Сказка с вашим концом

1
Наш с Анжелкой развод сразу приблизился, когда в квартире рядом появилась новая соседка. Раньше ее снимали две семьи из Рязани, но хозяева сделали дорогой ремонт, и сдали молодой девушке Саше, у которой ноги росли, так сказать, от верхнего зуба, а зуб этот приходился мне где-то на уровне лба. Саша была москвичкой, работала манекенщицей и ездила на «крайслере». Увидев такую звезду рядом, я стал стыдиться и своей женитьбы, и самого себя.
Два года назад я приехал в Москву из Тольятти, перебивался сначала чем попало, в том числе сетевым маркетингом, и снимал однокомнатную квартиру на троих в Печатниках. Анжелка моя была такая же деревня, как и я, только сибирская, но ее родители после дефолта умудрились купить ей однокомнатную квартиру в Москве. Семь тысяч долларов — столько стоили тогда квартиры. В общем, я польстился на жилье, а жена моя — на мою… красоту — как-то не выговаривается по отношению к мужику, — на мои внешние данные: я был что-то среднее между Леонардо Ди Каприо и Антонио Бандерасом. Мать моя иранка, отец украинец, а я зеленоглазый, смуглый, кудрявый брюнет. Ростом, правда, подкачал — всего метр семьдесят, зато голос!.. Низкий, интонированный. Я так хорошо знаю свой голос потому, что он стал для меня профессией — я ведущий на одном не самом плохом московском радио.
Основное требование к дикторам сейчас, когда москвичи растворились в приезжей массе, — это тем не менее отсутствие какого бы то ни было местечкового акцента, и тут мне повезло: Тольятти — межнациональный город, и прижился там почему-то московский выговор.
Я давно понял, что между москвичами и нами, приезжими, лежит непроходимая пропасть, потому что Москва и Россия — два разных государства, и самый лучший способ не комплексовать — это не подходить к этой пропасти близко, но жена моя этого не понимала, все набивалась к Саше в гости и вообще, что называется, «лезла». Саша была улыбчива, разговорчива, доброжелательна — и абсолютно недоступна для близкого общения. Я очень хорошо — но не без зависти — ее понимал, особенно после того, как однажды из-за двери случайно услышал ее слова: «…И представляешь, стою я с этими девятьюстами пятьюдесятью восьмью рублями — и хоть бы два бакса…» Потом она отошла от двери, и я так и не узнал, зачем ей нужна была тысяча и почему такого пустяка у нее не было.
Я вошел к себе в квартиру и тут же попробовал вслух просклонять ну хоть эти же Сашины «девятьсот пятьдесят восемь» — с ходу и вслух ничего не получилось, потом попробовал триста восемьдесят один — облом! А уж в творительный падеж поставить, как только что сделала Саша, — вообще чуть язык не сломал. Я написал, потом прочитал — получалось, но с запинками. И это несмотря на то, что я диктор и что по русскому у меня всегда была пятерка. Но такие числительные мне в текстовках никогда не попадались. Это что ж у Саши за образование? Или это с молоком матери?
Анжелка завидовала Саше.
— Ну чем она лучше меня? Ну чем? — злилась она, встретив ее в очередной раз.
Вместо того чтобы утешать жену, я злил ее дальше:
— Вот она, черная женская зависть!
— Почему черная?
— Потому что, если бы была белая, ты бы спросила: «Чем я хуже нее?»
— И какая разница?..
Из-за того, что жена не понимала этой и других тонких разниц, мы и развелись. А я снял себе квартиру на «Новой» и зажил в свое удовольствие.

