Этикетка коньяк Дориан Грей

Посвящается всем, кто потерял себя, забывшись из-за повседневной рутины, вечных обязательств или мук совести. То есть…

1
Если тебе покажется, что ты слепнешь, не беда. Другое дело, если ты ощутишь металлический привкус во рту. Это значит, что на препарат у тебя все-таки острейшая аллергия.
Впереди слабость в конечностях.
Впереди резь в животе.
Впереди судороги ног и внутренних органов.
Впереди остановка сердца.
Предположительно, впереди смерть.

Это значит, что в сочетании с твоей группой крови препарат все-таки вызовет адские спазмы и анафилактический шок.
Это не про меня. У меня четвертая группа крови.
Впереди долгая жизнь.

- Если тебе покажется, что ты слепнешь, значит, глазные мышцы расслабляются, престают растягивать хрусталик, значит, мозг готовится приостановить запись на эти полчаса.
Он повторяет мне это уже восьмой раз. И, разумеется, он-то спокоен. Он вообще всегда спокоен. По его вине никто никогда не умирал. Его никогда не грызла совесть за совершённое зло. Он и зла никогда не совершал.
- Если эти дерьмовые глаза не начнут снова видеть, я пересажу себе твои! – говорю ему.

У меня трясутся руки. На ладонях выступил пот. Зад прилип к поганому кожаному креслу и подо мной появилась испарина.
Мне нельзя шевелиться. Нельзя волноваться. Нельзя разговаривать.
Долбаные капли пота впитываются в мои любимые гигроскопичные джинсы, от чего я чувствую себя четырехлетним пацаном. Ну, вы поняли.

- Ты ведь здесь не первый раз, Альф. Да и кабинет для тебя я всегда выбиваю поприличнее. Новички на нижних этажах так не трусят. А там до антисанитарии только крыс не хватает.

Альф – это сокращенное от Альфред. Говорят это мое имя. Я им верю.
А расплывшееся белое пятно передо мной – это Валерий.
Расплывшееся пятно, потому что я слепну. Чуть-чуть.
Белое, потому что он гребаный доктор и он в халате.
Валерий, потому что русский.
Рука этого дерьмового лекаря шарит у меня между ног. Это его профессиональная обязанность. Он ищет вену.
Может он не такой уж и дерьмовый специалист, но конкретно сейчас мне плевать. Я нервничаю. Дайте мне понервничать!

У меня колотится сердце.
У меня все плывет в глазах.
У меня учащенное дыхание.
У меня в промежности шарится доктор. Предположительно, педераст. Судя по вылизанному виду и вечному хладнокровию, однозначно педераст.
В висках у меня колотит европейский колокол. Как только я поверну голову другим ухом вверх, чтобы не затекла шея, язык колокола выбивает очередную ноту набата – тревожного сигнала моему мозгу о временной отключке.

Предположительно, я еще на кресле.
Предположительно, передо мной на коленях стоит Валерий.
Предположительно, сейчас он водит ладонью по моему бедру, потому что уже ввел вторую половину препарата, и моя кожа напрочь потеряла чувствительность.
Предположительно, я качнул головой.
Бум!
Мне нельзя шевелиться. Мне нельзя волноваться. Мне нельзя разговаривать.

Говорю ему:
- Сколько еще?

Глаза перестали различать свет и тьму ко всем чертям. Как там ее… Световую проекцию.
Верните мне мою световую проекцию! Я хочу себе световую проекцию!
Предположительно, я ослеп. Восьмой раз. Семь раз я уже прозревал.

- Минут двенадцать, не более.

Его спокойный голос донесся откуда-то сверху сзади.
Предположительно, Валерий уже не гладит мое бедро.
Предположительно, он массирует мне шею, чтобы не затекла. Просто чтобы не затекла!
Я вообще уже мало что различаю. Запахи формальдегида, хлорки и прочей дряни. Хруст его тонких пальцев. Даже яркий цитрусовый вкус на языке.
Верните мне запах прочей дряни!
Я невразумительно мычу, мол, началось.

Предположительно, мои губы и зубы разжимают пальцы в невкусных перчатках.
Предположительно, два пальца выкладывают мне на язык таблетку.
Предположительно, они там слегка задерживаются, но затем оставляют мой язык в одиночестве.
Я не из этих. Говорят, он лучший в своем деле. Я им верю.
Делаю усилие горлом, как если бы я глотал.
Предположительно, таблетка уже внутри меня.
Скоро я почти умру. Восьмой раз. Семь раз я уже воскресал.

