Двойной анклав

       "Господи, ну что за уродка, - думал отец, развёртывая ноут таким образом, чтобы голография мужчины, плавающая над экраном, во всей красе показалась на той стороне защитного пузыря. Это на случай, если принимающий монитор окажется выключен. - Когтистые птичьи лапы вместо рук, очки вместо изящных корректирующих линз, комки слуховых протезов по обеим сторонам головы, редкие полуседые космы и эта жуткая бугристая кожа в белесых пятнах. Лик льва - или скорее львицы".
       Дочь его была заражена, как и почти все женщины на Земле. Особая разновидность вялотекущей лепры, "Белая болезнь", что названа так с лёгкой руки Карела Чапека. Бацилла передаётся через мужчин в результате контактов особого рода, но поражает лишь противоположный пол. Так сказать, гемофилия наоборот. Наследственным заболеванием, однако, в отличие от последней не является и никаким медикаментам не поддаётся в принципе. Женщина до того, как умереть в возрасте, который раньше называли цветущим, успевает зачать от одного до девяти младенцев, с каждым всё более переходя в ущербную фазу. Рождённые мальчики по внешней видимости здоровы, девочки уже больны в латентной форме, которая неминуемо даст о себе знать. Но какое-никакое, а продолжение жизни на планете.
       - Вот, Машуня, - говорит отец, не поднимая головы и стараясь не видеть то, что находится по другую сторону границы. - Новый претендент на твою руку.
       - И свободу, - вставляет она будто бы про себя. Отец невозмутимо продолжает:
       - Красив, спортивен, характером покладист. Если не мультимиллионер, то весьма близок к этому. Собственный остров на Средиземном море, девственные леса, разработки поделочного мрамора и кварцитов, уже выправлено разрешение на строительство особняка для тебя, где ты можешь родить и воспитать мне внуков.
       - Но не внучек, - говорит Мария чуть хрипловато - связки горла поражены тоже, скайп явно отлажен так, чтобы это не корректировать. - Их сразу берут в... скажем, заповедник и ставят на искусственное вскармливание. Легион будущих невест.
       - Ну...да, - отвечает отец. Видно, что эти споры порядком ему надоели, как и казённый лексикон, на котором они ведутся. - Ты должна понять, как важно укрепить в девочках жизнь.
       - Почему бы вам не выращивать оплодотворённые клетки в пробирке и не доводить до ума в кювезе? Нанотехнологии вроде бы позволяют. Или не попросить об услуге тех из нас, кто ещё здоров и на воле?
       - Сама знаешь, что ин витро получаются стерильные особи... Люди. Так действует Белая. А те из вас, кто пока здоров, не поддаются...
       - На сексуальное насилие. Обучились защищать себя от заразы. Для того собираются вместе в коммуны, налаживают партнёрство, овладевают оружием и боевыми техниками. Отловленных поодиночке и укрощённых власти вынуждены прятать под такой колпак, как этот. И не отрываясь следить, чтобы не покончили с собой и ребенком. Такая вот политкорректность.
       - Причём тут политкорректность? Они бунтарки. Эгоистки. Если уж ты родилась женщиной - будь добра соответствовать сценарию.
       "В тюрьмах "колпаки" не такие, - думает отец, проговаривая ртом гладкие фразы. - Обычное силовое поле, которым манипулируют снаружи. А у моей доченьки с подругами как бы не мономолекулярная мембрана с хитроумной входной диафрагмой и управлением изнутри. И чёрт знает откуда появилась на замену прежней".
       - Папа, говори спасибо, что я с тобой пока общаюсь, - гневно шепчет Мари. - Интересы коллектива - одно, торговля своими детьми - другое. Мы тут все решили жить и умереть так, как нам хочется, а не на благо чему-то там в особо крупных размерах. Когда в твоём теле постепенно истощаются все пять чувств, шестому, то есть патриотизму, некуда внедриться.
       Захлопывает ноутбук, не дожидаясь, пока отец сделает то же. Поднимается, тяжело опираясь на костыль, вешает плоскую сумку через плечо. И уходит шаркающей старческой походкой.
       Снаружи восемьдесят пять, внутри двадцать один с небольшим.
      
       Когда один за одним умирают нервы, ступень за ступенью ухудшается слух, падает зоркость, становится безвкусной любая пища, благовоние делается равным зловонию, а скрюченные будто в пароксизме пальцы - этакие клещи! - в равной степени легко управляются с углекислым льдом и мерцающими углями нестинаров, необработанной акульей шагренью и скользким, как вода, шёлком; когда от той пятерицы, в рамках которой человек познаёт мир, остаются несвязные тени, ты совсем иначе понимаешь великие строки Гумилёва:
      

