Слово о полку Игореве Поиски и размышления

Слово о полку Игореве
(Поиски и размышления)
«Погибашеть жизнь Даждьбожа внука» – автор «Слова о полку Игореве» сказал это о потомках народа, который на землях восточных славян назывался русским.
Фраза, сказанная автором «Слова...» в XIII веке, остаётся актуальной и по сей день. Что же это за народ такой, жизнь которого погибает в течение стольких столетий, но не гибнет, вопреки войнам и потрясениям? Загадочная русская душа...
Однажды, в ранней юности, машинально взяв в книжном магазине районного центра с полки книжку малого формата, я прочитала на титульном листе: «Слово о полку Игореве» и купила её из простого любопытства, а может быть, ещё потому, что слышала о ней от учительницы литературы в школе. Полистала книгу дома и поставила на книжную полку.
Шли годы. Я жила и работала в Красноярске, Норильске, приехала в Москву, взяв с собой несколько сборников стихов любимых поэтов. В минуты одиночества помогали жить произведения М. Лермонтова, Дж. Байрона, Г. Лорки, С. Есенина, А. Ахматовой, М. Цветаевой, Н. Рубцова и других, близких мне по духу поэтов. Как-то, в 1986 году, в трудный период своей жизни, перебирая сборники, я увидела «Слово...». Оказывается, оно сопровождало меня повсюду с тех пор, как я его купила в сельском магазинчике. Помню, когда попыталась прочесть «Слово...», то у меня от необъяснимого волнения дрожали руки и трепетала душа. Юность ушла, подарив мне на память гениальное творение. Я не могла понять «Слово...» ни в одном его толковании, отчего и пришлось взяться за перо. С тех пор мною овладела неудержимая страсть – стремление понять творение. В это время и состоялась моя встреча с Евгением Ивановичем Осетровым, поддержавшим меня в поисках и размышлениях. Думалось ли мне, что на прочтение «Слова...» уйдут годы, а страсть перерастёт в нечто большее, чего не объяснишь словами? В итоге я приду к выводу: ближе и роднее души мне не встречалось на земле. Оттого и родились после многих лет исканий и размышлений стихотворные обращения к давно ушедшему автору:
***
Наши жизни не соприкоснулись
Даже в самом загадочном сне,
Только души однажды сомкнулись
В беспредельной, сквозной вышине.
Вольный дух, что cтолетья витает
Над просторами вечной Земли,
Скорбной родине вновь возвращает
Все заветные думы твои.
Я давно им с любовью внимаю
И учусь у них праведно жить.
В журавлиную, звонкую стаю
Мне хотелось бы стих превратить.
Чтобы он, в синеве пролетая,
Рассказал тебе, светлый мой брат,
Что жива в мире cовесть людская.
"Слово..." правды гудит, как набат.
***

Я шла к тебе двенадцать лет.
Из тьмы на твой печальный свет
Смотрела робкая душа...
Я шла, блуждая и спеша.
Далёкий, близкий мне певец,
Согласье тайное сердец
Рождает чистую мечту
О нашей встрече в том краю,
Где горя не было и нет.
Я шла к тебе двенадцать лет...
Некоторые современные толкователей «Слова...» творение понимают с точки зрения летописцев, невольно разделяя общепринятый взгляд на историю родной земли, но при этом пренебрегают авторским, глубоко личностным и обоснованным восприятием исторических событий и окружающего его мира. Вряд ли можно это ставить в вину потомкам, если история в большинстве случаев писалась и пишется людьми заурядными в угоду власть имущим. Автор «Слова...», утверждая правду на протяжении всего творения, стремится не только её высказать, но и понять. Это же стремление двигало и движет мной с тех пор, как меня покорило «Слово...». Конечно же, не было бы столько мути вокруг творения, дойди до нас его подлинник. Д.С. Лихачёв в статье «Предположение о диалогическом строении “Слова о полку Игореве”» высказал догадку: «Не рассчитано ли было “Слово о полку Игореве” для двух исполнителей...». К сожалению, он упустил из виду один очень важный момент, – при речитативном исполнении, да ещё с музыкальным сопровождением, звучание отдельных слов иногда искажается настолько, что слушатель не понимает их значение. Кроме того, в большинстве своём слова в русском языке звучат не так, как пишутся. Это соображение привело меня к выводу, что рукописи «Слова...», дошедшие до нас, продиктованы или написаны усердным, одарённым недюжинной памятью певцом, не читавшим творения в подлиннике. Вполне возможно, что «Слово...» передавалось певцами изустно, как драгоценное наследие. Судя по тому, что в нём особенно размыты места с яркими поэтическими метафорами – певец не был искушён в поэзии. Более того, он, очевидно, не был сведущ и в исторических событиях.
