Плацкарт

Эта история приключилась со мной в очень странный период моей жизни. Я так до конца и не понял, что действительно произошло со мной той ночью в плацкартном вагоне поезда №  66ЫИ Астана – Петропавловск – Омск. Логика и здравый смысл раньше были моими главными ориентирами, но с тех пор они покинули меня, оставив наедине с пугающе бесконечной вселенной. Даже сейчас, спустя почти год, мое сердце сжимается от страха, когда я вижу эти старые, вонючие, наспех покрашенные вагоны РЖД с жесткими синими полками и грязными окнами, сквозь которые виднеются нечеткие силуэты горе-путешественников, вечно пьющих и что-то жующих. В поездах редко увидишь счастливые лица. Может быть потому, что на этом самом поезде ты не сможешь вырваться из этой черной дыры. Вроде как засыпаешь в Омске, а просыпаешься уже в Рио-де-Жанейро. Только не на поезде РЖД... Если вечером ты ложишься на эту проклятую синюю полку в столице Прииртышья, то утром ты просыпаешься в Кургане. Ты просыпаешься в Челябинске. Ты просыпаешься в Улан-Удэ. Ты просыпаешься в Жезказгане. Станция конечная, просьба освободить вагоны.

Я прекрасно помню тот день, знаете, один из этих дней, когда тоска бывает такой сильной, что кажется еще чуть-чуть и она станет материальной, вязкой и липкой жидкостью, которая неспешно зальет все улицы, все дома и их обитателей, которые даже не заметят перемены.

Мои дела шли хуже некуда. Я приехал в новую столицу Казахстана неделю назад, в надежде найти здесь деньги для своей дышащей на ладан маленькой конторки, но сумел найти только  неприятности. Поездка в Астану была авантюрой с самого начала, и я с самого начала знал, что все этим закончится. Наверное, мой отчим был прав, когда говорил мне, что если все время думать о провале, то он непременно произойдет. Или наоборот?

Мне казалось, я просто сплю и вижу один из тех дурацких снов, не кошмаров, а скорее каких-то меланхолично-суицидальных серых снов без цветов. Как будто я застрял где-то между раем и адом, в том месте, куда попадают посредственные люди, не страдают и не радуются. Просто бродят в вечном тумане и серости и постоянно забывают,  о чем они думали даже 20 минут назад. Как сказали как-то по телевизору, синдром потери кратковременной памяти.  Кто я? Зачем я здесь? Что со мной происходит? О чем мы с вами говорили? Как назывался этот синдром?

Я вижу этот дурацкий сон и не могу проснуться.

Толпа народа стояла на перроне вокзала, все ждали свой поезд, чтобы поскорее вернуться обратно в Омск, где их наверное ждали родные, любовники, бывшие любовники и все остальные. Осенний ветер, резко континентальный климат, хмурые постсоветские лица, наверное, я просто не замечал ничего радостного вокруг себя. А может, так было на самом деле. Но то, что наш проводник был настоящим уродом, это конечно неопровержимый факт. Большое круглое лицо неопределенной национальности, немигающий смотрящий сквозь тебя взгляд, глаза навыкат. Еще он вонял, но когда ты путешествуешь плацкартом, это вроде  старой доброй традиции. На каком-то англоязычном сайте я читал заметку о том, что существует гипотетическая возможность принять душ в плацкарте, сомневаюсь, что кто-то когда-то ею смог воспользоваться. Вагон был подстать проводнику, знаете, так говорят про собак и их хозяев, что они часто похожи. А этот вагон был похож на своего проводника, даже не знаю, кто из них был хозяином, а кто питомцем.

Мое место было 38, и я прекрасно знал, что это означает: верхняя боковушка у туалета. Поезд формировался в Караганде и вагон был уже на половину заполнен, так что мне пришлось пробираться через полосу препятствий из торчащих с верхних полок ног в черных носках и сумок стоящих в проходе до противоположного конца вагона. Какая-то сгорбившееся бабка, еле шагая, возвращалась на свое место с пластиковой тарелкой лапши, залитой кипятком. Аборигены окружающей пустоши называют эту лапшу чоис. Не сказать, что в этот день вид угрюмых теток, поедающих курицу с вареным яйцом, меня особенно угнетал. Наверное, я просто смирился, все это ерунда. Вообще всё не имеет никакого смысла.  Моя койка была трансформирована в столик с двумя сидячими местами, я тяжело бухнулся на первое место и уткнулся головой в стенку рядом с окном. Деревянная рама окна распухла и как будто прокоптилась, а в щель между ней и стенкой вагона всякая грязь забивалась, видимо, последние пол века. Мне показалось, как будто там что-то пошевелилось. Я прищурил глаза, эта щель мне на секунду показалась громадным тектоническим разломом где-то в самом центре богом забытого континента. Грязь была такого цвета, от которого инстинктивно выворачивало наизнанку, все оттенки коричневого, желтого, бурого, жирного, слизкого, липкого вещества. Я проваливался в эту щель, я падал туда и там, что-то шевелилось и ожидало меня. Я попытался представить, что меня не существует и выпал из сознания. Кто-то говорит, что сон — это как маленькая смерть. Я тоже так думаю.

