Он был живым человеком

                Виссарион Белинский.

                Ein guter Mann in sienem dinklen
                Drange
                Ist sich des richten Weges wohl
                bewust
               
                Добрый человек и в неясном своём
                стремлении всегда имеет сознание
                прямого пути.               
                Гете               
               


     С Белинским познакомил меня И.С. Тургенев. Многократные упоминания о великом критике, которые я слышал часто и много, начиная ещё со школьной скамьи, не заинтересовали меня этим человеком, а скорее привили иммунитет к восприятию его творчества. И вот, уже на склоне лет от нечего делать  открываю я последний том Тургенева и читаю его письмо к одному из  его современников, где он описывает своё первое личное знакомство с Белинским.
   Это случилось в зимнем Петербурге, когда Белинский жил у Аничкого моста. Тургенев увидел белокурого, невысокого человека «с неправильным, но замечательным и оригинальным лицом … с тем суровым беспокойным выражением, которое так часто встречается у застенчивых и одиноких людей».  Комната его была опрятной, чувствовалась его любовь к чистоте и порядку.  Выражение лица его по мере беседы с гостем оживлялось и становилось всё более открытым, и светилось  искорками  его голубых глаз.
   Белинский был самолюбив, как пишет Тургенев, может быть, точнее было бы сказать «горд», но эгоизма в нём не было, «он простодушно забывал о себе перед тем, что он признавал за истину». Нравственная чистота его была изумительна и трогательна.
   Говорил он  просто и обыденно, часто повторял одни и те же шутки; но, когда увлекался, кричал, и не было человека красноречивее его. Он становился по-юному порывистым, и чувствовалась, и передавалась окружающим его страсть. Тургенев писал: «Белинский  был  именно тем, что мы бы решились назвать центральной натурой; то есть он всеми своими качествами и недостатками стоял близко к центру, к самой сути своего народа, а потому самые его недостатки, как, например,  его малый запас познаний, его неусидчивость и неохота к медленным трудам, получили характер как бы необходимости, имели значение историческое». Замысловато сказано,  но интересное мнение, не правда ли? Может быть, Ивану Сергеевичу, благодаря его долгой жизни за границей, удалось подметить эту особенность русского характера?
  У Белинского было тонкое чутьё к таланту, вкус, понимание  своей эпохи и, «главное - любовь к невежественной братии». Он чувствовал прекрасное и приговор свой выносил стремительно и уверенно. Он первым оценил Лермонтова, Гоголя, Гончарова. Он первым заговорил о театре, как  о высоком искусстве.  Благородный 19-й век, когда лучшими людьми России призывалась «милость к падшим», подарил нам столько великих представителей искусства и литературы! Впрочем, почему мы  по привычке отделяем художественную литературу от искусства? Верно ли это?
    Когда перед читающей публикой впервые предстал молодой гусар, поэт Лермонтов, выносящий беспощадный приговор  своему поколению,  и неизвестный малоросской учитель с эпиграфом: «Неча на зеркало пенять, когда рожа крива», Белинский первым указал на них, как на выдающиеся таланты.
     Встречи Тургенева с Белинским происходили, когда Тургенев был ещё молодым, начинающим поэтом и все его знаменитые романы были ещё не написаны. Летом он принёс критику свой рассказ в стихах, который получил одобрение Белинского,  всегда с бережным уважением относившегося к начинающим писателям. Он приветствовал всё, что казалось ему тем, что он сам любил, ожидая, что в будущем творчество молодых станет «приращением» к русской словесности.
    Тогда он жил на даче. В силу его бедности дача его представляла скорее клетку, как называл её Тургенев, сбитую наскоро из досок и оклеенную пёстрыми, дешёвыми обоями.
По совету доктора он купил на дачный сезон козу. Был он крайне непрактичен: коза оказалась настолько старой, что совсем не давала молока. Но лето стояло прекрасное, он много гулял, с Тургеневым они  бродили по сосновым перелескам, запах которых был полезен больному Белинскому. К этому времени он стал уже известен, как критик, ушли в прошлое дни, когда говорили, что он «далеко заносится», а старинный антагонизм  Петербурга и Москвы придавал ещё более резкости подобным высказываниям.
   Аристократам не импонировало и  его происхождение: дед Белинского был дьяконом, отец - лекарем. О нём ходили всякие сплетни, говорили даже о его якобы развратном поведении, обсуждали его наружность, называя её ужасной, умышленно, с издёвкой искажали  фамилию. Один из его современников, увидев его как-то, сказал: «Я только в лесу таких волков видел, и то травленных!». Слова его разнеслись по Петербургу, а автор их канул в неизвестность. На самом деле Белинский был  среднего роста, нескладный, на первый взгляд некрасивый, со впалой грудью. Он постоянно кашлял, и белокурые волосы его падали на высокий лоб.
  Тургенев пишет: «Кто видел его только на улице, когда в тёплом картузе, старой енотовой шубёнке и стоптанных калошах он торопливой и неровной походкой пробирался вдоль стен и с пугливой суровостью, свойственной нервическим людям, озирался вокруг - тот не мог составить себе верного о нём понятия». Белинский был искренним, увлекающимся, раздражительным, но без себялюбия, и бескорыстным. Те, которые  не любили его и даже писали на него доносы,  не знали, как целомудренна была его душа! Не знали, что был он застенчив, мягок и полон рыцарского достоинства. Жизнь его была почти монашеской,  вина не пил совсем.
     Известный портрет его, утверждает Тургенев, даёт впечатление неверное. Художник постарался приукрасить его и придал ему «какое-то повелительное» выражение. Смеялся он от души, как ребёнок, и лицо его при этом становилось пленительно добрым.
           Тургенев пишет: «Я имею причину предполагать, что Белинский, со своим горячим и впечатлительным сердцем, со своей привязчивостью и страстью не был никогда любим женщиной». Но нам нельзя не заметить благородные воззрения его на женщин, на их положение.  Уважение к ним, признание  их свободы, их общественное значение сказываются у него всюду.