Впереди долгая жизнь.
Впереди жизнь, начавшаяся для меня с девяти лет.
Впереди еще один забытый ненужный год.

2
Говорят, меня зовут Альфред.
Я не помню. По имени меня никто не звал. Родни у меня не было. Мы с мамой жили вдвоем. Ее не стало, когда мне было шесть. Только она звала меня по имени.
Я не помню. Так говорят.
А еще говорят, что я всегда мечтал быть похожим на какого-нибудь супергероя. Знаете, есть такие случаи, когда мошонка давит на мозг…
До совершеннолетия я был Котом. Так звали меня друзья. Учителя обращались ко мне исключительно по фамилии. Я не был среди любимчиков. Это все она, моя дурацкая фамилия, виновата в этом еще более дурацком прозвище. Друзей я ненавидел.
После восемнадцати я стал идиотским «мистером Шредингером». Свою эту фамилию я слышал раз по двадцать на дню. Это еще учитывая, что работаю я не в месте, где ценятся голливудская улыбка и ненасытная коммуникабельность.
Ошиблись, я не палач.
Мимо прошла моя коллега. Да, сегодня вечером это будет она. Это она напросилась на свидание у меня дома в надежде забыть хоть на секундочку о своем злополучном муже, на десять лет угодившем в тюрьму. Пять он уже отсидел. Ну, или как там по фене.
План забвения я составил и даже купил резину. Ну, вы поняли.
Как только переехал в Россию, на историческую родину по материнской линии, я сразу стал пользоваться успехом у девушек.

Предположительно, половина из них меня любят.
Предположительно, четверть беременны.
Предположительно, я засранец.

Я сотрудник центра техподдержки одной небольшой организации. Вся моя работа состоит в том, чтобы отвечать на заунывные электронные письма с жалобами на разномастные несуществующие «катастрофические» неисправности.
Это мне вы пишите о своем, отчего то вдруг переставшем работать принтере.
Это у вас потом оказывается выключено питание!

Россия меня радует.
Российские суппорт-центры меня огорчают.
Предположительно, в остальных офисах трудятся точно такие же лицемеры. Ну, или что они там делают.
Предположительно, это все-таки хуже отмороженных и зомбированных американских белых воротничков и манагеров.

- Чем так пахнет? – спрашивает.

Я не отвечаю. Ей незачем это знать.
Важно лишь, что сейчас она стоит передо мной банальным раком. С такого ракурса замечательно видно ее тощий зад. В такт ударам моего барана из-за копны ее диких огненно-рыжих волос слышатся частые всхлипы. Важно сейчас, что я опять благополучно забыл про латексное украшение для моего фаллоса и сейчас мне совершенно неохота его искать. Мне не до того. Да и не впервой это.
Мои любимые гигроскопичные хлопковые джинсы спущены ниже колен. Это от них так воняет. Ей незачем это знать.

Говорю ей:
- Еду в метро… там парень… ссыт… я к нему… схватил за плечо… он повернулся...

Помните те случаи, когда мошонка давит на мозг? Мы стоим и смотрим друг на друга. При этом я вдалбливаю ему что-то поучительное. При этом он испражняется на мой левый кроссовок, предварительно пройдясь вонючей очередью по моим любимым джинсам. Кроссовок покрыт кожзамом, впитать он ничего не успевает. Летят брызги. Стоит этот говнюк. Я бью ему в морду…. И в этот момент я – весь из себя Кочергин. Есть такой герой у русских. Кажется, он не из комиксов…

- Пришлось выносить, - говорю.

Она молчит. Она спокойна. Дура.
Под нами скрипит шикарный диван, видавший еще прошлое тысячелетие и предыдущих моих подруг. Он запомнит всех этих мамочек и влюбленных истеричек.
Он запомнит. Я – нет.

- Не то, чтобы я супергерой, - говорю – но раз в неделю я обязательно кому-нибудь врежу.

Эту мамашу он тоже запомнит. Хотя она, конечно, сделает аборт.
Впереди много любовников.
Впереди любовники с резиной.
Впереди долгие пять лет.
Какого-то хрена я рассыпал по дивану розы, зажег две занюханных старых свечи, найденных в кухонном столе. А тут такой примитив…
Тонкая рука с длинными ярко-красными ногтями впивается маникюром в мою ногу. Говорят, это от возбуждения. Я им верю.
Ее всхлипы превращаются в слова, потом в речь, не вполне членораздельную, но достаточно различимую.

Визжит мне:
- Да! Давай! Да, котеночек! Да! Еще!.. Ооо!..

