Избавление от тоски

Л.Рохлин
Избавление от тоски....

Она иногда наступает. Хандра. Всё не мило. По ночам, особенно в полнолуние, снятся улицы российских городов, разговоры с друзьями, смех, кухонное застолье, командировки, случайные встречи...
И лица, лица, лица. Они мелькают – близкие, родные, случайные, заплаканные, хохочущие, пьяные и сытые, голодные и злые.  Просыпаешься в радостном изнеможении. Долго лежишь недвижно, стремясь сохранить обрывки ушедшего «счастья». Понять в каком ты мире.

Если так повторяется часто, то просто необходимо срочно укатить куда-нибудь с приятелем. Только не вздумайте брать женщин. Ни коим образом. То, что расскажу  я вам никак не вяжется с женским обществом, при всей моей любви к ея отдельным персонам.
Я предложу вам ... рыбалку. Да не простую, а на золотую рыбку. Я предложу вам поучавствовать в этой сказке. Впервые почувствовал её, когда мой приятель, всезнающий, везде побывавший, на всё имеющий своё твёрдое непререкаемое мнение, взял меня с собой на рыбалку в подручные.

Мы быстро добрались до Портленда. И уже на следующее голубое утро сели на небольшой пароходик и поплыли по реке Уилламет навстречу великой Колумбии.
Как только зашумели большие бортовые колёса во мне забурлило восхитительное ощущение реальности марктвеновских Гекльберри Финна и лоцмана с Миссисипи. Я чуть-ли не узнавал те плёсы, по которым плыли на плоту Гек и Джим. Мы шли между поросшими лесом островками и в поисках фарватера  наш пароходик метался из стороны в сторону на протоке шириной в добрый километр. Берега уходили вверх и где-то там, вдали, маячили снежные остроконечные вершины.

А теперь тоска твоя пропадёт совсем. Сейчас увидим такой пейзаж, что ты обалдеешь, заплачешь и запляшешь комаринскую - сквозь шум огромных вращающихся колёс прокричал мой добровольный покровитель.
Лесистые острова с мягкими очертаниями сменились более суровым ландшафтом. Пароходик вдруг очутился среди осиного гнезда подводных скал, которые высовывались тёмными шапками среди кипящей, бугрившейся вокруг них воды. Наш «океанский» лайнер зашатался и заметно сбавил ход, ловко маневрируя по узкому фарватеру, казалось известному только капитану. Затем потянулись пейзажи, какие природа выставляет напоказ с беззаботной щедростью любезной хозяйки.

Реку стиснули гигантские каменные стены, увенчанные развалинами восточных дворцов. Они как-бы покоились на разноцветных фундаментах горных пород, то вертикально вздымающихся вверх, то уходящих под зеленоватые потоки воды. Немногим дальше гениальный зодчий спрямил линии фундамента и речной поток  понёсся в окружении поросших соснами невысоких гор.
За крутым поворотом я ахнул, сердце моё болезненно сжалось. Прямо на нас, словно коготь большого пальца дьвола сброшенного посредине потока, надвигалась огромная чёрная скала высотой в пару десятков метров. Перед ней ослепительно сверкала узкая коса белого песка, предлагая бархатную постель для беззаботной неги.

Лайнер казалось чудом увернулся от малоприятной встречи и пронёсся чуть ли не впритирку с чёрным когтем.
И вновь послышался шум. Речной поток с силой ворвался  под следующие стены мрачных трёхярусных крепостей, обрамлённых сверху прямыми как стрела соснами. Поток метался, силясь найти слабину в стенах крепостей и нашедши, яростно, с дикими криками радости, вновь вырывался на пологие просторы.
Я не мог уже стоять. От напряжения гудели ноги. Присел и стал наблюдать за моим другом, который теперь висел чуть ли не за бортом, стараясь рассмотреть и запомнить сразу все чудеса.

В конце дня достигли большого острова, по которому была проложена железнодорожная ветка. С её помощью нам предстояло перебраться на большую воду за порогами, где нас ожидал подобный же колёсный пароходик, стоящий выше острых камней. Переночевав в мотеле, ранним утром сели в игрушечный паровозик с разноцветными вагончиками и помчались по самому краю речной кручи, ныряя в душистые сосновые рощи. Наконец, по плавучей эстакаде поезд словно въехал в реку и мы спустились на палубу нового дредноута, родного брата предыдущего.
Когда отчалили, нас потащило назад с такой силой, что потребовалось великое напряжение сил, чтобы дюйм за дюймом двинутся вперёд. Всё дрожало и вибрировало...