Автор не случайно так часто пользуется словом «уже», значащим в переводе со старославянского – цепь. Перед нами проходит цепь неразрывных событий, что особенно необходимо учитывать при чтении «Слова...». Далёкий певец оказался намного благороднее некоторых современных толкователей. Не понимая слово или словосочетание, а иногда и целый отрывок творения, он старался как можно точнее воспроизвести звучание слов на бумаге, видимо надеясь на то, что благодарные потомки сумеют найти правильное значение и простят ему его огрехи. И что же предлагают мне благодарные потомки? Бесконечные лингвистические исследования с несомненно ценными, но увы, редкими важными открытиями. Так я много лет не могла понять значение звукозаписи «блъванъ», но прочла в одном из исследований предположение, что это искажение тюркского слова «балобан», означающего в русском языке разновидность сокола. Мне стал очевиден смысл обращения «...и тебе, Тьмутороканьскый блъванъ». При этом пришлось воспользоваться словом «гонец», чтобы указать, что речь идет о конкретной личности.
Благодаря автору я узнала, что история любой земли – это прежде всего сама жизнь во всех её проявлениях, а не бесстрастные, ни о чём не говорящие, датированные события. Довольно долго мне не было понятно значение слова «дивъ», но прочитав в «Истории России» А.О. Ишимовой, что славянскую землю населяли не только славяне, но и финны, литва, ятвяги, корсь, дивь, летгола..., я осознала угрозу восточным славянам, исходящую как от внешних врагов, так и от диких лесных племён. Автор хорошо знал о внутренней угрозе славянам. Видимо, было известно ему и то, что по берегам Двины селились полочане-славяне. Что это? Простое созвучие слов или факт, указывающий на родственное происхождение двух племён (половцев и полочан), имеющих общий корень? Растерянность современных исследователей объяснима. Оттого, возможно, такое предложение, как «Петь о было песнь Игореве, того К внуку:» кажется исследователям сложным. Они не смеют допустить мысли, что автор мог быть внуком и Игоря, и Кончака. По их мнению, «Слово...» написано не позднее 1187 или 1202 года. И это утверждают русские исследователи, тогда как К. Маркс, по утверждению Д.С. Лихачёва, в одном из писем 1856 года к Ф. Энгельсу, высказал догадку о том, что «Слово...» было написано буквально накануне монголо-татарского нашествия, словно само время породило необычайный дар автора и заставило его взяться за перо.
Казалось бы, он сообщает о времени создания своего «детища» таким ясным предложением: «Дон ти, княже, кличетъ и зовет князей на победу». Певец не смог понять обращения, но ведь исследователям хорошо известно, что половцы только один раз обращались за помощью к правящим на русской земле князьям, и было это в 1223 году, накануне битвы на реке Калке: «Аще не поможете нам, мы ныне изсечены быхом, а вы наутре изсечены будете», как гласит летопись.
Поразительна способность автора переноситься из настоящего времени в прошлое, из прошлого в настоящее, предвидя при этом гениально будущее. Такой бесценный дар, как и любовь к родной земле, роднит его с вещим Бояном гораздо более, чем кровная связь с ханом Кончаком. Необычайная осведомлённость в исторических событиях указывает на то, что автор имел доступ не только в богатейшую библиотеку, но и в семейные архивы князей, погибшие позднее в большинстве своем в огне. Только вечная память людская не поддаётся ни огню, ни тлению. По всей видимости, на неё он и рассчитывал более всего, создавая своё творение в виде песенной повести.
