Сеанс1

  Начнём сеанс.
  Сидя в неудобном кресле, уставившись на занавески, освещаемые темнотой, я переношусь в комнату, окружённую стенами, исписанными чёрными маркерами. Я ещё не успела оторвать взгляд от занавесок, а стул уже почти сменился на мягкую постель. Ещё немного, и мои ноги лежат на подушках, руки крепко привязаны к железному изголовью кровати. Пальцами я ощущаю холод металла, который шёлковыми верёвками стянул запястья.  Взгляд поднялся к потолку, с которого чёрные чернила капают на лицо, стекая по шее и оставляя пятна на светлом нижнем белье.
  Сеанс полностью начал своё существование, и комната уже не тряслась, заливая меня галлюциногенными лучами, когда раздался громкий щелчок, а затем вспышка. Со всех сторон кровать окружали фотокамеры, пристально смотревшие на меня пустыми объективами. Щелчок. И они исчезли. Ещё щелчок, и из угла комнаты ко мне подползает существо с камерой вместо головы. Из места, где должен находиться рот, вываливается кинолента, которую сразу же рвут сильные руки странного человека. Несколько мгновений, и он хватает меня за ноги, пытаясь связать их плёнкой, но я вырываюсь. В конце концов, его терпению приходит конец, и он резко достаёт откуда-то из глубины «головы» огромный нож. Клинок криво отражает меня, его, комнату, киноленту, играясь с реальностью при помощи звонкого постукивания по краю ложа, которое затянуло меня к себе.  Человек с головой-камерой заносит клинок надо мной, собираясь обрушить остриё лезвия прямо в живот, как можно глубже. Но мне всё равно, я равнодушно оглядываю комнату, изредка обращая внимание на блеск ножа, зависшего над моим телом. Снова щелчок, на этот раз слишком громкий, оглушительный.
  Теперь всё пропало: и фотокамеры, и странный человек с ножом, и моё нижнее бельё. Будто всего этого и не было несколько минут назад. Обратное доказывали лишь куски плёнки, хаотично разбросанные по комнате. Внезапно раздался глубокий и низкий голос, заставивший дрогнуть кончики пальцев.
  «Начнём сеанс».
  Без всяких звуков дверь распахнулась, и в проёме появился высокий силуэт, застывший там на несколько мгновений, словно давая время полюбоваться тонкостью очертаний. Мне захотелось стать темнотой, чтобы быть с ним целыми ночами, оставляя его лишь в то время, когда дневной свет проявляет все секреты потемневшего мира. Красные лампы незаметно погасли, исключая возможность увидеть лицо незнакомца, не спеша подходящего к кровати, одиноко стоящей посреди опустевшей и потемневшей комнаты.
  Всё содержимое моей сущности встрепенулось при прикосновении холодной руки, задержавшейся где-то на шее. Вдалеке, словно не в этом мире, не в этой вселенной, приглушённо щёлкнули ножницы, холодный звон которых дошёл до моего тела, покрывшегося мурашками. Что-то родилось и умерло. Что-то воскресло и погибло. Стало тяжело дышать из-за руки, постепенно сжимающей шею. Кровать скрипнула, выдав присутствие на ней постороннего человека, именно того, кто мешал мне дышать холодом длинных пальцев, окутавших горло паутиной. Резкий и отвратительный скрежет внутри кровати, головы, руки, комнаты, заставил меня вскрикнуть в то время, как что-то мягкое и тёплое коснулось губ, затем снова и снова, с нарастающей решимостью, которая перешла в страстный поцелуй. Руки рвались к объекту, языком заполнявшего мой рот, но были крепко связаны лентой, которая, возможно, только казалась мне. 
  «Я всё делаю правильно?». «Ты знаешь своё дело». «Это сказал ты или я?». «Я не хочу слышать звуки клавиш, я хочу слышать щелчки фотокамер». «Почему?». «Потому что я давно хочу убить тебя по сценарию».
  Осторожный поцелуй.
  «Можно мне спросить?». «Конечно, да». «Ты же здесь для того, чтобы найти тот нож, который держал человек с камерой вместо головы?». «Нет». «А зачем тогда?».
  Молчание.
  «Я сделаю всё для того, чтобы… А для чего…»
  Час, два, пять, или пятнадцать часов я ощущала холодное тепло холодно-тёплых губ, пока шёпот, наполненный яростью, не произнёс: «Сеанс окончен». Туннель, состоящий из мебели и стен комнаты, завертелся, а вместе с ним и я, пока предметы не превратились в тёмные занавески, освещаемые темнотой.
  Слёзы криво текли по щекам, достигая своей цели, а именно: падения вниз, падения в пустоту. Что общего между мною и этими отчаявшимися слезами? Что общего у ворона и письменного  стола? Что одна стена говорит другой?
  Теперь я знаю, что всё это уже было, когда-то давно, во время самых первых сеансов, которые запечатлелись в бессознательном. Я кого-то позвала, притворившись, что я есть слово, написанное цифрами.
  Сеанс окончен, он был первым, но далеко не последним. Просто щёлкни фотокамерой и посмотри на занавески.