Мне было очень холодно. Я стоял, на перроне какой-то станции совершенно один. Хотя я не знал сколько времени, было уже очень темно, горел всего один фонарь, под которым я стоял и чего-то ждал, как будто надеясь, что этот жиденький свет меня защитит. Все вокруг было пропитано духом разрухи и запустения. Возможно, когда-то это был важный транспортный узел, но сейчас казалось, что я нахожусь за пределами обитаемой земли. Где-то далеко-далеко от цивилизации, в заброшенном когда-то очень давно мире. Бетонный перрон оброс глубокими трещинами и крошился, на лавках почти не осталось деревянных досок и то, что от них осталось, стояло как обглоданные железные скелеты. Ржавчина разъела металл и он был похож на фотографии пораженных раком органов в большем увеличении. Тишину нарушали только завывание ветра и шелест проклятых деревьев. Я был совсем один и я уже очень давно ждал, когда придет этот чертов поезд и одновременно боялся его прибытия. Я боялся его даже больше, чем тьмы, которая окружает меня.

Ой, сынок, извини, что разбудил. Я тут на нижней полке еду. Ну ничего, сейчас отъедем от вокзала, бельё раздадут и можешь спать ложиться опять. Меня кстати Кириллом звать, но ты зови меня просто Дед, хех!

На меня смотрел причудливый старик. На такого смотришь, и вроде все с ним в порядке, обычный дед, только все равно что-то было в нем странное. В его взгляде. Сначала я подумал, может он старовер какой-нибудь. Одет был по-старому: штаны, телогрейка, как будто бы из черно-белого фильма про войну. Седая борода длиной в ладонь. Седые брови тонкой большой дугой взмывали вверх, придавая ему какие-то черты филина, что ли. Шрам на щеке, очень старый и теперь уже не сильно заметный. На груди висел какой-то крест, а может, и не крест, сразу я не разглядел. На пальцах были видны следы стертых татуировок, но одного пальца на правой руке не хватало. Глаза... да его глаза меня и насторожили. Они не были пустыми, загашенными тупой серостью и алкоголизмом. Несмотря на то, что говорил он достаточно быстро и шутки шутил все время, глаза его всегда оставались в спокойствии, как будто знал он что-то важное, но никому рассказывать не спешил. И я все ждал от него начала проповеди про Иисуса, Перуна или Мавроди. Но он лишь улыбался с прищуром и продолжал рассказывать свои истории. Сначала короткие и забавные, а потом всё более длинные и странные. Нельзя сказать, что я был сильно рад его видеть, но этим вечером в ровно покачивающемся вагоне плацкарта это был самый лучший собеседник. Я слушал его молча, лишь изредка уточняя какую-нибудь мелочь, только ради приличия.

В шахматы я бы с тобой поиграл, да-а-а. Только нет в этом вагоне шахмат. Вот, а в карты я зарекся играть. В юности по глупости, да от нечего делать у батьки воровал мелочь, да с мужиками играть пытался в секу. Уже и сам чувствуешь, что не мое, да остановиться не мог. Затягивает азарт страшно. Ты потом уже просто сам не свой становишься, все понимаешь, все видишь, плохо тебе. Остановиться не можешь, как будто в яме какой-то со стенами гладкими, что зацепиться никак нельзя, пытаешься вылезти отчаянно, да только ногти ломаешь и падаешь каждый раз. И с каждым разом только хуже, с каждой твоей попыткой вылезти, яма глубже становится. Дьявольское изобретение, карты эти. 


Я чуть и сам не залетел как-то по-крупному... По молодости таким дураком был. Понимаешь, сынок, думал я раньше, что есть у меня какая-то такая-то удача. Или что я могу её притягивать. Или что-то такое. Играл в карты, в кости. Бывало, и проигрывался в пух, бывало, и наоборот. Но память человеческая она такая штука, помнит то, что хочет помнить и, наверное таким образом, помнил я больше как невероятно проходился по самому краю лезвия и выигрывал все. Это чувство пленит, как наркотик. Женщины тебя любят, и такое ощущение, что тебя сам бог благословил и ты все вообще на свете можешь.

А когда неудачи у меня случались, я нет, чтобы вразумиться, начал искать способы энту удачу оседлать. Ну знаешь, как это бывает, начал замечать всякие приметы, вроде как, если черная кошка дорогу хотела перебежать, а ты успел вперед нее пройти, то значит можно рисковать сегодня. Все игроки болеют этим. Будь ты хоть катала картежный на вокзале, хоть брокер ловкий в костюме.