Я не сомневаюсь в том, что автор был любимым внуком князя Игоря. О родственности их судеб и душ говорит прежде всего посвящение: «Игоря Святославлича внука – внуку Олегову». Как тут не быть благодарной царедворцу И.П. Елагину, передавшему это в своём «Опыте повествования о России» точно в таком варианте, в каком его записал певец: «...Игорю Святославличу, внуку внуку Олегову...». Исследователь В.А. Кучкин в статье «Раннее упоминание о Мусин-Пушкинском списке «Слова о полку Игореве» объясняет повтор слова «внуку» очень просто, по его мнению, это типичный приём переноса слова с конца одной страницы на начало другой, которым пользовались в XVII–XVIII веках. Остается понять, почему И.П. Елагин не воспользовался этим приемом в других местах своего труда. Я думаю, что писец Щукинской рукописи под большой буквой «К» имел в виду имя Кончака. Отчего? Это объяснимо. Вряд ли кто-то станет отрицать, что автор восхищается красотой и величием половецкой земли. Он величает Дон великим и синим, поля половецкие великими, а полки железными. И как истинный сын любит больше русскую землю за её непомерные страдания. Не будь он внуком Кончака и не знай о его диалоге с Гзаком из первых уст, автор обошёлся бы в своём творении и без диалога. Он мог слышать о диалоге от матери-половчанки. Не знай правды о женитьбе Владимира, автор не стал бы противоречить летописцам, утверждающим, что сын Игоря и дочь Кончака были помолвлены до похода князя Игоря в степь половецкую. В творении мысль «опутать» сына Игоря своей дочерью приходит Кончаку после побега Игоря из плена. В «Слове...» сквозит уважение к Кончаку как к личности, несмотря на отрицательную оценку хана Святославом киевским. Святослав называет Кончака поганым кощеем, возможно подразумевая, что какая-то женщина в роду Кончака была невольницей. Нельзя заподозрить автора в попытке обелить князя Игоря перед потомками, выставить его в лучшем свете. В истории известны случаи, когда князья заключали браки с половчанками. Даже если бы все действительно обстояло так, как сообщают нам летописцы, Игорь только бы выиграл в глазах потомков, как дальновидный и хитроумный политик, сумевший помолвкой отвести внимание Кончака от готовящегося похода.
Я постоянно восхищаюсь умением автора сказать правду-матку не в «лоб», а тонко и деликатно, что лишний раз указывает на его врождённую мудрость. О таком человеке, как он, не скажешь: «Простота хуже воровства». Но и хитроумным автора, как его великих предков – Ольгу и князя Ярослава Мудрого, не назовёшь. «Слово...» лишено всякой зауми, искусственности и красивости, автор не хочет казаться, он предстаёт перед читателем таким, каков есть. Изначально я думала, что певец допустил ошибку в хазарском титуле «каган». Предположив, что слово «коган» не титул, а прозвище, я решила, что автор мог воспользоваться прозвищем по примеру любимого певца Бояна. Вероятнее всего, Боян был родом из южных славян, а если точнее, то из Черногории. Именно там существовал район Баняна и река Бояна. В песне южных славян «Женитьба влашича Радула» присутствует такой эпический персонаж, как Диняр Банянин, имя дано по названию гор, а прозвище – по названию одного из черногорских племён. Думается, вещим легендарным Бояном мог быть Петр Ильин, сопровождавший отца Игоря – Святослава даже в престарелом возрасте и пользовавшийся, по утверждению В.А Чивилихина в книге «Память», неизменным уважением Святослава. Автор «Слова..» называет Бояна песнотворцем времени Ярослава, возможно подразумевая, что Боян не жил при Ярославе Мудром, а время Ярослава было близко ему по духу, отчего он его и воспевал.
Текст рукописи «Слова...» испорчен настолько, что «я», «коган», «на», «ходы», перепутаны местами. В призыв-обращение Святослава киевского вклиниваются слова, принадлежащие автору творения. В повествовании о битве в степи и битве на берегу реки также допущена ошибка – нарушена последовательность в изложении событий. Автор – человек будущего и не вписывается в рамки своего времени, да и моего, пожалуй, тоже. Не могу согласиться с исследователями, считающими «Слово о полку Игореве» народным. Народом во время создания «Слова...» называли людей, служащих при дворе князя. У автора же были очень веские основания избегать в «Слове...» обращения к народу. Народ при дворе Святослава киевского играл немаловажную роль. При всех своих достоинствах и заслугах, Святослав киевский был в какой-то степени человеком подневольным, народное окружение оказывало на него определённое давление. Это хорошо наблюдается в его диалоге с боярами. Варяги, служащие при дворе Святослава, тоже были народом. Святослава не понимает народ киевский, ему приходится обращаться к князьям, имеющим определённый вес в жизни русской земли.
