Подписка о невыходе

Такая ужасная, невозможная, смехотворная подписка действительно есть! Как она официально называется, знают только те, кто ее дают, — госслужащие абсолютно недосягаемого ранга и такой же заработной платы. А дают они ее в том, что после двадцати одного ноль-ноль будут сидеть дома и на улицу — ни за что, ни под каким видом! Простым, неранжированным гражданам смысла этого ограничения не понять, особенно если знать, что за границей эти же госслужащие могут выходить, входить, нырять, ездить в любое время и без уведомления — то есть шпиономания исключается. Остается предположить, что эта подписка — забота чисто о внешнем облике чиновника, который может быть покорежен… ну, допустим, при выгуле собаки.
Василий Игнатьевич Чутченко был госслужащий недосягаемого ранга, и с собакой у него гуляла жена, и в этот день все было как обычно: Элеонора Илларионовна вернулась с Пифом, овчаркой, вымыла ему лапы в ванне — на дворе октябрь, слякоть — и села кормить Васечку ужином. Сама Элеонора была на диете — возраст и выпендреж.
— Вот, — сказала Элеонора, — октябрь уже, а у сына дача не утепленная. Как бы хорошо внуки зимой бы на воздухе! Можно было бы каждое воскресенье на лыжах кататься. И я бы с ними. Что ж ты, Васечка, лето-то проспал? Давай сейчас начинай!
— Элечка, ты совсем, что ли? — сказал, не подумав, Василий Игнатьевич, который первый раз слышал о том, что сыну нужно утеплять дачу. — Октябрь же! К тому же сынок-то сам чем думал-то? Избаловала? И вообще, поедете к нам в коттедж, там и катайтесь.
— У самого денег — черт на печку не встянет, а рассуждает! Очень нужен мне этот шалман в коттедже — там же один дуб и фарфор. Нанимай рабочих. Хочу кататься!
Васечка фыркнул. Элеонора стукнула по столу. Васечка улыбнулся.
Увидев эту улыбку, Элеонора Илларионовна — хоть и Элеонора, и коттедж с фарфором, но потомственный врач-гинеколог, а значит, знает, куда послать, чтобы человек и вовсе не родился, — и послала своего Васечку.
Тот:
— Ах, ты матом обкладывать!..
— Тебя только матом и обкладывать — потому что ты дачу кирпичом обложить не можешь!
А Чутченко хохол, из настоящих, упрямый. Когда свою Эльку добивался, по веревке к ней на балкон лазил. И тоже как заорет:
— Открывай окно! Пусть все слышат, какая у меня жена дура!
— Ха-ха! — закричала Элеонора и стала открывать все окна подряд. — Смотрите все, какой у меня муж дурак: он хочет, чтобы все знали, что жена у него дура!.. Вот сейчас вся посуда твоей мамочки в окно и полетит!
— Сама полетишь вслед за ней!
— Ха-ха! — сказала Элеонора, вскочила на оттоманку, потом на подоконник — и в окно.
Квартира, понятно, была на первом этаже, но все-таки Элеонора уже бабушка и выскочила как была — в брюках и футболке.
Василий Игнатьевич ей в окно швырь норковую шубу и сапоги — прямо в грязь: гуляйте на здоровье!
— Ах так!.. — кричит Элеонора. — А ну иди сюда, безвыходный, грей меня! Сейчас посмотрим, что тебе важнее — жена или подписка о безвыходности.
Час Элеонора ходила под окнами голая, терла себя руками по всем местам и ругалась. Василий Игнатьевич ходил по другую сторону окон, тоже мерз, не одевался и побрехивал, но окон не закрывал и к Эльке не шел, делая вид, что из-за подписки.
Наконец Элька полностью замерзла и применила безотказный прием:
— Зачем же я за такого идиота хохла замуж вышла?! — закричала она, проходя в очередной раз мимо окон. — Какой за мной Сашка ухаживал Рубин на пятом курсе! Сейчас хирургом в Бурденко!
Тут Василий Игнатьевич завопил:
— Это вот ты меня на жидовскую морду хотела променять?!
— А ты мало того что хохол, ты еще и антисемит?! Как тебя на госслужбе только держат! Сейчас прямо еду к сестре — и до свиданья, Вася! Квартиру эту нам мой папа покупал, не забудь! — и бегом к метро.
Василий Игнатьевич не выдержал — схватил другую шубу и дернул свою Элечку догонять, нарушив подписку о невыходе.
— Н-н-нет, — дрожит Элька и кутается в шубу, — сначала скажи, когда ты мне н-новую шубу купишь? Бр-р!
— З-завтра, завтра, — тоже дрожит Васечка — сам-то выскочил неодетый.
— И с-сапоги! О-ей-ей!
— Черт с тобой, хоть десять…
Они попререкались еще минут пять и сошлись на одних сапогах, а шубу вытащили из грязи — ничего, норка коричневая, да и не испачкалась почти, а сапоги — те прямо в лужу угодили.
А дачу сыну Чутченко все же обещал утеплить. Прямо завтра начать. Деньжищ-то — черт на печку не встянет!