Вот осень 7

7.

Ричард вошёл в ванную и в задумчивости остановился напротив зеркала. Ещё одно утро. Так начинается каждый день. А есть ли во всех этих обычных действиях смысл? Из крана льётся холодная вода – как всегда. Ричард взял зубную щётку, открыл тюбик с пастой. Когда сын ушёл из дома, было не так плохо – оставалась, по крайней мере, надежда, что он жив. Так впоследствии и оказалось. А теперь осталась только пустота, которую ничем не заполнить.

- Папа?..

Ричард вздрогнул. Нет, показалось…

- Доброе утро, папа!

Ричард, не веря своим глазам, смотрел в зеркало, в котором отражалась ванная, он сам и в дверях за его спиной – Ромес.

- Ром! – воскликнул Ричард.

- Я, папочка, я. Вот решил заглянуть… Только ты не оглядывайся – там меня нет, я здесь, в зеркале.

- Как ты?..

- Ничего, нормально. Ты не верил мне до конца, правда? И сейчас не веришь. Думаешь – или сон, или ты сошёл с ума. Ни первое, ни второе не верно. Извини, что долго не давал о себе знать. Возможности не было. А как тут дома?

- Дома всё хорошо. Только вот после того, как тебя… м-м… Ну, ты понимаешь. Тогда мама твоя даже заболела, но уже всё прошло. С тех пор у нас никто не смеялся. Так сумрачно и одиноко…

- Прости. Это случилось, когда я меньше всего его ожидал.

- У меня навсегда перед глазами останется тот жуткий день… Когда мне сказали, что тебя уже нет, что они опоздали, и тебя невозможно было спасти… Твоё спокойное лицо и белые цветы…

- Интересно будет посетить место, где меня в землю закопали и надпись написали. Как оно выглядит?

- Небольшая плита из серого камня, лесные цветы…

- О, это мне нравится. Когда-нибудь наведаемся туда все вместе.

- Это реально?

- Конечно. Вы только подождите. Я сейчас вернуться не смогу: друзей выручать надо. Потом как-нибудь, ладно? Ты там маме передай, что у меня всё в порядке.

- Она мне не поверит.

- А, да. Подумает ещё, что у тебя не всё в норме. Мика и Ник поверят, они же знают, как всё на самом деле устроено. Написать, что ли, маме посланьице?

- Как ты его передашь?

- Здесь, в зеркале оставлю, она придёт и прочитает. Она ведь мой почерк знает?

- Конечно, знает.

- Тогда я напишу. Мне уже нужно возвращаться…

- У тебя точно всё хорошо? Что-то ты похудел, загорел…

- Куда мне ещё больше загорать! – усмехнулся Ромес. – У нас там лето. После долгой разлуки почему-то всем родителям кажется, что дети изменились. Не волнуйся, отец, я такой, что выживу, даже если будет очень плохо.

- Так тебе плохо?

- Нет, это я так сказал, в общем. Я в Мирах. Они ко мне достаточно снисходительны.

- Ты вернёшься?

- Я обязательно вернусь когда-нибудь. Скоро. Теперь я ухожу.

Ромес быстро нацарапал записку и прилепил её на стекло со своей стороны. Встреча проходит не совсем так, как положено встрече отца с сыном, которого он считал погибшим. Но ничего, его семья вскоре поверит, что Ромес жив. Свидетельство – эта записка. Они могут осматривать и изучать зеркало со всех сторон, просвечивать лучами, разбить на мелкие осколки, но всё равно это ничего не даст. Зеркало как зеркало, ничего необычного, вот только отражается в нём белый листок бумаги с неровными строчками, хотя на самом-то деле его нигде нет, он существует лишь со стороны Ромеса. Это их всех убедит.

- Вот и всё. Да свидания, папа!

- До свидания, мой мальчик!

Видение исчезло. Вода всё так же лилась из крана. Ничего не было. Просто показалось желаемое действительным. Ричард глубоко печально вздохнул. Но взгляд его остановился на зеркале, на чём-то белом, виднеющемся там… И он понял, что на свете может случаться многое, чему простой человек не даст объяснения. И все надежды и мечты – не пустая иллюзия. А значит, можно жить.
***
Ромес был доволен. Он без труда вернулся туда, откуда его, можно сказать, вышвырнули. Первым делом он наведался в своё временное пристанище. Паукашка оказалась там: она мирно дремала на лежанке, однако, услышав шаги Ромеса, сразу проснулась.