Можно представить, под каким запретом было творение, если даже запись, сопровождающая выдержку из «Слова...» в «Апостоле» 1307 года, написана тайнописью. Для меня остаётся загадкой, почему исследователь И.В. Лёвочкин в статье «Псковский писец Домид и Апостол 1307 г.» считает, что своё имя тайнописью написал писец «Апостола». Записи «Апостола», несомненно, тщательно проверялись его заказчиком – игуменом Зосимой, и, следовательно, игумен отвечал за каждое слово «Апостола», но никак не писец, известный, видимо, всему монастырю. Разумнее предположить, что писец «Апостола» переписал выдержку, принадлежащую «Слову..», с сопровождающей её тайнописью, из более раннего источника, написанного во время жесточайшего преследования «Слова...». Затем писец попытался объяснить тайнопись, но в конце испугался накликать беду и  обрезал испорченную часть листа. Тайнопись гласит, что выдержка принадлежит творению, которое «псал ввнкддвв ъ//рекше двдъ органъ мысль//истина». Можно подумать, что тайнопись на этом обрывается, но я полагаю, – она сообщает неполное имя человека, создавшего «Слово...». Тайнопись также указывает на то, от кого и кому посвящено творение. Судя по тому, что речь в ней идёт о двух внуках и двух дедах, писал «Слово...» внук деду – внуку деда. Запись И.П. Елагина также сообщает о том, что писал внук деду. Имя автора в кругу близких могло звучать, как Доми. Я не исключаю, что Владимир, сын князя Игоря, назвал своего первенца в честь победы Игорева полка в степи половецкой Домиником. Увы, не имея доказательств, я строю свои предположения исходя из собственного анализа исторических событий.
Характерно, что «Апостол» писался в Пскове, пригородные, дикие леса которого, по преданию, стали местом встречи Ольги и её будущего мужа Игоря. Если автор подвергался гонению, то мог найти в Пскове единомышленников или хотя бы временное прибежище. В посвящении улавливается неизъяснимая горечь от схожести судеб внука Олега – Игоря и автора – внука князя Игоря. Как князь Игорь носил при жизни на себе отпечаток вины за бездумные действия своего деда Олега, так, видимо, и автору пришлось испытать на себе последствия ошибок князя Игоря. А последствия были страшны. Сам князь получил на русской земле смертельные, кровавые раны в 1202 году, о которых его предупреждал половец Влур ещё в 1185 году. Убили князя Игоря в самом расцвете сил. Эти раны князя Игоря и имела в виду Ярославна, плача в 1202 году в отцовской вотчине на Дунае. Вот как сообщает нам о гибели Игоря певец, который раз допуская ошибки: «Нъ уже, княже, Игорю утръпе солнцю светь, а древо не бологомъ листвие срони». Обращаясь к памяти Святослава киевского, правящего на русской земле во время Игорева похода в степь половецкую, автор скорбит о том, что Игорю уже не потребуется солнца свет, как дереву, что не по своей воле «листвие срони». Однако он не хочет завершать своё творение на трагической ноте и заканчивает «Слово...» возвращением князя Игоря из плена на русскую землю.
Только уяснив истинный смысл этого необычайно образного поэтического обращения, я поняла, почему в Киевском своде 1198 года, за четыре года до гибели, князь Игорь, по предположению исследователя В.А. Чивилихина в книге «Память», записан так, как записывали в те времена усопших. Этот же исследователь обнаружил, что в дружественном князю Любечском синодике Игорь записан под именем высокочтимого на русской земле святого Феодосия. Однако, В.А Чивилихин не предполагал, что князь Игорь умер не своей смертью тогда, когда уже не находился под защитой Святослава киевского. Гибель князя Игоря в 1202 году и явилась причиной нападения Ольговичей на Киев, вследствие чего в Галиче боярами будут повешены три сына князя Игоря. Месть тогда гуляла по русской земле. Д.С. Лихачёв в статье «Слово о полку Игореве как художественное целое» пишет: «...выражение “не кресити” несколько раз употребляется и в летописи, как формула отказа от родовой мести». Автор «Слова...» дважды пользуется «не кресити», видимо, не только относительно Игорева полка, но и по отношению к своему творению.
Судя по речи киевских бояр, они были уверены в том, что князь Игорь, как его дед Олег, задумывал вернуть с помощью половцев черниговский престол, но в последний момент передумал и, решив одержать полную победу над всеми половцами, заявил тем самым о своём желании занять престол киевский. Если восставшие киевляне за одну поддержку лошадьми посадили Всеслава полоцкого на престол киевский, то неизвестно, как бы они приняли князя Игоря, вернись он с полной победой. Святослав же киевский перед походом был посвящён, по авторскому утверждению, братьями в их планы. Отношения этих князей строились на полном доверии друг к другу. Святослав называет двоюродных братьев своих, Игоря и Всеволода, сыновичами, т.е. наречёнными сыновьями.