Река вновь неслась по каналу с базальтовыми берегами, словно тёмным плащом  скрывшим светлые известняковые породы, кое где в виде белых холмов, прорвавших плащ. На одном из них, нависших над рекой на высоте примерно четырёхсот футов, белела могила одного из первых белых переселенцев.  Это была гигантская фигура человека внимательно, из-под козырька ковбойской шляпы, наблюдавшего за нами. Вокруг копились полусгнившие могильники, где были сложены кости умерших индейцев. Яростно размахивая руками, мой друг, тут же и громко, чтобы обязательно слышали все, изложил историю о том, как некий русский, естественно одессит по происхождению (друг тоже из Одессы) сделал очень большие деньги в Сан Франциско на торговле земельными участками, а потом решил обрести покой и бросив семью, дела, приехал сюда в индейскую резервацию и долго, безмятежно жил среди них, в любви и спокойствии.

С той поры много метисов разбрелось по окрестностям – хитро улыбаясь добавил гид, обедоносно глядя не столько на меня, сколь на окружающих. Хотя последние ни слова по русски не понимали.
К середине дня наш неказистый дредноут достиг небольшого городка Худ Ривер, построенного в месте впадения одноименной реки в Колумбию. Эта река и была тем рыбным раем куда завёз меня непоседливый друг и гид.
Окрестности изобиловали небольшими поселениями и нам навстречу часто попадались автофургоны фермеров. Как правило мужчины выглядели оборванцами, а вот женщины были разодеты и вызывали во мне вполне определённые мысли.

Мы съехали с 35-ой дороги и углубились в просёлки. Они петляли между холмами, перелесками, изгородями, пробирались лощинами. Мы натыкались на заброшенные кладбища с жалкими надгробиями, потом была небольшая долина с пшеничными полями и вишнёвыми садами, где я за пять долларов купил  почти десять фунтов сладкой чёрной вишни. Потом мы немного заблудились, потом застряли на крутом склоне.
И всё это время проходило под неумолчные рассказы буквально пропитанного информацией моего гида. Господи! Чего я только не узнал. Досконально познал банковскую систему США, причины спадов и подъёмов экономики, невозможность роста экономики путинской России, тонкости канадского хоккея и американского бейсбола, причины падения империи ацтеков, долгосрочный прогноз нефтяного бума, технологию строительства калифорнийских домов и особенности сексуальных отношений в американских семьях.
Этот день мне запомнился навсегда.

К вечеру мы остановились у небольшого фермерского домика на берегу реки West Fork, левого притока Худ Ривер. Вообразите поток в пятьдесят-шестьдесят метров шириной, разделённый надвое галечным островом. Поток нёсся через соблазнительные отмели, вливался в глубокие тихие заводи, где всякий уважающий себя лосось имеет обыкновение блаженствовать после сытного обеда. Поток изливался среди пшеничных полей, в окружении холмов и сосен, даже образовывал небольшое озерцо, потом огибал пастбища и обрыв высотой в 30-40 м., пропадая далее за горизонтом.

Стояла невообразимая жара и тишина. Такая, что даже неугомонное сердце друга, прочувствовав это, молчало.
Но это длилось недолго. Уже в следующую минуту он, словно борзая, порыскал верх и вниз по течению и, наконец, забросил сверкающую блесну в окончание переката.
Я меж тем всё ещё копался, собирая удилище, раскладывая блёсны и прочее снаряжение. Вдруг услышал визг катушки и радостный вопль. Затем над водой промелькнул почти метр, так показалось, живого трепещущего серебра. Далеее, как на ринге. Противники сошлись, чтобы померяться силами. Движимый единственно неожиданной болью и страхом, лосось рванулся вверх по течению. Тугая леска вспарывала воду, как острый нож замёрзшее масло. Лёгкое фиберглассовое удилище согнулось так, что казалось вот-вот переломится.

Плотный, коренастый гид крутился как волчок, матерился и молился разом. Я стоял, вытаращив глаза, не зная что делать, как помочь. Так продолжалось кажется вечность, хотя прошло всего минут десять. Наконец, он постепенно и неумолимо стал укорачивать леску, подводя рыбину к берегу. Она всё ещё рвалась куда-то. Бедная, несчастная, вытанцовывая последние немыслимые па в воде и в воздухе. Однако подвигалась к нам и только по вздувшимся жилам на шее моего приятеля  чувствовалось какие муки напряжения он испытывает. Вдруг он неистово заорал, прервав мои  наблюдения.
Сачок подводи, сачок, да осторожней, убью если упустишь. Бей по голове, сильней. Да бей же, интеллигент паршивый.