Я ускоряюсь. Сейчас она почти любит меня. Я ее ненавижу.
Движения моих бедер напоминают мне русскую игрушку, которую делали, кажется, еще в древней Руси. «Кузнецы». Вперед – назад. Вперед – назад. И чем чаще, тем быстрее они что-нибудь да выкуют.
Вперед – назад.
Вперед…
Вперед…
У меня потемнело в глазах?.. Ах, да!
Если покажется, что у тебя темнеет в глазах, не беда. Ты всего лишь испытываешь оргазм. Конечно, это сопровождается еще несколькими признаками. Не важно. Важно лишь, что ты жив. Впереди долгая жизнь.
Все, она беременна. Почти наверняка.

И предположительно, она окончательно влюблена в меня.
И предположительно, на пару недель…
И предположительно, мне совершенно плевать.

3
Прошло уже четыре месяца с той инъекции. Честно говоря, я признателен, что Валерий относится к моим просьбам с пониманием. Я не хочу, чтобы мои подруги считали меня нариком, увидев на руках следы от иглы. Я просто вычеркиваю год за годом моей никчемной жизни. Я просто продлеваю год за годом мою прекрасную жизнь.
Я просто плачу большие деньги за комплекс того, что принято называть «вакциной молодости» и «таблетками от памяти». Препараты были созданы еще в 2001-ом, но это удовольствие для богатых. Знают это единицы.
Концепция проста. Минус один год из памяти – плюс один год молодой жизни. По отдельности препараты смертельны. Для большинства препараты смертельны. При употреблении чаще, чем раз в год, препараты смертельны.
Лика на меня больше не смотрит, что чрезвычайно радует меня. Она вообще теперь мало на что смотрит, все чаще спит в рабочее время. Говорит, что устает. Я ей верю.
Лика – это та блондиночка из отдела сервис-услуг, которую я поджарил прямо в офисе на прошлой неделе, когда мы оба не сговариваясь, задержались на работе допоздна. Ну, та самая Лика, которая длинноногая, ростом около ста восьмидесяти, с прекрасной попой, узенькой талией, третьим размером груди и нулевым размером скромности. Ох, она была просто бесподобна. Давно у меня не было такого секса, который хочется повторить. Ну, вы поняли.
Сашу, ту рыженькую, уволили на следующий день после нашего с ней свидания с вердиктом: «Явилась на работу с опозданием, строгим нарушением дресс-кода и в состоянии глубочайшего наркотического опьянения» Проще говоря, она пришла на работу часов в двенадцать под экстази и… в пижаме. Вид у нее был такой, будто она не спит уже несколько дней подряд. И черт ее знает, каким образом она не разбилась по дороге на работу, потому что приехала она на собственном «Пежо».
Меня в тот день вообще не было, за что я получил строгий выговор. Начальник у нас хваткий, пути только прямые, никаких тебе поблажек или даже «обсудить». Нам здесь как раз такой нужен, поскольку семь-восемь писем в день и не более двадцати звонков в офис кого угодно доведут до состояния полной недисциплинированности.
Сегодня он не такой. Сегодня от него пахнет капучино из забегаловки за углом, что в его расписании значится как:
«Мятая рубашка»
«Любовница»
«Чертовски хорошее настроение»
«Затишье перед бурей»
Неделю назад я встретился не только с Ликой, но и с очередным ублюдком. Он отобрал сумку у какой-то старушенции и попытался по-быстрому слинять. Слинять не получилось, потому что бабка оказалась голосистая, а из-за угла уже поворачивал я. И сейчас я был… эм-м… терминатором. Новая, эконом-модификация пенсионного класса.
Если тебе покажется, что ты не можешь дышать, а в глазах бегают искры, не беда.
Предположительно, тебе прилетело под дых.
Предположительно, за дело.

Во всех этих случайностях меня радует одно – все это я когда-нибудь забуду.
Начальник вызывает меня к себе и заводит беседу о моем карьерном росте.

- Спасибо, - говорю ему.

У меня воспаление совести каждые полтора месяца.
И каждые полтора месяца я отвечаю:
– Не стоит. Я лучше здесь.