 Потом и амулет у меня свой появился. Выиграл я как-то кольцо странное, с камнем полудрагоценным. Уже не помню, как он там звался, но стоил недорого, зато цвет менял постоянно. То как будто слегка синий, то красноватый. И стал я как бы подмечать, что подсказывает мне это кольцо. Когда красный камень, значит удача на моей стороне, а когда не красный, значит надо дёру давать. Веришь нет, но был я тогда на коне. Стал выигрывать еще больше прежнего. И к кольцу тому привязался, да я бы за него тогда даже убил не раздумывая, представляешь.

И вот тогда я встретил её. О-о-о, что это была за чертовка! Волосы светлые-светлые, как у альбиноса, стрижка каре, большие серые глаза, которые смотрят на тебя таким детским невинным взглядом, маленький носик и ухмылка. Это миленькая девочка, казалось одновременно и маленьким ребенком, и какой-то таинственной, даже пугающей, своей красотой. Да одно слово – ведьма! Ездил я в те времена, в вагоне СВ, эх... еще два дня было до самой Москвы и тут заходит она, садится напротив и говорит: «Привет, меня зовут Лето, надеюсь, пока мы едем, вы не будете пытаться меня совратить?»

Ну ты представь! И глазками хлопает. В общем, как ты понимаешь, башка у меня сразу же варить стала намного хуже, потому что кровь вся перетекла в нижнюю часть. Мы болтали о всякой чепухе, и с каждой секундой я хотел её все больше. Знаешь, если хорошо подумать, видал я баб и более смазливых, чем она, тут было что-то другое. Это сочетание какой-то детской игривости и грязной порочности просто кружило голову. Она играла со мной, как с
 котенком, её жесты, намекали на что-то волнующее и грязное, её голос с придыханием, ласкал и туманил рассудок, её тело было полностью закрыто одеждой, но это только больше возбуждало воображение. И она этим с удовольствием пользовалась.

Потом я почувствовал, что мой талисман говорит со мной. Камень горел красным, и я понял, что сегодня я получу все, что только пожелаю! Уже и не помню, что именно я хотел, предлагая сыграть с ней в карты, убить время, произвести впечатление или... наверное, я понимал, что имею дело с настоящим дьяволом в юбке, но был настолько уверен в своих силах, что думал перехитрить её, обыграть ведьму и  завладеть этой чертовкой! Мой талисман был со мной.

Мы играли как сумасшедшие, я никогда так не рисковал. Адреналин зашкаливал, и каждый раз, когда казалось, что еще чуть-чуть и я все проиграю, мое кольцо загоралось красным, и я выигрывал у неё всё! Это были невероятные ощущения, риск, возможность все проиграть и чувство победы в самый последний момент. Но потом я стал замечать что-то странное. Моё чутьё говорило мне, что сегодня мой день, но разум продолжал замечать какие-то невероятные вещи. Я уже давным-давно не слышал других пассажиров. Боже, не было слышно даже стука колес! И еще. Не знаю, каким образом, но окно оказалось закрыто занавесом до конца. Хотя я мог поклясться, что ни она, ни я не вставали с места... Если бы не мой опыт, я бы уже покрылся испариной от страха, но я держался расслабленно и продолжал улыбаться.

Мысли одна страшнее другой появлялись в моей голове, но в тоже время я чувствовал себя в стельку пьяным. Я вдруг почувствовал себя запертым в какой-то грязной камере. Все вокруг стало таким противным, грязным, липким. Я ощущал какую-то противоестественную вонь, как будто разлагающегося тела. Я пытался взять себя в руки, но когда я снова посмотрел в её глаза... Боже, мне на секунду показалось, что я смотрю в глаза самой смерти! Я заметил вокруг её глаз большие черные круги, сквозь её бледную кожу виднелись кости.

Я понял, что жертвой все это время был я. Она просто смеялась надо мной. Теперь я проигрывал, делал неверные шаги. И чем дальше мы играли, тем больше был страх. Потому что часть из тех денег, что я уже проиграл, были не мои. Они принадлежали очень нехорошим людям, и я должен был их обязательно вернуть. Это чувство, когда сердце внутри сжимается в маленький комочек. Ты проигрываешь и ставишь еще больше, чтобы отыграться. Замкнутый круг самого настоящего отчаяния. Единственное, что спасало меня от того, чтобы впасть в истерику, было мое кольцо.

