина же отпустила его воротник, повернулась к мэру, и сказала: "Да ничего особенного, Лев Борисович, не происходит. Просто сегодня у меня хорошее настроение, и я решила немного поразвлечься. Благо, что святой прелат мне такую возможность предоставил".
-Я так и понял,-сказал мэр,-что моя шалунья решила поразвлечься. Но это надо делать не здесь, а в другом месте. Сейчас у меня посетитель, и важный телефонный звонок. И мне сейчас вовсе не до развлечений. Найди себе свободный кабинет, и там с ним развлекайся. Впрочем, через минут так десять, он мне будет нужен, так что никуда не ходите, и угомонитесь; не то выгоню обоих вон: на Витяя наложу, как у них там принято, эпитимию, а тебя, Алина, лишу бабла и подарков. Тогда попляшите у меня оба! Будете сюда на поклоны ходить. Кстати, Алина, а ты не сказала ему о том, о чем я тебя просил?
-Нет еще,-успокаиваясь, но в то же время игривым тоном ответила секретарша,-сейчас мы с ним об этом поговорим. Но неужели, Лев Борисович, вы способны на такую жестокость,-лишить бедную девушку подарков, и средств к существованию?
-Во-первых,-ты вовсе не бедная, во-вторых,-уже давно не девушка; ну, а в-третьих, не кради у меня время, и не испытывай мое терпение. Я все сказал, смотрите.
С этими словами мэр повернулся, и вернулся в кабинет.
В приемной воцарилось молчание; Алина откинула назад растрепавшиеся во время борьбы волосы, поправила платье, и села за свой стол. Батюшка Виктор стал поправлять съехавшую назад рясу и крест.
-Слава тебе, Господи, вроде-бы пронесло,-подумал он,-хотя, кто знает. Все выяснится, когда буду говорить с Левой. Тогда все станет ясно,-пронесло, или нет. А пока остается только ждать; ждать и надеяться, что все как-то утрясется.
Батюшка закончил поправлять рясу, подвинул стул поближе к двери, так, на всякий случай, и уселся. Такое с ним случилось впервые, и сейчас он только начал постепенно приходить в себя от этого шока. Батюшку начала пробирать мелкая дрожь, сердце стучало так, как-будто было готово выскочить наружу. Отец Виктор начал потихоньку глубоко дышать, в надежде на то, что этот невроз постепенно закончится.
Однако, спокойствие продолжалось недолго; первой нарушила молчание Алина: "Послушай, ты, жирный долбак, не хочешь ли передо мной извиниться? Ведь ты, может быть, оставил уже  меня без бабла и подарков ко дню рождения,...плюс к этому, я всю руку об тебя отбила,...смотри, если это будет так, то тебе настанет самый настоящий пиндык! Уж я то постараюсь!"
-Простите меня, госпожа Алина,-дрожащим от волнения голосом ответил батюшка,-я конечно извиняюсь, но если-бы не эта ваша выходка, все было-бы нормально.
-Это еще какая моя выходка? Ты что несешь? Совсем уже охренел? У тебя ведь на меня хер встал, и ты хотел идти в туалет дрочить; а я тебе приказала дрочить здесь, что-бы я все видела. И это мое желание, ты, сраный мудозвон, называешь выходкой? А где же твоя мне благодарность, где? Я, дура, когда он в прошлом году тут, у Левы в кабинете обосрался, его в туалет на горшок водила, а после свои дезодоранты и духи в кабинете выливала, что-бы там говном не воняло; я, дура, за него вступилась, и избавила от второй и третий космической ступени, когда он за баблом к Леве пришел; я, ненормальная, хотела ему сегодня радостную новость сообщить, а он меня еще смеет обвинять в каких-то выходках? Я что, разве не заслужила немножечко повеселиться, и посмотреть, как этот поп дрочит? Ведь у тебя же на меня встал? Отвечай мне сейчас-же, встал, или нет? Ну, же, я жду!...
Батюшка замялся, и не знал, что ему говорить. Он вообще хотел отмолчаться, но Алина только что проговорила о какой-то радостной новости, и батюшка горел желанием узнать о ней; узнать сейчас, пока его не вызвали в кабинет, вот почему он посчитал, что сейчас ему молчать неуместно. Надо было как-то примириться с секретаршей, причем сделать это побыстрее. Поэтому он начал: "Я, госпожа Алина, с чистым чувством созерцал вашу красоту, и, честно говоря, даже и не думал ни о чем большем. Мне достаточно было просто созерцать вас, как богиню, как икону святой. А эти образы, как известно, никакой похоти плоти не вызывают. Просто восторг от чистой, возвышенной, божественной красоты. Поэтому у меня ничего не встало."
Услышав это, секретарша сделала большие, круглые глаза, встала из-за стола, и подошла к батюшке. Она нагнулась, всматриваясь ему прямо в глаза, и сказала: "Ты, что, дятел, совсем с дуба рухнул? Да я еще не встречала в природе мужика, у которого бы на меня не встал! Может быть ты тогда импотент, или пидор? А ну-ка, давай проверим!"
Сказав это, Алина вдруг впилась правой рукой батюшке в пах, и через рясу и брюки попыталась нащупать его мужское достоинство. Батюшка просто опешил, и даже не знал, как ему поступить, настолько это произошло неожиданно. Но пока он соображал, что ему делать, Алина уже убрала руку, и скривив гримасу, сказала: "Фу-у-у-у, какая гадость! Просто желейная масса,... так ты, по-ходу, импотент? Ну, тогда мне все ясно,... значит я ошиблась! Да-а-а-а, значит придется искать кого-то другого,...а ты, батек, очень много потерял,...знал бы ты, что потерял!"
-Госпожа Алина,-заикаясь сказал о. Виктор,-а разве то, что я по вашим словам потерял, зависело от того, встал у меня на вас, или не встал?
-Конечно зависит, и причем не просто зависит, а в очень даже большой степени,-на лице секретарши, и в ее голосе при этом отобразились соответствующие эмоции,-если бы ты, долбанный поп, знал, что теряешь, ты бы, идя сюда, нажрался соответствующих таблеток, что-бы у тебя он стоял.
-Но почему, госпожа, это так для меня важно? Уж не должен ли я был вас удовлетворить? Вот вы мне сказали, что я должен был тут подрочить, при вас, что-бы вы видели. Но зачем это делать? Во-первых,-это грешно, а во-вторых,-я не привык дрочить, а привык иметь с женщиной нормальные плотские отношения. Как сейчас говорят,-привык женщин трахать, то-есть, я прошу прощения, не женщин, а свою жену. А тут, если я вас правильно понял, получается, что вам доставляет большое удовольствие, когда в вашем присутствии занимаются рукоблудием. И вы часто это требуете от мужчин, и многие вам такую услугу оказывали, а теперь, вот, вам хочется, чтобы в вашем присутствии рукоблудствовал именно поп,-то-есть я. Я правильно вас понял?
Алина явно не ожидала такого ответа, поэтому пришла в замешательство. Она подошла к столу, взяла сигарету, затянулась, колечками пустила дым, и сказала, обратившись к батюшке: "Так это ты что, оказывается возомнил себе, что будто я хотела, что-бы ты меня трахнул, так что-ли?"
-Да нет, я вовсе этого не возомнил,-с дрожью в голосе пробормотал батюшка,-просто вы сами сказали, что я много потерял из-за того, что у меня на вас не встал. Вот я и подумал, что вы, вдруг, почему-то захотели, что-бы я вас поимел. Но простите меня, если я подумал неправильно, и нанес вам своими словами оскорбление.
-Да ты самый настоящий раб,-Алина почти перешла на визг,-как ты смел даже такое подумать, что-бы я отдалась тебе?
-Я с вами полностью согласен, госпожа Алина, только прошу вас, говорите потише, что-бы не мешать господину мэру, а то он опять сейчас выйдет, и нам с вами влетит. Но я хотел бы вам сказать, что раб,-в этом деле не помеха. Такие случаи, когда госпожи влюблялись в рабов довольно-таки известны. Например, в Библии написано, что сын Иакова,-Иосиф,-очень понравился своей госпоже,-жене начальника телохранителей фараона,-в доме которого он был рабом, и она сама хотела, что-бы Иосиф ее трахнул.
-Ну и что, трахнул?-Алина затянулась сигаретой, и села на стул.
-Да нет, он этого сам не захотел, посчитал, что это грех, и убежал, причем голый.
-Так значит, все-таки хотел ее трахнуть, раз разделся?
-Нет, не хотел; это она сама с него одежду сорвала, а потом разодрала себе лицо, и стала кричать, что он ее хотел изнасиловать. Его за это потом в тюрьму посадили.
-Вот же какой ненормальный,-сказала Алина с возмущением в голосе,-ему, рабу, сама госпожа трахнуться предлагала, а он отказался! И правильно сделали, что его посадили. Я бы такого наглеца вообще убила! Ну а потом что? Выпустили его?
-Да, выпустили, но он семь лет отсидел.
-То еще мало! Надо было его на ПЖ послать. Это надо же, женщина его полюбила, к нему всей душей, а он в нее так плюнул! Так ты что, решил с этого, как его там,-Иосифа,-пример взять? Только ведь я с тобой ни за какие шиши трахаться бы не согласилась! Иосиф то наверное покрасивей тебя был, а? Наверное, не такой толстый боров как ты? И в штаны к себе, наверное не срал, и не лаял, как шавка, и с портфелем в зубах из кабинета начальника не вылетал, и под дамским каблуком не был. Так что тебе, рясоносец, до него, как до Луны, если не дальше. Ты на себя посмотри! Да кто с тобой трахаться то захочет? Разве, что такая свинья, как ты? Да и бабла у тебя достаточно нет, что-бы красоту на трах расколоть. А моя красота, Витя, дорого стоит, тебе явно не по карману!
-Да я даже об этом и не мечтал, о такой красоте,-уже немного успокоившись сказал батюшка,-не мечтал, что-бы у меня была такая девушка, я просто наслаждался вашим видом, как живой иконой, о чем вам уже говорил.
-Да нет, батек, ты не наслаждался, а ты меня просто пожирал глазами; ты меня хотел! А знаешь, что будет, если об этом узнает твой господь? Скажи мне, знаешь?
Батюшка молчал; он не знал, как и что ответить секретарше, что-бы не вызвать ее гнев.
-Он бы тебя, Витя, за яйца веревкой привязал, и тягал бы тут вокруг стола. А ты бы венчальные  песни пел. Ну да ладно, ты не ссы,...я ему об этом не скажу. Но с тебя подарок: купишь мне новые весенние лайковые сапожки, на высокой шпильке. Какие,-я позже скажу. А теперь вот что: хочу тебе предложить одно дело, Лева про него тоже в курсе,...в общем, он мне-то и поручил с тобой об этом переговорить. Дело для тебя очень выгодное и прибыльное. Получишь хорошее бабло, а в случае удачи,-еще бабло, и девушку-любовницу. Конечно не такую, как я, но для тебя сейчас в самый раз: ты о такой даже и не мечтал. Будешь тогда настоящим попом: при бабле, и при любовнице. Но с начала, Витя, приятная для тебя новость: на последней сессии горсовета принято решение, разрешить именно тебе заниматься захоронениями; и еще одна новость, которая тебя тоже очень обрадует: сегодня ты получишь от господа бога твоего деньги за спиритический сеанс. Ну что, доволен?
Батюшка не мог скрыть своей радости: все как-то разрешилось само-собой; и с Алиной удалось примириться,-причем она сама же сменила гнев на милость,-и Лева не наколол. Ну и ничего, что его сегодняшнее посещение мэрии началось столь неудачно, такое и раньше бывало, зато он добился того, чего хотел. На радостях о. Виктор встал со стула, и сказал: "Моя госпожа и богиня, я очень раскаиваюсь за сегодняшний инцидент, прошу у вас прощения, и хочу поцеловать ваши прекрасные туфельки."
-Целуй,-Алина встала из-за стола, и выставила вперед правую ногу.
Батюшка встал на пол, на колени, нагнулся, звякнул наперстным крестом о пол, и с усердием поцеловал сперва одну, а потом и другую туфлю секретарши.
-Ну, а теперь ближе к делу,-сказала Алина довольно улыбаясь, и садясь за стол,-давай подсаживайся поближе к столу, что-бы мне не кричать через всю приемную.
Батюшка поднялся, передвинул стул, и сел вплотную к столу.
-Так вот,-начала секретарша,-дело это довольно щекотливое, но зато, как я уже сказала, прибыльное. Есть, Витя, одна девушка; откуда и кто, пока тебе говорить не буду: в случае твоего согласия, узнаешь потом. Она чуть постарше меня; конечно, как я тебе уже говорила, не такая красивая, как я; замужем за одним очень крутым человеком, и конечно же при бабле. У ее мужа она уже третья жена, то-есть, я имею в виду законная жена, с которой он расписан. Казалось бы все есть у нее для полного счастья, вот только одно но...никак не может она от него родить. А этому дяде, видишь ли, обязательно ребенка подавай! Хотя сам он старше ее раза так в два с половиной: в отцы ей годен, или лучше сказать в полу-деда. В молодости он жизнь вел очень бурную: трахался налево и направо, ну и все такое прочее, сам понимаешь. Вот к старости то и стал импотентом,-не стоит у него ни на кого. То-есть, когда таблеток нажрется, то малость, конечно же, поднимается, но удовлетворить он уже никого не способен. Понятно тут и ослу, что при таком раскладе ни о какой беременности и речи быть не может.
-Так может ему бы у хорошего врача пролечиться?-перебил секретаршу батюшка.
-Лечился уже; у каких только врачей не был, а толку ноль.
-А может быть ему нужно по святым местам поездить? На святую землю, например, или в Грецию,...или хотя-бы на Валаам; пожертвовать на монастыри, подать о здравии себя и жены, молебны послужить. Смотришь, Господь бы как-то это дело и управил. В Библии такие примеры есть: вот например родители Иоанна Предтечи, святые...
-Опять ты мне про свою Библию,-перебила его Алина, криво усмехнувшись,-ты мне сегодня уже привел один пример, который ни на какие уши не натянешь! Впрочем, пробовал он и это,-всякие там молебны, и прочее; только опять таки,-толку никакого: одни обещания духовных отцов, растраты, и больше ничего.
-Ну, а может быть им стоит из детдома ребенка взять, и усыновить его, если своих то Бог не дает?
-Ну, ты батя, совсем долбак!-Алина перегнулась через стол, и постучала костяшками пальцев батюшке по лбу,-кому же это чужие дети то нужны? У него и своих полно от других жен и сожительниц; речь идет о ребенке именно от этой девушки, ты это, надеюсь, понял? Именно от нее! Более того, как обычно всякие, там, крутые поступают в таких случаях, вину за отсутствие детей он возложил именно на нее. Обвинил ее в том, что она не может от него зачать и родить; и поставил ей условие, что если она в течении полугода от него не забеременеет, то он бросит ее,-то-есть с ней разведется, и выгонит.
-А я то здесь причем?-удивленно спросил батюшка,-мне что, отведена роль особенного молитвенника? Уж если ему не помогли ни врачи, ни святые места, то я то чем могу помочь? Разве что сам для него ребенка сделать?
-Вот, Витя, ты сам и подошел к сути дела,-Алина довольно заулыбалась, взяла сигарету, и чиркнула зажигалкой,-именно так! Ты должен ее трахнуть, и от тебя она должна родить. По факту ребенок будет твой, а формально отец будет он,-ее муж. Понимаешь, куда она только не ходила, куда не обращалась,-ничего не помогло! Ну да и понятно, вина то не ее,-она то тут не причем,-в нем вся загвоздка. Но попробуй ему это докажи! Уперся он: ты, мол, виновата,-и все тут! Вот недавно, зная ее беду, и посоветовали ей обратиться к одной гадалке за помощью. Это очень хорошая гадалка,-сильная! Она то и сказала, что на ней есть какой-то тяжкий грех, и за этот грех она может пострадать,-то-есть муж ее бросит, и она останется ни с чем.
-Так ведь, моя госпожа,-вставил батюшка,-вы только что мне сказали, что у мужа не стоит, и вся причина в нем. Так причем тут ее грех?
-А вот причем!-Алина затянулась, и выпустила дым кольцами батюшке в лицо,-из-за ее греха муж лишился потенции: то-есть, когда он таблеток нажрется, и трахает ее, если это конечно можно так назвать, то он как-то там все-таки кончает; но этого вовсе недостаточно, что-бы ей забеременеть. Так, во всяком случае, ей сказала гадалка; то-есть, первопричина всех бедствий именно она! И если бы не ее этот самый грех, то и того, что он в нее заканчивает, хватило бы,...и от этого греха она должна очиститься, а очиститься она лишь тогда, когда священник ее трахнет трижды! Через трах со священником, говорят, можно очиститься от грехов. Теперь то ты понял, в чем твоя миссия? Ты ее трахнешь, а она очистится от греха, и родит от тебя; а ее муж будет думать, что ребенок от него. И все тут станет на свои места,-все будут довольны. Ты же, Витя, за каждый трах получаешь по пятьсот баксов, а в случае успеха дела,-то есть когда родится ребенок,-еще столько-же. Итого, вначале ты получишь полторы штуки, и столько же потом. Всего три. Кроме того, никакая мать не может просто так разорвать отношения с биологическим отцом ее ребенка; а это значит, что отношения между вами и после этого наверняка продолжатся, и вы будете любовниками.
А если у тебя еще и нормально стоит, и ты ее будешь нормально трахать, то ваши отношения еще более окрепнут; и ты, Витя, сможешь просить ее о материальной помощи, якобы на церковь,-тут Алина засмеялась,-ты, святой прелат, будешь всегда при бабле, и при красавице. Вот почему я хотела увидеть, как ты возбуждаешься, и какой у тебя член: что-бы ты нас не подвел, да и тебе не опозориться. Теперь понял, почему я тебя заставляла вздрочнуть тут, в приемной?
Слушая все это от полупьяной секретарши, батюшка просто опешил, и пришел в такое замешательство, что не знал, как дальше ему поступать, и что отвечать сейчас. Поэтому после этих слов Алины в приемной на минуту воцарилось молчание.
Наконец, после паузы, собравшись с мыслями, батюшка произнес: "В принципе мне все понятно,...то-есть почти все. Непонятно одно: как это так может быть, что в результате совершения греха прелюбодеяния она очистится от своих грехов? Наоборот, по учению церкви приобретет еще и новые, тем более, если ее любовником станет священник."
-Ты меня уже достал со своей церковью, и со своими всякими, там, разными учениями,-раздраженно ответила секретарша,-я же тебе ясно сказала, что это слова одной очень сильной гадалки, которая уже многим в подобных ситуациях помогла. А грех это, или нет,-никого не интересует, лишь бы все это человеку помогло. А что, ты мне скажи, вообще не грех? Если по-вашему, по-церковному, то все грех: с кровати поднялась, сделала несколько шагов,-уже тебе и грех; парень понравился, посмотрела на него,-опять грех; сигарету выкурила,-снова грех; с подругой посудачили,-еще один грех; и так во всем!  И если все грех, то для чего тогда вообще и жить, а?! Так что ты мне кончай о всяких, там, грехах болтать, как-нибудь сама разберусь, что грех, а что нет. Тебя, Витяй, просят сейчас о конкретной помощи, а не о том, что-бы ты мне тут лекцию о грехах прочел. Скажи мне, согласен ты помочь, или нет?
-А почему вы, моя богиня, решили остановить свой выбор именно на мне; ведь разве мало других священников? Я вам честно скажу, что сколько живу со своей матушкой, ни разу ей не изменил, хотя случаев представлялось много.
-Ох, ох, ох,-Алина скривила личико, и брезгливо поморщилась,-смотрите-ка, какой дефицитный поп! Женщины от него просто без ума,...что ни день, так у него масса случаев кого-то трахнуть, все к нему просто лезут, а он никого не хочет, всем отказывает, и стоит у него только на толстую квашню, именуемую в простонародии матушкой! Ты это, жирный рясоносец, кому-то другому расскажи, например, своим старухам, может они тебе и поверят; а мне это рассказывать не надо, я еще из ума не выжила, и прекрасно все сама понимаю. Ты это что, толстый пидорас, свою госпожу решил обмануть? Решил и мне предложить тот опиум для народа, которым ты в своей церкви торгуешь, так что-ли? Отвечай мне, ну, живо, и смотри мне в глаза...ты только что передо мною извинялся, и туфли мне целовал, так получается, что ты мне врал и лицемерил?
Батюшка понял, что Алина захмелела еще сильнее, и уже почти себя не контролирует. Но в то же время нужно было как-то ее успокоить, причем срочно, ибо секретарша уже разошлась не на шутку. Ее голос уже перешел на крик, что могло повлечь за собой повторное появление мэра, которому происходящее в приемной явно не придется по душе. Чем это могло окончится для батюшки, было совершенно ясно, ведь все будет свалено на него; а Алина, как всегда, останется не причем. Поэтому о. Виктор решился на крайнюю меру.
-Моя госпожа,-перебивая ее вставил батюшка,-я хотел бы подумать над вашим предложением относительно той девушки. Но сейчас я дать ответ не готов, мне нужно все детально обдумать и взвесить; а вы постоянно на меня кричите, и не даете мне сосредоточиться. Когда, скажите мне пожалуйста, последний срок ответа?
Алина запнулась, несколько раз икнула, и сказала: "Ишь ты, ему еще и подумать надо,...эта инфузория, оказывается, еще что-то может мыслить...завтра,...завтра утром ты должен дать мне ответ, понял?"
-Да, я понял, и завтра утром позвоню вам по телефону, и скажу ответ.
-Хорошо,-Алина вульгарно развалилась на стуле,-только давай думай быстрее, что-бы другой поп тебя не опередил. А то ведь на чужое бабло желающих много. Да и работы тут никакой делать не нужно: трахай себе чужую жену, и все! А теперь, мой верный раб, я должна развлечься; ты лишил меня удовольствия видеть тебя дрочащим, так теперь компенсируй мне это. Я хочу подергать тебя за уши, и пощипать за толстые щеки. Нагнись же ко мне поближе,...так, что-бы я могла тебя достать.
Батюшка был очень рад, что его план удался, и секретарша прекратила кричать. Отказать же теперь ей в удовольствии надрать ему уши, означало опять вызвать ее гнев, и соответственно крики в свой адрес. Вот почему о. Виктор решился на эту экзекуцию: пусть лучше будет так; все равно она ему спокойно сидеть не даст, а там, смотришь, и мэр скоро освободится. Ведь времени с момента его появления в приемной уже прошло не мало,-далеко не десять минут, как он обещал: вот-вот уже должен он разобраться с  посетителем, и позвать его, о. Виктора, к себе. Смотришь, и расклад пойдет совсем тогда по-другому. Рассудив так, батюшка перегнулся через стол, и подставил свое лоснящееся лицо секретарше.
Тут я не буду утомлять читателя подробностями экзекуции над бедным батюшкой, решившимся во имя благополучия себя и своей семьи на такие мучения. Каждый из вас может напрячь собственную фантазию, и представить себе, как все это происходило. От себя лишь добавлю одну пикантную подробность, которая еще более ярче представит нам происходящее тогда в приемной: на протяжении всей экзекуции Алина как-то странно скрежетала зубами, с остервенением дергала батюшку за уши, крутила его за щеки, и часто повторяла: "За уши толстые, за щеки жирные....дон Дрочило, дон Педрило." Неизвестно, сколько бы еще продолжались мучения о. Виктора, если-бы не открылась дверь кабинета, и в приемную не вышли Лев Борисович вместе с посетителем. У последнего сделались глаза квадратными, когда он увидел происходящее в приемной, и он невольно обернулся назад, вопросительно посмотрев на мэра.
-Не удивляйтесь Дмитрий Валерьевич,-не растерявшись, улыбаясь сказал мэр,-это они так в любви объясняются, готовятся к дню святого Валентина,...это у них бывает.
-Ну, ну,-посетитель подозрительно посмотрел на батюшку и секретаршу,-странное, однако, объяснение в любви,...причем еще и священник,...н-да-а-а-а.
-Вы, святой отец, заходите в кабинет, и подождите меня там,...не смущайте своим поведением гостя,-строго проговорил мэр, обращаясь к батюшке,-а я сейчас провожу гостя, и приду.
-Слушаюсь, Лев Борисович,-сказал о. Виктор, вставая из-за стола, и направляясь к двери в кабинет.