Регулярно. Это случается регулярно раз в полтора месяца. Каждый раз, когда я отказываюсь, шеф по доброте душевной компенсирует мне мою скромность ни много ни мало моим двухмесячным окладом вне очереди. Признаться, потом месяц он ходит недовольный принятым сгоряча решением. Это все очень странно. Нет, честно. Хотя за десять лет я уже привык.
Возвращаюсь домой в сухих, к моей превеликой радости, джинсах. Нахожу письмо в почтовом ящике. Поднимаюсь по заплеванным ступеням на третий этаж. Открываю дверь и прохожу в задымленную и повисшую в полумраке прихожую.
В задымленную, потому что с утра у меня подгорели блинчики с джемом, а проветрить не было времени.
Повисшую в полумраке, потому что не имею привычки раздергивать шторы на окнах рано утром. Я сразу чувствую себя голым.
Через полчаса я с банкой колы в одной руке и еще не распечатанным конвертом в другой восседаю на своем любимом кресле перед своим любимым телевизором, по которому идет моя любимая чушь. Не важно. Важно лишь, что фамилия отправителя показалась мне до боли знакомой. Потому я решил не мучать голову и перейти непосредственно к чтению самого послания.
Ольга сообщила мне, что она – дочка моего босса. Шеф намекнул ей, мол, раз его бедной дочурке негде жить, поскольку ее бросил парень, а я весь из себя «добрая душа», то он порекомендует ей договориться со мной о сожительстве, благо «этот мальчик очень добрый и гостеприимный, но такой одинокий…» Ах, да! Еще она сообщила, что ее зовут Ольга.
Предположительно, она решила перейти в острое нападение, поскольку никаких вопросов в письме не задавалось. Зато вполне понятным русским языком указывалась дата и время приезда. Сегодня, в девять часов вечера. На часах сейчас семь.
Предположительно, теперь я понимаю, к чему все эти десять лет шеф готовил меня, точно цыпленка на гриле, совершенно лихо заваливая нескромными суммами денег.
Предположительно, он очень давно определил меня на роль будущего зятя. И не факт, что предыдущие неудачи у Ольги в отношениях не были подстроены ее отцом. А меня он, вроде как, и обеспечил, и пытался поднять по карьерной лестнице, только я чего-то неблагодарно уперся рогом…
Выхожу на улицу. Проветриться, а заодно и в магазин сходить; как-никак приезжает гостья, надо накрыть на стол и подать чего-нибудь быстро-вкусного.
На улице зима. Синоптики обещали пасмурную погоду. Не соврали.
Сворачиваю в одну из улиц и вижу, что ничего не вижу. Здесь и днем-то много тени, а сейчас, когда из-за облаков не видно луны, а с происшествия полугодовой давности не стало и фонаря – единственного на квартал – вообще непроглядная темень. Только слышно какое-то невнятное пыхтение. Собаки что ли?

Я иду сюда, потому что наизусть знаю свой незамысловатый путь до магазина. Впереди, далеко между домами проехал автомобиль. На несколько секунд переулок заполнился силуэтами. Теперь я увидел пыхтящий источник шума. В пяти шагах от меня упитанный мужик стучит своим лобком в попу какой-то даме.
Предположительно, связанной, с кляпом во рту и слезами на глазах.
Предположительно, без ее согласия.
Предположительно, изнасилование.

Выхожу из-за кулис и вот! я – ниндзя. Потому что подкрасться надо тихо и незаметно. Яркий свет фар давно скрылся за домами, но я точно знал сейчас, куда наносить удар. Еще за секунду я подумал, что никогда не ищу приключений. Это все они. Они сами меня находят.
Шлеп!
Удар голенью под колено всегда сбивает спесь, если попасть. Он стоял задом ко мне, и не будь рядом дамы, я бы обязательно влепил ему между ног. Но сейчас он припал на правое колено и непонимающе вскрикнул.
Шлеп!
Шлеп!
Хук слева. Ухо. Хук справа. Челюсть.
Первое разбито, второе сломано.
Наощупь выцеливаю нос. Здоровяк страшно визжит. Дама страшно мычит. Я страшно бью – но! Кулак летит мимо, слипаются мои свинцовые веки и я замертво падаю на землю…

***
Разбудил меня некто Жора. Обычный обитатель здешних подворотен. Личность без крова и крыши над головой. Он сказал, что я могу замерзнуть и лучше бы мне пойти домой. Жора заботливый.
Я молча сунул ему сотню баксов и отправился в изначальном направлении в состоянии глубокой задумчивости. Посему ничего, кроме хлеба, оливок и гранатового сока я не купил. Да и это все – зачем???
Глянул на часы в телефоне – 8:47.
Предположительно, я опоздаю.
Предположительно, мне совершенно плевать.

Возвращаюсь домой, застаю на заплеванных ступеньках в подъезде сидящую сонную, но оттого не менее красивую русоволосую девушку с оленьим разрезом глаз и соболиными бровями. Это Ольга. Сегодня это будет она. Да и резина еще где-то осталась.
Впереди бурная ночь.
Впереди первая симпатия.
Впереди семья.
Предположительно, мне совершенно плевать.