В один момент, когда на кону стояла громадная сумма, мое кольцо блеснуло красным. Я почувствовал, как мурашки бегут по моей спине. Я проваливался в яму, и это был последний шанс, уже и не знаю, какой наркотик она мне тогда подсыпала, но мне казалось, что все стены вокруг были покрыты чем-то мерзким, как будто кусочками человеческой кожи. С потолка по стенам стекали вниз струйки какой-то липкой жидкости. Это был самый жуткий кошмар в моей жизни. Из-под стола мои ноги обвили какие-то щупальца, а в её глазах горел красный огонь. Тогда я все понял, но было уже слишком поздно, я кинул взгляд на мое кольцо, и на долю секунды на одной из граней красного камня я увидел, как она смеется надо мной. В тот момент до меня наконец дошло, что в этой игре смерть была еще не самым страшным, что могло со мной случиться!

Со всего размаху я кинул в нее первым, что попалось мне под руку, — полным стаканом горячего чая. Она упала на койку, и что-то противное полилось из-под неё на пол, я так сильно дернул ручку, что чуть не сорвал дверь, вырвался из купе и побежал к выходу из вагона. Я слышал её голос, и я чувствовал, что она рядом. Когда я был уже в тамбуре, я попытался снять это проклятое кольцо, но оно как будто вросло в мой палец. Я приложил палец к косяку двери и со всего размаху хлопнул дверью. От боли мне стало так плохо, что я чуть не упал. Открыв двери, я выпрыгнул с идущего поезда в высокий камыш.
 

Поезд монотонно, как маятник, стучал колесами. Дед вернулся с двумя стаканами чая и сел напротив меня. На секунду я захотел вырваться из своего тела, из этого вонючего вагона, выпрыгнуть на полном ходу из окна и пропасть в бесконечной темноте черных лесов. В этот момент мимо нашего поезда пронесся встречный, и они вместе сотворили такой чудовищный гул, что внутри что-то сжалось, где-то вдалеке послышались грязные маты, закричал ребенок. Лампы, дающие и без того тусклый свет, начали барахлить и мигать, мой странный  попутчик сидел в полутьме и, кажется, улыбался.

Уф-ф, вот ведь как бывает, сынок. Я в свое время наездил по железке немало. Катался взад-вперед уже и не помню зачем.  Но поезд, даже такой ветхий как этот, для меня словно дом родной. (Старик подлил в чай какой-то жидкости из пластиковой бутылки и, шумно прихлебывая, отпил добрый глоток)  Слышишь этот тудуф-тудуф? Это для меня словно птички поют, мама колыбельную читает... Хотя бывает, конечно, и скрипит так ужасно, особливо когда поворачивает железка или вот когда поезда навстречу друг дружке выезжают, ужас просто.

Иногда бывает и страшнее того, вроде бы едешь себе и едешь, ночь поздняя, тихо так и спят все, а слышно только стук колес, храп кое-где. А ты сел недавно, еще не заснул, да думаешь о своем, о малом. И тут, непонятно откуда, такой жуткий гул начинает тянуть, негромко так, как сквозняк из щели. Знаешь, так, как будто зверь какой воет от боли и отчаянья перед смертью страшной, аж дрожь  пробирает. Мне один проводник говорил, что, мол, когда состав тормозит, такое бывает, если полотно рельсовое старое, оно такой звук издает. На некоторых перегонах, рельсы так воют, что там всякие молодые да пугливые за валерьянку хватаются или за бутылку. Уж больно стонет страшно.

Тот же проводник мне рассказывал, что сам уже давно привык к этому и обычно все такие перегоны спит крепко. Хотя рассказывают и другое, вроде как дороги железные иногда прокладывают там, где не следует. Страна у нас огромная, много еще мест потаенных, нетронутых, не то, что в других странах перенаселенных, где уже клочка суши не осталось нетронутой. Я вот как думаю, человек с самого начала времен был окружен тьмой. И все время пытался это тьму от себя отогнать, яростно, безумно... пока нам кажется, что уже осветили мы все почти темные места на планете, развешали везде фонари, леса темные вырубили и свет электрический в пещеры глубокие провели и туристов туда водим. Вроде как победителем человек вышел. Только безумная эта борьба идет от страха великого, который внутри человека сидит. Посмотри наверх сынок, там, за звездами еще бесконечность бесконечностей тьмы. Разве не пугает тебя эта бездна? Еще больше того человека пугает знаешь что? Когда он один остается, наедине с самим собой. А внутри него темноты больше, чем в космосе.

Я смотрел на старика, его лицо было в полутьме и только, когда поезд проезжал мимо какого-нибудь села или станции, всего лишь на миг тускло освещалось фонарем. Он уже не улыбался, а глаза его смотрели так, как будто видели всю мою жалкую душонку насквозь.