Народ, высадивший князя Игоря из седла златого да в седло невольничье, сожалеющий о потере воинской добычи, но совершенно не думающий о судьбе русской земли, принял участие и в убийстве 1202 года. Ярославна могла перезахоронить тело мужа, не захотев оставить его земле, на которой он был зверски убит. Возможно, поэтому могилу князя не могут найти на русской земле. Автор называет Ярославну зегзицею, от восточнославянского «зогза» – кукушка и южнославянского «елица» – жена героя. Этот образ может указывать и на происхождение Ярославны, на её родословную от южно-восточных славян. Девушки и женщины в песнях южных славян превращаются в кукушек, чтобы полететь на поле битвы и оплакать погибших сыновей, братьев, мужей. Но как же созвучно слово «зегзица» с русским словом «зарница» – предвестница грозы. Призыв Ярославны – это призыв образованной женщины, понимающей, что материя окружающего нас мира так же жива, как и материя человека. Как автор понимает Ярославну, её плач в Путивле! Ярославна уже тогда, в 1185 году, сама не ведая того, предчувствовала беду, разразившуюся над её семьей в 1202 году. На берегу Дуная она считала, что накликала преждевременным плачем в городе Путивле горе на свою семью. Оттого и стала река Десна, на которой находится город Чернигов и где убили мужа Ярославны, рекой Каялой, рекой её покаяния. Ярославна не обращается в своём призыве к земле, слишком далека она, княгиня, от земли, которую почитали крестьяне.
Мне непонятен ход мыслей исследователей, считающих, что автор Ольговичами и Ольговым гнездом называет потомков князя Олега, внука Ярослава Мудрого. Слишком незначительна для этого личность несомненно одарённого и храброго князя. Олег Святославич никогда не сидел на киевском престоле, борьба за власть не делала ему чести. Автор согласен с вещим Бояном, осуждающим Олега за его походы с половцами против князей. Законной ли была власть князей на русской земле, – вот в чём вопрос? Автор ни одного из князей в «Слове...» не называет русским, и это заставляет глубоко задуматься. Святослав киевский, рассказывая о вещем сне, называет князей, предавших Игоря, Босовыми «воронами». Видимо, он подразумевает потомков восточного славянского князя Боса. Бусую масть автор имеет в виду, употребляя этот эпитет по отношению к князю Игорю во время побега. Бусыми на моей родине считают светлорусых коров с оттенком седины. Не племя ли князя Боса называлось на земле восточных славян русским и пользовалось некоторым уважением? После разгрома готами восстания славян в 375 году н.э. это племя пострадало больше всех. Бос с сыновьями и семьюдесятью князьями был распят.
Обратимся к летописям. Парадокс заключается в том, что современные исследователи понимают запись в договоре вещего Олега с греками: «Мы от роду русского...», – далее перечисляются в основном норманнские имена, как то, что речь идет о посланцах народа русского, а не о представителях самого народа. Почему-то исследователи иначе понимают родственную запись из летописи: «Призвали к себе трех братьев варяжских, от племени русского, которые сделались властителями в нашем древнем отечестве и по которым стало оно именоваться Русью». Летописная запись означает, что трёх варяжских братьев славяне призвали от имени русского племени, племя это и сделалось властителем на землях восточных славян.
Академик Б.А Рыбаков в работе «Начальные века русской истории» убедительно доказал, что Рюрик пришёл не только с варягами, но и с одним неизвестным знатным родом. Читаем у Н.М. Карамзина: «Цари греческие имели в первом на десяти веке особенных телохранителей, которые назывались варягами...». Видимо, Рюрик не имел никакого отношения к знатному роду, пришедшему вместе с ним на земли восточных славян. Старшим в этом знатном роду был князь Олег, которого народ позднее назовёт вещим. Варяги же являлись союзом воинов-профессионалов, состоящим не только из норманнов, но и из греков, немцев, венецианцев, моравов. Таким образом, миф о том, что Ольга, как и Рогнеда, принадлежала к знатному варяжскому роду, остаётся мифом.