Говорю ей:
- Если у нас что-то будет, ни за что не называй меня Котиком и все в этом же духе. Убью.

4
Всякий раз, когда приближаешься ко сну, думаешь: «Наверное, смерть выглядит именно так…» Но когда просыпаешься на утро, не чувствуешь себя свежим. Чувствуешь себя освежеванным. Со мной так.
Ольгу я не убил. Повода не выдалось. Ведь я не запретил ей надевать на меня ошейник.
Утреннее солнце пытается приветливо вылизать мою небритую щеку. У него ничего не выходит. Зима.
Левой рукой лезу к себе в трусы. Я не из этих. Просто ключ должен быть где-то там. Нащупываю кольцо с ключом между мошонкой и левым бедром. День начался не с той ноги.

- Кофе будешь?

Смотрю на нее. На ее шикарную грудь, спрятанную под моей рубашкой. На стройные длинные ноги. На треугольную тень между рубашкой и ногами. На ее великолепную даже спросонья прическу, на глаза и полноватые естественные губки. Среди ощущений нахожу невнятное желание поцеловать ее…

- Рано раскомандовалась, - потираю запястье правой руки. – Могла бы и поласковее пристегнуть. Ошейник снимешь?
Стою перед ней в одних трусах. И в ошейнике с шипами. Нервничаю.
 Говорит мне:
- Повернись.

***
Шефа на работе не оказалось, поэтому я смело сбегал в закусочную через дорогу и закупился «горячими собаками» на день. Шеф не одобрил бы. Но его нет. Говорят, у него неожиданно появилась важная встреча. Я им верю.
Лика поведала мне, что помирилась с мамой. Здорово. Теперь она не будет проводить бессонных ночей в рыданиях в обнимку с бутылкой дешевого виски. Ну, или из-за чего у нее там было недосыпание…

- Шредингера можно? – слышу в телефонной трубке.

На работу явились не все, большинство «планктона» решил погулять денек без начальника. Поэтому пришлось отвечать мне. Поэтому я чуть не подавился, услышав в трубке голос начальника.

- К вашим услугам, шеф.
- О! Алик, прости, не узнал. Ну, как там твоя новая сожительница?
Слово «новая» здесь неуместно. До сих пор я никогда никого не подселял к себе, в свое убогое бунгало. Он так шутит.
- Э-хе! Все в порядке, босс. Уже нашли общий язык, - ликую я с кислой миной.
- Вот и здорово. Слушай, Альф, у меня будет просьба к тебе. Деликатная. Мне по некоторым причинам не хочется подниматься в офис, и будет славно, если никто не узнает по каким именно. Через пятнадцать минут я подъеду к зданию, передам тебе ключи от кабинета. Ты сходишь, возьмешь в моем столе коробку и принесешь ее с ключами мне, договорились?
- Разумеется, шеф. А позвольте узнать…
- Спасибо, Альф!

Он, конечно же, бросил трубку.
Предположительно, у него боязнь, что последнее слово останется за собеседником.
Предположительно, сейчас он психует втрое против обычного.
Предположительно, будет интересно.

Белый Порше Кайен подъехал к зданию, где мы арендуем офис, ровно через сорок пять минут. Точность – вежливость королей…
Открывается задняя дверь. Наружу выглядывает то, что должно быть моим начальником. На левое ухо у него поналеплено несколько лейкоцитарных пластырей, правая щека отекла ко всем чертям, налилась сливовым кровоподтеком в пол-лица, на губах видна полоска багровой запекшейся крови. У меня довольно большой кулак.
Дрогнувшей рукой беру у него ключи, иду наверх. Пока ковырялся в замке, мне никто и слова не сказал.
Предположительно, они не заметили бы, окажись в моей руке отмычки.
Предположительно, это все-таки хуже отмороженных и зомбированных американских белых воротничков и манагеров.

Подхожу к столу. Здесь тоже скважина. Ищу ключ поменьше.
Моя спина вымокла напрочь. Я всегда нервничаю.
Открываю коробку и нахожу в ней пистолет. Тульский Токарева. И где он взял его? Ну, не купил же!
Выхожу без пальто с риском подхватить ангину или менингит. Заверните мне парочку! Они к мокрым спинам страсть как любят прилипать.

- Открывал?
- Ну, а как же?!
Шеф хитро глядит на меня в меру мимических возможностей; его губы трогает легкая улыбка, он произносит:
- Балагур ты, Алик! – затем подмигивает, растворяется в темном от тонировки салоне, и его машина постепенно удаляется прочь.