Был пару лет назад случай. Дело это особой огласки не получило, всё списали на страшную жару и массовый невроз. Работал этот проводник тогда на маршруте, Красноярск-Адлер-Красноярск. В ту сторону проехал без особых приключений, все как обычно — пьянь, цыгане, карты, парочка траванулась вяленой камбалой, купленной на перроне. А вот на обратном пути случилась у них ситуация... поломка или психоз это, как его... массовый! Короче, так никто и не понял. Выехал поезд утром из Адлера, ехал вдоль моря, а к вечеру уже, после Туапсе, свернул и поехал через горы. Красиво там. Ну, конечно, если днем ехать, а они уже ночью ехали, а так там ни селений каких особо нет, заброшенные только рудники какие-то, без свету электрического, да только один лунный свет и светит, а так хоть глаз выколи. И вот этому проводнику не повезло в ночное дежурство встать, пока сменщик его спал спокойненько себе в купе проводников. Началось все с того, что начал барахлить свет. (дед выглянул в коридор, потом повернулся ко мне и со смешком сказал) Ну вот как сейчас, примерно. А потом началось такое, что всем пассажирам того поезда еще надолго запомнилось бы, только вот... Ладно, по порядку буду рассказывать.

Выехали они, видимо, на эти самые старые рельсы или еще что, но начал гул нарастать, как будто волки воют какие или еще чего похуже. Проводник говорит, что никогда такого не слышал больше. Казалось, что откуда-то из глубины, как будто из-под земли гудело, как будто все горы вокруг ожили и решили этот поездок задавить. И гул этот, поначалу тихий, становился все громче и громче, да так что все, даже старые деды, вроде меня, попросыпались. Дети разорались, и еще там, вроде, собака была, которая начала лаять так остервенело, как будто почувствовала, что её сейчас на убой ведут.

И тут погас свет. Совсем, ты себе только представь, оказаться в плацкартном вагоне, где-то в горах и в полной темноте... Даже в окнах не видно было не зги, ни луны, ни звезд, чернота такая, как будто в тоннеле едешь. А потом... Потом этот подземный стон дошел до самого максимума, и весь вагон словно сума сошел. Крики были такие, что не приведи господь, да еще к тому же. (здесь дед нагнулся ко мне поближе и начал еле слышно шептать) Проводник мне тот сказал, что ему показалось... показалось ему, что слышал он не только крики людей, но как будто бы и животных каких-то диких или может вой сумасшедших, что-то эдакое. А еще говорил, что он прижался в проходе между купе проводников и туалетом, а посему, что там творится в окнах, через какой они тоннель едут, — не видел. Почти не видел. Это он мне уже потом сказал, когда уже за вторую поллитру принялся. Мол, начальству, милиции, докторам ничего не сказал, а краем глаза увидел такое, что потом пожалел. Лучше бы, говорит, не смотрел я в окно, лучше бы, говорит, даже ослеп я тогда, и жил спокойно.


Я про этот случай слыхал, коротенько по телевизору. Мол, так и так, авария была на поезде. И люди перепугались и в панику впали, боялись что теракт. Да только, никого из тех, кто был на этом поезде не показали, а только толстенного чинушу какого-то, который заявил, что порядок уже навели. Вагон тот списали, людям психологическую помощь оказали и билеты лотереи РЖД в подарок... вот ведь сучье рыло...

А проводник мне тот сказал (здесь он снова перешел на шепот) что всем кроме него, как будто память отшибло после. Ни один пассажир, ни дети, ни старые тетки, ни даже армейские ничего не помнили ни про гул, ни про панику общую. И вроде как все поспешили сойтись на том, что поезд просто тряхнуло жестко и вот все попадали сонные с полок, и покричали спросонья. Ну, еще, что лампы как раз вышли из строя. Вот только тоннелей там никаких не должно было быть еще несколько часов по расписанию. Понимаешь? Да и свет электрический в тоннелях энтих бывает. Но про это решили вообще не говорить. Что там творилось в остальных вагонах и в локомотиве, он даже спрашивать боялся. Хотел говорит одно время найти кого-нибудь с того рейса, да не смог. Даже сменщика своего. Как сквозь землю провалились все, рассказывал... а да чего там, байки все это...

Старик смотрел в наше окно, было уже очень темно, лес перемежался со степью, никаких огоньков не было видно, и даже звезды закрывали облака. Свет от поезда тускленько освещал пару метров земли перед собой, да еще виднелись мелькавшие черные силуэты деревьев. Дед целую вечность, не шевелясь и не произнося ни звука, смотрел в пустоту.

Эх, старость не радость... Суставы болят, черт их дери, да так сильно ой-ой-ой. Чувствует моя душенька, это не просто к перемене погоды, что-то прям надвигается, ураган какой-то. Не знаешь, какая погода в Омске будет? Смотри-ка луна, выглянула из-за туч... Полная луна сегодня, ишь! Всегда это зрелище меня как-то волновало. Вот уже сто лет в обед, а до сих пор смотрю на полную луну и задумываюсь. Недаром ведь столько у людей историй про полную луну собрано, сколько всякого происходило в полнолуние, и физического и всякой ереси. Даже если врут про все эти истории с полнолунием, все равно. По крайней мере, психи всякие точно обостряются в эти дни. Сам видал.