Во времена летописца Нестора в Киеве существовал Ольмин двор. Не исключено, что Ольма – настоящее имя Ольги, а сама она принадлежала латышскому племени, граничащему с городом Псковом. По утверждению Б.А. Рыбакова, Рюрик пришёл без братьев. Летопись заставляет в этом сомневаться. Чем, если не родством Аскольда и Дира с Рюриком, можно объяснить хвастовство князя Олега перед этими воинами: «Вы не князья и не знатного роду, но я князь». При этом Олег в доказательство своей власти на русской земле показал маленького Игоря, сына Рюрика, а затем дал приказ убить Аскольда и Дира, главных своих соперников в борьбе за власть на русской земле. Видимо, из-за отсутствия братьев Рюрик вынужден был поручить опеку над Игорем Олегу, надеясь на его благородство. Князь же Олег, избавившись от законных опекунов, становится полным властителем на русской земле. Взрослый Игорь покорно сносил безраздельное правление Олега, по всей видимости, не столько из-за уважения к оному, сколько из-за природной жадности к богатству, которая и явилась, по преданию, причиной его ранней гибели. Походы Олега приносили казне Игоря несметные богатства.
Что это был за знатный род, пришедший с варягами на землю русскую, помогает понять опять-таки летопись. Снова я обращаюсь к Н.М. Карамзину: «В сборнике, найденном в Воскресенском монастыре и писанном в 1073 году, два раза встречается имя боляр...» Заметьте, не звание, а имя. Боляры, позднее ставшие называться боярами, думается, и были тем знатным родом, пришедшим с Рюриком на русскую землю. И началась борьба между варягами, считающими себя полноправными правителями, ибо именно они были приглашены властвовать на русской земле, и боярами, ставящими себя выше варягов, людей без роду и племени. В договоре князя Олега с греками они называют себя Светлыми. Волей-неволей род бояр повернул ход истории на русской земле в иное русло.
Русские же князья, привыкшие больше к земледелию, чем к оружию, метались в этой борьбе, не зная, чью сторону принять. Называя князей Ольговичами, а значит признавая родоначальницей своего рода Ольгу, автор тем самым указывает на незаурядное хитроумие Ольги. Обратимся вновь к Н.М. Карамзину: «Имя свое она, кажется, приняла от имени Олега, в знак его дружбы к сей достойной княгине или в знак Игоревой к нему любви». Ольга, видимо, приняла имя Олега в знак своей любви, а не Игоревой, чем и нанесла обиду русским князьям. Игорь не мог любить князя, лишавшего его законной власти. Этот факт не исключает того, что и Святослава она родила от вещего князя Олега, считая, что перехитрила русских князей. Автор называет Ольгино гнездо «кметями», следовательно, род Ольги не был княжеским, так как «кметями» на русской земле назывались мелкие феодалы-землевладельцы.
Кто не принимал участия в борьбе за власть на русской земле, так это родственники Ольги, а позднее их потомки. Русские же князья служили тем, кто больше платил, недаром их жёны, оплакивая погибших мужей, так горевали о том, что им золота и серебра не поносить. Дочь богатого варяга – Рогнеда могла быть дальней родственницей Рюрика, Аскольда и Дира. Бедная русская земля, вместо ожидаемой защиты, она получила корыстолюбивых властителей. Благо, что среди князей и варягов находились и благородные личности, думающие о судьбе земли, ставшей им родиной.
Казалось бы, автор соглашается с Ольгой и также, как она, считает родоначальником её потомков на русской земле вещего князя Олега. Однако, обращает на себя внимание одна незначительная деталь в творении. Автор называет некоторых князей не Святославичами, а Святославличами, возможно подразумевая, что истинным родоначальником боярских князей на русской земле он считал Святослава, из черепа которого хазары в знак величайшего преклонения сделали чашу для вина, распивающегося в особых случаях. Святославличи и Ольговичи и стали объединяющей силой, поощряющей сердца людей на битву против поганых.
Погаными, по авторскому мнению, могли быть не только некоторые половцы, но и другие племена, как окружающие Русь, так и находящиеся внутри её земель. Оттого так важна была дружба с теми половцами, которые играли роль щита русской земли, чего князь Игорь ещё не понимал перед походом в степь половецкую. Говоря о том, что поганые сами брали дань по женщине от каждого двора, автор перед этим указывает, что поганые приходили от всех стран, следовательно, он имеет в виду не только некоторые племена половцев. Поганые половцы угнетали и на своей земле людей так, что на ней во время Игорева похода вспыхнуло восстание крестьянских общин.