Дважды мне не надо было повторять. Эту работу я знал хорошо. Давным-давно, в северной Монголии, на перекатах и плёсах Селенги, мы на мыша ловили огромных, чёрных тайменей. Это я так слишком  громко сказал – мы. Ловил-то мой коллега по геологической партии, а меня брал как раз для того, чтобы я полувытащенного морского зверя старался втащить в сетку и одновременно глушить дубиной по голове. У меня здорово получалось, за что и вознаграждался необыкновенно нежным, жирным, бледнорозовым балыком солёной рыбины.

Через минуту рыба окончательно сдалась и позволила вытащить себя на берег в маленькой бухточке. Весы зафиксировали 11,5 фунтов трепещущей лососины. От радости, тут же на гальке, славный рыбак исполнил танец живота, а потом с такой силой сжал меня в объятьях, что едва не сломал рёбра, пока выкрикивал.
Ну, что москаль, ведь это чудо, поймай-ка теперь своего! Я ждал этого часа целый год.
А я всю предыдущую жизнь, так как и рыбак и охотник был неважнецкий. Любил наблюдать со стороны.

И всё же решился. Зашел по колено в ледяную воду и забросил блесну чуть выше запруды. Увы! Зацепил лишь чёрно-голубую водяную змею с коралловым ртом. Она свернулась клубком и зашипела проклятия. Другая попытка, третья, пятая ... Ничего!
Приуныл. Мой предводитель куда-то ушел. Вновь закинул. Как в сказке.
И, о миг, достойный королей. По телу молнией пронеслась дрожь. Рыбина кинулась на блесну и схватила её. Во мне ещё оставалось немного здравого смысла. Как учил меня незабвенный предводитель, я дал время побеситься зверю. Она раз двадцать совершила немыслимые пируэты в воздухе, оставив на катушке с полдюжины витков лески, так что показался никелированный барабан.

Я обжег о леску большой палец, но боль ощутил позже, потому что моя душа умоляла лосося сдаться. Молитвы были услышаны. Когда я изогнулся назад, уперев удилище в левую тазобедренную кость, лосось вдруг повернул и мне удалось до последнего сантиметра выбрать всю слабину лески. Но был ещё не конец борьбы. Лосось ринулся на меня головой вперёд, а затем подпрыгнув мощно рванул леску. Но я держал её чуть ли не всем телом и быстро наматывал леску на катушку. Так быстро, как будто от этого зависела моя жизнь. Прошла вечность, но мы продолжали борьбу, равно изнурительную и для него и для меня.

Я старался загнать добычу на мелководье ниже по течению, где было удобно почерпнуть её сачком. Лосось как будто предвидел мои маневры и совершил мощный бросок поперёк реки. Но не рассчитал и шмякнулся на гальку мелководья. Я опустился на колени, чтобы немного передохнуть. Когда перевёл дух, руки дрогнули и я не успел хватить рыбину по голове. Этого мига хватило лососю на краткий отдых и в следующее мгновение увидел всплеск и прорыв на глубину.
Возобновилась горячая работёнка.

Снова пришлось выбирать леску. С наигранным восторгом лосось позволял подтянуть себя к отмели. Однако стоило ему почувствовать брюхом гальку, как он отрабатывал задним ходом, словно торпедный катер и звон катушки говорил о том, что мои труды пошли насмарку.
Я онемел. Буквально. Всё внутри дрожало. Сознание кричало. 
Брось ты эту злую забаву. Ну что тебе в ней. Отпусти золотую рыбку просто так. Вспомни как тебя тянуло горным потоком под лесной завал реки Ямы. Как ты извивался, пытаясь привстать хотя-бы на колени, чтобы спасти свою шкуру. Как ты в кровь ободрал руки и локти о гальку, отталкиваясь, чтобы выбраться из стремнины. Вспомни ... и отпусти.

И уже было отпустил, но тут вдруг леска стала легко наматываться и я понял – противник проиграл сражение и разрешает себя буксировать.
Из-за больших размеров  лосося сачок оказался бесполезным и я со всем уважением схватил рыбину под жабры. За проявленную доброту он из последних сил ударил меня хвостом по ногам. Мы упали с ним в душистую траву, задыхаясь от изнеможения. Мои изрезанные руки кровоточили.
Я промок с головы до ног и был украшен блестящей чешуёй противника.
И, конечно, был в высшей степени счастлив. Никакие угрызения совести меня не мучили. Честное слово. 
Но признаюсь вам откровенно. Больше не буду ловить золотую рыбку.
Не надо мне такого счастья.