Ехал со мной пару лет назад парень вахтовик, как сейчас помню, был это 2008-ой год и по радио, которое во всех вагонах стоит, постоянно про отравленное грузинское вино байки рассказывали. Вахтовик этот, даже имени его не помню... Да и ни к чему оно. В общем, возвращался он домой после вахты зимней в родной Барнаул. И ехал со мной через эти самые  места. Поначалу веселился, шутки травил, да фотокарточки на телефоне показывал. Смотри, говорит, старый, Заполярье! А там сплошная тьма-тьмущая, только где фонарь снега да бураны освещает. А потом как давай пить, ну сам знаешь, как у нас по старой традиции в поезде полагается. Рассказывал, как там все воруют по-страшному. Как там люди портятся, и что вообще нам в тех краях не место совсем. Не для людей оно говорит. Полярная ночь давит похлеще любой депрессии, да и не только она.

Ну, по тому, как он пил, было заметно, что не сильно он счастлив был. Водка в этом отношении, самая верная проверка, сразу показывает, у кого что за душой. Звонил он бабе своей, да слышно было, что несильно она его ждет-то дома. Телефон разбил сгоряча и давай дальше пить, да истории рассказывать. Говорил, что в эту вахту у них даже человек пропал, просто как в воду канул. Все полярная ночь виновата. Так и не нашли до сих пор. Как представишь, что там еще дальше на севере, так аж сердце сжимается... Столько льда, бесконечного холода, полярная ночь полгода. Вот так он и причитал до самого вечера, страшно говорит там, страшно жуть как.

Только к поздней ночи как-то он слишком резко успокоился, сел на кровать и смотрел просто перед собой туманным взором, как знаешь, бывает, люди спят с открытыми глазами. И сидел так до самой омской области, а потом встал, как будто лунатик, запинаясь, дошел до курительного тамбура и как зашумит. Я подумал, что он завалился спать прямо там, позвал проводника зашли мы в тамбур, там дверь вагона открыта и только ветер холодющий задувает. Кстати вагон-то наш был последний, и вышел он не в боковую дверь, а прямо в ту, которая бы вела в соседний вагон, не будь наш вагон крайний. Какой там начался переполох. Дверь оказалась сломана, так и ехали до самого Омска... уж какими силами он ее открыл — никто не понял, верно говорят, пьяные чудеса творят.

А я там встал в тамбуре и все это время на убегающие в темноту шпалы смотрел. Есть что-то в этом особенное. Когда ночью в машине едешь один по трассе, примерно так же себя чувствуешь. Одиноко так, и чарующе, словно на костер в детстве смотреть. Только костер греет, а от такого наоборот. Мурашки по спине бегут, холодом обдает.

Потом меня еще недолго дядьки угрюмые в погонах расспрашивали, а один молодой  рассказал, что нашли его через два дня. В двухстах километрах от железки на север, не то в болотах, не то в озерах пересохших, где-то здесь эти гиблые места, в той стороне. Как он туда за два дня добрался, что там делал, никто так и не понял. Одно слово, психический... Нашли его охотники, не местные видать. Потому как, даже я, хоть не из этих краев, а знаю, что в тех местах охотиться не на кого, а найти там можно только неприятности на свою голову. Было там камыша высохшего видимо-невидимо, и среди этого камыша была машиной или еще чем выдавлена дорога извилистая, лабиринт почти, а в центре энтого поля круг метров десять в диаметре, и лежал там этот вахтовик, уже и на человека не похожий, в изодранной одежде, и с ногами, руками переломанными. А уж что на его лице было, то лучше я тебе и рассказывать не буду...

Только вот одного я товарищам милиционерам не рассказал. Оставил он мне по пьяни фотокарточку одну. Не то чтобы красивую, скорее странную, что ли. Вот смотри, чудная какая.

На фотографии была полярная ночь, на небе играло северное сияние, такое нездешнее, уводящее далеко-далеко, как будто с другой планеты. Остальная часть фотография была очень темной, мало что можно было разобрать. Вдалеке виднелись какие-то невероятные нагромождения льда и... Если присмотреться, можно было увидеть нечеткую фигуру, отдаленно напоминающую человека. Этот образ волновал меня больше всего. Мне почему-то показалось, что он уходит туда.

Дед опять подлил себе странной жидкости в стакан с чаем. Я попросил его угостить и меня, потому что хотел побыстрей заснуть, чтобы этот бесконечный день, наконец, кончился.