Последних моментов я уже не помню. Так говорят.
А еще говорят, что я рухнул на белую скатерть снега, на асфальт прямо на глазах прохожих. Что они запричитали об инсульте, клинической смерти, шоке, инфаркте, даже об эпилепсии. О чем угодно, кроме ангины и настоящей, физической смерти. Но второе, конечно, не про меня.
Впереди долгая жизнь.
Впереди долгие отпаивания теплым молоком. Со всеми вытекающими.
Впереди…

Говорят, я заснул. Просто взял и вырубился. Это все от усталости, точно. К бабке не ходи. Хотя. Хотя надо бы у Валерия поинтересоваться, что это за хрень.
Я лежу дома, на своем любимом диване и у меня мокрая спина. В моем дневнике это значилось бы как:
«Высокая температура»
«Патологическая нервозность»
«Скрипы в соседней комнате»
Сегодня Ольга привела двух друзей. Эм-м. Подруг. Эм-м.
Вобщем, сейчас она развлекается в моей комнате на моей кровати при моих свечах. С двумя не моими геями. Как ей это удается, уму непостижимо.
Верните свечи на место!
Я бы и рад запротестовать, но мне лень. К тому же у меня болит горло. К тому же я тупо боюсь, что меня опять прикуют. Я сейчас тепленький.
Так что лучше полежу, пока дочка моего босса не заметит, что на диване в гостиной лежит мешочек дерьма, который надо бы выкинуть. А немного погодя она сообразит, что это я и, может быть, даже принесет мне чего-нибудь располезного. Хорошо, что она не знает, кто вчера вечером навалял ее отцу. Еще лучше, что она не в курсе, по какой причине. Ей незачем это знать.
Впереди семейная жизнь.
Впереди много лжи.
Впереди нас ждет счастье.
Предположительно, мне совершенно плевать.
Громкие «А-ах! О, да!!!» и скрипы старой кровати доносятся из-за стены и убаюкивают меня.
Я лежу на диване и мирно улыбаюсь.
Впереди дохрена всего, что я смогу забыть.

5
Это случилось полторы недели вперед и восемь лет назад. Он был тем еще выродком. Маленькая двенадцатилетняя девочка. Глухой квартал. Я не виноват, что мой знакомый жил неподалеку. Приключения находят меня сами…
…Май выдался весьма жарким. Во всех смыслах.
Например, за окном плюс тридцать.

- Пойдем на пляж, - говорит.
- В чем подвох?

У меня мокрая спина.
За это время Ольга стала водить в два раза больше друзей. Ну, или как она их там называет. А потом каждый раз, ложась ко мне на грудь, преданно заглядывает в глаза. Кот В Сапогах рядом не валялся. Ну, вы поняли.

Она смотрит на меня, говорит:
- Мне с тобой все равно больше нравится.
Я ей верю.
Предположительно, это естественный отбор по Дарвину.
Предположительно, я переплюнул этого докторишку.

- Подвох в том, что пляж нудистский. Или слабо?

Я уже не маленький. Меня не развести на «слабо». Нашла дурака.
Тогда, неделю назад, вместе с той компанией в моем доме появился и Валерий. Доктор-педераст. Фак май брэйн!!!
Он так посмотрел на меня, будто увидел смерть. Я лишь дружески похлопал по плечу.

Спросил его:
- Как работа?
- М-мы из-изучаем побочные эфф… эффекты.
- Ну, ты если что, сообщай, - говорю. Он не ответил, а в соседней комнате в тот день было тише, чем всегда.

Говорю ей:
- Нудистский, так нудистский.
Предположительно, я тряпка.

***
Нам не стоило идти.

- Побудь здесь, - говорю.
Мне надо в кусты. Дайте мне кусты!
Отхожу от пляжа, выбираясь из поля видимости всех этих сисястых дамочек и «ахтунг-мальчиков»
Предположительно, здесь и знакомые Ольги.
Предположительно, я ревную.
У меня трясутся руки.

Подхожу к зарослям ивы. В дебрях двое. Один, такой повыше и значительно шире, - мой шеф в туфлях и брюках, но уже без рубашки. Кобуры нет. Вторая – юная девица, которой не дашь и четырнадцати лет. Совсем голая. И красивая.
Он держит ей рот, а другой рукой шарит между нижних губок.
Шеф увидел меня.
Шеф впал в ступор.
И вот, когда мошонка торжественно давит на мозг…
Я смачно бью ему под нос. И сейчас я… эм-м… Я – Ван Дам. Или Чак Норрис?
Шеф грохнулся оземь.
Девчонки уже нет.

