Пыль книжных пустынь

«Таков, Фелица, я развратен, но на меня весь свет похож»
                Г. Р. Державин
 
           Крейсер «Заря» остановился в бухте Ласковая, а возле бухты жила дамочка, что шила себе сама сценарий своей жизни. Жила она около высокого моста, что служил визитной карточкой городка, был огромен и в тоже время устрашающе грозен. Сам крейсер вызвал ощущение ужаса своим видом одним: стальные пушки смотрели на город весьма прицельно, казалось, что снаряд может разрушить собор, пару колоколен, монастырь и железный крест, что стоял на холме. Война никому не нужна. Военные все врут, как и политики. Врут и не краснеют. Им только мясо бы есть и пиво бы пить. Системные такие мысли у них.
        Матрос Саня решил выйти в город погулять, дабы прикупить табака и суметь найти себе тетку на ночь. Он шел по каменным улицам городка в поисках своих привычных описаний мира, ему было легко, ведь его светлые штаны были тут в диковинку, а золотые монеты, что звенели в его мешке, были весьма уместны торговцам плоти, которые зазывали его в свои бордели, просили его зайти, дабы ответить за все сполна. Он видел странную девушку, что воткнула себе перо мотылька в белые косы, натянула на себя черную юбку, шаманка что ли, или что-то вроде того, думал про себя парнишка, кто бы она ни была, я совращу ее с пути, дам ей пару глотков вина и пару золотых.
      Дама с серьезным видом шла себе по темному парку вдоль скамеек, казалось, что он жаждет небес, но небеса в ней живут, а Саня, видя ее серьезный вид, крикнул ей: «Прошу тебя, моя алмазная лань, пройди ко мне на корабль, подумаем над миром идей, почтим память предков, что бились с ордой темной». Она обернулась на его крик, ее духи били в нос парню, матрос бледным сделался, поросенка хотел жареного отведать, чтобы забыть навеки запах ее едких духов. Потерял ее из виду, темные улицы мешали ему видеть ситуацию в полной мере. Бежал за ней наугад, забил в колокол вон на той колокольни, дабы все люди видели в нем героя без всякой совести и жадными глазами бы созерцали его белые штаны и мешок золотых монет, что был привязан к его черному ремню. Бил в колокол, думал, что она поймет, что он лишь с нею хочет быть.
       Через пару кварталов он увидел ее у моста. Он взял ее за руку, но руки ее были ужасно холодны: он криво улыбнулся ей. Она ударила его по щекам легко так. Ему пришлось снова улыбнуться ей и промолвить:
- Прошу тебя, моя адская баба, дай мне своего сновидения хоть кусочек, войди в мою каюту, дай мне сладкой водички испить, а то вино уже не будоражит мою плоть совершенно, слушай шум волны, будь чайкой.
А она ему ответила:
- Мы тут сюрреалисты, а потому-то мы живем в ином мире. Пошли на кладбище, в мой склеп, мой утенок, я угощу тебя шампанским и красной икрой!
- Давай, веди меня, куда считаешь нужным, будь моей богиней! Мы спасем самих себя от суеты!  – деликатно произнес Саня, бросая в воду свои деньги и паспорт.
- Без проблем, идем, друг, меня Алиной друзья все называют, – кокетливо бросила ему лукавый взгляд дама, - хочешь просто беседы хорошей на кладбище?
- Я вот знаю, что ты голодна, вижу, что хочешь быть в моей каюте, - хохотал матрос, потирая свои толстые ляжки сальными ладонями, - а ведь у твоего старика искусственные зубы и глаза, но ему девяносто лет, он умер, как думаешь? Твой старик тебя содержит, верно? Ты же такая, да?
- Шерлок Холмс что ли? Мысли мои читаешь, мысли мои рушишь, ты буддист прям какой-то,  – усмехнулась в ответ дама, - а он умер, он просто не знает, зачем столько крал вещей в годы своей молодости, ты даже и не он, и не важно: кто ты! Мало ли кто ты! Не важно, важно то, что ты меня хочешь услышать, так ведь? Твое брюхо хочет, чтобы я утолила твой голод, но ковбой, ты же знаешь, что я не гром-баба, как ты мог подумать только так обо мне, когда ухватил мою руку у перил моста, забыл что ли про сад наслаждений? Да все суета. Сансара и нирвана суть одно.