Певец «Слова...», конечно же, не был посвящён в эти исторические события. Если крестьянское восстание на половецкой земле вспыхнуло сразу же после собрания, в котором принимал участие и тьмутороканьский «сокол», то племя дивь выжидало, чем закончится поход князя Игоря в степь половецкую. Только убедившись в полном поражении северских князей, дивь обрушилось на их владения, вытаптывая пахотные земли и сжигая всё на своём пути. Лишь срочный поход Святослава киевского в уделы северских князей утихомирил другие лесные племена и подавил восстание племени дивь. Об этом походе упоминал в своём труде «Память» В.А. Чивилихин. Более всех славянских племён пострадало русское племя. Автор называет дикие племена «земли незнаеме» потому, что они жили охотой и рыболовством. Карна и Жля, божества племени дивь, невольно указывают на характер их жизнедеятельности, так как Карна произошло от глагола карнать, т.е. обрезать неровно, неаккуратно, а Жля от глагола жалить, т.е. поражать ядом.
Трудно сказать правду, но гораздо труднее её понять и донести потомкам. Вот отчего автор уже в самом начале «Слова...» осознавал, насколько тяжёлый ему предстоит труд. Правда же о походе князя Игоря не только тяжела, но и невероятно горька. Всеволод и Игорь, задумывая объединённый поход в землю половецкую, чтобы хоть на время положить конец половецким набегам, в результате выступили порознь из-за того, что куряне – потомки рода Ольги убедили Всеволода выступить первым. Они точно знали, что Гзак и Кончак в набегах, и рассчитывали на легкую победу. Земля половецкая находилась недалеко от современного Курска. Встретившись с братом, Всеволод ставит Игоря перед свершившимся фактом – воины Всеволода уже на половецкой земле и ждут своего князя, изготовившись к битве, ибо колчаны открывались и луки натягивались непосредственно перед боем. Вот почему автор говорит, что братья, князь Игорь и князь Всеволод, сначала расстались на берегу реки, где им позднее предстояло встретиться вновь после легкой победы курян Всеволода над погаными половцами, в числе которых находились половецкие христиане с червлёным древком и белой хоругвью, и после жесточайшего суточного сражения Игорева полка в степи половецкой. Предками половцев, чьим тотемом являлся лебедь, могли быть угры или маджары, которые обитали в стране Лебедии близ Урала, но вытеснённые печенегами, некоторые из них перешли за Дон. Видимо, именно против этих половцев Ярослав Мудрый в своё время организовал объединённый поход. Участниками его, по данным автора, было десять князей. В числе их, конечно же, находился и молодой Святослав – сын Ярослава. Дружины Ярослава Мудрого и князей потерпели в том походе сокрушительное поражение.
Позднее Святослав Ярославич в «Изборнике», содержащем «Поучения к своему сыну» Феодоры, как бы предупреждал младшего сына Романа об ошибках Ярослава, Мстислава и своих. Храбрый Мстислав зарезал в поединке такого же храброго Редедю, а ведь Редедя мог быть если не другом, то хорошим соседом. Ярослав же нанёс мирным половцам смертельную обиду, которую они припомнили в 1185 году. Именно эти половцы приложили все силы, чтобы положить конец «полю» половецкому. В старом журнале «Наука и религия», не помню, к сожалению, за какой год, мне попалась на глаза статья, автор которой объяснял, что половцы «полем» называли распри ханов. В БСЭ (2-е изд. Т. 33) также указывается, что поле в эпоху феодализма – это единоборство сторон перед судом. Таким образом, князь Игорь, говоря о том, что хочет преломить копье о конец поля половецкого, тем самым заявляет о своём намерении сразиться с объединёнными силами половцев, забывшими распри перед лицом всеобщей опасности.
Вспыхнувшее восстание крестьян и походы князя Игоря со Всеволодом совпали во времени. Если это и можно принять за случайность, то за случайность закономерную. Всё говорит за то, что князь Игорь, узнав какие силы половцев выступили не только против его дружины, но и против восставших крестьян половецких, решает объединиться с крестьянами. Не случайно летопись сообщает нам о том, что в Игоревом полку находились и «чёрные» люди. Полк Игоря одерживает в степи немалую победу, – он выходит из окружения. Сражение это послужило примером для Дмитрия Донского, когда он организовывал ополчение против монголо-татар. Оттого так перекликается «Слово...» с «Задонщиной». Но возвращаясь на русскую землю, князь Игорь узнаёт о том, что Всеволод и его воины-куряне попали в окружение. Вероятнее всего, Всеволод спешил предупредить восстание племени дивь и других лесных племён. Всеволод и куряне были окружены на берегу половецкой реки Стугны, которая помогла князю Игорю, разбив в щепки струги, спешащие на помощь Гзаку и Кончаку. И князь Игорь после такого важнейшего и тяжелейшего сражения поворачивает свой полк назад, навстречу полному разгрому и плену.