глава_4
Лев Борисович отсутствовал около пяти минут. Батюшка слышал, как мэр вошел в приемную, и что-то в течении минуты раздраженно высказывал Алине; но вот наконец дверь открылась, и мэр вошел в кабинет. Батюшка Виктор как всегда встал на колени, и поклонился мэру до земли со словами: "Благословен грядый во имя Господне; Бог Господь и явися нам." Да, дорогие читатели, именно такими словами было приказано приветствовать батюшке господа бога своего. Многие может и возразят мне, что это плод моей больной фантазии, что это богохульство, и такого в принципе не может быть. Отвечу вам на это, уважаемые читатели, с полной уверенностью, и со спокойной совестью: "Может; очень даже может!!!" Это закономерно, и является следствием отступления Московской Патриархии (МП) от Богоданной Истины, отступлением от Христа, и Его Помазанника на земле,-последнего Государя Императора Николая II,-признанием и обожением сатанинской и антихристовой власти, сперва в лице коммунистов, а после в лице либералов и демократов. Вот потому-то и лишились они Божественной благодати, так-же, как некогда и иудеи, отвергшиися от Христа при Его земной жизни, и предавшие Его на смерть. А там, где нет благодати Божией, там хозяйничает и властвует сам сатана; там и человекобожие, там и богохульство, в общем, там, как говорится, полный комплект. Поверьте мне, дорогие читатели, я в своей грешной жизни видел еще и не такое! Впрочем, давайте вернемся в кабинет почтенного российского государственного чиновника,-Глуховского мэра Льва Борисовича, и посмотрим, что-же там происходило с нашим святым и праведным сребролюбцем,-батюшкой Виктором.
-Ну, ладно,-мэр слегка пнул батюшку ногой в бок,-поклонился, и давай, вставай. Время у нас с тобой не много, а вопросов нужно решить не мало. О-о-о, Витяй, а ухи то у тебя какие оттопыренные и пунцовые! А щеки то какие! Все красные! Эка тебя Алинушка отодрала! По-делом, небось, а?
Да-а-а-а,-мэр засмеялся,-ну и проказница она у меня,...как же, Витя, можно не любить такую малышку, скажи мне? Что ни день, обязательно какой-нибудь прикол придумает, что-бы меня, старика, повеселить. Вот и приходится прощать ее шалости и слабости,...да, я многое ей прощаю,...другую уже бы давно выгнал, а ее не могу: без нее и работа не работа. Впрочем, давай сейчас ближе к делу, а то времени, как я уже тебе сказал, в обрез. Ты вот что: расскажи-ка мне про праздник Покрова Матери Божией; что это за праздник, какова его история,...в общем, все что знаешь.
-Конечно, с большой радостью, мой господь. Я хорошо знаю историю этого праздника. Даже передачу на эту тему по телевидению проводил, и на вопросы в прямом эфире отвечал,-сказал батюшка с уверенностью в голосе, поправляя на себе рясу и крест.
-Вот и рассказывай, прекрасно, я слушаю,-сказал мэр, и сел за свой стол.
-В 910 году,-начал батюшка,-при императоре Льве Мудром и патриархе Макарии, византийская империя вела войну с сарацинами,-мусульманами,-и Константинополю, то-есть нынешнему Стамбулу, угрожала опасность.
-Стоп, стоп,-перебил его Лев Борисович,-видишь, императора то звали, как и меня,-Лев; а прозвище ему дали смотри какое,-мудрый. Видимо, далеко не глупый мужик был, такой-же как я наверное, раз такое эпитет у своего народа заслужил.
-Да,-подтвердил батюшка,-церковь его к лику святых причислила.
-Вот тото-же Витяй, это тебе не какой-нибудь, там, поп, или архиерей. Ну, хорошо, давай дальше, продолжай. 
-В воскресный день, первого октября по старому стилю, во время всенощного бдения, когда Влахернский храм был переполнен молящимися, святой Андрей, Христа ради юродивый, в четвертом часу ночи, подняв глаза к небу, и увидел идущую по воздуху Пресвятую Богородицу, озаренную небесным светом и окруженную ангелами и сонмом святых. Богородицу сопровождали Иоанн Креститель и Иоанн Богослов. Святой Андрей обратился к своему ученику, Епифанию, и спросил его: "Видишь ли ты Царицу Небесную, молящуюся за весь мир?" -Вижу, честный отче,-ответил тот,-вижу, и ужасаюсь!
Когда святой Андрей с Епифанием созерцали сие дивное видение, Богоматерь молилась на долгий час, обливая слезами Свое Боговидное и Пречистое лицо. Окончив здесь молитву, Она подошла к престолу, и молилась у него за предстоящий народ. По окончании молитвы, Она сняла с Себя блиставшее наподобие молнии великое и страшное покрывало, которое носила на Пречистой голове Своей, и держа его с великою торжественностью, Своими Пречистыми руками, распростерла над всем стоящим народом. Чудные сии мужи довольно долгое время смотрели на сие распростертое над народом покрывало, и блиставшую наподобие молнии славу Господню; и доколе была там Пресвятая Богородица, видимо было и покрывало. По отшествии же Ее, сделалось и оно невидимо. Но взяв его с собою, Она оставила благодать бывшим там. Андрей и Епифаний сразу-же поделились этой новостью со всеми присутствующими в церкви, рассказав им о дивном видении. Византийцы поняли, что это добрый знак, и гнев Божий сменен на милость. Действительно, вскорости после этого византийцы одержали победу над сарацинами. Вот, в общем-то и все.
-Ну хорошо,-Лев Борисович с удовольствием потер руки,-в принципе мне все понятно. А скажи-ка мне, Витяй, кто это такие сарацины?
-Это сыновья Сарры, поэтому так и называются: сара-цины. То-есть, правильнее было-бы сказать сара-сыны, но по церковно-словянски буква "с" заменяется на "ц". Вот и получается: сарацины.
-Ты мне сказал, что они исповедуют ислам, то-есть мусульмане, я правильно тебя понял?
-Да, совершенно верно, они мусульмане; их еще в Священном Писании называют агаряне.
-А почему агаряне?
-Потому, мой господь, что они ведут свой род от некой Агари, которая была рабыней у Авраама.
-Постой,-сказал мэр не скрывая своего удивления,-ты мне только-что сказал, что они сыновья Сарры, правильно? То-есть, Сарра родила сына, а от него уже пошли сарацины, так?
-Ну да,-неуверенно произнес батюшка.
-И тут же ты мне говоришь, что они, оказывается, произошли от некой Агари, которая к тому-же еще была и рабыня. Так как это понять, а ну-ка растолкуй мне, старому дураку.
-Да вот так и понимайте, господь и бог мой, что они сыновья и Сарры, и Агари.
-Вот это да-а-а-а,-Лев Борисович от удивления откинулся на спинку стула,-много чего я в своей жизни видал, но чтобы две бабы родили одного сына на  двоих, от одного мужика,-никогда! А ну-ка скажи мне, кто такая Сарра?
-Это жена Авраама,-патриарха народа еврейского,-ответил батюшка.
-А Агарь?
-Это их рабыня.
-Так что, Авраам по-ходу и рабыню дрючил?
-Получается что так,-батюшка немного замялся.
-А как Сарра к этому относилась?
-Да вроде нормально.
-Это ты серьезно? Неужели она его не ревновала? Да я в это никогда не поверю, что-бы две бабы, вот просто так, без зависти и без обид, делили между собой мужика.
-Почему без зависти и без обид,...после того, когда Сарра родила Исаака, между ней и Агарью вспыхнул конфликт; Да и Исмаил стал притеснять и обижать Исаака. Вот Сарра и настояла на том, что-бы Авраам изгнал Агарь вместе с Исмаилом.
-И что, он их выгнал?
-Ну да, выгнал в пустыню.
-И что, они там выжили, не погибли?
-Да, выжили. Оазис нашли, и там жили, поэтому и не погибли.
-Да-а-а-а, вот до чего злоба бабья то доходит! Видать, настолько она Авраама запилила, что он, бедный, даже на преступление пошел: чуть женщину с ребенком не погубил. Так все-таки от кого-же это сарацины то пошли, а? От Исмаила, или от Исаака?
-Да вроде от Исмаила,...-ответил нерешительно о. Виктор.
-А у Сарры сына звали Исаак, правильно?
-Ну, да.
-Так может тогда от Исаака, если они сарацины?
-Да может быть и так, может и от Исаака.
-Так что, получается, что они произошли от того, и от другого? А евреи тогда от кого произошли?
-От Исаака,-тут батюшка почувствовал себя более уверенно,-евреи точно от Исаака. Ведь он родился чудесным образом, по промыслу Божьему.
-Так если сарацины произошли от Исаака, то почему они тогда не евреи, а мусульмане? Ведь они тогда должны быть евреями, а?
Батюшка молчал, так-как понял, что запутался окончательно, и не знал, что теперь ему отвечать.
-Да-а-а-а,-протянул мэр с разочарованием в голосе,-много видал я на своем веку придурков, но такого долбаеба, как ты, верный раб мой, еще не видывал! Ты что думаешь, я просто так тебя об этом спросил? Перед тем, как тебя сюда позвать, я этот вопрос детально изучил, в интернете несколько статей на эту тему просмотрел. Так вот, Витя, сарацины переводятся как "восточные люди", от греческого слова "саракинос" (;;;;;;;;;); этот народ упоминался еще древнеримским историком IV века Аммианом Марцеллином и греческим ученым I — II вв. н. э. Птоломеем: кочующее разбойническое племя, бедуины, жившие вдоль границ Сирии.
Со времени крестовых походов европейские авторы стали называть сарацинами всех мусульман, часто используя в качестве синонима термин "мавры".
Вот так-то, ваше преосвященство, что-бы ты знал! А то, что их предок был Исмаил, который родился от Агари, действительно так.
Батюшка по-прежнему молчал, не зная, что ему на это ответить, и как дальше повести разговор.
-Да,-подумал он,-действительно, день сегодня сложился неудачно. Сперва Алина, потом Лева,...видимо, все делается для того, что-бы я не получил обещанного разрешения на похоронный дом, и бабла. А почему это он так заинтересовался праздником Покрова? Сперва в церковь ходил и там спрашивал, потом здесь, у меня, да еще и в интернете рылся? Не просто так, это все,...видимо, он что-то задумал...
Но долго батюшке раздумывать не пришлось: ход его мыслей прервал Лев Борисович.
-Впрочем, Витяй, это с одной стороны и очень хорошо, что ты такой долбаеб. С такими людьми гораздо проще дело иметь, они прогнозируемые. А вот с умниками,-того и жди какого-нибудь подвоха. Однако, я тебя не затем сюда позвал, что-бы экзамен тебе устраивать. Тут есть одно очень интересное дело...
Ты не задумывался, какие обстоятельства сопровождали события праздника?
-Да нет особо,-батюшка начал словно выходить из анабиоза, понимая, что все еще впереди,-то-есть, война тогда была, сарацины напали,...ну, в общем большая опасность пришла, и помощи особо ждать было неоткуда.
-Да, ты правильно говоришь, тогда опасность была очень большая: царь Лев Мудрый мог потерять престол, а может быть даже и жизнь; государство,- могло быть разграбленным; а народ,-лишиться жизни, и угнан в плен. Подобная опасность существует и сейчас.
-Это почему-же? Ведь сейчас, вроде, на нас войной никто не идет.
-Да, Витяй,-Лев Борисович покрутил пальцем у виска,-ты действительно баран,...иного слова я подобрать не могу. Это знаешь, есть такая поговорка: ума нет,-считай калека, денег нет,-совсем дурак! Вот так вот и ты. От абсолютного дебелизма тебя спасает некоторое наличие бабла, вернее, лучше сказать, я,-твой бог и господь,-который тебя этим баблом и снабжает. Не будь меня, ты деградировался бы окончательно: сегодняшний случай с сарацинами это красноречиво подтверждает.
Так вот, слушай сюда: какие события, которые могут изменить судьбу каждого из нас, а может быть даже и ход истории, ныне грядут, а?
-Наверное, это выборы,-смущенно ответил батюшка,-другого вроде-бы ничего пока не намечается.
-Правильно, выборы,-мэр встал со стула, и присел на край стола,-а это, Витяй, разве не опасно? Ведь неизвестно, кто к власти может то прийти,...и тогда все может враз измениться: и у нас изменится, и у вас в церкви тоже. Вот, например, посмотри: у нас в Глухове зюгановец Сибиряков к власти рвется. Даже одна его фамилия много о чем говорит,...и ты что думаешь, если он пост мэра займет, то что, ты от этого не пострадаешь? Пострадаешь, и еще как! Он тебе сразу же предъявит, что ты опиумом для народа торговал, и церковь твою закроет, и куда ты, Витяй, тогда денешься, а? Скажи мне?
Или ты, может быть, решил, что в случае если другой к власти придет, то ты ему продашься, и с ним получится договориться, и жить, так-же, как и со мной?
Нет, мой раб, лукавый и ленивый, и к тому-же еще и тупой,-тебе тогда припомнят все: и твое отношение к людям, и цены на требы, и домик, который ты недавно купил, и похоронный дом, который ты скоро откроешь, и многое, многое другое. Так что Витя, ты в одной упряжке с нами, и бежать тебе некуда! Да что далеко ходить, твой коллега,-Колян,-тебе первый петлю на шее затянет. Поэтому, Витяй, прямой резон для тебя, что-бы мы эти выборы выиграли.
Эти слова мэра напомнили о. Виктору один недавний случай: пару дней тому назад пришла к нему в церковь многодетная женщина, и попросила покрестить двоих ее детей.
-Ну, по три штуки за каждого ребенка,-сказал ей батюшка,-и мы договорились. Деньги то есть у тебя?
-В том-то и дело, миленький батюшка, что денег у меня нет,...еле концы с концами сводим. Покрестите деток пожалуйста так, благотворительно.
-Ты что это, тетка, совсем рехнулась!-о. Виктор повысил голос,-а как мне жить тогда, и на что церковь содержать, если вы не будете платить? Ведь ты знаешь,-дурной пример заразителен. Покрести безплатно сегодня тебе,-завтра тут половина Глухова соберется, и тоже будут просить совершить требы им задарма. А я на это пойти не могу: у меня семья, дети,-которых кормить и одевать надо. Так-что иди себе с Богом, и не искушай меня.
-Ну, батюшка, ну пожалуйста,-голос женщины задрожал, и на ее глазах навернулись слезы,-я никому не скажу, и никто не придет вас просить. Ну, если не можете безплатно, то тогда покрестите в долг: я получу детские деньги, и с вами обязятельно рассчитаюсь.
-Никакого долга; вот когда получишь бабло, тогда и приходи. А сейчас не отвлекай меня,-мне некогда.
С этими словами батюшка повернулся, и пошел в алтарь.
-Ну, все-же, батюшка,-не унималась женщина, семеня за о. Виктором, и теребя его за рукав рясы,-пожалуйста, покрестите,...ведь детки-то некрещеные будут.
В это время в церковь вошла матушка Ольга, которая сразу же поняла, в чем тут дело, и поспешила на помощь батюшке.
-Ты что-ж это, грязная баба,-закричала она на весь храм,-как ты смеешь дотрагиваться до священника!? Тебе же все ясно сказали: когда будут деньги, тогда и придешь!
-Да никогда не будет у меня лишних денег,-навзрыд кричала женщина,-я еле концы с концами свожу,... часто даже и продуктов в доме нет.
-А муж то твой где,-грозно спросила матушка, вплотную подойдя к женщине, и в упор посмотрев ей в глаза.
-Муж,...нет его,... то-есть он есть, но в тюрьме сидит.
-А зачем же ты тогда рожала? Или что: думала родила, и все? А кто же кормить твоих детей должен? А одевать и учить? Уж не мы ли с батюшкой случайно? Нет уж, ты свои проблемы на нас не перекладывай! Раз бабла нет, то нечего и детей вылуплять,...а то наплодят тут нищеты, а вы потом за них расхлебывайте! Сперва обзаведитесь достатком, а потом и детей рожайте. Если тебе их покрестить сейчас не за что, то что же ты дальше делать то будешь? Что будешь делать, когда они, например, заболеют? Что, тоже сюда придешь, и будешь денег на лекарства просить? Ишь, какие вы все, голодранцы, ушлые! Сперва создадите проблему, а потом взываете к чьему-то милосердию,...кто-то за вас должен эти проблемы разруливать. Нет уж! Сама наплодила детей, сама их и обеспечивай, а на нас это вешать не смей!
-Так что же, матушка, мне надо, получается, было деток не рожать, а аборты делать?
-Да, именно так, ты меня правильно поняла. Сделать аборт в твоем положении гораздо меньший грех, чем рожать детей на мучения.
-Так получается, что: вы и аборты одобряете?
Тут видя, что разговор явно поворачивается не в то русло, и что в церковь может зайти еще кто-то, и быть нежелательным свидетелем, в это дело вмешался сам батюшка Виктор.
-Я же тебе ясно сказал,-закричал о. Виктор на женщину,-не надо нас искушать! А то сперва выведете из себя, а потом пытаетесь уловить в слове. Так и книжники с фарисеями поступали со Христом! Он их в том и обличал, что они провоцировали Его на грех.
-Так вы что, батюшка,-удивленно сказала женщина,-говорите, что и Христос совершал грехи?
-Дура, я этого не сказал; а сказал, что они Его пытались на грех спровоцировать,...а Он на эти провокации не поддался! В общем, пошла-ка ты вон отсюда! Так со священником не разговаривают, священника уважать надо!
-Вон, вон,-вторила матушка Ольга,-она специально сюда пришла смуту сеять, она провокаторша, ее Николашка послал!
-Вот, вот,-радостно воскликнул вдруг батюшка, схватившись за эту мысль,-пусть и идет туда, к Николашке! Он босоту любит; он твоих детей и покрестит! Давай, слышь, проваливай!
-Хорошо,-вдруг твердым голосом сказала женщина, вытирая слезы,-пойду к о. Николаю,...он то точно покрестит деток, и денег не возьмет,...он настоящий священник, вам с ним даже и рядом не стоять! А вы,...вы,...будьте трижды прокляты!!! Верю, что скоро отольются вам мои слезы!
С этими словами женщина повернулась, и ушла, сильно хлопнув при этом входной дверью церкви. Батюшка с матушкой некоторое время стояли молча, и смотрели друг на друга.
Наконец о. Виктор сказал: "Точно ее Николашка послал, для того, что-бы меня спровоцировать! А иначе, почему она сюда пришла? Ведь знает же, что я требы безплатно не совершаю...
-Да, Витя,-поддержала его матушка,-это точно он! От него только и жди какой-нибудь гадости! Сам спокойно не живет, и другим не дает. А раз так, то это его грех, а не наш. И проклены тоже на него падут, а не на нас. Давай-ка лучше собирайся, заканчивай свои дела, и пошли домой! Я вкусный обед приготовила,...и не будем с тобой думать о негативе, а поговорим лучше о чем-то хорошем.
Вот этот-то случай мнгновенно и предоставила о. Виктору услужливая память, когда Лев Борисович произнес: "Поэтому, Витяй, прямой резон для тебя, что-бы мы эти выборы выиграли."
-Да,-подумал батюшка,-действительно, если к власти придет кто-то другой, например коммунисты, то мне деваться будет некуда,...спросят за все, и эта женщина еще и первой закричит: "Смерть ему!" Так что Лева прав тут: время действительно опасное!
-Так что-же, мой господь, я должен делать для того, что-бы мы эти выборы выиграли?-обратился батюшка к мэру,-ведь не достаточно же только молиться о победе, так ведь?
-Наконец то мой раб начал прозревать,-радостно, с пафосом воскликнул мэр,-наконец то зашевелил своими извилинами! Правильно ты говоришь, молиться тут вовсе недостаточно, хотя придется делать и это. У меня, Витяй, созрел очень интересный план: ведь не спроста я так интересовался историей праздника "Покрова." Нам нужно написать икону,...я даже и название для нее придумал: "Града Глухова и властей покровительница." На иконе должна быть изображена твоя церковь, прихожане, с тобой во главе крестным ходом обходящие ее, естественно с фонарем, крестом, хоругвиями,-ну, в общем, как там у вас положено. Но это второй план, так сказать фон. А на первом плане, и причем крупно, должны быть изображены: я, Иосиф Семенович, Фастовский, прокурор района, председатель суда, и начальник милиции. Впрочем, этих троих последних можно и не изображать, а то будет слишком подозрительно; достаточно нас троих. Выше же, на небесах, должна быть изображена Матерь Божия, которая, как и на иконе Покрова, Своим омофором покрывает нас, церковь, и прихожан. Эту икону, Витяй, необходимо торжественно освятить, нанести на нее капельки масла, взбрызнуть всякими там ароматами, украсить цацками, и представить, как чудотворную. С этой иконой, ты должен будешь обойти крестным ходом весь Глухов; причем делать это нужно будет не единожды, а постоянно, вплоть до объявления результатов выборов; устраивать всякие там молебны, и главное, говорить всем, что ты, а может быть даже лучше, если это будешь не ты, а какая-нибудь праведная кликуша, видел дивное видение,...мол, во время совершения литургии, в святом алтаре, предстала тебе вот такая вот картина: Матерь Божия покрывает верующих, и властей. И это для всех знак, что именно этих представителей власти Она благословляет на правление. Вот такая вот Витя идея, понял? Ну, а детали мы с тобой согласуем чуть позже,...сейчас главное икону написать, и ее раскрутить. Усек?
Батюшка Виктор молчал...он до того опешил после этих слов мэра, что даже и не знал, что ему делать, и что сейчас говорить. Так продолжалось где-то с минуту: батюшка находился как-бы в параличе.
-Ну что, Витяй,-с сарказмом сказал мэр нарушив молчание,-ты так сквасился, как будто-бы тебя накормили говном. Скажи что-нибудь? Что ты об этом думаешь?
-Ну-у-у-у,... Лев Борисович,... я даже и не знаю, что сказать,-с большим трудом выдавил батюшка из себя,-в общем,-грешно это. Перед Богом грешно,... да еще если и архиерей узнает....ведь если это икона чудотворная, то я обязан доложить в епархию, и они пришлют комиссию, которая должна освидетельствовать икону. И лишь только после этого ее объявят чудотворной. В общем, честно вам скажу, я так, как вы говорите, поступать боюсь: вдруг еще Господь накажет,...если не меня, то детей. Страшно все это!
-Вот это да-а-а-а,-протяжно, с возмущением, сказал мэр,-Господа Бога он испугался,...а меня ты не боишься? Не знаю, как там Господь Бог, а вот я, Витяй, в случае твоего отказа, тебя точно накажу! Да и всю семью твою в придачу: оставлю вас без бабла, и никакого похоронного дома тебе не видать, как своих ушей!
Вот оно, решение сессии горсовета,-тут мэр подошел к столу, открыл верхний ящик, и достал лист бумаги с печатью,-вот тут написано, что теперь услуги по захоронению осуществляет ЖЭК-2, который заключил договор на рытье могил с частным предприятием "ХАРОН," владельцем которого является настоятель Благовещенской церкви Виктор Васильевич Мизернюк, и что другим частным предприятиям заниматься захоронением запрещено, под угрозой административной ответственности. Вот оно это решение, у меня в руках! А теперь я его порву у тебя на глазах,...хочешь этого?
Это решение и было заветной мечтой о. Виктора. Ради него он столько терпел и унижался; и вот теперь, когда до осуществления этой мечты оставалось только протянуть руку, злой мэр изменил свои планы. Ведь обещал же, сука, дать это разрешение батюшке за спиритический сеанс, и что же? А то, что теперь он поставил ему, о. Виктору, еще одно условие: победу на выборах. Знал, знал этот старый жид, как надавить на батюшку; знал, как надо поступить, что-бы тот не отказал! 
Лишиться такой возможности,-монополии на захоронения,-батюшка просто не мог. Поэтому он , как раненный зверь, в истерике закричал: "Не надо, не надо, не рвите, не делайте этого, господь мой,...я все понял,...я...согласен."
-Вот так бы сразу и говорил,-мэр облегченно вздохнул, и положил документ в ящик стола,-а то, видите-ли, какого-то греха он испугался! А если даже ты и считаешь это грехом, то я,-твой господь и бог,-могу тебе отпустить его, и не будет на тебе никакого греха: будешь весь чист! Скажи-ка мне, Витяй, кто твой бог и господь? Я хочу это от тебя услышать сейчас, а то, может быть ты уже подзабыл?
-Вы, Лев Борисович,...вы мой бог и господь,-выдавил из себя батюшка.
-Ты правильно говоришь,-мэр довольно улыбнулся, подошел к батюшке, и похлопал его по плечу,-а раз я, то мне и считать, что грех, а что не грех. И мне эти грехи отпускать, или не отпускать. Ты понял?
-Да, я все понял,-батюшка постепенно приходил в себя, и возвращался в роль раба Льва Борисовича,-но, мой господь, когда я смогу получить этот документ на руки?
-Получишь сегодня, но чуть позже. А пока давай о деле. Как я понял из твоих слов, ты боишься архиерея. Боишься, что тебя накажут за то, что не сообщил о чудотворной иконе в епархию, так?
-Да,-ответил батюшка,-за это могут сильно наказать, даже в запрет отправить; а то еще и сана лишить. По нашим законам, я должен прежде всего поставить в известность благочинного, а он уже, в свою очередь, правящего архиерея. Архиерей назначает комиссию, а то еще и приезжает сам посмотреть. И лишь только тогда, когда комиссия и архиерей дадут добро, икона признается чудотворной. А тут, сами понимаете, сразу же слух пойдет, и архиерей обо всем узнает. И если я не поставлю его в известность, то не сносить мне головы!
-Да, Витяй, признаюсь, я об этом не подумал. А слух то действительно пойдет, ведь такое дело утаить нельзя! Бабы сразу же своими языками разнесут,...еще и из других городов поедут,...а как-же, ведь икона то представлена будет, как чудотворная...Впрочем, это дело я беру на себя, и с вашим архиереем обо всем договорюсь. Очень хорошо, что ты меня об этом предупредил, а то мог бы быть сбой. Но скажу тебе так, мой лукавый раб,-отступать нам некуда: тут либо пан, либо пропал! Слишком много поставлено на карту! Скажу тебе еще, что я уже даже и заказал написать икону. Ждут только тебя, что-бы ты курировал это дело.
-А кто писать будет?-спросил мэра батюшка.
-А этот, как там его,-Хандры-Мандры. Так вы его кажется зовете?
-Да, так. А что, разве он иконы писать умеет?
-Да нет, не он сам будет писать, а там у них, в монастыре, какой-то иконописец есть, он и напишет. Нужно только, что-бы ты съездил туда, и рассказал ему что и как писать. Но сперва пусть он начисто не пишет, а нарисует на бумаге эскиз в карандаше. Я посмотрю сам, и если будут какие-то замечания,-поправлю. После этого уже можно будет писать начисто. И все это надо, Витяй, сделать быстро: ведь время то идет, и избирательная кампания сейчас в самом разгаре. Недели за две он обещал написать икону, еще неделя пройдет, пока ты ее раскрутишь, а там уже надо будет с ней ходить по Глухову, крестным ходом. И я думаю, что одним Глуховым мы не ограничимся, а организуем еще и поездки в деревни,...в общем, по всему нашему району. Для этого дела я даже тебе и транспорт выделю. Короче, Витяй, работы у тебя невпроворот: давай, впрягайся, и тяни.
-Простите, господь мой,-тут батюшка решил задать Льву Борисовичу самый животрепещущий для себя вопрос,-а кто будет оплачивать изготовление иконы?
-Как кто? Конечно же ты!-мэр посмотрел на батюшку с недоумением,-ну, не сам конечно лично от себя, а ты должен будешь организовать сбор пожертвований на написание иконы. Так ведь по-моему делается? Если приход заказывает икону в храм, тем более чудотворную, то объявляется сбор пожертвований среди верующих, и на эти средства пишется икона.
Впрочем, сделаем так: я пойду вам на уступки. Сейчас, для ускорения процесса, за икону заплачу я, а ты объявишь сбор средств, и начнешь собирать бабло. Написание такой иконы дело отнюдь не дешевое: Хандры-Мандры две штуки баксов попросил,-поэтому надо начать сбор уже в ближайшее время. Вы, конечно, такой суммы не соберете,-я имею ввиду к тому времени, когда икону надо будет забирать,-и тогда на сцене появлюсь я.
Ты скажешь прихожанам, что икона готова, и для того, что-бы ее забрать, нужно заплатить шестьдесят штук в рублях; а мы, мол, собрали столько-то, и столько-то недостает. Скажешь это на службе в воскресение, и заранее предупредишь меня, что-бы я на эту службу пришел. А я отвечу, что, мол, согласен полностью оплатить написание иконы,-взять все расходы на себя. Конечно же ты должен будешь всячески меня перед прихожанами распиарить: мол, смотрите, какие у нас благочестивые власти, например мэр,-Лев Борисович Вайсман. Не только сегодня на службу пришел, но и внял нашим нуждам,-чудотворную икону решил в храм пожертвовать! Ну и все такое прочее,-я думаю, ты и сам это знаешь. Но то, что вы соберете, ты потом отдашь мне, и не вздумай оттуда хоть что-либо себе забрать. Список мне составишь с подписями, кто сколько сдал.
-Хорошо, я все понял, мой господь. Но что-же делать с недостающими деньгами, как поступить?
-Недостающее бабло можете не платить; черт с вами, пусть это будет моим пожертвованием на наше общее благо. Я ведь, как ваш господь, должен быть милосердным, не правда ли?
-Да, именно так, вы правильно все говорите,-сказал батюшка мэру,-этот ваш поступок очень расположит людей к вам.
-Вот именно,-довольно ответил мэр, приглаживая правой рукой оставшиеся волосы на лысине,-я всегда все детально продумываю, и просчитываю. Поэтому я тебе тут и объясняю все так подробно, что-бы ты не напорол дров. Ты все понял?
-Да, все.
-Ну и прекрасно. Тогда давай, готовься. Послезавтра с утра за тобой заедет машина, и ты поедешь в Княженск, в монастырь. Хандры-Мандры уже ждет тебя. Бабло будет у водителя, он и расплатится,-задаток даст. Ты же не уезжай оттуда, пока художник не нарисует эскиз. Привезешь его сюда, ко мне. Поскольку дело это, с эскизом, не скорое, тебе, я думаю, придется там подождать. Не гонять же машину туда еще раз,...все-таки не ближний свет, не дешево; а государственные средства нужно беречь, на то я тут и поставлен.
-Хорошо, мой господин, я все сделаю так, как вы мне сказали.
-Вот и ладненько,-улыбаясь, довольно сказал мэр,-с одним вопросом мы с тобой порешили.