— «Сынок, извини, все допил уже. Ну, ты не серчай, есть у меня для тебя кое-что».

Он достал из кармана крохотный тканевый мешочек и вытащил из него какую-то таблетку.

— «Вот, выпей перед сном. И ты надолго забудешь про все свои проблемы с нервами и прочим. Очень помогает, поверь старику. Завтра сам спасибо скажешь».

Я отмахнулся от его увещеваний рукой. Мне было плевать, я просто плыл по течению. Взял таблетку из его рук, проглотил её без воды и улегся на свою верхнюю полку. Таблетки не существует. Этого поезда не существует. Меня не существует. Не существует. Не существует. Не существует.


Мне было очень холодно. Казалось, что-то высасывает из меня тепло, казалось, что что-то высасывает из меня жизнь. Мне было страшно и я хотел проснуться, но не мог открыть глаза, и от этого я просто впадал в панику, как будто запертый в своем кошмаре. Я падал в черную-черную пропасть, нелепо барахтаясь в воздухе. Мне было очень холодно так, как никогда не было. Мне казалось, что я умираю, боже! Внезапно, острая боль пронзила живот, я пришел в себя, хотя глаза по-прежнему было не разжать. Проклинал РЖД  за верхние боковые полки и их вагоны, в которых дует из всех щелей. Я приходил в реальность очень медленно и моим проводником была острая боль в желудке. Хотя она была все равно в сто крат лучше, того отчаянья, которое я испытывал в своем бесконечном кошмаре, так что в какой-то мере я был благодарен ей.

Запах был ужасный, мне казалось, что от запаха меня сейчас вывернет наизнанку, когда я открыл глаза, я думал, что увижу зеленый дым, который идет от чьих-то носков. Но первое, что я увидел, была крышка моей верхней полки, окно было закрыто, и я не знал который час. Ровный стук колес раздавался в абсолютной тишине. Больше никаких посторонних звуков. Я чувствовал, что я очень сильно замерз, было такое ощущение, как будто на моих пальцах не осталось больше мяса, и теперь у меня только голые кости, которые сильно ломило. Мне стоило невероятных усилий слезть вниз, в глазах темнело. Пошатываясь, я сделал первый шаг и замер. Света в вагоне почти не было, то, что лампы, расположенные вдоль коридора, едва освещали проход, можно было объяснить тем, что сейчас глубокая ночь, но свет, который должен был гореть около обоих туалетов, вообще не работал.

Вдоль коридора я видел ровный ряд ног, торчащих из под одеял, с боковушек свисали одеяла, торчали руки. Ни одного свободного места. Я стоял посреди вагона плацкарта, под завязку набитого мертвыми телами.

Я не мог сделать и шага, и казалось простоял там целую вечность. Мое сердце забилось с бешеной скоростью, холодный пот выступил на лбу. Я просто смотрел в конец коридора и не мог заставить себя отвести взгляд. Ничто не двигалось, вагон качался и в такт ему слегка покачивались руки со следами разложения, набухшие ноги покойников разрывали носки и кое-где виднелась ядовито-зеленая плоть. Я медленно повернул голову и взглянул на место старика под моим. Оно было пустое. Столик был разложен, и на нем лежал клочок смятой бумаги с какими-то словами. Я взял его, и, не читая, положил в карман.

Я подумал о том, что отдал бы все за то, чтобы кто-нибудь меня сейчас разбудил. Я молился, чтобы этот кошмар закончился прямо сейчас. Разлетелся, как карточный домик. Я хотел сбежать отсюда как можно дальше. Спрятаться в самом дальнем уголке мира и умереть там. Я повернулся к двери, которая вела в туалет, за которым был тамбур для курильщиков. Моя рука уже взяла ручку двери, и тут я увидел фотографию. Фотография, которую показывал мне дед, она висела на двери, неаккуратно приклеенная на канцелярский скотч. Теперь, когда я посмотрел на нее, она уже не казалась мне красивой. Я хотел вскрикнуть от отчаянья, но из легких не вырвалось ни звука. Оторвавшись от двери, я пошел в противоположную сторону.

 Каждый шаг был испытанием, мое тело тряслось, как будто бы я был старик на последнем издыхании, в каждом отсеке лежали трупы, и каждый отсек я проходил целую вечность. Казалось, коридор просто удлиняется с той же скоростью, с какой я иду к нему. Еще через два отсека я увидел как одно из тел поднялось и встало в нескольких метрах впереди меня. Тогда я подумал, что это конец. Я хотел обернуться назад, но знал, что это была верная смерть. Я сделал шаг вперед и разглядел, что это был мужчина в спецовке. На месте его глазниц зияли две большие черные дыры. На его очень объемной толстой куртке было едва разборчиво что-то написано большими неровными красными буквами.