- Прости, богиня, я думал, что ты из гильдии разбойников, что ты одна из нас, - стонал от печали Саня, - я не думаю, что тебе следует мне не доверять. Я никто все-таки.
      Алина сняла свои кольца и серьги и бросила в карман красного сюртука, а матрос хищно смотрел на нее, произнеся при этом: «Я лишь актер без театра. Ты что! Ничего, ничего, это я виноват. Надо было кричать, визжать, царапать тебе лицо, чтобы знала ты, что я не просто матрос, а я монстр. Опоздал, ну ничего, смогу искупить вину свою кровью».
- Молчишь? Молчи! Я тут плаваю, могу плавать дальше, но без тебя никуда не поплыву, батька Махно наш вождь, – ответил морячок, а после минутной паузы добавил, - а в твоих глазах я вижу лишь одно: ты хочешь выпить со мной и переспать, больше ничего, больше ничего, ты просто грязная баба, как не крути! И у меня в портах были случайнее половые связи под стенкой кабака и в глубоких пещерах и дебрях Индостана, я не ангел, я лишь хищник, пойми, красавица, я всего лишь человек из плоти и крови. И ты такая же, как и я. Котик, я дам тебе ночь любви. Я остаюсь с тобой до утра, а утром мы навеки расстанемся. Ты теперь моя подруга лучшая, мы бы с тобой теперь узнали друг друга все тайны земли.
- Ой, ночь так холодна, от этой ночи исходит лишь ощущение кошмара, - ответила тихо Алина.
      После этой речи они идут по узкому мостику к кораблю, но фонари тускло освещают порт, кажется, что лошади ржут где-то в трюме, что салом жаренным воняет, что гадкие лебеди плывут около корабля, разбивая воду своим упругим торсом. После того, как они зашли на корабль, он понял, что пора задать еще вопросик.
- Кто ты, Алина? – спросил девушку Саня, ощущая, что скоро у него будут проблемы.
- Я та, кто люби бегать по городу, обнявшись за талию с медведем, та, кто любит орать мужичкам матерные частушки, поднимать юбку, чтобы они видели мой голый зад, а потом наблюдать, как мужички пьют водку и глядят на то, как попы пьют причастие в своих ресторанах.
- Отличная шутка! – усмехнулся моряк.
- И еще: я та, кто, сидя на скамейках в многолюдных местах, будет хохотать над злом и добром. Я беру белую краску и рисую на белой стене символ веры: ты понял, что я рисую. По нашим улицам ходят медведи. Никакого крекера и никакой Поли!
- Уже лучше! – обнял ее Саня.
- А мне надо строить плот, дабы плыть туда, где медузы спят меж острых скал в изумрудной воде, что горит и манит меня по ночам.
- Боже ж ты мой, Алина! – кричит в экстазе дядька, - как я хочу увидеть твою берлогу!
         Они идут в сторону кладбища. В склепе сидят у костра, он ей говорит о том, что плавать не умеет, что все равно море любит.
- Спас себя сам, - вдруг сказал Саня.
        В склепе они спят в уютных карманах, что сделаны из камня. Им снится общий сон. Вот, океан, вот тонут корабли, буря проламывает стены домов,  фонари гаснут на северном ветру, медузы танцуют на солнце, жарко горит огонь в свечи, от которого возникает вселенский пожар, от которого не спрятаться и не скрыться никому.
    Простые книги, в которых пишут про людей. Саня читает их на корабле, играет на гитаре, пьет пиво, смотрит кино. В каюте уютно. Никто не тревожит его. Вот новый порт. Новая ночь. Новая подруга. Новый день. Книги на полках каюты стоят. Он изучает по ним мир. Внятно говорит капитану он о том, что прочитал. Сколько дней и ночей он читал их. Очки уже купил себе, чтобы лучше видеть миры, которым нет конца. Покоя нет у него, покой лишь снится ночами ему.