Фашысты

В компьютерных играх и фантастических боевиках фашысты, как правило, - большие и злобные твари. Иногда под шесть метров ростом. Часто с шестиствольными пулемётами и в панцеркляйнах. Панцеркляйн - это такая штуковина, наподобие погрузчика, которым Сигурни Уивер однажды матку Чужих задолбала. Только с пулемётом.
Если всё же похожи на людей, то очень хитрые и шибко умные. С такими один только Штирлиц кое-как управлялся, да и то не всегда получалось. И фуражки у них стильные, и все в кожаных пальто, и куда не плюнь - одни арийцы.

Настоящие фашысты оказывается совсем не такие были.
Один был толстый, губы-ногти красил, и наркоман.
Другой - подтянутый весь, нордический такой, но дурак-дураком и холуй.
Третий вроде умный, но мелкий какой-то и очень неприятный. Представишь такого в стильной фуражке и в кожаном пальто - какой-то ночной кошмар Тинто Браса про Роуэля Аткинсона получается.
А главный Фюрер у них был - Человек-Моль. Когда нервничал - сразу начинал ковер грызть. А нервничал он, чем дальше, тем, понятное дело, больше. Так и сгрыз все ковры в Вольфенштейне. Весь тысячелетний запас за год извёл.
А ещё он ночами собирал всех вокруг себя и заставлял записывать свои Умные Мысли. Например как научить собак быть веганами и как строить двухэтажные вагоны.
А ещё они расхищали свою социалистическую родину. И взятки друг у друга брали.
Умный был один Борман.

Был у меня в детстве деревенский приятель по кличке Борман. Его так прозвали потому, что он был толстый и у него был стеклянный глаз. Странно вообще-то: настоящий Борман не был таким уж толстым, и оба глаза у него были на месте.
Единственное совпадение - оба были хитрыми до невозможности. Но откуда в глухой южно-русской деревне могли знать в глухие же семидесятые то, о чём аж в самой Москве только в девяностые, а то и позже, лишь кое-кто краем уха слышал?
Другого жителя той же деревни прозвали Адольфом. Он был блондин и без усов, но с ним практически, что называется, в яблочко попали. Адольф и в детстве-то был не подарок, а когда вернулся из рядов советской армии, совсем уж психованным и буйным стал. Особенно спьяну. Таких даже в советских колхозах не очень-то ждали, так что он устроился на самую позорную в деревне работу - в менты. Причём не в городские, это ещё куда ни шло, а в свои же собственные, деревенские.
Днём он отсыпался. Вечерами ходил по деревне, сшибая с подвернувшихся колхозников по рублю. Кто не давал, тому - в рыло. Не забывал он при этом и наведаться к бабе Дусе за полагающимся ему по должности самогоном. К ночи же, напившись, либо бегал с дурными воплями по деревне, размахивая фашыстским штык-ножом, либо сразу засыпал где-нибудь в канаве или в лесу. К утру возвращался домой.
Года через полтора, зимой, домой он не вернулся. Нашли его на большаке, с его же собственным штыком, воткнутым в его же, тронутую ранним циррозом, печень. Следствие установило, что он споткнулся спьяну в темноте и неудачно упал.
Позже, уже в городах, я познакомился и с более другими фашыстами. Но это, как говорится, уже совсем другая история.