Обращаясь не только к потомкам, но и к Всеволоду, автор говорит, что такого сражения, какое состоялось в степи половецкой, земля славян ещё не знала. Это великое сражение побудило автора вспомнить семь вечевых веков объединённых славян – склавен, венедов и антов – времена Трояновы, трёх ветвей славянских, имеющих один общий корень по словам раннесредневекового хрониста Иордана Мезогота. Сражение Игорева полка было достойно тех великих Трояновых времён, но не Игорева, по словам Святослава киевского, никчёмного времени. Предательство, возможно, русских князей из вещего сна Святослава, предупредивших половцев, чьим тотемом являлся лебедь, о походе Игоря, не позволяет автору назвать воинов Игоря и Всеволода русскими. Он называет их русичами – русскими не столько по крови, сколько по своему духу. Мне могут возразить, что слово «русичи» образовалось намного позднее создания «Слова...», но кто возьмётся утверждать это достоверно, если огромные библиотеки и архивы русской земли были сожжены во время набегов диких племён и во время монголо-татарского нашествия. Предали князя Игоря, Всеволода и Владимира также сваты-толковины из вещего сна Святослава киевского. Они, вероятно, и привели связанных князей к половцам. Князь Игорь, утверждающий, что плен хуже смерти, не мог оказаться в плену, имея, в отличие от Всеволода, легкие, незначительные ранения. Святослав киевский в своём призыве-обращении к князьям говорит не только о физических ранах Игоря, но и о душевных – задета честь князя и честь русской земли. Свадьба-пир, начатая в вещем сне Святослава, закончилась на реке Стугне для русичей трагически.
Князь Игорь во время побега вспоминает Стугну в связи с материнским горем, которое может сравниться только с горем земли. Как река Канина для деда князя Игоря – Олега, как река Десна для Ярославны, так и река Стугна стала для Игоря его Каялой – рекой покаяния. И всё же автор не обвиняет князя Игоря, а скорбит за него, сознавая, что после ночного перехода, суточного сражения, Игорь не мог рассуждать здраво. Кроме того, автор понимает, что затмение солнца сказывается не только на поведении животных, но и на человеческом разуме. Геройство же князя Игоря неоспоримо. Даже предупреждённый во время побега из плена Влуром о грозящей ему гибели на русской земле, он стремится навстречу своей судьбе, не делает и попытки избежать её. Зачем нужно было Влуру предупреждать князя Игоря о гибели на земле половецкой, если он уже совершил побег и находился на берегу реки? Ярославна, видимо, не только плакала, но и действовала, не жалела ни золота, ни серебра, чтобы организовать побег князей из плена. Трижды, как в сказках, обращаясь к природе, она черпала в ней силы для борьбы за честь и жизнь мужа и сына.
При всей красивости эпитета «златой» золото в творении играет нелицеприятную роль. Князья, позолачивая престол и стремена, попирали золото ногами и задним местом. Позолоченный шлем Всеволода оказался ненадежной защитой для головы и только укоротил его жизнь. Золотое ожерелье на шее Изяслава, сына Василькова, выделяло Изяслава среди воинов, указывая на высокое положение в дружине. Богатство Святослава киевского, крыша терема которого была позолочена, привлекало к двору князя людей недостойных. Страстный призыв-обращение Святослава к князьям мог быть неуслышанным из-за его окружения. Не выделяйся князья среди своих воинов златыми вещами, они могли бы избежать не только плена, ранений, но и гибели. Призыв Святослава не заслуживает того, чтобы называться златым. Златым словом автор мог назвать только речь бояр, которую Святослав «изрони», т.е. унизил, осмеял. Такой оборот речи в русском языке, как «...изрони злато слово нет слезами смешано и рече:» считается неграмотным, если «изрони» понимать как «сказал», а певец, по всей видимости, был грамотным человеком.
Автор призывает князей бороться за крестьян, показавших в битве с половцами невероятное мужество и доказавших на деле свою любовь к родной земле. Он ясно сознаёт, что время дружин прошло и наступает время всеобщих ополчений. Созвучие слов «христьяне» и «христиане» могло привести к тому, что многие подвиги христьян-крестьян были приписаны историками христианам. Думал ли автор, призывая князей бороться за крестьян, что крестьяне и по сей день будут унижаться на русской земле?
Всё «Слово о полку Игореве» – это мощный призыв к человеческому разуму, способному понять, что любовь к родной земле превыше самой жизни.