глава_5
-А теперь, Витяй, дело вот какое,...тебе Аля, там в приемной, ничего не говорила? Или она тебя только за ухи драла?
-Говорила, только я не знаю как это все мне понимать? По-моему, она сегодня немного выпила, и просто решила пошутить
-Не немного, а много,-улыбаясь сказал мэр,-сегодня у меня очень удачный день; решилось одно важное дело, и я, на радостях, решил ее угостить: пусть себе выпьет коньяка, и поест конфет. А тут еще и ты принес ей в подарок вина, так она и его оприходовала. Впрочем, это сейчас не важно,...ты мне вот что скажи: она говорила с тобой о том, что некая мадам нуждается в услугах священника,-я имею в виду  сексуальных услугах?
-Да, говорила, но я думал, что она просто шутит, так сказать прикалывается. Неужели это серьезно?
-Очень серьезно, Витяй, даже очень серьезно. Ты даже не представляешь себе, как! Эта мадам,-жена одного магната, у которого бабла немерено, и очень хорошие связи. Все там есть, а вот детей у них от нее нет. Он уже далеко не молодой, и казалось бы, чего тебе еще надо? Молодая жена,...дрюкай ее, и наслаждайся жизнью; а детей ты уже давно наплодил, причем предостаточно, от других жен, и любовниц. Так нет же, захотелось этому старому черту и от этой ребенка; а сам то уже давным-давно сморчок, и если у него стоит, то только на пол-шестого. Какие же при таком раскладе дети? Все тут предельно ясно и  понятно: смирись с существующим положением, и довольствуйся тем, что имеешь,-ты свое уже отгулял в свое время. Так вот, этот мудозвон во всем обвиняет свою жену: мол, она виновата, что у него дети не получаются,-в ней вся причина. И мало того, пообещал он с ней развестись, если вскорости она не зачнет от него. Куда эта женщина только не обращалась: и к врачам ходила, и по церквам, и к гадалкам,-ничего ей не помогло. А тут, посоветовали ей недавно обратиться к Стелле,-помнишь ее?
Батюшка кивнул головой.
-А как же, такую на всю жизнь запомнишь! После того спиритического сеанса я до сих пор еще в себя не пришел. Порой, часто мерещится, что я говорю каким-то другим голосом, и вообще,-я,-это не я, а как-бы дед Фастовского.
-Вот, вот, Витяй,-сочувственно сказал Лев Борисович,-я примерно тоже самое чувствую; да и честно тебе скажу, хоть эта ведьма и убедила меня в том, что Бог есть, но я с ней больше никаких дел иметь не хочу! Если и есть Бог, и прочие, там, другие силы, то нам лучше от этого всего держаться подальше,...для собственной безопасности. Лучше нам все свои дела решать самим: так-сказать традиционными способами. Пусть Бог обитает там, на небе, а мы, грешники, тут, на земле. Пусть Он Бог там, а мы боги здесь. Мы к Нему не вмешиваемся, а Он пусть не мешает нам,-так всем будет спокойнее. Я правильно рассуждаю, Витяй, а? Что ты на это скажешь?
-Наверное да,...правильно,-нерешительно промямлил о. Виктор, понимая, что этим своим признанием он предает Бога, и отрекается от него,-У нас, у священников, даже такая поговорка сложилась: "Если для тебя Бог высоко, и архиерей далеко,-то и в доме твоем будет всегда достаток и радость." 
-Совершенно верно,-поддержал его мэр,-очень правильно подмечено; я полностью с этим доводом согласен! Впрочем, обсудим этот вопрос как-нибудь в другой раз, когда у меня время будет. А сейчас возвратимся к нашей теме.
Так вот, Стелла ей сказала, что конечно же, зачать детей от такого старца она не сможет,-пусть даже и не пытается,-но, мол, есть на ней один серьезный грех, который ей будет постоянно мешать по жизни, и от которого она должна очиститься. Для этого ей нужно, что-бы ее трижды трахнул священник, причем в определенные дни, и тогда она и от греха очистится, и ребенка зачнет. И именно священник трахать ее должен, а ни кто нибудь другой. Она же, в случае зачатия, будет обязана нам, и сможет повлиять на своего мужа исходя из наших интересов, и решить многие наши дела.
Вот с такой просьбой она и обратилась ко мне, ну, а я, естественно, пообещал ей помочь. Причем, Витяй, все это не безплатно, она готова платить: полторушка зелени после трех трахов, и столько же, в случае успешного рождения ребенка. Вот так вот, вкратце. Естественно, что выбор пал на тебя, и я попросил Аленьку, пока сам был занят, поговорить с тобой. Ну, что? Теперь ты все знаешь, что скажешь?
-А почему, мой господин, она обратилась именно к вам,-спросил батюшка мэра,-она что, наша местная?
-Нет, она не местная. Ко мне ее направила Стелла: видимо она решила, что раз ты согласился тогда на роль деда Фастовского, то согласишься и сейчас на роль жеребца-производителя,-мэр при этом довольно захихикал,-ну а кого еще, Витяй, я должен просить? Ведь ты же мой раб,...хоть и тупой, но надеюсь благоразумный? Поэтому я и решил предложить тебе это дело. Тем более, что выбор гадалки пал именно на тебя. И мадам наша об этом тоже знает,...так что, Витяй, хочешь, не хочешь, а придется тебе соглашаться. Ты, конечно, можешь и отказаться; но ведь, надеюсь, тебе понятно, как я к этому отнесусь? Я даже не хочу говорить тебе о тех последствиях, о тех бедствиях, которые постигнут тебя в таком случае. Ну, а если ты проявишь понимание и послушание мне, твоему господу богу, то я тебя за это дело поощрю: я уже придумал, как. Ты, скажи мне: "Где ты свечи для церкви берешь?"
-Как где,-покупаю.
-А покупаешь у кого?
-Владыка Онуфрий заставляет брать в епархии пятьсот килограмм,-это обязательно,-ну а остальные,-со стороны. Тут есть изготовители, которые сами развозят нам по приходам.
-А владыка ваш про это знает?
-Нет,-о. Виктор затушевался, видимо он явно не хотел раскрывать секреты свечного ящика перед своим господом богом,-хотя, может быть и догадывается; но пока ко мне претензий не поступало.
-Так вот, Витяй, в случае твоего согласия тебе больше не надо будет закупать свечи со стороны, а может быть даже и в епархии.
-Это почему же?-недоуменно спросил батюшка.
-А потому, что я помогу тебе открыть свечной цех, здесь, в Глухове. Тогда ты сам будешь выпускать свечи, и покупать будут у тебя. А с вашим владыкой я договорюсь, и он тебя трогать не будет. Будешь платить ему определенный процент с дохода, и все. Ну, и небольшой процент мне, разумеется. Ну что, годится такой расклад?
Этот поворот событий был для о. Виктора как ослепительный луч солнца среди непроглядной тьмы, как глоток родниковой воды в пустыне. Перед ним открывались такие перспективы, о которых наш батюшка даже и мечтать не смел.
-А почему-бы мне и не согласиться,-подумал батюшка,-ведь как я понял, надо ее просто трахнуть, и все. И дальше никакой ответственности. Она замужем за крутьком, и ей явно будет невыгодно открывать нашу связь: ведь тогда она потеряет все. И ребенок, который родится, тоже ко мне не будет иметь никакого отношения: все будут думать, что отец,-ее муж. То-есть, тут все будет чисто: шито-крыто. И от меня ничего особого не требуется: только трахнуть ее, и все тут. А там, глядишь, может чего с ней и сложится,-будет моей любовницей,... ведь я же мечтал об этом, о том, что-бы у меня была любовница. Только такая, которая бы не предъявляла никаких претензий ко мне. А этот вариант подойдет идеально! Похоже, что Алина тут была права: это мой шанс выбиться в люди. А там, смотришь, на ней еще и бабло можно будет наварить. Да, видимо нужно соглашаться,...впрочем, и отказаться, даже если-бы я захотел, нельзя: Лева меня в порошок сотрет, и я потеряю все,-все, ради чего так страдаю и унижаюсь.
Вот такие мысли пулей пронеслись в голове нашего благочестивого и праведного сребролюбца,-служителя организации, под названием Московская Патриархия, настоятеля Свято-Благовещенского храма города Глухов,-протоиерея Виктора Мизернюка.
Поэтому немного помолчав, батюшка ответил: "Я в принципе согласен, но не знаю, получится ли у меня что-нибудь?"
-А почему бы и нет,-мэр искренне удивился,-или ты что, Витяй, импотент?
-Да нет,...вроде нет.
-Ну так вот и давай, вперед,-мэр подошел поближе к батюшке, и толкнул его в плечо,-я, Витяй, в твои годы знаешь каким был? Всю ночь напролет мог трахаться; девки ко мне сами так и липли, а то еще бывало и жены некоторых партийцев просились,-мужья то их уже не удовлетворяли, вот они и шли ко мне.  А я, Витяй, выбирал: кого трахнуть, а кого и нет. Я так это делал, что ко мне очередь была!
Да,...сейчас бы мне лет так хотя-бы двадцать скинуть,...но ничего не поделаешь, годы есть годы,-они берут свое. А ты еще молодой: тебе нужно, просто даже необходимо трахаться! А иначе зачем тогда жить, если от жизни не получать всего, что она дает?
-Да, я думаю, что и у меня все будет нормально,-сказал батюшка,-это я просто так, по глупости сказал. Но мне непонятно одно: как можно очиститься от серьезного греха путем совершения другого греха?
-А ты что, трахнуть женщину считаешь грехом?-удивленно спросил батюшку мэр. А для чего же тогда они нужны?
-Ну да. Если у меня есть жена, и я совокупляюсь с другой, то это считается грехом прелюбодеяния; так же и в случае ее: ведь она же замужем.
-Вот тут, Витяй, ты совсем не прав: тем более, в твоем случае! Ты же видишь, что гадалка сказала? Трахнуться ей надо не с кем-нибудь, а именно с попом. А те, кого поп трахает, очищаются от греха. И сам поп никакого греха тут не совершает, поскольку помогает избавиться от него другому,-то-есть совершает благое дело. Вот смотри, ты знаешь, кто такой Иван Семенович Барков?
-Нет, не слышал. А кто это такой?
-Эх, Витяй, темный ты человек! Сразу видно, что хохол, раз такого знаменитого русского поэта не знаешь! А он, между прочим, тоже семинарию заканчивал, как и ты. Я как-нибудь тебе про него расскажу, когда время будет; а сейчас слушай, что он писал.
Тут Лев Борисович состроил умильное выражение лица, и высоким голосом, подражая женщине, начал:

               "Напрасно, муж, грустишь, что я с попом ебусь:
                Безгрешна от того я, друг мой, становлюсь.
                И ежели когда попу я подъебаю,
                Тогда я и детей и мужа вспоминаю.
                Всегда с ним благодать мой осеняет лоб,
                Или не знаешь ты: чиста ****а, поп еб."

Вот видишь, тут говориться, что трах с попом очищает женщину от греха! Более того, когда он ее дрючит, тогда она вспоминает и мужа, и детей,-то-есть молится за них. А так, в обычное время, она, видимо, этого не делает, то-есть грешит этим. Наверное, эта женщина еще и ****ь, раз говорит, что после траха с попом у нее теперь чистая манда.  Более того, впридачу к очищению, она еще и получает благодать от попа! Вот видишь, какая тут огромная польза,-и попу, и ей.
Приведу тебе еще один пример из стихов этого же поэта:

                "Покаялась попу поддьяческа жена,
                Что в девушках она довольно выпила вина.
                Да это малый грех, и только лишь безделка,
                Примолвила она,-расселась щелка,
                И вышла замуж я не целка.

                О, глупая ****а!-вскричал наш поп.
                На что-же ты так напивалась,
                И еть без панциря давалась?
                ****а твоя теперь во ад уже попалась!
                Я всем тебя, что есть на свете, прокляну,
                И припущу к тебе во аде сатану,
                Чтоб он тебя в клочки, ****у мать, разъеб,
                И после мокрым бы ударил ***м в лоб, или в висок,
                Чтоб из ****ы твоей посыпался песок!

                Я сам тут взял не целку попадью:
                Однако же ее ладью я сам же прохватил,
                И *** в нее влупил,
                И собственную плешь заколотил.
                Так стало, то не грех, что поп уеб,
                И на ****е расчистил мех.

                Когда попы ебут, не грех в ****у кладут,
                Не беззаконием на секель дуют,-
                Поповичев они в ****у мудами суют.

                А ты духовный чин ****ою не почтила,
                И с светскими свою ****у проколупила!
                Так будь же ты проклята, сатана!

                При сих словах, подьяческа жена немного        наклонилась,
                Как будто жопою сесть на *** норовилась.
                Оскалила ****у и подняла подол,
                Священник задрожал, колико был ни зол.

                ****а в смирении две губы ужимала
                И секелем попа на милость привлекала.
                И словом, так умильно тут мигала,
                Что постная в попе тут кровь тотчас же заиграла
                И хую голову яряся подымала.

                Вострепетала плешь, *** рясу прочь отклячил,
                Поднявши лысой лоб, вскочил в восторге поп,
                И в грешницу сию он *** до муд впендрячил!
                Поп рвался и потел,
                Не только *** один, муде он вбить хотел!