Подхожу к нему, говорю:
- Это случилось восемь лет назад. Он был тем еще выродком. Маленькая двенадцатилетняя девочка. Глухой квартал. Теперь я понимаю, что этот ублюдок уродился в отца.
Оторопь в глазах шефа сменяется гневом.
- Ты… это был ты!
- Ага…
- Ты убил моего сына!!!

Шеф дергает руку из-за спины.
Шеф демонстрирует ворованный «ТТ». Ну, не купил же он его.
Гнев в моих глазах сменяется оторопью.
Шеф давит на спусковой крючок.
Короткая вспышка.
Резкая боль в бедре. Слишком резкая, чтобы оставаться в сознании. Впереди…

- Какого?! Какого хрена??? И кто это был?
- Оль, я всего лишь пошел отлить.
Она относится ко мне с пониманием. Я попросил достать пулю из бедра, и молчать обо всем, что она знает.
- Это твой друг, да? Или твой коллега?

Знала бы она, насколько близка.
Если ты ни черта не понимаешь в происходящем, не беда. Другое дело, если тебе не хотят говорить.
Предположительно, надо радоваться, что она ничего не знает об отце, брате, обо мне. Ничего, что могло бы выйти мне и ей боком.
Ее волосы слегка выбились из «хвостика», на лбу выступил пот. Все же она безумно красива.

Скрипя всем, что есть, сажусь рядом, обнимаю ее. Говорю:
- Спасибо тебе.
Обнимаю ее слишком долго, как если бы был влюблен в нее.
Предположительно, я влюблен в нее.
Предположительно, она меня ненавидит.
Ольга внезапно сомлела у меня на плече и я решил, что это стоит простреленного бедра.

***
Два месяца назад я решил пойти подать заявление об уходе.
Бедро проголосовало «против».
Если у тебя течет кровь из подозрительной дыры в ноге, предположительно, стоит отложить походы.
Месяц назад я пил молоко. Здесь оно не рождается в коробке. Здесь его производят коровы. На тебе!
Российское молоко меня радует.
Российские врачи меня огорчают.
Молоко я пил и много раз после, но лишь месяц назад мне удалось обкашлять им полкухни.
Месяц назад мне позвонил Валерий.
Он сообщил, что обнаружил новый побочный эффект от вакцины у людей с повышенной нервозностью. Этот эффект имеет глупую повадку – распространяться половым и наследственным путем. Ну, хотя бы он излечим.
Основное проявление – неожиданные переключения мозга в состояние сна во время очень сильных неврозов. Мозг защищает сознание от психического коллапса и отключает его. Начинает действовать только после снижения уровня адреналина в крови.
Ах, да! Еще он сказал, что у меня повышенная нервозность.

- Так что, надеюсь, ты не планируешь детей и предохраняешься.
Да, говорю. Спасибо. Я вымок до нитки. Чертовы нервы…

***
- Альф! Приветик! С чем пожаловал? Почему так долго не было?
Секретарша моего шефа меня бесит.
«Мокрая спина»
«Мокрые ладони»
«Мокрый зад»
«Мокрая репутация»
- С заявлением. Ухожу.
- А. Ясно. Он занят пока что.
Предположительно, в остальных офисах работают такие же лицемеры.
Кладу коробку конфет ей на стол.
- Мне бы поскорее.
Предположительно, это все-таки хуже отмороженных и зомбированных американских белых воротничков и манагеров.
- Ой, Алик! Конечно же, проходи! – нажимает на кнопку, начинает болтать с шефом.

От него пахнет дерьмовым капучино из забегаловки. В его расписании это значится как…
Да пошел он нахер!
Мне всего лишь нужна подпись.
Он посмотрел на меня сверху вниз. Он сидит на кресле, а я стою. Ублюдок.
Он абсолютно спокоен, потому что знает: накалять обстановку ни в чьи интересы не входит. Ублюдок.
Он ставит чертову подпись под моей, ехидно улыбается и говорит:
- Вы свободны, мистер Шредингер!
Все потому что он – ублюдок. А я трусливый чудак с большой буквы «М».

«А я попрошу храбрости, - сказал лев»
Дайте мне храбрости!

6
Белое пятно передо мной вещает:
- Половину инъекции ввел. Ну, ты не мог не заметить. Хех. Да и зрение уже должно «поплыть».
- Я думал, сегодня ты иглу прямо под языком оставишь. Было больно.
- Потерпишь. Стоит ради этого потерпеть, а?