- Ром! – увидев его, она вихрем понеслась ему навстречу, чуть не сбив с ног.- Я целую неделю сидела одна и не знала, что с тобой. По вечерам я искала тебя и слышала, что ты умер, но я не верила!

- И правильно делала. Как видишь, я жив и вернулся к тебе.

- Ко мне, именно ко мне?

- Я же говорил тебе, что никогда тебя не брошу. Ты тут с голода не умирала?

- Ром, ты ведь сам всегда делал запасы; разве ты не помнишь, что сделал тут целый склад? Года два роскошной жизни обеспечено!

- Ну, хорошо, хорошо. А Кэтрин не приходила?

Паукашка, сразу помрачнев, убрала лапы с его плеч:

- Нет.

- Паукашечка, неужели ты ревнуешь?!

- Может, и так. Тебе-то что? Тебя больше интересует Кэтрин.

- Ты помнишь, что я говорил когда-то о силе любви?

- Конечно, она для тебя – роза, а я – на правах собаки. Это я понимаю.

- А может, я собак люблю всё-таки чуточку больше, чем розы?

- Это возможно?

- А почему бы и нет? И всё же ты не роза и не собака. А Кэтрин – человек. И если бы я очень любил людей, то никуда бы из дома не совался и никогда бы даже не подумал, что может существовать другой мир, иная реальность… Но я увлёкся. Необходимо узнать, что случилось с Кэтрин.

- Почему ты думаешь, что с ней что-то случилось?

- Иначе она обязательно заглянула бы к тебе, особенно если бы знала, что меня убили, растерзали и всё такое. Пойду позвоню ей.

Ромес набрал номер Кэтрин в телефоне-автомате. Трубку взял Стан.

- Здравствуйте, - сказал Ромес. – Могу я поговорить с Кэтрин?

- Кэтрин нет, - угрюмо буркнул Стан.

- А где она?

- В больнице.

- В больнице?! Что с ней?

- А вы кто? Назовите себя.

- В какой больнице?

- Кто говорит? Назовите своё имя!

Ромес понял, что от дяди Кэтрин ничего не добьёшься, и повесил трубку.

Итак, Кэтрин в больнице. Что же с ней случилось? Скорей всего, это всё из-за него. Он решил обзвонить все больницы. Начал с ближайшего от места жительства Кэтрин медицинского центра, и ему сразу же повезло. Ему сообщили, что пациентка Кэтрин Талерски действительно находится у них в двести одиннадцатой палате.

Ромес забежал к Паукашке, сообщил, что пойдёт навестить Кэтрин, и отправился в путь.

Здание медицинского центра было огромным – в несколько десятков этажей. В него Ромес проник не вполне легально – через окно, поскольку часы посещения давно уже окончились (ночь как-никак!), и никто его в больницу по-человечески просто не пустил бы. Погуляв по широким запутанным коридорам, он не без труда отыскал нужную палату. Ромес осторожно приоткрыл дверь. В палате было темно – обитатели её давно спали. Он некоторое время сомневался, культурно ли будет вот так врываться среди ночи, или всё-таки подождать до утра, но чьи-то шаги в коридоре решили все его сомнения в пользу первого. Ромес тенью скользнул в палату и прикрыл за собой дверь.

В палате было четыре койки. Две из них пустовали. Яркий лунный свет, проникающий через широкие незанавешенные окна, помог Ромесу сразу найти Кэтрин. Ромес приблизился в её койке. Девушка спала; ресницы её вздрагивали, она улыбалась во сне. Ей снился приятный сон.

Ромес опустился на колени у изголовья и тихо прошептал Кэтрин на ухо:

- Привет, дорогой друг, не я ли тебе снюсь?

Кэтрин улыбнулась ещё шире и пошевелилась, повернувшись к Ромесу.

- Мы с тобой идём по прекрасной цветущей поляне, а невдалеке течёт чистая речка, правда? – продолжал шептать Ромес.

Веки Кэтрин дрогнули, и Ромес понял, что она вот-вот проснётся.

- Это ты, - разомкнув губы, шепнула Кэтрин.

- Я. Просыпайся.