                Однако же ****а еще узка,
                А от муд мошна не кругла, не плоска.
                Не влезли яйцы, хоть сколько не толкались,
                А действующие,-оба запыхались,
                И непосредственно ебясь, они мешались.

                Попова сила пала,
                И не поправилась, другая подъебала.
                Оставил поп ****у, и *** в ножны вложил,
                Оборотяся к ней, смиренно говорил:
                Кто в свете не таков?
                Прощаю, разрешаю, от всех тебя грехов..."

Тут надо отдать должное господину мэру, который был большой знаток Баркова,-знал все его произведения наизусть. Это было и не удивительно, так как редкий вечер Лев Борисович проводил дома, не прочитав хотя-бы одного стиха этого великого Русского поэта. Еще в молодости, будучи комсоргом, тогда еще молодой Лева отнял сборник стихов И.С. Баркова,-"Девичья игрушка"-у одного подопечного комсомольца. Лева не мог понять, что этот комсомолец с таким упоением, и взахлеб читает, вместо того, что-бы на семинаре конспектировать работы мирового вождя пролетариата,-В.И. Ленина.
Секретарь райкома, за рвение и усердие, отметил тогда еще молодого комсомольца Льва тем, что поставил его комсоргом, и поручил вести семинары: то-есть попросту задиктовывать работы Ленина, с тем, что-бы остальные комсомольцы их конспектировали. Сам же Лева никаких конспектов, естественно, не вел, предпочитая пользоваться чужими.
Так вот, увидев, что тот комсомолец что-то читает, Лева подошел тихонько сзади, и отобрал у него книгу, при этом укорив его в несознательности, и пообещав вынести это дело на комсомольское собрание. Однако, прочитав отрывок из первого стиха, он понял, что это именно та книга, которую он, комсомолец Лев, так давно хотел прочесть, и искал. Поэтому на перерыве, Лева подозвал нерадивого комсомольца к себе, и стал пугать его комсомольским собранием, и исключением из комсомола, с соответствующими последствиями, так как тот, мол, предпочел срамные стихи буржуазного поэта великому вождю. Так, запугав его, он намекнул, что может и промолчать, если тот согласится компенсировать его молчание пятьюдесятью советскими рублями. Бедный комсомолец был рад такому исходу дела, и с радостью принес своему комсоргу обещанные деньги. О возврате же книги речь вообще не шла.
Вот так вот этот сборник и стал собственностью Льва Борисовича. Он очень любил его, перечитывал постоянно, и знал весь сборник наизусть. Все остроты, шутки, и крылатые фразы мэра, имели своим основанием именно  стихи Ивана Семеновича.
Надо сказать, что рассказывал эти стихи он мастерски: меняя диапазон голоса, подчеркивая и дополняя фразы мимикой лица и движениями всех частей тела,-Лев Борисович переносил слушателей в то время, и в ту обстановку, о которой повествовалось в том, или ином стихе. В это время он был великим артистом, и о его исполнении Баркова ходили легенды. Редкое застолье у начальства, или у друзей мэра обходилось без того, что-бы тот не прочитал что-либо из "Девичьей игрушки." Слушатели ржали до хрипоты, до икотки! Вот почему господин мэр был таким желанным гостем на всех торжествах и сабантуях. Чувствовалось, что Барков был его составной частью, или лучше сказать душой мэра, да и сам мэр был как-бы Барков.
Вот так и в тот памятный для батюшки Виктора вечер: мэр то важно выпячивал вперед живот, очевидно изображая попа; то поднимал полы пиджака и приседал, видимо подражая жене поддьячего; то совершал характерные и до боли всем знакомые движения тазом; то просто жестикулировал руками, и важно говорил, изображая автора. Слушая и созерцая этого великого артиста, своего господа-бога Льва Борисовича, и сам батюшка Виктор стал сперва хихикать, а потом просто заржал, сотрясаясь от смеха всем своим тучным телом. Причем радость его была настолько велика, что о. Виктор даже пару раз умудрился пернуть, хотя сам этому значения не предал: батюшка просто был уверен, что этот конфуз будет поглощен его заливистым громким смехом.
И надо сказать, что его расчет оказался верным: мэр действительно ничего ему не сказал; а раз не сказал, то очевидно и не услышал. Не то не миновать бы нашему праведному страдальцу великих неприятностей и скорбей.
-Вот видишь,-продолжал мэр,-поэт тут ясно говорит: "Так стало, то не грех, что поп уеб, и на ****е расчистил мех. Когда попы ебут, не грех в ****у кладут. Не беззаконием на секель дуют,-поповичев они в ****у мудами суют. А ты духовный чин ****ою не почтила, и с светскими свою ****у проколупила..." Видишь, он ей ставит в вину не то, что ей сломали целку, а тот факт, что она дала это сделать не духовному лицу, а светскому, мирскому,-именно в этом-то и состоял ее грех. А вот если-бы ее трахал духовный, то и греха никакого бы не было! Вот так вот, Витяй. А ты мне все о каком-то грехе твердишь! Так вот и в нашем случае: никакого греха ты тут не совершишь, а наоборот, человеку поможешь сохранить семью, да и сам еще бабло за это получишь. А может быть даже еще и то случиться, что она родит мальчика, и этот мальчик впоследствии станет попом, как и ты. И тогда помимо удовольствия и бабла у тебя будет еще и продолжатель твоего дела; ведь кто знает, захочет ли твой сын в будущем пойти по твоим стопам, или изберет себе какой-нибудь иной вид деятельности? Тогда вот то, что ты сейчас по своему скудоумию называешь грехом прелюбодеяния, превратиться для тебя в великую радость: будет у тебя в роду священник,-продолжатель твоего дела. И это не важно, что он будет носить другую фамилию, или может даже и знать тебя не будет,-все равно, это будет твоя плоть и кровь. Достаточно будет и того, что знать это будешь ты, и его мамаша; даже может и так сложиться, что этот батюшка спустя годы, когда ты уже и служить то не сможешь, будет тебя досматривать,-заботиться о тебе: даст тебе то, чего и родные-то дети дать тебе не смогут, или может быть не захотят. Вот так вот, батя, а ты мне все о каких-то грехах тут мозги компосируешь.
-Но ведь господь мой,-возразил батюшка мэру,-поэт Барков вовсе не является церковным авторитетом; он не причислен к лику святых, и более того, до сегодняшнего дня я о нем вообще ничего не слышал. Честно сказать, если бы эти стихи принадлежали какому-нибудь святому, то я бы ни в чем не сомневался, а так,...я даже и не знаю что сказать,...я конечно согласен ради человеколюбия и помощи ближнему пойти на этот шаг, но все равно, меня в этом деле что-то смущает. Вот если бы вы могли привести в пример какого-нибудь святого отца, тогда бы я...
-Послушай,-перебил его мэр,-а ты вообще-то знаешь, кто такой был Иван Семенович Барков, а?
-Нет, мой господь, я вам уже говорил, что не слышал о таком ничего до сегодняшнего дня.
-Не слышал говоришь? Все понятно! Это еще раз, Витяй, подчеркивает твою тупость, бездарность, безмозглость, и безкультурность. Про таких как ты говорится так: от сапы, да в попы!
Ну, раз ты не слышал, то тогда послушай; я, как твой господь, немного тебя сейчас просвещу.
Так вот: Иван Семенович Барков жил в XVIII-ом веке, был дворянский сын, русский поэт и переводчик. Он закончил духовную семинарию, а затем работал при Российской академии наук сперва наборщиком, а потом переписчиком и переводчиком. Он переводил преимущественно античных авторов; перевел на русский язык сатиры Горация и басни Федора. Написал он также и "Житие князя Антиоха Дмитриевича Кантемира," как приложение к изданию его "Сатир". Владел Иван Семенович свободным, гладким и легким стихом, не уступая в этом отношении даже лучшим поэтам современникам: Ломоносову и Сумарокову. Однако громкую славу он приобрел своими непечатными произведениями. Эти стихотворения расходились по всей Матушке России в списках около двух столетий, и слава их была очень велика.
Даже сам Пушкин, впоследствии, замечал, что Барков первый из русских поэтов отбросил архаический стиль и стал писать живым народным языком.
Литераторы брезгливо обходят этот вид литературы, а ведь он заслуживает огромного внимания, как весьма влиятельный, ибо уж очень большим распространением он пользуется.
Вот так вот, Витяй, грех не знать такого поэта! А еще и в семинарии учился! Видишь, он жил в то время, когда никто верующих не трогал, и церквей никто не рушил, и писал о том, как было принято в то время и в том обществе поступать. Ведь то, о чем он писал в своих стихах, было тогда нормой, и никто это ни за какой грех не считал. Вот тебе, Витяй, и задачка: в то время, когда Россия была под властью царя, когда было полно церквей и процветало благочестие в народе, трахнуть чужую жену для попа было не грех; а сейчас, после десятилетий безбожия, когда почти все церкви были закрыты, да и просто покрестить то ребенка боялись, не говоря уже о каком-то народном благочестии, то же самое стало смертным грехом. Где же тут логика, объясни мне?
Батюшка молчал. Наконец он собрался, и сказал: "Вообще-то так в Евангелии написано, да и в других книгах тоже. Церковные же правила предписывают вообще за такой грех, если его совершил священник, сана лишать."
-Евангелие,...церковные правила,...-задумчиво произнес мэр,-все это сейчас давным-давно неактуально. Я, Витяй, лично знаю отцов в нашей епархии, да и за пределами ее тоже, которые живут с другими женщинами: естественно не бросая своих семей, хотя, впрочем, некоторые из них их уже побросали. А некоторые из этих попов даже пользуются услугами проституток. И что, ты думаешь что они считают это грехом? Ни в коем случае! Живут себе, причем припеваючи, и радуются жизни,...и никакой черт их не берет.
Написано, Витяй, всегда одно, а жизнь нам диктует совсем другое. Так было и в компартии. Ты что думаешь, то, что было прописано в уставе коммуниста, кто-нибудь выполнял? Ничего подобного! Согласны с этим были все, конечно же внешне согласны, но никто из нас по этим правилам не жил. А иначе и жить то было-бы совсем скучно, и неинтересно; и в компартию тогда не было бы никакого смысла вступать. Вот так вот и у вас, Витяй: бумага то она все стерпит; любую галиматью можно написать; а жизнь есть жизнь,-там все по-другому. Ведь тебя же никто не заставляет семью бросать; ну а бабу трахнуть, причем чужую жену,-это дело святое для любого мужика. Причем все будет сделано так, что об этом никто и ничего не узнает.
-А Алина,-спросил батюшка,-она то знает. Вдруг еще кому нибудь проболтается?
-Аленька не скажет никому. Она надежная в этом плане; я ее давно проверил, причем в разных ситуациях. Да, она может пошалить и приколоться, но разболтать то, что тут происходит,-никогда! Тут я за нее ручаюсь. Так что не бзди, батя, все будет чики-пики. Ну так что, уговорил я тебя, или нет? Достаточно ли для тебя моих доводов?
-Хорошо, я согласен. Если моему господу это нужно, то я готов пойти на подобные жертвы. Только бы вы меня, мой господин, не обманули, и дали бы обещанное.
-А что,-мэр повысил голос,-я тебя разве когда-нибудь кидал? По-моему ты получил все, что я тебе обещал, и что тебе причиталось. Хотя, впрочем, еще не все. Я с тобой еще не рассчитался за спиритический сеанс, и видимо поэтому у тебя, мой раб, и возникли кое-какие сомнения в отношении моей честности и порядочности. Тогда сейчас, Витяй, мы перейдем к самой благой части нашей сегодняшней встречи. Но ты сам знаешь правила: все блага от меня, своего господа-бога, ты принимаешь как пес, стоя на четырех костях, и гавкая. Поэтому давай, становись на четыре кости, и,...голос, голос!
С этими словами мэр повернулся, и пошел к своему рабочему столу, а батюшка нехотя, но так, что-бы Лев Борисович этого не увидел, стал становиться на карачки.
Мэр открыл верхний ящик стола, достал оттуда уже знакомое батюшке, и такое желанное, решение сессии депутатов горсовета, об учреждении ЧП "ХАРОНЪ", с которым ЖЭК-2 заключил договор о захоронении, небольшую пачку стодолларовых купюр, повернулся к стоящему на четвереньках о. Виктору, и сказал: "У нас с тобой, Витяй, был разговор о том, что ты за спиритический сеанс получишь штуку баксов, так?"
-Да, так, мой господь.
-Так вот, что-бы ты впредь не сомневался в истинности моих слов, и больше не имел ко мне недоверия, я эту сумму увеличу до полутора штук. Что ты на это скажешь?
Батюшка Виктор вовсе не ожидал такого расклада: что-бы скупой мэр, у которого почти невозможно было ничего выпросить, вдруг просто так увеличил его мзду в полтора раза? Такого вообще в принципе не могло быть! И тем не менее эти слова прозвучали только что. И причем не от кого-то, а произнес их сам мэр,-господь и хозяин батюшки. Поэтому понятна была и реакция о. Виктора: он просто опешил, тупо молчал, и не знал, что и как ему сказать на это.
-Ну что-же ты молчишь, говори что нибудь,-повысив голос сказал Лев Борисович,-озвучь свои чувства и переживания.
И тут, вдруг, совершенно неожиданно для себя, батюшка начал лаять. Да, да, уважаемый читатель, именно лаять: гав, гав, у-у-у-у, гав, гав!
Причем он при этом еще дергал головой, и всем телом, как это делают собаки. Воистину, если бы кто-нибудь зашел в это время в кабинет мэра, то он бы увидел такую умилительную картину: стоящего на карачках жирного священника в рясе и наперсном кресте, заливающегося собачьим лаем, и господина мэра, держащего в правой руке решение горсовета и полторушку зелени, корчащегося от смеха. Да, уважаемый читатель, я думаю мало кто из вас видел в жизни такую достойную кисти великого художника картину! Честно сказать, я и сам ничего подобного не видел; но те события, которые я тут описываю, действительно имели место, какими бы невероятными они вам не показались.
Вы спросите: а откуда я, убогий Силуан, который большую часть своей жизни провел в странствиях, об этом узнал? С удовольствием отвечу вам на это: "Мне об этом рассказывал сам Лев Борисович; то-есть, конечно же не именно Лев Борисович,-это имя я придумал сам,-но мэр одного из провинциальных Российских городков, которых так много на просторах нашей необъятной Родины. Да, уважаемые, как это не покажется вам странным, но вот взял, и рассказал за чашкой чая у себя дома, куда он меня по старой памяти любезно пригласил. Так что то, что я пишу, не плод моего больного воображения, а реальные события, которые происходили, да и постоянно происходят в торговой корпорации под названием "Московская Патриархия."
Так продолжалось минут пять: батюшка Виктор лаял, а мэр содрогался от смеха. Наконец, Лев Борисович стал затихать, и сказал: "Ну, Витяй, это были твои самые лучшие слова за сегодня! В них ты выразил все,-всю свою сущность, лучше даже сказать,-всю сущность вашего брата-попа, и больше ничего тебе говорить не надо. Не ожидал,... так меня рассмешил, так рассмешил, так настроение поднял! Ну, сегодня ты действительно заслужил! Давай, теперь проси! Ну,... вот так вот,... правильно: становись на задние лапы, открывай рот, и получай законно заслуженную кость."
Батюшка поднял согнутые в локтях и кистях руки вверх, стал на колени, приподнялся, и аккуратно губами взял решение и деньги.
-Браво!-Лев Борисович захлопал в ладоши и засмеялся.
-Ты знаешь что,-продолжил мэр, прохаживаясь по кабинету,-если-бы все это, то что сейчас тут произошло, заснять на камеру, и показать по телевидению, то это была бы самая лучшая антирелигиозная агитация, какую я в своей жизни только встречал. При советской власти, например в те времена, когда я был в компартии, за такую пленку много бы отдали, что-бы ее иметь. Такой человек, который отснял бы этот материал, наверняка еще бы и государственную премию получил. Впрочем, сейчас времена уже не те; но все равно, я думаю что и в нынешнее время этим можно было-бы шокировать многих. Хотя вы, церковники, быстро бы нашли этому оправдание: сказали бы, что это подделка и подлог; что такого никакой батюшка в принципе не может совершить, а все это происки дьявола,-нападки на церковь,-а церковь, мол, чиста и безгрешна. Так ведь, Витяй? Ведь именно на него вы любите все сваливать,...а еще и на Бога. Мол, Господь попустил, а дьявол попутал, так ведь?
Батюшка молчал. Ему сейчас было явно не до ответов: о. Виктор сосредоточенно, трясущимися от волнения руками, прятал в портфельчик решение горсовета и деньги.
-Ты что, язык что-ли проглотил?-мэр повысил голос.
-Простите, мой господь,-ответил батюшка, застегивая портфельчик,-тут я с вами не совсем согласен. Над всеми нами есть Бог, и вы это прекрасно знаете, и согласны с этим. Но Он действует не на прямую, а через людей. Вот, в данном случае, орудием своего промысла Он избрал вас, и назначил вас господом-богом для меня. Такое бывает; даже в Библии про это пишется: например, когда Моисей выводил евреев из Египта, и нужно было об этом договориться с фараоном, то-есть, доказать ему, что именно Господь требует отпустить евреев из Египта, а не сам Моисей от себя, то Бог сказал ему так: "Смотри, Я поставил тебя Богом фараону, а Аарон, брат твой, будет твоим пророком: ты будешь говорить Аарону все, что Я повелю тебе, а Аарон, брат твой, будет говорить фараону."
То-есть, фараон должен был слушать Моисея, как Господа Бога своего, а Аарона,-как Его пророка. Вот так и в нашем случае: я оказываю вам почитание, как Богу, именно потому, что Он назначил вас господом-богом для меня. И это вытекает из тех промыслительных действий Бога по отношению ко мне, которые мне пришлось пережить в своей жизни. Так что обвинять меня в безбожии глупо и невежественно! Это могут делать только недалекие люди; а церковь на таких никакого внимания не обращает: ихнего мнения не слушает, и более того, накладывает на них церковные прещения,-например, отлучает на какое-то время от причастия.
А о том, что властям нужно повиноваться, тоже в Священном Писании написано; например, апостол Павел говорит: "Каждый из вас должен быть послушен руководящим властям, поскольку нет власти, которая не была бы от Бога, а существующие власти были установлены Богом. Потому, всякий, кто противится властям, противится тому, что установил Бог; а противящиеся навлекут на себя осуждение. Ведь правители страшны не для тех, кто поступает правильно, но для тех, кто поступает дурно. Ты хотел бы не бояться человека, облеченного властью? Тогда просто делай добро, и ты завоюешь его одобрение,
так как он Божий слуга, ради твоего блага. Но если делаешь зло, бойся! Потому что не напрасно в его руках власть меча; так как он Божий слуга, чтобы наказывать делающих зло. Повиноваться же следует не только из страха наказания, но и ради собственной совести."
Вот почему, мой господь, поклоняясь вам, я никакого греха не совершаю, а лишь исполняю Божию заповедь: вас я почитаю как бога, поставленного надо мной Богом, а Его я тоже не забываю,-в церкви ему молюсь и служу.
-Да-а-а-а,-протянул мэр,-слушая тебя, получается, что исходя из Библии можно оправдать все: любой поступок, или проступок человека. Правильно нам говорил один лектор, когда я учился в высшей партийной школе, что Ленин совершил большую ошибку, когда начал церковь гнобить, а попов истреблять. -Надо было ему,-говорил он,-приспособить ее для службы нам; и тогда, в скором времени, люди стали бы почитать за богов нас, служить, и поклоняться нам. А церковь бы постоянно промывала им мозги, и говорила, что наша власть от Бога, и так должно быть.
-А неужели это было-бы возможно?-спрашивали мы у него.
-Еще и как возможно,-отвечал нам лектор,-ведь для попов один бог,-деньги, и материальные блага, которые опять таки приобретаются за деньги. Поэтому они за них сделают все: и мать родную продадут, и Господа-Бога своего. Как вы думаете, кто Христа распял? Богатые попы, вот кто!!! Именно они народ научили.
Видишь, Витяй, он все правильно говорил,-как в воду смотрел. Впрочем, а сколько сейчас время?
-Уже пятнадцать минут шестого,-ответил батюшка.
-О-о-о-о, Витяй, засиделись мы с тобой тут, пора и по домам расходиться. А то на эти темы можно до самого утра философствовать. Впрочем, ясно тут одно: за бабки твоя церковь может любой грех оправдать, так-то! Ты все, что я тебе отдал, взял?
-Да, все.
-Ну хорошо. Завтра давай, с утра вперед по инстанциям,-открывай свой "ХАРОНЪ", а послезавтра готовься к выезду: поедешь с тем, о чем мы тут говорили, в монастырь,-к своему другу Хандры-Мандры. Он, как я тебе уже и говорил, обо всем в курсе. А за вашего архиерея не безпокойся,-я ему позвоню и все улажу. Молодец, что вспомнил про него: он обязательно должен об этом знать и дать свое добро. Нехорошо через его голову прыгать, да и для людей это будет гораздо весомее: как-никак, а все-таки авторитет владыки. Пенделя я тебе сегодня давать не буду: во-первых, Аленька над тобой неплохо поработала, а во-вторых,-ты сегодня меня так рассмешил, как никогда! Поэтому живи спокойно, товарищ сарацин,-при этих словах мэр засмеялся,-ну все, давай, адью. Когда приедешь из монастыря мне позвонишь, понял?
-Да, понял мой господь.
-Ну и ладненько; давай, чухай, и попадье своей привет передавай! Скажи ей что ты особенный,-не такой как все,-пусть она бережет твой талант и лелеет; он еще нам очень пригодится!
Батюшка поклонился в ноги мэру, взял свой портфельчик, в котором лежала великая святыня, и вышел в приемную. Секретарши к великой радости о. Виктора уже не было: очевидно она давным-давно уже ушла домой. Поэтому никто не мешал батюшке безпрепятственно выйти из мэрии и как на крыльях направиться прямиком к дому.