   Иностранных языков Белинский не знал (но это по понятиям людей 19-го века), читал он по-французски с трудом. Это было препятствием к изучению тогда интересовавшей его немецкой философии. Он обращался к знакомым за информацией и мог слушать то, что они говорят и задавать всё новые вопросы часа по три, пока жена его не начинала умолять
«хотя немного погодить», напоминая о рекомендациях доктора.
     При всей своей яркой народности Белинский был скорее западником. Он признавал превосходство западной науки, европейского искусства, западного  общественного строя.
Он  был глубоко убеждён, что России следует воспринять выработанное Западом для развития собственных сил. Применение достижений Европы русскими помогло бы, по его мнению,  достичь самобытности, которою он  так дорожил. Белинский любил Россию пламенно; но также он любил свободу и просвещение.
   Не признавая уже создавшихся мнений, он вернее всех смог оценить «и дать уразуметь другим» то, что было, в самом деле, самобытным и оригинальным. Он чувствовал гармонию родного языка. Искусство было для него такой же узаконенной сферой деятельности, как и наука. От него он требовал правды.
   Если бы Белинский мог свободно заниматься самообразованием и делать то, что он так любил! но необходимость зарабатывать на жизнь неблагодарным, изнуряющим трудом -корректора часто бездарных статеек и рассказов  для журнала, в котором приходилось ему служить, не дала ему этой возможности. Какие только сочинения не приходилось ему  готовить к печати!  вплоть до поваренных книг и сонников.
   После очередного выпуска журнала, выдавалось несколько дней отдыха. В один из таких дней играл он в преферанс «не на деньги, а - так». Он выигрывал и торжествовал; но неожиданно для себя «обремизился», лицо его помрачнело, стал он «как к смерти приговорённый».
- Если так огорчаться, так лучше совсем бросить карты! - сказал Тургенев.
- Нет, - отвечал он, - всё кончено; я только до бубновой игры и жил!


   И опять изнурительный труд. Он брал работу на дом, сидел в  своей холодной мрачной  и сырой квартире. Там прочёл он ещё неизданный роман «Беданые люди» неизвестного тогда Достоевского, там воскликнул: «Новый Гоголь родился!». Его переполнила тогда гордость за русскую словесность. Ничто не могло остановить его, когда защищал он то, что было ему дорого. 
  В последние годы жизни стал он очень раздражителен, нервозен. Умер его новорождённый сын. На собранные для него Боткиным деньги,  некоторое время прожил он за границей. Его лечили в Зальцбурге, потом в  одной из парижских клиник. Кашель прекратился, исчез зеленоватый оттенок с лица.
  Вернувшись в Петербург, Белинский простудился, и состояние его резко ухудшилось.  Ему осталось жить несколько недель.    Стал он как-то мягче, терпимее, вероятно, предчувствуя свою смерть. Он полулежал в кресле, бледный, с огромными лихорадочно блестевшими глазами, каждый  вздох его превращался в стон.
     Перед самой кончиной он долго и страстно говорил что-то жене, просил запомнить, передать что-то кому-то. Она не отходила от него, поворачивала с боку на бок, пыталась приподнять на постели.

    

* Перевод И. Тургенева