Предположительно, он улыбнулся. И я нифига не догоняю, че он такой веселый. У него на меня планы???
Сейчас он, гад, шарится в моем хозяйстве. Или еще нет?
Вакцина работает так: первая доза вводится под язык и постепенно вырубает зрительную и слуховую память. Вторая, лично для меня, вводится в вену на внутренней стороне бедра. Она отключает память тактильную.
Я сижу на кресле. Сухо. Я спокоен. В этот великий момент, как и всегда раз в год, я – Дориан Грей. «Вечно молодой. Вечно пьяный»
Мои шорты медленно съезжают вниз.

- Мать твою так! Альфред, только не говори, что этот вот бинт с круглым кровавым пятном перетягивает место огнестрельного ранения!
- Нет, что ты. У меня кетчуп ногой пошел.
- Да ты!.. Да ты хоть представляешь, как реагируют препараты на большие скопления тяжелых металлов? У тебя сейчас стремительно развивается гангреноподобный некроз тканей ноги. Скоро он распространится по всему телу! А реакция, чтоб ты знал, протекает лавинообразно!
- Мертвый кетчуп. Значит, я…
- Значит, ты труп! У-у! Тыть! Дыть, тыж.…Твою же ерихонку!
Я спокоен. Мне нельзя волноваться. Иначе я засну. Насовсем.
- Та-ак! Где же он?..
Белое пятно сейчас грохочет в шкафчиках.
- Вот! Э-эх!..

Я ощутил резкий укол в вену на шее.
Через пару минут фокус вернулся в обычное состояние, и я увидел искаженное паникой лицо Валерия.
Предположительно, он переживает.

- Это все! Все… ты труп!
- А это…
- Я вколол тебе весь никотин, что у меня был. Весь! Он оттягивает препарат, но теперь смертоносное действие – только вопрос времени. Черт! Черт!!!

Валерий сидит и долбит себя по лбу кулаком. Предположительно, скоро там будет вмятина.
Только теперь я ясно и холодно понял, что не успею сделать, возможно, самого главного в своей жизни. Я не успел ей сказать. Не успел попрощаться…
В моей растреклятой голове русский колокол: душераздирающая мысль качается из стороны в сторону и бьет по моей трезвой голове. «Умрешь! Убийца! Не попрощавшись! Умрешь!»

Я иду и «стреляю» у каждого курящего прохожего по сигарете, вытягиваю ее в четыре вдоха, при этом жутко закашливаясь, и ищу следующего. Я – сама суть кота Шредингера. Да, это я! Меня нельзя назвать сущим, поскольку обо мне не знают все и каждый. И сейчас для Ольги я жив и мертв одновременно. Она еще ничего не знает. Она не видит меня живым. Она не видит меня мертвым. Я! Это я мистер Шредингер. Кот. Тот самый…
Я иду. Иду вперед. Квартал. Еще. Еще пару поворотов. Впереди наша встреча. Впереди слезы и боль. Впереди…

Дорогу мне перегораживает белый Кайен. Из машины высовывается довольная рожа моего шефа и так радостно вещает мне:
- Ольгу ты больше не увидишь. Она далеко. Фапай на мой портрет. Балагур!
Дверца за ним захлопнулась, а я остался стоять посреди улицы. Ведь он забрал ее. «Все, дальше некуда…»

Бешено колотится сердце, в висках разрываются мины. Я стою. Я нервничаю и выбрасываю сигареты. Я падаю на колени и стою. Зачем они теперь. Я загибаюсь раком и падаю на бок, но стою. У меня ничего не вышло. Я делаю последний вдох и все стою. Я гордо стою на этом месте, как памятник, засвидетельствовавший научную теорию. Я памятник всем тем парням, что жили во мне, не пуская жить меня самого. Жить пока есть время. Жить без упрека совести. Я был прав и силен. Но я был закован масками. А теперь. Когда все они похоронены. Теперь я стал настоящим. Я – Альфред Шредингер. Не герой.
…Если вдруг перестаешь что-либо чувствовать, не беда. Это лишь означает, что ты не успел раздать друзьям долги, набить морду начальнику, поцеловать любимую девушку. Ты не успел жить. Впереди… нет. Впереди ничего нет.

Предположительно, я среди мертвых.
Совершенно точно, меня нет среди живых.




***
 Посвящается всем, кто потерял себя, забывшись из-за повседневной рутины, вечных обязательств или мук совести. То есть абсолютному большинству современных людей. Все маски – это всего лишь этикетки. Не верьте им. Спешите быть собой. Спешите жить.
Ведь впереди…