глава_6
Придя домой, батюшка первым делом достал из портфельчика решение горсовета, деньги, и показал матушке. Стоит ли говорить о той радости, о том искреннем восторге, который испытала и пережила наша благочестивая священническая семья. Батюшка с матушкой обнимались, целовали друг-друга, смеялись как дети, подбрасывали вверх решение и долларовые купюры, легонько толкали друг-друга; в общем, этот вечер для них был как-бы почти Пасхой Господней! Когда первые эмоции немного улеглись, наше семейство сытно отобедало, в процессе неоднократно поднимая бокалы с вином, и провозглашая тосты. Пили в основном за то, что-бы в доме никогда не иссякало бабло, что-бы не было никаких скорбей и лишений, что-бы дети росли крепкими и здоровыми, и что-бы и у самих было здоровье. В общем за все то, за что обычно мы с вами и сами так часто поднимаем бокалы. После обеда, немного отдохнув, батюшка Виктор начал обстоятельно, со всеми подробностями, рассказывать матушке о том, что происходило у мэра. Умолчал он, естественно, только о эпизоде с секретаршей, и о том, что дал согласие трахнуть некую мадам. Зато подробно рассказал ей о том, как пришлось ему пострадать, и быть униженным, изображая пса, и о своей находчивости в оправдании своего поступка: что, мол, такое его поведение вовсе не является предательством Бога, а наоборот,-говорит о мудрости и гибкости его ума.
-Да, Витя, ты действительно поступил очень мудро,-с серьезным лицом сказала матушка Ольга,-ведь действительно так. Лева поставлен Богом, как власть имущий, и именно он решает, какие блага, и сколько кому давать. За это он и должен быть почитаем, как орудие промысла Божия. Так и в Писании сказано, и, наверное, у святых отцов. Будешь в монастыре, обязательно поговори на эту тему с Хандры-Мандры. Я думаю, он тебе более подробно все расскажет.
Беседа наших супругов текла не спеша, и затянулась до половины ночи. Переварив, наконец, все, и детально обсудив происшедшее, матушка Ольга сказала: "А ты знаешь, Витюша, ведь в том, что Лева придумал с иконой, есть несомненный промысел Божий! Представь себе,-у нас с тобой в храме будет чудотворная икона!!! А это значит что? А то, что будет постоянный приток людей к нам в храм, и, естественно, постоянный приток бабла. Ну и хрен с ним, что она на самом деле не будет чудотворной; тебя это не должно смущать; ведь молиться то будут все равно Пресвятой Богородице, а разве это грех? Причем, думая что икона чудотворная, и молиться то будут гораздо усерднее. Таким образом, тут получается троякая польза: во-первых, угодим властям, и будет у нас с тобой, Витя, еще и свечной цех,-свой, собственный; во-вторых, люди будут учиться благоговейной молитве; ну а в третьих,-самое главное,-все будут знать, что только у нас в хаме есть чудотворная икона, и, естественно, потянутся сюда. А это, Витя, деньги, деньги, и еще раз деньги. Где тогда будет тот Николай? В большой и глубокой заднице, вот где! Все будут говорить, что истинный священник в Глухове только один,-это о. Виктор. И доказательства тому самые яркие,-чудотворная икона Матери Божьей,-Сама Царица Небесная батюшку отметила! Так что мы с тобой, Витя, тут не прошибли: правильно поступили, на верную лошадку поставили. Видишь как: там где сила, там и Бог! А сила где? Там, где власть и деньги!"
-Я с тобой, Оля, полностью согласен,-задумчиво сказал батюшка,-только вот изображать пса мне как-то вовсе не хочется; по-человечески то это противно, а тем более в  моем положении: ведь я все-таки священник, а священника должны уважать, и почитать. Помнишь как у нас, на Западной Украине, к священнику относятся?
-Конечно, Витя, помню.
-Помнишь о. Василия, благочинного? Помнишь, когда он приезжал на машине на службу, и выходил из нее, так бабы вставали на колени, и целовали подол его рясы. И это у них считалось за Божью милость,-поцеловать его подол! Считалось, что они целуют как-бы ризу самого Христа. И председатель сельской рады слушал его во всем, и покорялся,...а о подобном отношении, как ко мне, я думаю, у него не возникало даже и мыслей. Вот это я понимаю...
-Ну, во-первых тут не Западная, а долбанная кацапия,-криво усмехнувшись возразила ему матушка,-народ тут у них темный, невежественный, и к священнику вовсе не так относятся, как у нас; а во-вторых, ты сам ему повод дал: не попадись ты тогда, с теми пожертвованиями на роспись храма, то никто бы к тебе так не относился,-повода бы не было. А так придется тебе терпеть,...терпеть во имя блага семьи, и своего. Поэтому, Витя, набирайся терпения и смиряйся. Я думаю, что Лева тоже не такой уж козырный, как он себя представляет, над ним тоже начальство имеется; и не исключено, что он тоже в определенно время, и в определенном месте выступает в роли шута.
-Вот уж хотелось бы посмотреть,-вставил батюшка.
-Я думаю, Вить, мы с тобой это еще увидим. А потом, ты читал, что об этом Святое Письмо говорит?
-А что оно говорит, скажи? Ведь там много всего написано.
-Подожди, я сейчас сбегаю наверх, и принесу Библию. Я ее как-то на досуге просматривала, и нашла интересные места, которые, Витя, не только оправдывают твое поведение, но и делают его подвигом во имя Христа.
Матушка поднялась из-за стола и направилась по лестнице на второй этаж за Библией. Долго ждать себя она не заставила, и вскорости спустилась с лестницы держа в руках уже знакомую нам подарочную Библию, со множеством бумажных закладок, которые свидетельствовали о том, что в последнее время она стала чаще обращаться к этой книге.
-Вот, Вить смотри,...вот тут,...вот: "...Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу.
Не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души, служа с усердием, как Господу, а не как человекам, зная, что каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал, раб ли, или свободный..."
И еще вот тут: "Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым.
Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо.
Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу.
Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его.
Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его.
Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному..."
Вот видишь, тут сказано, что Богу угодно если кто переносит скорби несправедливо, то-есть, как ты. Получается, что Он, видя твою добродетели, посылает тебе несправедливые скорби, что-бы ты их терпел, и через это приобретал святость. Значит мы с тобой, Витя, на правильном пути, с нами Бог, и нам нечего бояться.  Не спроста ведь так получилось, что Лева тебя вызвал, и сам предложил провернуть это дело с иконой. Ну и что, что в этом он преследует свои шкурные интересы. Так в жизни ведь часто бывает: замышляется зло, а Господь Бог его претворяет в добро. Смотри, в древности римские императоры-язычники мучили и убивали христиан. Казалось бы, что совершалось очевидное зло,-смерть ни в чем не повинных людей. Но Господь это зло превратил в очевидное добро: благодаря этому мы имеем великое множество святых мучеников и исповедников. А не будь этого, то-есть таких императоров, то не было бы и святых.
-Тогда, Оля, исходя из твоих слов, получается что и императоры тут не причем: нет на них никакой вины, так как они творили волю Божию. А воля Его заключалась в том, что-бы было побольше святых мучеников: то-есть, соответственно, что-бы побольше христиан мучили, и убивали. Получается, что не будь императоров-убийц, то не было бы и святых; то-есть эти язычники волю Божию творили,-были орудием Его промысла. Я правильно тебя понял, так ведь?
-Да, Витя, именно это я и хотела сказать.
-Тогда получается, что и Иуда, который Христа предал, тоже не причем? Не будь ведь его, то и Христос бы не пострадал,-не совершил бы дела искупления нас от греха, проклятия и смерти. Но ведь в Евангелии ясно написано, что такому человеку лучше было-бы не рождаться. Как же это все понимать? Ну-ка растолкуй мне!
-А так, Витя, и понимать, что в этом мире мы все как винтики, в одном огромном механизме. И каждый винтик имеет свое назначение и место. Вот часы, например: Выкрути оттуда одно колесико, и поставь на его место колесика из других часов, я имею в виду из часов другой марки. Ведь оно не подойдет, так?
-Ну да, не подойдет.
-Так вот и тут: одного человека другим не заменишь,...конечно, заменить-то можно, но это будет уже не то пальто. Вот и получается, что каждый из нас рождается для того, что-бы исполнить план Божий: отработал свое, и смысла в твоем существовании уже никакого нет. Так и с Иудой получилось: он родился в мир именно для того, что-бы в свое время Христа предать. И Христос об этом знал: именно для этого Он и избрал Иуду в число своих учеников,...именно для этого.
-Подожди, подожди, что-то я тебя не пойму: тогда получается, что Иуда вовсе не виноват? Получается, что в ответе за все Один лишь Бог? Так?
-Конечно же!-воскликнула матушка,-об этом даже кто-то из святых отцов писал, я сама в интернете читала. А проклят был Иуда за то, что повесился, то-есть совершил грех самоубийства. Если бы он этого не сделал, то Христос бы его простил, и он был-бы тоже апостолом, как и другие. Я думаю, что вообще с Иудой поступили не по-человечески: видимо, когда писали Евангелие, то его просто обгадили. Знаешь, как это у нас принято: если ты что-то не понял, если это явление выступает за рамки общепринятого, и не вписывается в нормы общества, то это обязательно надо осудить и обгадить. Видимо, евангелисты такое отношение к нему сами от себя в Евангелии и выразили. А может быть кто-то другой, уже после них дописал. Раньше ведь печатных станков не было, все от руки писалось. Но я верю, что не за горами то время, когда наши богословы отношение к Иуде пересмотрят, и восторжествует истина. Во всяком случае сейчас многие об этом говорят.
-Да-а-а-а,-протянул батюшка,-в твоих словах есть доля правды. Я и сам много над всем этим размышлял: не будь Иуды, не было-бы и нашего спасения. Да, он сделал самую грязную работу в этом спектакле,...вряд-ли бы кто другой на это согласился. Так за что же его наказывать, и так ненавидеть? Лично я, например, к нему никакой ненависти не испытываю. Скорей бы наши богословы его уже, как это говориться, реабилитировали. Только ты, Оль, об этих своих мыслях никому, и ни гу-гу! А то ведь поймут неправильно, да еще и в безбожники запишут. Знаешь, как это у нас обычно делается?
-Конечно же знаю! Я что, по-твоему, дура набитая, что-бы об этом кому-то вещать? Впрочем, давай с тобой не будем лезть в такие высокие материи: есть богословы,-они люди умные, пусть себе в этих вопросах и разбираются, им за это и деньги платят; а нам с тобой нужно решать дела поважнее,-свою жизнь устраивать,...так что ну его все в баню.
-Тогда давай, Оля, отдыхать; а то я сегодня устал, как собака: день выдался очень напряженным...
-Как барбос,-поправила его матушка,-гав-гав!
Наши супруги при этих словах оба заржали, встали из-за стола, и отправились спать.
Как и обещал батюшке Лев Борисович, последующие за их вчерашней встречей события не заставили себя долго ждать: видимо мэр действительно спешил. На следующий день, во второй его половине, о. Виктору позвонили из епархии, и сказали, что-бы он далеко не отходил от телефона, так-как с ним будет говорить сам архиерей. Батюшка был как на иголках; но вот раздался звонок, и в трубке прозвучал знакомый, властный голос владыки Онуфрия: "Отец Виктор?"
-Да, владыка, это я. Благословите.
-Бог благословит. Я, отец, звоню вам по такому вопросу: сегодня утром мне звонил ваш мэр,-Лев Борисович Вайсман. Он мне все рассказал про вашу вчерашнюю встречу, и попросил моего благословения на написание иконы Божией Матери,-"Властей и града Глухова покровительница." Это благословение он от меня получил, так что вы, батюшка, можете ничтоже сумняся приступать к написанию иконы. Эта работа будет поставлена мною на контроль, и вы, отец, по ходу дела, будете мне докладывать о состоянии выполнения этого заказа. После того, как икона будет написана, вы должны будете пригласить меня к себе в Глухов, где за Богослужением икона будет торжественно освящена. Вам так-же благословляется написать акафист этой иконе с рефреном: "Радуйся Благодатная Богородице Дево, властей и града Глухова покровительница," и начать сбор средств для осуществления этого богоугодного дела. Так-же я благословляю вас подключить сюда отца Николая, вашего соседа,...впрочем, мое распоряжение будет передано ему через отца благочинного. Вы все поняли, о. Виктор?
-Да, владыка, я все понял, и с завтрашнего дня приступаю к работе.
-Вот и хорошо. Вообще, о. Виктор, я должен вам сказать, что у вас очень хороший градоначальник (то-есть мэр). Мы беседовали с ним довольно долго, и по многим вопросам пришли к полному взаимопониманию. Вы совершенно правильно делаете, что сотрудничаете с ним; ваша позиция, и ваше отношение к властям конструктивны и оправданы. Поступайте так-же и дальше, и вообще, держитесь поближе к вашему мэру, он очень хороший человек! Вы все поняли?
-Да, владыка, мне все ясно. Благословите.
-Бог благословит, всего вам доброго.
Во время этого разговора матушка Ольга не отходила от телефона, и прижавшись ухом к тыльной стороне трубки слушала.
-Ну вот, Витюша, все чудненько и уладилось; а ты так боялся! Я же говорила тебе, что на все это есть воля Божия, правильно?
-Да, мать, ты была права: действительно есть! Я, честно говоря, сомневался, что владыка даст согласие на эту аферу, а получилось вон как...Видимо Лева сумел его убедить в правильности такого решения.
-Я думаю, что не только убедить, но и кое-что еще пообещать,-засмеялась матушка, потерев при этом большим и указательным пальцем правой руки друг о друга,-пообещать хорошего бабла! Это для нашего владыки самый весомый аргумент! Как что не волнуйся, мой благоверный, мы с тобой на правильном пути. Не плохо бы еще нам с тобой подумать, как на этом деле можно наварить; ты, надеюсь, не против?
-Конечно же нет! Там, где дело касается бабла, я всегда "за",-засмеялся батюшка.