— «Ты умрешь».

Я сделал еще шаг вперед.

— «Ты умрешь».

Я сделал шаг вперед, но в этот раз ноги меня подвели и я упал прямо перед фигурой с пустым глазницами. Когда я поднял голову, чтобы посмотреть на него, он уже сидел в купейной части рядом с еще одним трупом и смотрел в окно, подперев голову рукой. Странно, но в этот момент, у меня пролетела мысль о том, что же он там сейчас видит. Подняться на ноги я уже не смог и пополз дальше по коридору на четвереньках. Тогда я услышал этот гул. О боже, это было ужаснее всего остального, он подкрадывался издалека ко мне, но с каждым мигом становился все ближе. Изо всех оставшихся сил я карабкался по полу к концу вагона, который начал трястись и греметь так, словно мы несемся под уклоном на полной скорости в какую-то дыру в земле, периферийным зрением я замечал, что с обоих сторон от окон идет огненное зарево, но я смотрел только вперед. Смотрел только вперед.

Я почти упал в обморок. Уже казалось, что гул исходит прямо из моей головы. Все мое тело пронзали иголки страха. Какие-то первобытные чувства говорили мне, что я нахожусь в пасти громадного чудовища, которое хочет проглотить меня целиком. Я слышал топот ног, которые шли ко мне, чувствовал, как чьи-то руки пытались ухватиться за мои ноги.  Я уже почти ничего не видел, но моя рука нащупала ручку двери, это была дверь во второй туалет. Дверь была открыта, и там горел свет. Еще стоя рядом со своей полкой, на противоположном конце вагона я заметил тонкую полоску света, которая шла по кромке двери во второй туалет. Эта лампа накаливания казалась мне теперь единственной нормальной вещью в этом ночном кошмаре. Я закрыл за собой дверь, заперся изнутри и плеснул немного воды из умывальника себе на лицо. Безумный крик вырвался из моего горла, я отшатнулся и зажмурил глаза. В зеркале я увидел на своем лице две черные, как ночь, дыры вместо глаз. Не прошло и нескольких секунд, как в дверь стали бить чем-то тяжелым. Ручка дергалась как сумасшедшая. Гул продолжал пронизывать мое тело, но теперь сквозь этот гул, я услышал слова. Рокочущие и булькающие звуки откуда-то из-за границ человеческого шептали мне.

— «Ты умрешь».

Из-под двери полилась какая-то мерзкая жидкость, коричневая с черным. Я вскарабкался на унитаз. Дверь бешено билась и должна была вот-вот слететь с петель. Какая уже разница. Кто я такой, что я здесь делаю. Какая разница, что будет дальше, какая разница что было в прошлом. Я не хочу, не хочу, не хочу вечно быть жертвой. Все, что происходит вокруг, — это только мой выбор и только моя судьба…...........

— «Я умру».

Вдруг я почувствовал мощный порыв ветра за спиной и обернулся к окну. Не знаю, как я не замечал раньше, но форточка была распахнута настежь, холодный осенний ветер бил мне в лицо. Мы въезжали на железнодорожный мост через Иртыш. Дыхание перехватило, я не мог оторваться от этого вида. Ночной город расстилался до самого горизонта, на кромке которого виднелся ровный градиент рассвета от темно-темно-синего до ярко-красного. Я вспомнил, как в детстве я возвращался в Омск и всегда прижимался к окну, пока мы проезжали этот мост.

Когда мы проехали мост, я заметил, что ручка двери по-прежнему яростно дергается. Не думая ни о чем, я просто открыл дверь.

— «Вы что там, совсем обдолбались?! Туалеты уже полчаса как должны быть закрыты, меня из-за таких, как вы, могут и с работы снять. Быстро выметайтесь от сюда!»

Свиное рыло нашего проводника смотрело на меня с нескрываемым презрением. Он уже хотел схватить меня за шиворот, но я абсолютно ошарашенный вышел из тамбура сам. В коридоре горел неяркий свет и уже выстроилась очередь из всех этих доходяг, которых ждут родные, любовники, бывшие любовники и все остальные. Я пытался взглядом найти Деда, но его не было. Взглянув прямо перед собой, я увидел родной омский вокзал с ментами, бомжами и надоедливыми таксистами. Спрыгнув с подножки вагона, я быстрым шагом пошел прочь. Страх прошел, я не хотел думать о будущем, потому что его не существовало. Моего прошлого тоже теперь не существовало.

Сунув руку в карман, я нащупал там клочок бумаги. Я встал, как вкопанный, вытащил его и трясущейся рукой развернул. Корявым, практически не читаемым почерком там было написано:

—  «Если опять захочешь, чтобы тебя не стало, попробуй это».

В центре клочка лежала еще одна таблетка.