- Если я проснусь, ты исчезнешь.

- А если не исчезну?

- Исчезнешь. Тебя убили. Тебя нет.

- Есть.

- Я проснусь, и ты исчезнешь.

- Если я исчезну, ты снова заснёшь, и я опять тебе приснюсь.

- А вдруг нет?

- Ты попробуй. Просыпайся.

- Ты живой во сне. А так – нет.

- И во сне живой, и так. Ну-ну, ты уже проснулась. Открывай глаза, не заставляй меня помогать тебе.

- Помоги.

- Хорошо, - Ромес легонько провёл пальцем по кончикам ресниц Кэтрин.

Она пружиной взвилась в постели, натягивая одеяло до подбородка, напуганная до онемения. Глаза её были почти круглыми от ужаса; на блестящих белках отражалась луна.

- Ты сама попросила… - растерянно оправдывался Ромес. Он не ожидал такой бурной реакции. – Кроме того, я не думал, что ты так боишься привидений.

- Ромес?!

- Ты прекрасно знаешь это. Я ещё не слышал, чтобы во сне так ясно говорили.

- Так тебя всё-таки не убили? Они были так уверены…

- Ещё бы! Убили, конечно.

- Так как же…

- Во-первых, я уже сказал, что я – привидение. Если это объяснение тебя не устраивает,  могу просветить тебя относительно моего явления по-другому. Предположим, я не Ромес, а его брат-близнец. Нас разлучили в детстве: меня украли цыгане, и вот, когда через много лет я нашёл своего братика, его убили…

- Нет, я не хочу, чтобы ты был братиком Ромеса. Оставайся лучше его призраком…

- Почему?

- Призрак – частичка его самого… Ромес, что ты тут делаешь, если честно?

- Я пришёл к тебе в гости. Как тебе живётся?

- Да вот в больнице понемножку лежим… Поговорить не с кем. Вон там, на той койке лежит старушка – божий одуванчик, глухая, как пень, спит всё время.

- Почему ты здесь?.. Тише! Кто-то идёт!

В коридоре явственно слышались шаги. Кто-то старался производить поменьше шума.

- Гости на равных со мной правах, - определил Ромес. – Вставай на всякий случай. Ходить можешь?

Кэтрин утвердительно кивнула и покинула тёплое ложе. Ромес быстро придал ему подобие лежащего под одеялом человека.

- К двери, - коротко приказал Ромес, и они с Кэтрин на цыпочках приблизились к двери и прижались к стене возле неё. – И почему в больницах двери неправильно открываются?

Кэтрин хотела встать так, чтобы открывшаяся дверь, в случае чего, закрыла её, но Ромес посоветовал занять место с другой стороны, объяснив тем, что резко распахнувшаяся дверь запросто может впечатать стоящую за ней в стенку. В данном случае это могло произойти именно так (дверь открывалась внутрь палаты).

Они притаились.

Крадущихся по коридору оказалось несколько. Шаги затихли возле палаты Кэтрин. «Двести одиннадцатая, - послышался шёпот. – Это здесь!»

Дверь медленно приоткрылась. Пропуская в темноту палаты полоску света из коридора, и на пороге, прямо рядом с затаившим дыхание Ромесом, на расстоянии не более полуметра от него, возникла человеческая фигура. Глаза Ромеса, привыкшие к темноте, узнали «грязного-белого-мятого» шефа, сурового судью и безжалостного палача. Потом рядом с ним появились и его вечные прислужники, отъявленные мерзавцы и негодяи, в чём Ромес успел превосходно убедиться за время своей работы у шефа.

- За мной, только тихо! – скомандовал шеф. – Кажется, их тут двое. Никто не должен проснуться. Особенно – ха-ха! – она. Значит, ты держишь ноги, ты – руки, а я нежно опускаю ей на лицо подушку. И никто ничего не поймёт. Но только если мы всё сделаем тихо и быстро. Действуем по моему сигналу. Вперёд! – и они напрямик двинулись к мирно спящей старушке.

Когда они втроём подошли к её койке, Ромес бесшумно выскользнул через приоткрытую дверь, которую недруги не догадались закрыть, в коридор, держа за руку Кэтрин. Она была босая, в ночной сорочке. И они ушли незамеченными.