    Так век за веком - скоро ли, Господь? -
    Под скальпелем природы и искусства
    Кричит наш дух, изнемогает плоть,
    Рождая орган для шестого чувства.
       Природа - конечно, она такая и есть. Дама резкая и крутая, будто штопор. Искусство? Ну, не совсем оно. Тот элитный особнячок, который люди построили для себя из отборных кирпичиков натуры. Культурный анклав человечества. Великий немой, который отчего-то взял - и вступил в диалог со всеземельными лишенками. Как это? "Дух Мой оставляю вам. Дух Мой даю вам. Да не смутится сердце ваше и не устрашится". Цитата неточная, ибо Книгу цитировали по памяти. Однако действовала на входе и выходе безотказно.
       Сначала им всем ещё была необходима усиленная преграда между собой и видимостью тварного мира, данной в ощущениях: бионано(как их)механические окуляры-телескопы, гигабайтные "пентиумы" за каждой ушной раковиной, встроенные в плоть анализаторы и манипуляторы. Чтобы не оглушило потусторонними впечатлениями. Но однажды, около года назад, Мария враз, легко и со всей очевидностью поняла, как обойти фатальную заразу по кривой. И почти одновременно с этим - как необходимо перестроить защитную оболочку над островом, чтобы та пропускала вовнутрь лишь то, чему рады обитательницы. Эфирный свет. Бесплотные голоса. Силу, которую, хоть и казалась неисчерпаемой, жаль было тратить на своё бренное. Пелены и паутины, для которых не находится слов в языке людей. Пищу, что лишь по ошибке считается нематериальной. Иногда и очень редко - телесные оболочки тех людей, которым можно доверить самую главную женскую тайну.
       А за ней узнали это и другие пленницы Нео-Молокаев.
       Мари дожидается, пока родитель напоследок вздохнёт над своей неудавшейся рекламной акцией (какой по счёту - оба давно сбились), и с полным чувством своего мужского достоинства двинется по обрывистому склону атолла. Там, на песке, ждёт его личный гироплан, изящная винтовая машинка с горизонтальным взлётом и небольшим динамическим потолком, безвредная для них, здешних обитательниц, и довольно-таки безопасная для самого отца - благодаря их же скрытным усилиям.
       Потом откладывает в сторону разговорник, палку - и чётким, молодым шагом двигается внутрь тех нарядных джунглей, в которые за последние годы обратился их коралловый островок.
       Гладь малого внутреннего моря отражает многие радуги, что загораются, меркнут, снова вспыхивают и перекрещиваются под разными углами. Так выдаёт себя мембрана номер два, потайная и куда более мощная, чем та, что снаружи. Чтобы она пропустила внутрь, женщине приходится освободиться от всех тряпок, кроме тончайшего парео или сари, и пропустить себя через особый шлюз: дезинфекции хватает на час, можно растянуть и на два, но грех рисковать своим будущим.
       Внутри будто гигантский паук заткал всю лагуну от края до края, и в его сетях, мягко подталкиваемые волной, колышутся полупрозрачные капсулы. Или яйца. Или колыбели.
       На пляж вытащены узкие, как стрела, челны, тут же в беспорядке разбросаны фантастически нарядные поделки из раковин, кокосовой скорлупы, пальмовых листьев и коры. Всё точёное, полированное, крашенное в цвета самих тропиков. Игрушки.
       Девочка лет десяти-одиннадцати, смугленькая, с гладкой кожей, по-обезьяньи ловко спрыгнула с ветки, помахала рукой:
       - Как чудесно, Мари, что ты пришла! Твоя Руати сегодня утром сложила свою первую фразу, представляешь? И длинную какую! Приподнялась на ручках в своей колыбельке, уселась покрепче и запела: "Зачерпну ковшом Молочный Путь, напоюсь лунячьим молоком, чтобы мне, летучей, не свернуть на пути в планет привольный дом".
       - А не стихами она может? - смеётся Мари. Её голос на несколько тонов понизился по сравнению с прошлым разговором и звучит ныне чистым грудным контральто. Хрипота куда-то исчезла вместе с понурой осанкой и видом предельной немощи.
       - Это успеется, - весело говорит девочка.- Главное - начало положено. Вот она, смотри. Уже заметила маму. Дать тебе на руки?
       - Не нужно сейчас, - смущённо отвечает женщина. - Добро бы одна была, так ведь эта малявка и с прочими юными девицами вовсю копошится и тискается.
       - Они же все чистые, как вода в роднике.
       - Так ведь не я. Меня это рождение не исцелило, - с лёгкой грустью отвечает Мари. - Жизнь продлит, может статься. Но ведь это не очень важно, правда?
       Они не обсуждают между собой того, что на самом деле важно. Что девочки, появившиеся на свет благодаря партеногенезу, - вовсе не клоны и не слепки с мам даже по внешности. А внутри...
       В пять месяцев их речь уже можно понять без особого труда. В шесть они с плаванья, барахтанья и ползанья переходят на ходьбу, вернее на бег. В семь - познают первоначальные буквы и наиглавнейшие слова. Они пьют солнечный свет и дышат луной. Любое знание проникает в них так же легко, как горный воздух в лёгкие. Эти создания мало поддаются хвори и практически не знают утомления, они красивы, ловки, грациозны и небывало сильны. Они почти не страдают от зноя и мороза: возможно, поэтому всецелая нагота беспокоит их не больше, чем в те благие времена, когда до Гаваики и подобных мест ещё не добрались миссионеры.
       Старшие из девушек уже прекрасно осознают, зачем появились на свет. Здесь и в других таких же запретных, запредельных анклавах, разбросанных по всему миру, они готовятся выйти из своих магических оболочек, чтобы передать истосковавшемуся без них человечеству свою священную природу.
       Изначальную природу человека.
       И, поистине, это будет самое лучшее, самое бескровное сражение на свете.