2
На радио мне повезло сразу: я попал в коллектив старых циничных интеллектуалов, знавших свое дело от и до. Своей брезгливостью к моей красивости и необразованности они странным образом поднимали меня до себя — а у меня хватило ума понять, что именно поднимали, а не просто смеялись. Они несколько лет дразнили меня своим образованием, своими очень смешными и качественными воспоминаниями, наконец, своими очень близкими, но тем не менее бесполыми отношениями и в конце концов помогли мне стать тем, чем хочет стать любой приезжий, — а он хочет стать своим в Москве.
Благодаря их дразнилкам я поступил на филфак МГУ, поступил с первого раза, имея, правда, уже Кембриджский сертификат по английскому и целый год прозанимавшись русским и литературой с университетским репетитором. Сложные числительные отскакивали у меня от зубов, как у Саши, — все, даже наши старички, удивлялись. Из диктора я давно превратился в ведущего, и знакомых у меня был целый свет. А уж баб!.. В общем, мне везло и продолжало везти.
Анжелку я совсем не вспоминал, а вот Сашу… Интересно, сейчас, когда я знаю два языка, одеваюсь в бутиках, научился обращаться со знаменитыми мужчинами и красивыми женщинами, — сейчас смог бы я ее увлечь?
С моим лоском, голосом и темпераментом я никогда не был один, я просто не мог быть один, но жениться не собирался, пока жилье не куплю, и развлекался, как мог. Попробовал для галочки даже проституток, даже негритянок и китаянок, и даже в групповуху как-то затесался. Не пробовал только голубизны, хотя с моей внешностью это легко и предложений было много. Именно это, наверно, моя мать-мусульманка имела в виду, когда провожала в Москву: «Москва жестокий город, там всего полно. Самое главное, никогда не переступай границу между развратом и растлением». Надо же! Моя мать простая, необразованная женщина — и вот какие понятия, оказывается, ей знакомы! Помню, эти слова меня очень удивили, несмотря на мою начитанность.
Когда мне исполнилось тридцать четыре, я наконец купил квартиру и окончил университет. Эта двойная радость была такой сильной и эгоистичной, что я ни с кем не хотел ею делиться и даже родителям не сообщил, даже с новосельем затягивал. Я летел домой, забирал из почтового ящика спам — мой спам! — и наслаждался одиночеством и собственностью. Пятнадцать лет я жил на биваках, поменял кучу районов, не зная, что завтра взбредет в голову хозяевам — дочку замуж отдать, квартиру продать или просто плату поднять. У меня буквально ничего не было своего, кроме одежды и машины, и мое примитивное чувство собственника было куплено честной ценой. Правда, при мне всегда было ощущение собственной исключительности и даже избранности, внушенное, по-видимому, тем, что мне всегда везло… Только не попалось ни одной бабы, кроме бывшей соседки Саши, с которой я хотел бы жить под одной крышей. Но тридцать четыре — это еще не возраст! Еще попадется!
В полном и длительном вечернем одиночестве, в воспоминаниях и без дела я потихоньку и незаметно заскучал, тем более что не привык к тишине и вообще к собственному дому. А скука, как известно, мать опрометчивости…

Листая однажды на диване «Экстра-М» и наткнувшись на странице «Досуг» на объявление «Сказка с вашим концом!», я почувствовал волну мурашек от этой остроумной похабщины и, ни секунды не раздумывая, набрал номер.
— Это правда сказка? — спросил я.
— Не сомневайтесь, — ответила очень серьезно диспетчер, — только очень дорогая. Тысяча долларов в час. Как?
— Годится! — Я продиктовал ей адрес и телефон.
— Ждите сказку через полчаса. Девушку зовут Рената, с ней два охранника. — Голос такой, будто на поезд билеты продает!
…А когда я вышел открыть на звонок, на пороге позади охранников стояла моя бывшая соседка Саша. Она почти не изменилась, стала только определенней и шикарней. Я онемел, как говорится, чисто-конкретно, и не знал, что делать. Я лишь точно знал, что сказка эта не для меня! Саша тоже меня узнала, но никакой неловкости не испытывала.
Охрана быстро обошла полупустую квартиру, хлопнула дверьми ванной и туалета и удалилась, посмотрев на часы.
— Проходи, — сказал я Саше, показывая на кухню.
— А…
— Никаких «а».
…Мы пили чай, и я рассказывал Саше, как она ускорила мой развод, как я никогда ее не забывал, как всех женщин сравнивал с ней… Саша слушала и аккуратно посматривала на часы. А мне очень хотелось узнать, как она стала Ренатой и была ли ею, когда мы были соседями. Наверное, была.
До конца самого дорогого часа в моей жизни оставалось десять минут, и Саша встала из-за стола. И тут меня такое зло взяло за свою многолетнюю надежду и за Сашину непроницаемость, — ну хоть бы сморгнула! Нет уж, пусть моя надежда попашет!..
— Сядь, — сказал я Саше. — Штуку все-таки придется отработать. Вот она, кстати… Не, не раздевайся. Это испытание тебе придется выдержать одетой.
— Какое испытание?!
Мне было приятно, что она испугалась.
— Не бойся, — усмехнулся я. — Поставь, пожалуйста, числительное девятьсот пятьдесят восемь в творительный падеж.
— Девятьюстами пятьюдесятью восьмью, — не понимая, зачем это, но без запинки и с вызовом выдала Саша- Рената.
— А шестьсот семьдесят один?
— Шестьюстами семьюдесятью одним.
— А в дательный?
— Шестистам семидесяти одному…
Я мучил ее числительными минут пять, и она ни разу не ошиблась, но глаза ее становились все злее.
— А где ударение в слове «ворожея»?
— На последнем слоге, — сказала Саша. — А в твоем любимом творительном падеже будет «ворожеёй».
— Фантастика! — восхитился я. — Вот это действительно сказка!.. Я до сих пор так не могу, хоть и ведущий на радио. Неужели же ты…
— Заткнись! Я живу как мне нравится.
Через минуту она хлопнула дверью.
Я стоял у окна, смотрел, как моя сказка отъезжает, и ощущал пустоту.