глава_7
На следующий день, утром, к дому о. Виктора подкатила машина: за рулем сидел личный водитель мэра,-Михаил Степанович. Батюшка Виктор был уже готов к поездке, и стоял около ворот в теплой рясе и зимней скуфье.
-Здорова, батяня,-поприветствовал его Михаил Степанович,-что, поди я отвлек тебя от одного важного дела? Небось в теплой постельке с попадьей тешился?
От этих слов водителя батюшке стало как-то не по себе, и он затушевался.
-Ну, брат, это дело такое, никуда от тебя не денется! Приедем, наверстаешь. А сейчас давай, прыгай в тачку; поедем важное дело делать.
Батюшка открыл переднюю дверку и сел. Впрочем, вскорости он пожалел, что сел рядом с водителем, так как тот всю дорогу до Княженска отпускал сальные шутки по поводу духовенства, и этим ввел батюшку в такое смущение, что он уже не чаял, когда-же, наконец, они приедут в монастырь.
Но вот, наконец, машина остановилась у ворот монастыря; и батюшка с водителем выйдя из машины вошли во двор.
Водитель войдя в монастырь еще более развеселился, и запел песенку:
Раз пошел я помолиться в Божий монастырь,
помолился, очутился средь святых могил.      
Что я видел, не увижу больше никогда,          
поп монашку через ляжку, траля-ля-ля-ля...   
-Перестаньте, Михаил Степанович, здесь все-таки святое место, а вы богохульствуете! Вы не боитесь, что вас Бог накажет!?
-Нет, не боюсь! Вашего этого, как его там,-Хандры-Мандры,-ведь не наказывает, а почему же меня должен наказать?
-А за что же его наказывать,-возмутился батюшка,-ведь он настоятель монастыря, да еще и епархиальный духовник! Очень хороший священник, настоящий монах, и вообще,-прекрасный человек!
-Монах говоришь? Ха-ха-ха! Знаю я этого монаха! Мой коряш, таксист, недавно мне рассказывал, как он этого монаха по ****ям в местный бордель возил! А ты говоришь монах! Ебарь он отменный, а ты говоришь монах! Ха-ха-ха!
-Михаил Степанович, тише, прошу вас! Вон, на встречу нам сам о. Афанасий идет!
Действительно, на крыльце монашеского корпуса показалась фигура о. Афанасия; он заметил о. Виктора с водителем, и направился к ним на встречу.
-Ладно, батяня,-прекращая смех сказал водитель,-об этом мы на обратном пути поговорим; я тебе кое-что расскажу о вашем духовнике. А сейчас примем серьезные лица, и займемся делом, ради которого мы сюда приехали.
-Ну, здравствуйте, гости дорогие!-сказал архимандрит, подходя к батюшке и водителю,-добро пожаловать в нашу обитель. Как доехали?
-Вашими молитвами, о. Афанасий,-ответил батюшка,-все в порядке. Благословите нас, грешников.
-Бог благословит,-ответил архимандрит, и по-священнически поцеловался с о. Виктором.
-Ну а ты что, раб Божий,-обратился он к водителю,-почему благословения не берешь?
-Да я уже благословился,-ответил тот,-как только сюда вошел.
-Ну раз благословился,-архимандрит с неприязнью посмотрел на водителя,-то пойдемте ко мне. Там все и обговорим.
Отец Афанасий направился к монастырской гостинице, а за ним последовали батюшка Виктор и водитель. Зайдя в гостиницу архимандрит сказал, обращаясь к водителю: "Ну, раб Божий, тебе придется подождать нас тут, в приемной, а мы с о. Виктором поднимемся наверх, и там обо всем потолкуем."
-Чего это, с какой еще стати,-возмутился Михаил Степанович,-что, с понтом разговор какой секретный?
-Секретный, или нет,-властно сказал архимандрит,-а негоже будет мирянину слушать поповские разговоры: каждый должен свое место знать. Небось, когда с начальником на приемы ездишь, так его на улице, в машине ждешь? А тут для тебя специально условия подготовили,...смотри, и телевизор поставили, да еще и потрапезничать сейчас принесут. Чего же тебе еще надо? Чего не хватает? Так что, мил человек, посиди тут, и подожди нас, когда мы освободимся. А если ты вдруг нам понадобишься, так тебя позовут.
С этими словами о. Афанасий направился к лестнице, и стал подниматься на второй этаж. Батюшка Виктор последовал за ним. Он был очень рад, что ему удалось наконец-то, хоть и на время, избавиться от надоедливого шофера, и теперь можно будет совершенно спокойно, никого не опасаясь, поговорить с духовником, и наконец-то задать так интересующие его вопросы.
Зайдя в комнату, о. Афанасий закрыл за собой дверь, уселся в кресло, жестом пригласив батюшку Виктора сделать то же, и сказал: "Ну что, отец, давай рассказывай за чем приехал; я в общем-то в курсах, но теперь хочу слышать именно от тебя подробности."
Тут наш батюшка рассказал духовнику все, во всех подробностях, не умолчав и о таких пикантных моментах, как происшествие в приемной мэра с Алиной, просьба-приказ мэра относительно некой мадам, и затею с чудотворной иконой. Отец Афанасий слушал внимательно, поглаживая бороду, частенько в нее усмехаясь. Наконец батюшка выговорился, и замолчал. Молчал и архимандрит, что-то обдумывая; в комнате воцарилась тишина.
-Я так и думал,-наконец, нарушив молчание, сказал духовник,-они просто хотят нас, то-есть церковь, использовать для того, что-бы решить свои дела,-бабло заколотить. Ну что-ж, дело это, как говориться, обоюдовыгодное. За такую услугу не грех их по полной и отжать. Я ему назвал цену в две штуки баксов, а теперь будет пять.
-Отец Афанасий,-возразил батюшка,-да он хрен раскошелится! Вы не знаете, какой это скупердяй! У него лишнего рубля то не выпросишь, а тут вы увеличиваете сумму в два с половиной раза. Да он всю епархию на ноги поднимет! Еще и до патриархии дело дойдет!
-Не волнуйся, о. Александр,-Хандры-Мандры засмеялся,-я еще и не таких, как ваш мэр, ломал. Согласится, еще и как согласится! И владыка ничего не сможет сделать,...я знаю, как поступить,...только ты мне должен будешь кое в чем помочь,...разумеется не безплатно. Заработаешь, брат, на этом деле пол-штуки баксов. Ну что, согласен?
-Конечно же согласен, о. Афанасий,-радостно ответил батюшка.
-Вот и чудесно,-духовник потер  руки и засмеялся,-а сейчас давай займемся эскизом.
 Хандры-Маандры достал мобильник и позвонил.
-Отец Панкратий,-сказал он в трубку,-зайди ка ко мне, дело есть. Я сейчас в гостинице, на втором этаже. Да скажи о. Марку, пусть он трапезу приготовит на двоих,...да-да, конечно-же тот коньяк, который вчера спонсор привез, ну и колбаски там,...в общем, он знает чего. Только пусть не тянет, я жду.
Минут через десять пришел монах-иконописец,-о. Панкратий,-и батюшка подробно рассказал, какую икону нужно написать, и что должно на ней быть изображено.
-Хорошо,-ответил иконописец,-часа за два, думаю, эскиз будет готов.
-Вот и прекрасно,-промолвил на это духовник,-ты давай, иди занимайся, а мы с о. Виктором тут пока о жизни потолкуем; есть чего обсудить, и над чем подумать. Когда закончишь, позвони мне и доложи, а потом поднимайся сюда.
Отец Панкратий взял благословение у духовника и вышел из комнаты, о батюшка Виктор и архимандрит раскинулись в креслах и начали разговор.
-Понимаете, о. Афанасий,-начал батюшка,-как-то, все-таки тревожно у меня на душе: чувствую я что дело это весьма греховное. Тут можно Самого Бога врагом нажить.
-Это ты отец о чем? О иконе, или о той телке, которую дрюкнуть нужно?
-Конечно же, в первую очередь о иконе: ведь все это будет враньем чистой воды...никакая, ведь она не чудотворная, а просто прихоть нашего мэра,-вот и все. Получается, что для реализации его планов, ему церковь должна быть как служанка: идти на подлог, обман, различные аферы,...а в лице церкви это должен делать Сам Бог,...так что-ли?
-Да, брат, когда дело касается власти и бабла, то все пути хороши, в том числе и этот,-задумчиво произнес архимандрит,-вот только не такое уж это дело и греховное, как ты думаешь.
-Как это? Поясните мне пожалуйста, о. Афанасий.
-А вот так. Послушай-ка брат меня, сейчас я тебе все объясню. Во-первых: кто на иконе изображен?
-Матерь Божия, естественно.
-Правильно. Ей то будут и молиться, а не всяким там мэрам, херам, Фастовским, и прочей шалупони. Они, так сказать, только фон создают. А на этом фоне,-Сама Царица Небесная; Она тут главная, а все остальное,-просто фон.
-Вот посмотри сюда,-архимандрит показал рукой на красный угол в комнате, где стояли иконы,-видишь икону святой великомученицы Варвары?
-Да, вижу.
-А кто это изображен рядом с ней на иконе?
-Ее отец,-язычник Диоскор.
-Правильно, отец. Так вот, разве его изображение на иконе умаляет ее святость?
-Нет. Чествуют то ее, а Диоскор изображен для прояснения ситуации,...даже с мечом изображен: ведь Варвару казнил именно он.
-Все правильно, брат, все именно так. Вот видишь, изображение этого язычника, врага Божьего, убийцы собственной дочери, вовсе не оскверняет святости иконы, да и иконостаса в целом, а просто подчеркивает и разъясняет некоторые эпизоды жизни святой великомученицы. Не будь на иконе ее, дело обстояло бы совершенно по-другому: это была бы икона именно язычника Диоскора, и его присутствие осквернило бы весь иконостас, да и что говорить,-весь монастырь в целом: ведь молились бы тогда ему. Так и в твоем случае,...то-же самое: Матерь Божия покрывает Своим Омофором прежде всего церковь Божию, Божье стадо, духовенство, ну и тех, кои сейчас во власти суть. Будут другие, будет и других покрывать. Ей то по большому счету все равно, кого покрывать, ведь вся власть, как ты знаешь, от Бога. Кого Он назначил, того Она и покрывает. Так что, брат, тут все нормально,...не забивай себе голову разной ерундой!
-Ну, батюшка Афанасий, хорошо, с этим как-то прояснилось,-с облегчением вздохнул о. Виктор,-а вот как быть со свойством чудотворности? Ведь мне придется на икону капельки масла наносить, всякими благовониями ее натерать, да и что говорить,-придется с авмона сказать о так называемом "дивном видении": что, мол, я видел то-то и то-то. А ведь это самое настоящее лукавство и подлог! И все это я должен буду сделать в храме, посвященном Царице Небесной,...более того,-в святом алтаре! Получается, что там, где должна царствовать святая истина, поселилась самая низкая ложь! Вот как с этим быть?
-Да, отец, тут ты по-своему прав,-задумчиво сказал духовник,-но давай немного тут разберемся,-пофилософствуем на эту тему,-...и я обещаю тебе доказать, что и в этой ситуации особого греха нет.
-Как это?-спросил батюшка ошалело моргая глазами.
-А вот так! Ты мне скажи, например, одну простую вещь: цены у тебя на требы высокие?
-Ну, в общем-то да. Во всяком случае люди так говорят.
-А чем ты им это объясняешь?
-Говорю, что храм нужно содержать, и на это много бабла уходит.
-А безплатно требы ты совершаешь?
-Что я, придурок что-ли? Ведь если их безплатно совершать, то и ноги с голоду скоро протянешь. Ведь вы, батюшка архимандрит, сами знаете: помимо дома нужно еще и епархию содержать,-налог платить. А не заплатишь, так владыка голову снимет, еще и под запрет можно пойти,...так уже неоднократно было. Налог не привез,-так ты враг епархии! Владыка сперва срок выплаты установит, а потом еще может и счетчик включить. Не заплатишь,-в запрет! А что-бы он потом этот запрет снял, нужно будет все по счетчику оплатить. А иначе будет вечный запрет...
-Ну а что, отец, ты все бабло в епархию вывозишь?
-Конечно же нет! Большую часть оставляю себе. А на налог мы с прихожанами по Глухову собираем: я объявляю, что на поддержку храма деньги нужны, а я, мол, в епархию все вывез; назначаю людей,-они ходят по домам, и делают сбор. Какую-то часть сбора я отделяю на налог, а остальное беру себе,...а иначе, батюшка, нельзя никак! Народ-то ведь у нас несознательный, сами понимаете.
-Правильно ты говоришь, несознательный! Расскажи ты все, как оно на самом деле есть, так хрен бы тебе кто что дал...
-Получается, что так.
-Так то оно так, но получается, отец, что ты людям врешь, правильно?
-Хм,-о. Виктор почесал бороду,-получается, что вру,...ну а иначе как, посоветуйте?
-Врешь, сам сознался! Ну, а где же тогда истина? Ведь ты сам ложь к себе туда поселил, а истину изгнал, так ведь, отец!?-Хандры-Мандры перегнулся через стол, и пристально посмотрел в лицо батюшке,-да и разве только в этом ты людей обманываешь? А властей? Ведь ты перед ними стелишься, готов языком говно с их жоп вылизывать! Говоришь им то, чего на самом деле никогда не было, и не будет; всякими, там, орденками, да медальками награждаешь,...это что, разве не ложь? Ложь, причем чистейшей воды!!! А ты все это делаешь, так ведь?!
-Но, батюшка архимандрит, ведь так все духовенство поступает! Как же иначе!
-А сосед твой, Колька, то-же так поступает, а?
-Нет,-батюшка засмеялся,-у него все по-другому,-демократия,-как он это называет,-соборность. Все решается сообща с общиной. Вот только толку от этого никакого: босота-босотой! Уже пятнадцать лет в сане, а ничего еще не нажил. Честно говоря, не знаем, как от него избавиться: всю картину в благочинии портит...владыка, кстати, благословил вместе с ним крестные ходы с иконой совершать,...а я не знаю, как мне ему об этом сказать,...да и стоит ли? Все равно он этого делать не будет,-откажется.
-Вот видишь, батя,-духовник ткнул указательным пальцем батюшку в грудь,-ты сам признался, что все-таки без обмана прожить можно, на примере твоего соседа.
-Да, получается можно,... но я так прожить бы не смог,-сами понимаете,-семья все-таки. Дети есть хотят, да и учить их надо.
-Вот то-то и оно,-духовник опять ткнул батюшку пальцем в грудь,-что без этого, брат, не проживешь! И причем врут все: начиная от патриарха, и кончая обычным сельским попом. Но, как показывает нам жизненный опыт, от этого вреда нам никакого нет,-только одна польза! Люди-то от этого не страдают, правильно? Как молились, себе, так и молятся, а в поповские дела нечего им лезть, от них один только вред! И если будет в церкви демократия, не будет авторитета батюшки, то и церкви не будет: все развалится! Поэтому, брат, приходится соглашаться и с тем, что-бы в храме жила ложь, так как без нее, родимой, никак нам пока не обойтись! И к этой самой лжи ты прибегаешь гораздо чаще, чем к истине,...и самая большая ложь заключается знаешь в чем?
-В чем?-спросил батюшка, тупо вращая глазами, и не зная, что на все это отвечать духовнику.
-В учении о Царстве Небесном!
-Это как-это???
-А вот так! Ты покойников отпеваешь?
-Ну, да.
-Любых?
-Любых.
-Даже и тех, кто и лба не знал, как перекрестить?
-Да всех, батюшка духовник, мне без разницы кого. Я что, судья им что-ли? Лишь-бы бабло платили.
-А в чине отпевания что написано? Например кондак погребального канона: "Со святыми упокой, Христе, души раб твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная." А как можно безбожника, который даже и перекреститься толком не знал как, в Царство Божие, со святыми, а?
Это все равно, что тебя, например, взяли за руку, и просто так посадили в Российскую Академию Наук, хотя ты даже никакого образования не имеешь. Скажи мне, смог ли бы ты там работать, а?
-Конечно же нет! Ведь для этого надо, как минимум, профессором стать, научные труды иметь, изобретения, там, всякие...
