Очередь за хлебом

В одном из бараков жил Юра, по кличке «Гарма». Отец его был каким-то городским начальником, дома у Юрки никто из ребят никогда не бывал. Но зато у них на втором этаже сарая был замечательный просторный сеновал, который летом был местом частых мальчишеских ночевок.
Юрка, а с ним еще двое-трое мальчишек ночевали на сеновале постоянно, а по случаю, при наличии уважительной причины для родителей, на ночёвку собиралось по 5-6 человек.
Такой причиной, например, могла быть завтрашняя рыбалка. Просыпались мальчишки затемно, быстро собирались, и в путь. До рассвета нужно было пройти до реки около километра, с одеждой в одной руке переплыть (ранним летом) или перейти вброд (в середине лета) маленькую безымянную протоку, найти запрятанное в кустах удилище, по реке дойти до облюбованного места, наладить снасть и ..., с рассветом начать таинство рыбной ловли.
Какие чудесные были вечера на сеновале перед сном. В частном секторе незлобно лаяли собаки, из городского сада была слышна музыка духового оркестра, она мальчишек еще не манила, а просто напоминала, что есть какая-то другая, взрослая жизнь, но она им была не нужна, у них была своя, не менее интересная жизнь. В эти часы, когда мальчишеские страсти уже улеглись, никто не ссорился, да и ночевать собирались вместе, как правило, мальчишки, которым нечего было делить. Лежали и рассказывали допоздна разные страшилки. Другой уважительной причиной была покупка хлеба.
После отмены продуктовых карточек, по которым в военное время население приобретало хлеб, после войны в городах еще долго случались перебои с хлебом. Эта напряжёнка приходилась всегда на летнюю пору. Хлеб в магазин привозили обычно в 9-10 утра, его хватало на 1-2 часа торговли. Задача состояла в том, чтобы «отовариться» до того, как закончится хлеб, а чтобы осуществить это с гарантией, нужно было перестраховаться. Поэтому очередь за хлебом занимали как можно раньше и все раньше и раньше с каждым последующим днем. Обязанность покупки хлеба ложилась на нетрудовое население семей: бабок, дедов, детей.
Магазин, за которым были закреплены жильцы домов их квартала, располагался против здания милиции, его все так и называли - «милицейский».
Мальчишки вставали по будильнику часов в пять утра, шли к магазину и записывались в очередь, получали каждый свой номер, после этого было какое-то свободное время, пока не записался в очередь основной народ. Номера свои каждый записывал чернильным «химическим» карандашом на ладошке, предварительно его послюнявив. Карандаш этот ходил по рукам всё утро.
Когда очередь сформировывалась, объявлялась первая перекличка, кто не успевал на перекличку, безжалостно вычеркивался. Таких перекличек, до привоза хлеба, было несколько, каждая из них была экспромтом каких-то активных бабок, которые готовы были перекликаться без конца, ради того, чтобы вычеркнуть из списка несколько человек, записанных впереди них.
Между перекличками мальчишки играли в «зоску», подбрасывая ногой кусок меха со свинчаткой, соревнуясь, кто больше «набьёт», или на деньги в «чику» и вообще развлекались, как могли. Так продолжалось до самого привоза хлеба, после чего очередь выстраивалась строго по номерам, становилась монолитом, воткнуться в который со стороны было невозможно. Последняя перекличка осуществлялась перед входом в магазин, запускали туда десятками.
Кто придумал эти правила, неизвестно, а следили за неукоснительным исполнением правил активисты из народа. Только не дай бог никому, хоть однажды, пережить чувства человека, выкинутого из очереди за хлебом, которые однажды пережил Митя.
А было это так. Незадолго до привоза хлеба Митя обнаружил, что потерял деньги. Вместо того, чтобы дождаться привоза хлеба и переклички, которая всегда осуществлялась после прихода машины с хлебом, он побежал домой за деньгами.
Пока он бегал за деньгами, привезли хлеб и закончилась перекличка, он опоздал. Митя не пошёл домой в надежде, что все же удастся как-то купить хлеб по своей очереди. Но когда подошла его очередь, его не пустил в магазин мужик, который в дверях зачитывал номера входящих. Номер Мити был уже вычеркнут из списка. Сжав кулаки он кинулся на мужика, но был отброшен в сторону из очереди, как щенок. Это было до слез обидно.
Он шел один домой и плакал злыми слезами, всячески обзывая того мужика и, про себя клялся ему отомстить, когда подрастет. Он пришел домой, бабушка своими укорами только усилила его обиду. Обида была на мужика, на очередь, на всех людей, на войну, которая отняла у него родного отца. Он вспомнил все свои неудачи, лежал на кровати лицом вниз, рыдания сотрясали его мальчишеское тело. И некому было его утешить.
Обида стояла у него в горле целый день, в тот день он не пошел во двор к своим друзьям, ему было почему-то стыдно за свое бессилие. А еще он чувствовал себя мелким, ничтожным и бессильным перед этим жестоким миром, который сегодня показал ему впервые свой оскал. Он никак не мог отвлечься от своих мыслей еще долго….
Со временем впечатления как-то сгладились, но в памяти эта обида на весь мир, кажется, осталась навсегда где-то в глубине его души.