- Внизу нам не скрыться. На улице они нас догонят, и там негде прятаться. У них могут быть сообщники. Бежим наверх!

И они поехали на лифте на самый верх. Убийцы, бегущие по лестницам, через десяток-другой этажей, несомненно, отстанут, хотя и догадаются по работающему лифту, куда направились беглецы – точнее, беглянка (явление Ромеса им и в мысли не могло прийти).

Не исключено, что лучше было бы спрятаться где-то на этажах, но у Ромеса возникло странное чувство, что то, что он делает, правильно. Им нужно было выбраться на крышу.

Ромес оставил в дверях лифта корзинку для мусора, так что они теперь не закрывались, и лифт, следовательно, не мог никуда ехать.

Кэтрин вслед за Ромесом вышла на плоскую крышу здания больницы. Держась за руки, они остановились у невысокого металлического бортика из крашенных в белый цвет труб. Огни города и порта светили далеко внизу. Ледяной ветер пробирал до костей. Кэтрин прижалась к Ромесу.

- Наверно, здесь всегда ветер, - сказала она. – И ночи стали холодными.

- Так почему ты попала в больницу? – спросил Ромес.

- Твои ласковые хозяева слегка поколотили меня за дружбу с подозрительными личностями. Ты же видел синяки на моём лице; они уже проходят. Я отделалась только здоровенными синяками, а переломов и внутренних повреждений нет. Так, пара гематом и небольшое сотрясение мозга.

- Подожди, я с ними ещё рассчитаюсь!

- С кем это молодой человек собирается рассчитаться? Если что, я могу произвести расчёт прямо здесь и прямо сейчас, - вдруг послышался сзади язвительный голос, и не ожидающие ничего подобного Ромес с Кэтрин от сильного толчка полетели с крыши. В последний момент Ромес одной рукой успел схватиться за трубу бортика, другой рукой сжимая запястье Кэтрин, у которой сердце замерло от ужаса: если у Ромеса не хватит сил, она умрёт. Кэтрин боялась пошевелиться, чтобы её рука не выскользнула из пальцев Ромеса.

- А, так это ты, бессмертный! – Шеф узнал Ромеса. – Не знаю, как, но тебе везёт. Только ты забыл, что в таком большом здании может быть несколько лифтов. А ты интересный тип, как я погляжу! Ты же должен был умереть, но не умер. Мне полезно было бы иметь в своём штате такого сотрудника. Проглядел я тебя как-то. Ну да ничего, попробуем наверстать!

Труба бортика, за которую держался Ромес, скрипнула, прогибаясь под тяжестью двух тел.

- Ты находишься в весьма критическом положении, - продолжал шеф. – И мне прискорбно будет видеть твои умные мозги разбрызганными по асфальту внизу. От тебя останется одно воспоминание, нехороший мальчик. На этот раз ты точно умрёшь, хотя перед ужасной смертью у тебя будет достаточно времени, чтоб наделать в штаны со страху, поскольку изменить уже ничего нельзя. А потом – удар, череп вдребезги, сквозь кожу прорываются осколки переломанных костей, лужа крови – прелесть! Эта ржавая трубка вот-вот сломается, и всё будет так, как я сказал. Весело, не правда ли? Но, мой друг, я сегодня добрый, и я могу позволить совершить полёт этой девочке одной. Дай мне руку, и я помогу тебе выбраться, честно! Только держись за трубу покрепче, а то вскоре залетаешь в образе рыжего ангелочка. Слышишь, труба скрипит! Руку, быстро!

Труба и в самом деле скрежетала, готовясь сломаться. Ромес взглянул вниз, на Кэтрин. В её расширенных глазах был страх и мольба не покидать её. Выбирать особенно не приходилось. Ромес разжал пальцы, протянув руку шефу, и его потащили наверх, и в тот же миг труба сломалась. А Кэтрин стремительно полетела вниз, вниз, в чёрную бездну с хищными глазами огней, которыми смотрела на неё из мрака ночи сама смерть, готовя ей ложе из асфальта перед медицинским центром.

И сквозь животный ужас пробивалась одна-единственная мысль: Ромес оказался трусом, он пожертвовал ей ради своей жизни, пусть даже на коленях перед шефом, но – жизни! Он отпустил её руку, чтоб принять помощь от врага! Это он убил её!