-Правильно отец ты сказал: простому человеку там делать нечего; для того, что-бы там работать, нужно науке, как минимум, пол-жизни отдать,-жить этим! Так и тут: помести обычного грешника в Царство Небесное,-поближе к Богу,-так он там не выживет,-просто сгорит! Да и есть ли это Царство на самом деле? Кто его видел? Кто оттуда возвращался? Кто знает, как оно устроено, и каковы там законы жизни? А ведь мы непрестанно про него на проповедях говорим, и убеждаем народ, что оно на самом деле существует, и что там, именно, все так, как в наших книгах написано! Да, мы убеждаем, заставляем людей в это верить!!! А так ли оно на самом деле?-никто этого не знает...
-Так ведь в книгах же написано...
-В книге, брат, все можно написать,...бумага все стерпит. Но лучше один раз увидеть своими глазами, чем тысячи раз об этом читать с чьих-то слов, или слушать об этом. Свой опыт,-он ни с чем не сравним! Ты то сам видел ли какие-нибудь загробные видения?
-Да нет,...перехоронил кучу народа, и хоть бы один из них явился...
-Вот и я, брат, тоже самое...впрочем, это фундамент,-основа основ церкви,-не будь этого учения о воскресении мертвых, о Царстве Небесном, не было бы и церкви. А так ты сам знаешь: хочешь заработать миллион,-создай свою веру...сумей убедить людей, что все именно так, как ты говоришь; и деньги потекут к тебе сами, рекой.
В это время в дверь постучали, и раздался голос: "Молитвами святых отец наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас."
-Аминь,-ответил Хандры-Мандры. Дверь отворилась, и вошел трапезарь,-монах о. Марк с подносом, а следом за ним послушник Валерий, который так-же держал в руках поднос с пищей.
-Ну, заходите дорогие отцы,-важно сказал о. Афанасий,-чего это вы так долго? Мы уже вас заждались. Я то ничего, а вот наш гость,-о. Виктор,-прилично проголодался. У батюшки с утра во рту и маковой росинки не было,...нехорошо так заставлять себя ждать. Давайте-ка расставляйте все на стол, и на поклоны: по двадцать поклонов каждый.
-Простите о. Афанасий,-ответил о. Марк,-мы особо резину не тянули: только все приготовили, и сразу же сюда. Мы вовсе не хотели вам досадить. А поклоны мы конечно-же положим. Благословите.
-Бог благословит. Давайте, выполняйте.
о. Марк и послушник Валерий сняли еду с подносов, быстро сервировали стол, а после этого отбили каждый по двадцать поклонов под мерный счет архимандрита. Сделав все это, они забрали пустые подносы и удалились.
-Ну, что-ж, отец,-архимандрит широким жестом руки обвел стол,-добро пожаловать на нашу скромную монастырскую трапезу.
Скромная монастырская трапеза состояла из двух видов французского коньяка,-Chabasse и Remy Martin, большущей пиалы с черной паюсной икрой, нескольких видов салатов, тушенной телятины с овощами, красной рыбы, свеже-мороженной клубники, нескольких сортов дорогих колбас, и прочих монастырских яств,-которые можно попробовать далеко не в каждом ресторане.
Хандры-Мандры наполнил рюмки коньяком, и провозгласил тост: "Ну, будем! За нашу, брат, церковь, которая щедро дает нам от благ земных, и обещает блага небесные!"
Архимандрит и батюшка чекнулись и выпили. Минут пятнадцать за столом царило молчание: Хандры-Мандры и о. Виктор сосредоточенно поглощали монастырскую пищу. Особенно старался батюшка: дорожный голод и обилие дорогих яств заставляли его жадно набивать вместительный желудок, который, впрочем, в этом отношении был хорошо тренирован. Хотелось попробовать всего, и побольше. Но вот, наконец, наши преподобные отцы несколько насытились, и телесная пища вновь уступила место пище духовной.
-Так вот, брат,-продолжил о. Афанасий,-возвращаясь к нашей с тобой теме,...я имею в виду чудотворные иконы. Вспоминается мне один случай: некто из друзей нашего владыки, тоже архиерей, рассказывал вот что: у них там, в епархии, тоже есть мужской монастырь. И решил наместник этого монастыря заказать на святой горе Афон храмовую икону. Сам понимаешь, дело это далеко не дешевое. Нашелся спонсор, которого убедили, что если он оплатит изготовление и пересылку иконы, то его дела резко пойдут вверх. Короче говоря, заплатил он и за икону, и за поездку на святую гору наместника и еще двух монахов,-ведь сам понимаешь, такое дело по письмам и по телефону не решается,-оплатил пересылку, в общем,-взял на себя все расходы. Привезли эту икону в монастырь, торжественно освятили, ну и поставили для поклонения.
Все бы и ничего, да вот только по прошествию некоторого времени спонсор этот обанкротился и обнищал.
Разозлился он, брат, не на шутку! Я,-говорит,-столько бабла на монастырь вывалил, а мне в благодарность вот что? Где же справедливость? Где же ваш Бог? Почему Он так по-скотски со мной поступил? Ведь я же сделал все так, как вы меня просили, так в чем же дело? Что не так!? Ну,-говорит,-раз такой расклад, отдавайте черти назад мне все бабло, и икону. Я хоть за эти деньги кредиты погашу.
Сам понимаешь, отец, никто никакого бабла отдавать ему не собирался: сказали, что, мол, все уже потрачено. А вот к иконе он, пидор, прицепился: если не отдадите,- говорит,-то приведу пацанов и заберу силой.
Что тут делать: и отдавать жалко, и оставлять опасно,-мало ли, действительно, что у него на уме. Пошел наместник с этим вопросом к владыке. А тот ему сказал вот что: "Ты,-говорит,-отец наместник,-объяви эту икону чудотворной. Нанесите на нее капельки мира, украсьте крестиками, колечками, и другими побрякушками, расскажите о иконе людям на проповедях, и скажите, что, мол, такой-то бывший спонсор хочет ее у монастыря отнять. Если им икона нужна, и дорога, то пусть они ее тоже вместе с монахами защищают."
Так и поступили: нанесли на икону из шприца капельки мира, побрызгали благовониями из пулевелизатора, стали украшать цацками, и, естественно, говорить о иконе на каждой проповеди. И ты знаешь,-люди повелись, поверили!
Стали перед иконой читать акафисты, заказывать молебны, украшать ее. А когда наместник сказал, что икону хотят у монастыря отнять, и сказал кто хочет отнять, то народ заявил вот что: "Мы,-сказали,-этого человека на куски порвем, как бумагу, пусть только сунется!"
Донесли все это спонсору, и тот растерялся: не знает что ему делать; не ожидал такого заплета. А после и вовсе рукой на все это махнул. Так оно, брат, все и управилось.
-А икона так и осталось чудотворной,-спросил батюшка.
-Конечно же осталась! Попробуй-ка скажи теперь, что это было не так! Во-первых,-могут не поверить; а во-вторых,-кому это надо? Ведь обличить самого себя во лжи,...это, брат, надо быть полным идиотом! Кто же нам после этого поверит, а? А без веры,-сам понимаешь,-о какой духовности можно говорить?
Вот так эта икона по сей день и считается мироточивой и чудотворной; более того, она даже в каталог занесена, так-то!
-Отец Афанасий, а можно узнать, какая это икона, и какая епархия?-спросил батюшка Виктор.
-А вот этого тебе, брат, знать совсем не нужно!-ответил архимандрит,-сам знаешь,-любопытство большой порок. Достаточно для тебя и того, что я тебе сейчас рассказал.  Вот отец и получается, что не будь матушки лжи, монастырь иконы бы лишился, да и спонсор тот тоже тяжко бы согрешил: как-никак на монастырское имущество руку протянул. А так, матушка ложь все исправила, все разрулила, все в порядок привела; да и народ Божий утешила,-икона то в монастыре осталась, теперь каждый может к ней прибегнуть. Честь ей за это и хвала,...давай-ка, брат, выпьем за нее.
Архимандрит и батюшка налили коньяк в рюмки и чокнулись.
-За матушку ложь, за нее родимую!-провозгласил тост о. Афанасий,-пусть она живет на земле и здравствует.
-Спаси вас Господи, отец архимандрит,-сказал батюшка закусывая коньяк маслиной,-вы просто камень с моей души сняли! С иконой мне все понятно, а вот как быть с той женщиной? Получается, что я матушке изменю, если ее трахну,...ну а выхода у меня другого просто нет: мэр со свету сживет.
-Да-а-а-а,-протянул архимандрит,-действительно, получается что тут тебе придется согрешить. Но знаешь что, брат, порой бывает так, что без греха не может быть и добродетели. Вот смотри: апостол Петр, например, не отрекись он от Христа, не было бы у нас и образа великого покаяния. Понимаешь, надеюсь, о чем я говорю?
-Поясните отец Афанасий пожалуйста, что-то мне не совсем это понятно.
-Ну, смотри отец: Петр обещал Христу, что не отречется от Него ни при каких обстоятельствах, так?
-Да, обещал.
-А потом испугался и отрекся, правильно?
-Да.
-А теперь к тебе вопрос: что является основным моментом в жизни каждого православного христианина? Без чего наше христианское благочестие невозможно?
-Без покаяния, наверное.
-Правильно, покаяние,-это наиглавнейший момент в жизни каждого христианина. Недаром же церковь ввела обязательную исповедь перед причастием. А теперь смотри: покаяние Петра когда было-бы сильнее: когда он отрекся от Христа, или если-бы он этого не сделал.
-Конечно, когда отрекся! Придание говорит, что он после, когда только ночью слышал пение петуха, сразу же вспоминал свое отречение, и горько плакал.
-Вот то-то и оно! Не согреши он, и мы не имели бы образ великого покаяния и великого прощения! А так имеем. И это воодушевляет нас: если согрешил, то не отчаивайся, а кайся в своем грехе, и получишь прощение. Обязательно получишь! Вот так и ты, отец: не согрешишь,-женщину под нож подставишь: семья у нее развалится. Смотришь, еще и без бабла останется, по миру пойдет. Согрешишь,-заповедь Господню исполнишь: нет, говорится, большей любви, если кто положит душу свою за друзей своих. А тебе и душу то полагать не надо; поработай своей елдой, и все. Да еще и бабла за это дадут. А он то у тебя не обмылок, не измылится,...матушке то чего обижаться?
Батюшка сидел, слушал архимандрита, и...странное дело: чем больше он его слушал, тем легче становилось на душе; как-будто какой-то тяжкий груз спадал с нее. Становилось радостнее и веселее. Теперь никакие грехи вовсе не безпокоили о. Виктора: все, что ему предстояло сделать, представлялось теперь как-бы ничего не значащим.
-Вот так вот, брат,-продолжал духовник,-не парься, не грызи себя; а живи на полную. Живем то один раз, а мир,-он жирный кусок: режь его, и ешь!
-Спаси вас Господи, я все понял о. Афанасий, благословите на труды.
-Бог благословит, батя. Потом, когда все сделаешь, приедешь сюда, и я с тебя этот грех сниму, понял?
-Да, конечно приеду, обязательно.
В это время раздался стук в дверь, и голос за ней проговорил: "Молитвами святых отец наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас."
-Аминь,-ответил Хандры-Мандры; дверь открылась, и вошел иконописец,-о. Панкратий.
-Эскиз иконы готов, отец Афанасий, вот, посмотрите,-сказал монах.
Хандры-Мандры взял в руки лист бумаги и начал рассматривать. Батюшка Виктор встал из-за стола, подошел к архимандриту сзади, и тоже стал смотреть.
-Ну, о. Панкратий,-сказал Хандры-Мандры глядя в эскиз иконы,-ты тут прямо целый шедевр нарисовал! Думаю, что тебе за такую работу должно полагаться особое вознаграждение от господина мэра. Мы его на это дело обязательно раскрутим; правда о. Виктор?
-Естественно,-ответил повеселевший батюшка,-хочет победить на выборах,-пусть башляет.
-Вот это мне нравится, это по-нашему,-архимандрит положил эскиз на соседний стул и засмеялся,-а теперь давай-ка отец,-он обратился к батюшке,-зови-ка сюда этого водителя-пердителя. Надо с него аванс получить.
-Сидите, батюшка,-вмешался о. Панкратий,-я его сам позову.
Он вышел, и через пять минут вернулся с водителем-Михаилом Степановичем.
-Ну, раб Божий,-обратился к водителю архимандрит,-небось уже заждался?
-Да,-ответил Михаил Степанович,-я, честно говоря думал, что вы обо мне уже забыли; уже засыпать начал.
-Это как-же про тебя то забыть?-воскликнул с деланным удивлением архимандрит,-как-же забыть, когда у тебя авансик. А он нам сейчас как раз и нужен. Глянь ка сюда, какую икону о. Панкратий нарисовал; не икона, а целый шедевр! Нашему господину мэру уж точно понравится.
Действительно, эскиз иконы был многообещающим: о. Панкратий уж постарался. На первом плане были изображены Лев Борисович, Иосиф Семенович, и кандидат на пост мэра,-воротила Фастовский. Они стояли рядом друг с другом, как-бы образуя живой щит. За ними, сзади, была изображена Глуховская церковь; в левом углу эскиза были изображены очертания какого-то города,-очевидно Глухова; а  в правой части ,-крестный ход, с фонарем, крестом, и хоругвиями, который возглавлял священник в полном облачении,-батюшка Виктор. Над всем этим, на воздухе, стояла Матерь Божия, которая покрывала всех Своим омофором, который Она держала на вытянутых руках.
-Ну, раб Божий, оцени!-сказал архимандрит обращаясь к водителю.
-Да-а-а-а,-ответил тот,-сколько на свете живу, а подобного еще не видел! Такое еще и придумать надо!
-Ну, вот твой начальник и придумал, а мы в жизнь воплотили. Скоро освятим, и будете молиться своим господам. Недаром же они на иконе изображены.
-Так они же не святые, как же им молиться то?
-А тут это значения не имеет; раз изображены на иконе, значит можно их и почитать. Почем ты знаешь, сейчас не святые, а может придет время, и станут святыми. А ты им уже молился, святость, так сказать, в них вдувал. Тебе это тогда зачтется, обязательно.
Водитель смотрел на захмелевшего Хандры-Мандры широко открыв рот, и тупо поводя глазами: такого в своей жизни он еще не слышал.
-Ну что, господин водитель,-сказал о. Афанасий подходя к Михаилу Степановичу,-авансик то давай сюда. Видишь, как наш брат старался? А вы там с начальством все обсудите, если надо, то поправите, и мы тогда уже начисто изобразим. А пока доску для иконы готовить будем. Это, брат, тоже дело весьма долгое и кропотливое.
Михаил Степанович засунул руку в карман, достал кошелек, и вынул оттуда 500 долларов. Пересчитав их, он протянул деньги о. Афанасию.
Хандры-Мандры посмотрел доллары на свет, пощупал их пальцами, немного помял, и убрал в карман подрясника.
-Вот и хорошо,-сказал он,-главное начать. А остальные, как и договаривались по окончанию работы.
-Ну что, братья,-продолжил он,-давайте собирайтесь в путь-дорогу. Ехать вам не близко, а темнеет рано,-зима. Пока доберетесь совсем темно будет. А по темноте ехать,-не оно,...мало ли чего.
-Да, действительно,-сказал водитель, обращаясь к о. Виктору,-поедемте-ка, святой отец. Отец Афанасий прав: пока доедем,-совсем темно будет. А мне надо сегодня пораньше дома быть; да и вам, наверное, оно не помешает.
-Да,-согласился батюшка,-будем ехать. Благословите, о. Афанасий в дорогу.
-Бог благословит. Давайте, погоняйте. А насчет эскиза,-позвонишь, отец. Если что не так,-мы подправим. Только не тяни: у о. Панкратия дел невпроворот,-заказов много. Надо так, чтобы и нам не в напряг было.
-Хорошо,-ответил батюшка,-конечно же мы тянуть не будем. Это никому не выгодно.
Батюшка и Хандры-Мандры попрощались, поцеловались по-священнически, и расстались.
На обратном пути батюшка сел на заднее сидение, чтобы поменьше общаться с водителем, и как оказалось не напрасно: ибо Михаил Степанович начал с того, что сперва весьма нелестно выразился о архимандрите, потом переключился на архиереев, монахов и попов; потом вообще на церковь. Но батюшка ничего этого не слышал: сытный обед и выпитый коньяк сделали свое дело,-тихонько посапывая, батюшка просто спал.

конец третий части