Эффект Индеева

— Ну что плохого ты можешь сказать про свою Наташку, кроме того, что она твоя жена? — дразнил я своего соседа Вальку Индеева, когда он пришел ко мне утром с чекушкой самогона и характеризовал свою жену цветистыми прилагательными, которых нет в словарях, и вполне легальной «сучьей сукой».
— А вот что, — сказал Валька, наливая в рюмки. — А вот что… — и выпил. — Твоя­то не скоро придет? Я видел, как она ушла.
Индеевы живут наискосок от нас, и Валька любит смотреть в окно.
— Не скоро, — говорю я, хотя очень хочется, чтоб скоро, потому что Валькину песню все мы знаем наизусть и нового куплета в ней не предвидится.
— Тогда выпей.
— Потом.
— В общем, выбираешь ты себе жену, выбираешь, а все равно: женился — молись!
Валька налил вторую, опрокинул и закусывал огурцом.
— Да ладно б, если б одна Наташка! — продолжает Валька. — А родила кого?
Это тоже всем известно. Их Денис еще маленьким воровал у соседей, потом двинул выше. Они несколько раз откупали его в ментовке, а в последний раз тот попался вообще на наркоте. Сколько Наташка отнесла ментам, Валька не говорит, но и так ясно, что без крайности тещину квартиру не продают. Сейчас Денису под тридцать, он нигде не работает, но ездит на «ауди» — он в мафии на побегушках. Валька его боится.
— Ладно, — тяну я привычно, — ну она родила, а ты­то куда смотрел?
— Я? Ты ж знаешь, сколько я его лупил… Вам хорошо, у вас Сережка нормальный.
— Да, нам хорошо, — сказал я. — Сережка у нас такой от природы.
Но Валька не слышит сарказма.
— А у меня что Наташка, что Денис, что теща… Э­эх!..
— Так теща ж померла давно!..
Это было что­то новенькое. Тещу он давно не поминал.
— Во!.. То­то и оно! Померла, а даже из могилы вредит, сука!
— Как это?
— А черт его знает, как у нее получается!.. Всю карму застит… А ты чего не пьешь?
Я выпиваю, только чтоб чекушка побыстрей кончилась.
Валька доканчивает пузырек и ругает всех своих, потом чужих, особенно правительство, — но тут возвращается моя жена. Он встает, галантерейно целует у нее ручку, говорит, как он всех нас любит — и нашего Сережку тоже, — и уходит, скрипя валенками по снегу.
— Опять? — спрашивает жена, кивая вслед Валентину.
Я пожимаю плечами. Мы терпим Валькины жалобы потому, что выросли вместе, и потому еще — чего греха таить! — что на фоне его семейной жизни своя кажется просто малиной.
— Всегда с этим Валькой… — недовольно начинает жена.
Я знаю, что она хочет сказать — что я выпил с Валькой, что посуду не вымыл, что дорожки в саду не расчистил, но я даже в малости не хочу быть похожим на Вальку и не допускаю до себя раздражения.
— Ты лучше посмотри, как у нас в доме светло!
— Правда, — удивленно говорит жена. — Снегу, что ль, чересчур нападало? Или из­за того, что яблоню спилили под окном?.. Говорила же, не надо спиливать!..
— Не­ет, — жму я свое я с улыбкой, — совсем не от этого.
— Странно… Чего ж тогда? И солнца вроде нет…
— Ну и дурочка ты у меня! — улыбаюсь я. — Это все оттого, что ты пришла!
— Да ну тебя! — говорит жена, но тоже улыбается.